Текст книги "Богослужение. Книга для всех, кто приходит в храм"

Слово, молитва, образ… Символический ряд православного богослужения продолжается пением.

Большинство из вас не лишены музыкального дара в той или иной мере, и церковное пение наилучшая среда для его развития. Музыкальная культура, с детских лет воспитанная на классической и церковной основе, дает надежное противоядие от лжекультуры, отравляющей душу нашей молодежи. Если же вы не успели воспринять эту благотворную культуру с детских лет – время начать сейчас.

Знаменитая шутка: «Музыка Вагнера не столь плоха, как кажется на слух» — на самом деле не совсем шутка. Разумно ли пассивно «потреблять музыкальный материал», слушать музыку, как слушают пение птиц? овсе не для этого она существует! Величайшие творцы камерной музыки предназначали ее для домашнего исполнения; любую песню сочиняют для того, чтобы ее пели. Музыка по своему существу не отличается от других символов: надо учиться ее понимать (чувствовать), а вслед за тем восходить к ней и жить ею.

Куда же направлена энергия звука, какой реальности приобщают нас музыкальные символы? И.-С. Бах утверждал: «Назначением и конечной целью музыки не может быть ничто иное, как хвала Господу. Где не стремятся к этому должным образом, там нет настоящей музыки, а есть лишь дьявольские звуки и пиликанье». Подлинная музыка всех времен и народов – это путь общения души с Богом: он незнаком, недоступен посторонним и равнодушным, общению с Ним надо учиться, а для этого требуются время и усилие.

…К сожалению, и антимузыка, лжемузыка тоже не ограничиваются пассивным слушанием, хотя с него начинается. Тому свидетели не только педагоги и психологи, но и психиатры, и криминалисты: как юноши и девушки оказываются в адских цепях одержимости «музыкальным материалом», как деградирует их сознание, угасает интеллект, развиваются наркотические зависимости, преступные наклонности.

В XVIII столетии «дьявольские звуки» ограничивались пиликаньем: не было ни «тяжелого рока», ни тысячеваттных усилителей до болевого порога, ни «концертов» с полицейским оцеплением. Так что и в самом деле музыка бывает много лучше, чем может показаться случайному слушателю; бывает и много хуже… Разные символы, разная реальность за ними.

Музыкальный состав богослужения, в отличие от текста молитвословий, обладает значительно большей гибкостью и изменчивостью. Русской Церкви он складывался и развивался на протяжении столетий под воздействием многих факторов: греческого церковного пения, пришедшего к нам вместе с православием, народного музыкального творчества, влияния музыкальной культуры и богослужения соседних народов.

Древнерусское церковное пение именуется знаменным, поскольку музыка записывалась особыми обозначениями «знаменами», или «крюками»: такие обозначения до сего дня употребляются в книгах для единоверческих приходов. И лишь в конце XVIII века по старинным знаменным рукописям были составлены нотные сборники, названные обиходами.

Слово «обиход», прочно вошедшее в церковную практику, очень удачно. Оно подчеркивает два важнейших свойства этой музыки: с одной стороны – неразрывную связь с церковной певческой традицией древности, а с другой – ее повсеместное распространение, близкое знакомство с нею всего верующего народа. Первые обиходные сборники содержали мелодии одного голоса для пения в унисон. дальнейшем, в течение XIX века, возникли многочисленные вариации обиходных мелодий и переложения их для многоголосного хорового пения.

* * *

Было время, лет двести с чем-то тому назад, когда у нас понятия «музыки» и «церковного пения» разошлись друг с другом: под музыкой понималось следование западным образцам, изысканным, но совершенно оторванным от реальности христианской молитвы, а церковное пение в своем исходном значении пришло в упадок и отводилось полуграмотному дьячку. «Музыка» служила неким внешним довеском к церковной службе, украшательством, развлечением…

Ошибка эта в основном преодолена (хотя, к сожалению, следы ее нетрудно кое-где обнаружить). Возрождение церковной музыки произошло во второй половине XIX века трудами русских композиторов и духовенства в ходе восстановления национальной культуры во всех сферах нашей жизни.

Православная церковная музыка и церковное пение – это синонимы, неотъемлемая и очень важная часть самого богослужения, кто бы ни был исполнителем: мощный профессиональный хор, небольшая группа прихожан или один псаломщик. Припоминаю, как однажды певчие церковного хора все вместе поехали в какое-то путешествие и опоздали к началу всенощной, так что регенту пришлось начать службу самому. Через полчаса в храм вошли и певчие; хотели подняться на клирос – но регент пел соло так красиво и сосредоточенно, что они почли за лучшее остаться внизу и не мешать ему… Недаром заметил один знаток церковной музыки, что «хор – это умноженный псаломщик».

Церковному пению, как и всему прочему в богослужебной жизни, присущи два измерения: небесное и земное. небесном измерении оно дает голос нашей молитве и раскрывает наш слух к восприятию ответного голоса свыше. А в земном – объединяет нас, приобщает друг к другу в нашем служении. Как мало что иное, хоровое пение ведет к единению человеческих душ – эстетическому, культурному, а затем и духовному. Церковная музыка имеет свой особый, богатейший состав произведений. Нередко в наши дни они входят в репертуар различных хоровых коллективов, исполняются на концертах, по радио – и уж, конечно, наполняют интернет, компьютеры и сотовые телефоны. самом деле, кому бы пришло в голову мешать людям слушать церковную музыку в любое время? Напротив, надо всячески содействовать музыкальному просвещению народа… Однако же вот что писал знаменитый церковный композитор XIX века А.Д. Кастальский: «Хотелось бы иметь такую музыку, которую нигде, кроме храма, нельзя услыхать, которая так же отличалась бы от светской музыки, как богослужебные одежды от светских костюмов». Богослужебные одежды можно увидеть в магазине и в музее, и церковную музыку можно слушать на концерте, дома и в автобусе; но все же лучше ей быть в храме!

Практически перед церковной музыкой возникает двоякая задача: с одной стороны – донести до людей в безупречном исполнении сокровища музыкальной культуры, раскрыть их красоту и смысл, а с другой – привлечь к участию каждого молящегося. Понятно, что эти стороны сплошь и рядом оказываются противоположными – особенно в крупных городских храмах, где то и дело появляются новые лица, нередко вовсе без музыкальной подготовки и способностей… Для православной службы очень желательно общенародное пение, но достижимо оно лишь в тех приходах, где вся община составляет устойчивый и слаженный хор.

Подавляющее большинство, как взрослые, так и дети, способны петь – но пению надо учиться. лучших храмах организуют занятия регента с прихожанами, спевки с участием всех желающих. Однако сама церковная служба должна быть музыкальной школой для всех молящихся, школой, в которой место «преподавателя» отведено стройному, красивому и молитвенному пению церковного хора под управлением грамотного и вдумчивого регента, при внимательном и заботливом руководстве со стороны настоятеля храма.

На сегодняшний день в большинстве приходских храмов песнопения разделяются на две группы: те, что поет церковный хор, и те, что исполняются всеми молящимися. Вторая группа, как правило, невелика, но надо заботиться о ее пополнении!

Красота, эстетическая значимость – будь то слова, образа или звука – сама по себе представляет собою символ: в той или иной мере она приобщает нас к иной, неземной реальности. страиваясь в богослужебный обряд, красота укрепляет нашу связь с Божеством.

Но в символике богослужения есть и гораздо более простые предметы. Даже столь привычные явления, как свет и темнота, тоже приобретают в храме символический смысл. Тем, кто читал Священное Писание Нового Завета, хорошо знакомы метафоры света и мрака, дня и ночи. И чередование света и тьмы при богослужении служит нам связью с евангельской истиной.

Вспомним, что еще совсем недавно, по историческому счету – вчера, люди не знали электрического освещения (а в некоторых храмах его и сейчас нет). Единственным источником света в темное время суток было пламя свечи или лампады.

…Удивительное событие в нашей церковной архитектуре произошло в XVI веке: вместо привычных шлемовидных куполов появились луковичные главы. Сегодня трудно представить себе, что храм Покрова на Нерли, словно вырезанный из одного куска мрамора вместе со своим куполом, когда-то имел иное навершие. Быть может, его гениальный зодчий смог заглянуть на много столетий вперед?..

Так или иначе, прямой причины возникновения «русской маковки» нет. Зато есть ясный символ вознесенного ввысь купола как пламени горящей свечи. Свечами зажглись главы храмов и колоколен, чтобы погаснуть во мгле XX века и вспыхнуть снова в наши дни.

Всем известно, что даже маловерующие, а то и прямо суеверные люди нередко «заходят в церковь, чтобы поставить свечку». Им никто не мешает; всегда есть надежда, что через пламя горящей свечи Господь разбудит душу человека, направит ее к осознанию и действию.

Вот примерно в каких словах говорит про символизм свечи и лампады свт. Николай, епископ Охридский († 1956), святой Сербской Церкви:

Во-первых, наша вера – свет. «Аз есмь свет миру», – говорит Спаситель. Свеча и лампада напоминают нам о том свете, которым Христос просвещает нашу душу.

Во вторых, это свидетельство яркости души того, перед чьей святою иконою горит свеча. Святых мы называем сынами света.

В-третьих, это обличение наших темных дел, злых помыслов и желаний и наставление на путь евангельского света. «Тако да воссияет свет ваш пред людьми, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех», – говорит Спаситель.

В четвертых, это наша скромная жертва Богу, Который отдал Себя в жертву за нас, наш минимальный знак любви и благодарности Тому, Кого мы молим о жизни, здравии, спасении, обо всем том, на что способна Его бескрайняя небесная любовь.

В-пятых, это защита от тех сил зла, которые нападают на нас во время молитвы и уводят наши мысли прочь от Творца: зло любит тьму и боится света.

В шестых, это призыв к самоотверженности. Как, подчиняясь нашей воле, сгорает масло и воск, так и наша душа должна гореть любовью к Спасителю, подчиняясь Ему на всех поворотах судьбы.

В-седьмых, это урок для нас: как свеча и лампада не зажигаются сами по себе, так и сердце, лампада нашей души, не загорится без святого огня Божией благодати… Наши добродетели и достижения – это горючее, но зажечь его способен только небесный огонь.

* * *

Символика богослужения вводит нас в Церковь, приобщает нас ко всей ее многовековой истории, соединяет с событиями и лицами минувшего. Много ли толку смотреть на икону, понятия не имея, кто на ней изображен?.. Но если мы познакомимся с жизнеописанием святого, обратимся к нему с молитвой, прочувствуем его подвиг и его любовь, то его икона поможет нашему личному общению.

Так же точно с другими символами: чтобы они приобрели соединяющую способность, мы должны понять, что они обозначают. А для этого необходим внимательный взгляд в прошлое. При этом надо учитывать, что восприятие старинных, давным-давно известных символов меняется с ходом времени.

Мы уже говорили о том, как изменилось место музыки в сознании наших современников. Так же и пламя свечей и лампад: как меркнет оно при современном освещении!.. И как теряется его символизм, если щелчок выключателя мгновенно заливает слепящим светом все уголки огромного помещения, в то время как прежде лампады или свечи паникадила (главной храмовой «люстры») зажигались одна за одной, постепенно, словно солнечный восход, вытесняя мрак из-под купола храма…

Другой пример. Сегодня, когда ткани любых цветов столь же обычны и доступны, как серые и черные (из которых шьют наши подрясники и безрукавки), когда золотом и серебром сверкают безвкусные наряды модниц, когда сложнейшую художественную вышивку тиражируют машины под управлением компьютера, – насколько способны мы воспринять и понять символизм разноцветных тканей – золотых, белоснежных, красных, голубых, зеленых, фиолетовых, черных, – расшитых, богато украшенных облачений духовенства? Для наших не столь уж далеких предков они были невиданной редкостью: их художественная и материальная ценность несла в себе глубокий символический смысл.

Наконец, еще один всем знакомый символ: кадило. Его символизм – не в колечках дыма, не в звоне бубенчиков и не в изящных взмахах, а в благоухании ладана. Когда-то благовония были подлинной драгоценностью: македонский царь Филипп II, покоривший всю Элладу, укорял своего сына за неумеренный их расход на религиозной церемонии… Сына, между прочим, звали Александр. А нынче в любом отделе хозтоваров вам за гроши предложат такой парад ароматов, о котором и мечтать не могли всесильные владыки прошлого.

Сжигание благовоний с древнейших времен служит символом почитания Божества, и христианская Церковь сохранила эту традицию. Совершается каждение перед престолом, перед жертвенником, перед Святыми Дарами, перед образом Спасителя – Бога, ставшего человеком, и перед иконами Его святых, которые сохранили и утвердили в себе образ Божий. Но вот дьякон, священник или епископ поворачивается от икон к прихожанам и с поклоном кадит перед ними. Почему?..

Потому что каждый человек несет в себе образ Божий. Каждому человеку присуще высшее достоинство, данное Богом, и каждому предстоит это достоинство реализовать в подвиге христианской жизни, в восхождении к небесному Первообразу. И символы богослужебного обряда, о которых у нас шла речь, служат ступенями в нашем восхождении.

Бог один. Один и закон Его православной веры, хранимый в богослужебном обряде, в законе молитвы. Но можно ли заменить закон веры законом молитвы? Можно ли верить в обряд, как мы верим в Бога? Можно ли допустить, чтобы закон молитвы тоже был одним-единственным для всех времен и народов?

Понятное дело, нельзя! Мы с вами видели, как живет и развивается богослужебный обряд прямо на наших глазах: тем более понятно разнообразие обрядов Церкви разных стран и эпох, при условии, конечно, что эти обряды остаются православными, что они содержат один и тот же закон веры. Но понимание это, очевидное для Церкви, пришлось выстрадать в долгих и трудных испытаниях.

…В XVII веке, при царе Алексее Михайловиче, возникла необходимость исправить ошибки и неурядицы, накопившиеся в богослужебных книгах и церковных обычаях. За дело взялись с избытком рвения при недостатке знаний, ресурсов и здравомыслия – и встретились с сопротивлением среди части верующих. По чему надо реформировать обряд, почему при крестном знамении надо складывать три пальца, а не два, как раньше?.. Возник церковный раскол, недуг, которому суждено было терзать Россию больше трех столетий кряду.

Патриарх Никон, возглавивший поначалу церковную реформу, понял, что взял слишком крутой курс, – но остановить процесс оказался не в силах… Никон был оклеветан, низложен и умер в заточении, а раскол продолжался и углублялся. Недовольные отошли от Церкви; последовали проклятия на несогласных с реформой, а власти стали применять к ним карательные меры.

Так в России образовалась большая группа верующих-старообрядцев (наименование «староверы» – ложное, именно потому, что конфликт не касался закона веры). Раскол, черпавший энергию в обрядоверии, в обожествлении формы, стал одной из причин русской катастрофы 1917 года.

Путь к преодолению раскола был долгим. Еще в XVIII веке возникло движение единоверия: возможность следовать тому или другому обряду при сохранении единства Церкви. Именно такой образ действий предлагал в свое время Патриарх Никон… Поместный Собор 1917 1918 гг. не успел рассмотреть вопрос о старо обрядчестве: новая власть разогнала делегатов. И лишь в 1971 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви безоговорочно аннулировал вынесенные 300 лет назад проклятия на дореформенный богослужебный обряд: он был признан равноценным общепринятому. И любое осуждение дореформенного обряда, кто бы его в прошлом ни высказывал, властью Архиерейского Собора вменено яко не бывшее.

* * *

Единоверческие приходы в нашей Церкви сегодня существуют на тех же основаниях, что и все прочие. Зайдя в единоверческий храм, вы на первый взгляд не обнаружите никаких отличий от обычного. Но, присмотревшись, увидите, что крестное знамение здесь накладывают на себя двумя пальцами, сложив их точно так, как на картине Сурикова «Боярыня Морозова». Прислушавшись, заметите разницу в текстах молитв: например, обычный для всех богослужений рефрен «Аллилуйя» (евр. «восхвалите Бога») повторяется не трижды, а дважды. Именно эти вопросы, о сложении пальцев и повторении аллилуйи, вызывали в прошлом самые острые споры и конфликты…

Службы совершаются по книгам, перепечатанным с изданий XVII века, до начала церковной реформы. Они отличаются неторопливостью, продолжаются дольше, на них меньше читают и больше поют. Пение тоже иное: одноголосное, мерное, протяжное. Даже произношение хорошо знакомых русских (церковнославянских) слов здесь другое, с более жесткой артикуляцией согласных, с различием в звучании между буквами «е» и «ять».

Правила о поклонах, поясных и земных, соблюдаются у единоверцев с большим вниманием: все крестятся и кланяются одновременно и единообразно. Для земных поклонов каждый приносит с собой небольшой коврик-подручник, чтобы не касаться пола руками. Особые поклоны совершаются при каждении.

Внешний вид прихожан тоже другой: вы не увидите здесь женщин в брюках, в коротких юбках. У мужчин – рубахи навыпуск. Все стоят со скрещенными на груди руками… Вы можете сказать, что это всего лишь обычаи, а не богослужебный обряд. Но обычаи содержат свой символизм, и четкую границу между обрядом и обычаем провести удается далеко не всегда. И если мы не следуем таким обычаям, мы обязаны помнить об их неразрывной связи с единоверческим богослужебным обрядом, принятым Православной Церковью, и относиться к ним со вниманием и уважением. Только так сможем мы преодолеть пагубные последствия церковного раскола.

* * *

Если теперь обратиться к богослужениям по общепринятому, всем знакомому обряду, мы обнаружим, что они тоже далеко не одинаковы. Заметно отличаются друг от друга храмы даже в пределах одной епархии, одного города.

…Кафедральный собор полон: здесь службу возглавляет епископ в сослужении многих известных священников; голоса дьяконов и пев чих складываются в небесный строй классических церковных песнопений; льется красивая, музыкально отточенная, безупречно внятная речь канонарха, и хор вторит ему, фраза за фразой, помогая мысли надежнее улечься у вас в сознании; сияет множество огней, освещая драгоценные иконы и превосходные настенные росписи, целый мир глубоких религиозных образов. Сама архитектура храма, его размах и разлет, уходящий в небо купол и декоративные детали отделки, и даже причудливая череда ароматов, исходящих из архиерейского кадила, – все это богатство воздействий и впечатлений поддерживает вашу молитву, помогает вашей душе двигаться по дороге в Небо.

…Но вот и другой храм, небольшая кладбищенская церковь на окраине города. Непритязательная архитектура, небогатая внутренняя отделка. Народу совсем немного. Нет росписи на стенах; иконы немногочисленны, а те, что есть – неприметны, неброски. Освещение неяркое, свечи и лампады перед иконами не нарушают мягкого полумрака. Дьякона нет, служит немолодой священник; ектений – молитвенные прошения – звучат у него совсем не так, как у соборного протодьякона, и ладан у него в кадиле пахнет только хвойной смолой, как неведомо сколько веков тому назад… Нет и канонарха; хор из нескольких негромких женских голосов будто неуверенно заполняет тишину непритязательной «обиходной» мелодией…

В какой из этих двух храмов пойти? Для некоторых из нас неприметная церковь со ста рым священником и скромным хором сама по себе скорее способна стать дорогой в Небо, чем грандиозный собор с его великолепной службой. Одним не обойтись без силы и ясности, без яркости и громогласия; другим – без простора для мысли и переживания, без «веяния тихого ветра», без вглядывания в полумрак, без вслушивания в тишину.

Почему?.. Никто вам точно не скажет. Нет одинаковых людей, нет и одинаковых храмов, – даже при том, что богослужение совершается по одному и тому же обряду. Господь предлагает каждому из нас разные пути восхождения, но ведут они к одной и той же цели.