Текст книги "Под прикрытием Пенелопы"

Но как человек военный, она всё же поедет.

– Коль договорились.

Что-то в старухе было трогательное. Она будто заранее прощала молодым всё: их невнимание, необязательность, непунктуальность… не считала нужным обижаться – тратить силы на несущественное?

Из подъезда вышла пожилая женщина с хитровато-любознательным личиком, села рядом – по всему, послушать, о чём говорят. Клавдия Кузьминична сразу поднялась с лавочки, сказала: пойдёмте.

– А то она заговорит нас, – это она прибавила уже на пути к машине.

Алевтина вышла из машины навстречу…

Крупный, лихой дождь пролил без всякого предупреждения. Прозрачными лепёшками по лобовому стеклу. Какой-то даже весёлый. Может, это так воспринялось, поскольку дорога несла с холма, и вокруг разливался – солнечный! – простор полей и лесов.

По пути машина стала чихать и глохнуть. Миронов посмотрел на старуху в зеркало и подумал, что без транспорта доставить её восвояси будет хлопотно.

Ворота на участок открыть не смогли – замок заржавел, лишь калитку удалось отомкнуть, её замочек от непогодных изысков закрывала пластмассовая бутылка. Дом с мансардой, внутри захламлён старой мебелью. На стенке фото умершей в прошлом году дочери. Ещё на пути к даче Клавдия Кузьминична рассказала, что внук её умер сразу после выпускных экзаменов в институте: от спиртного, купленного на базаре…

– Половина курса отравилась…

Пока осматривали дачу, Миронов всё опасался, что старуха завалится и что-нибудь себе сломает. Всё время дёргался, подхватывал её под руку. Алевтина, кажется, ничего этого не замечала… Вернее, делала вид, что не замечает, чтобы не валандаться самой – так Миронову показалось.

– Нет-нет, я давно привыкла ходить на руках, – успокаивала его Клавдия Кузьминична и, цепляясь за перила, ползла на второй этаж. Я-то, подумал Миронов, так-то «на руках» вряд ли и смогу…

Уже на выезде Клавдия Кузьминична сказала, что не хочет брать с них деньги, сдаст в аренду – лишь бы покрывали расходы – свет, газ…

– Ну ещё сетку яблок, может, привезёте когда…

– А сын?

А он у неё никого никогда не обидел, ему ничего не надо. Недавно демобилизовался, сворачивает дела в Одессе – квартира и прочее.

– Это его вокруг пальца бабёнки там водят… А потом дача останется за вами.

– Нет, бабуль, – сказала Алевтина, – нам нужен зимний дом. Мы хотим и зимой в нём жить.

– Зачем вам дом и тут будет хорошо. Да хватит вам трёх комнат, зачем мансарда… Не спешите жить. За три годы вы всё наладите…

Договорились, что созвонятся, когда приедет сын. Или, может, подыщут ей людей, кто заинтересуется её предложением.

На обратном пути опять ливень. Опять при ярком солнце. Такого слепого дождя Миронов, кажется, никогда и не видел… Кругом этажи слоистого солнечного воздуха, кристально чистого пространства. Лёгкость невероятная.

Миронов помог старушке дойти до подъезда. От провожание по лестнице отказалась: на руках, мол, привыкла. Прощаясь, она неотрывно смотрела ему в глаза, спросила телефон… Ещё на даче она сказала: «Вы меня не бросайте».

– Что же ей нужно? Опекунство, уход? Одинокая старуха… – размышлял Миронов.

– На сколько, как думаешь, можно ей верить?

– А между тем столько канители с ним… труба даже не выведена на крышу.

– И, кроме того, приедет сын и скажет: аренда закончена.

– Может, и сына нет никакого?

– Думаешь?

– Ради безопасности чего не скажешь. Подстраховаться по первости, приглядеться, а там…

А потом по телефону Клавдия Кузьминична попросила о личной встрече с ним, то есть без Алевтины, она хотела бы переговорить с ним конфиденциально об очень важном деле. Позже, будучи во временном цейтноте, он ей перезвонил и, объяснив причину отдаления встречи, спросил: что она хотела ему сказать всё же? Возможен ли намёк, по крайней мер, чтобы обдумать дело заблаговременно. И она, помявшись, сказала:

– Я так поняла, что Алевтина вам не жена… Лучше купите себя хорошую машину на эти деньги, что получите от наследства, а дом не покупайте…

Ничего себе советец, подумал Миронов…

15.

У Алевтины болела голова. К перемене погоды, наверное. Хотела позвонить Миронову, но подняв трубку, положила на место – нет никаких сил. Завязала голову шарфом. Легла на диван. Вроде бы забылась в полудрёме…

Тут с улицы голос:

– Алевтин!..

Вскочила в испуге: в голове вспышка – Мироша! Случилось что?!. Сердце при этом сдавило, в висках пульсировало. Бросилась к окну. У палисадника, сложив ладони рупором и собираясь опять кричать, стоял Коля-нарко.

– Чёрт! – Алевтина выскочила на балкон. – Тебе чего?

– Так, проходил мимо. Выйди, поговорим.

– Не могу. Нездоровится.

– Ну, я давай зайду тогда.

– Я же говорю: нездоровиться.

– Да я на минуту.

– Ну… поднимайся.

Вошёл, разулся, сел, огляделся.

– Одна? Голова болит?

Алевтина также разглядывала бывшего жениха-сожителя: такой сам измождённый и ещё сочувствует.

– Зачем пришёл?

– «Зачем-зачем, я не зна-аю, зачем нужны рельсы трамваю…»

– Сам сочинил? – прихлынуло волной раздражение.

– В самом деле, мимо проходил: работу искал тут поблизости. Грузчиком.

– А почему тут, поблизости к чему или кому? Нашёл?

– Да нет пока. Кофейком угостишь? Ах да, голова у тебя…

Алевтина подумала: «Пригласила-то зачем?.. Зачем пригласила? – Стала варить кофе. – Любопытство, что ль, разобрало?..» Но никакого любопытства она в себе не обнаружила. Всё перегорело давно.

Коля, подняв плечи, пил жадно, обжигался. После кофе раскрепостился, плечи распустил, опять стал посматривать по сторонам.

– Говорят, ты с кем-то сошлась.

– Говорят?.. Кто? Разведку проводил? Или нанимал кого? А тебе не всё равно?

– Ну, так.

– Понюхать пришёл, что ли?

– Ну, зачем так грубо?

Алевтина не выдержала:

– Слушай, я, правда, неважно себя чувствую!

– Всё. Понял. Ухожу.

Но ещё долго не мог собраться, каждое движение намеренно затягивал.

Когда, наконец, ушёл, она, закрыв за ним дверь, опять себя спросила: «Пригласила-то зачем?..»

Набрала номер Миронова.

– Ты там как? Пишется?

– Да, графоманится. А тебе?

– Голова болит. А тут ещё гость явился… – Подождала вопроса: «что за гость?» – Еле выпроводила…

«Зачем сказала?.. Не-ет, пригласила-то зачем?.. И вообще!.. странные рецидивы!»

***

Положив телефонную трубку, Миронов вернулся к компьютеру, но ещё долго не мог заставить себя вникнуть в текст на экране. «Гости, гости… Га-га-га! – Есть хотите? – Нет-нет… да-а!»

Подумал: если она обманывала других, то почему бы ей не обманывать и меня?

Некоторое время назад он уже записал в дневник подобный «рецидив» её прошлой жизни. Стоит ли дополнять коллекцию? Эту коллекцию он условно пока назвал «Календарные листки».

Открыв нужный файл, стал перечитывать:

«Мой дед почему-то любил употреблять новый, купленный задолго до наступления нового года, отрывной календарь в качестве блокнота или записной книжки – для размышлений своих и воспоминаний. Он не стеснялся оставлять там свои каракули даже по печатному тексту. Он будто намекал: это я пишу для тебя, внучок. Календарь этот затем накануне первого января, уже исписанный вдоль и поперёк до самой нижней картонки, крепился, как и положено, к стене на кухне, и листки, по мере течения будней, убывали – некоторые из них сразу исчезали бесследно, а кое-какие мне удавалось прочесть за завтраком. Связь одних записей я восстанавливал легко, поскольку нередко внимал дедовым устным рассказам, а другие – так и оставались загадками; в них, в этих загадках-ребусах, была для меня своя прелесть.

Сочинение, что теперь замышляю, правильнее всего будет сравнить с таким отрывным календарём, листки которого читаются от случая к случаю. То есть вчерашний листок (а то и не один) уже кем-то вырван, и приходится усилием воображения восстанавливать утраченное. Потому-то, кстати, не обязательно читать последовательно. Таким образом, процесс чтения становится вдвойне творческим. В этом, согласитесь, есть свой резон, а можно даже сказать «своя забава». Жизненный опыт у каждого свой, – стало быть, и воображение рисует каждому своё. Автору же иной раз нарочно хотелось кое-что пропустить…»

«…позвонил Алевтине, а на том конце провода слышен мужской голос – у Алюси в гостях Илюша Пузиков. Поганое чувство после звонка… решил выпить. Через несколько часов приехала Алевтина и сразу напустилась: выпил, видишь ли…

За ужином рассказала:

– Илюша пришёл пьяный… предлагал замуж за него. Встал на одно колено, руку целовал… Светку свою хочет бросить, потому что у неё криминальные сыновья – двое – от предыдущих браков. Младшему недавно дали девять лет за драку с убийством… А Илюша, ещё в институте когда учились, спрашивал у однокурсников: а не будет ли выглядеть нехорошо, если он уйдёт от жены…

– Ну и в каких выражениях он сделал тебе предложение?

– «Только скажи, что ты будешь со мной, и я тут же брошу Светку!» Я ему: «Перебазироваться хочешь– от неё ко мне?» – «Да!» – отвечает. – «Ничего при этом не теряя… так сказать, в бытовом плане?»

Тут он насторожился: «Что ты имеешь в виду?» – спрашивает. – «Кормить, обстирывать… Такой вариант не пройдёт». – Тогда – уже с недоумением и даже обидой: «Но ведь ты меня ревновала». – «Я? Это Светка ко мне ревновала, а я к тебе всегда относилась как к другу и не иначе».

– И чем же закончилось?

– Ладно, говорю ему, мне пора ехать. А он: «Зачем тебе ехать сегодня, ведь я к тебе пришёл…» И уже на улице: «Как ты могла замуж за первого встречного?!.» То есть – за тебя… На хорошую работу, между прочим, обещал устроить. На своё место. Сам потому что теперь в службе не нуждается – два сценария продал на Мосфильм по сто тысяч баксов каждый.

Да, ещё. Пыталась его накормить рассольником. Но когда сказала, что это ты готовил, не стал есть…

Вот выпроводила его и сразу к тебе поехала.

А ночью мне приснилось: Пузиков пытается (вернее, лица не узнать) изнасиловать Алюсю. Но при этом почему-то душит, захватив сзади локтевым суставом. У неё рвота начинается, пена изо рта… Поспешно всовываю ногу в башмак и бью насильника под рёбра, тот отпускает жертву, отваливается, пытается подняться, ругается. Бью ещё раз, но уже по лицу…

Потом шваброй, на которую намотан разорванный костюм Алевтины, сгребаю в угол клочки какие-то, огрызки, блевотину…

Проснулся, записал:

Каждый хочет хоть разочек

отщипнуть чужой кусочек!

Алевтины всё нет (около 12 ночи, гроза, ливень ужасный). Автоответчик её голосом, бодрым, звонким: оставьте сообщение! А у тебя чувство: голос из преисподние, тогда как человеку уже нет… Перед этим звонил двоюродный брат… между прочего словесного хлама сообщил, что на дороге крупная авария. Мысль: неужели поехала на машине?!. Это уже не сюжет!

А с утра такая немощь, можно сказать – разбитость…

Когда, наконец, она приехала, ты чуть ли не рыдал от радости. В какой-то момент тебе действительно показалось, что больше не увидишь её…

Сон, где моя бывшая жена хочет сделать ремонт в материной квартире. Ходит, указывает рабочим, что и как им делать – новый паркет, серебряный телефон, потолки из кожи. А я никак не могу прекратить это безобразие. И вот я на последнем, что называется, дыхании, прижимая на груди карманы с документами, в которых зафиксирован развод, просачиваюсь сквозь стену и вдруг оказываюсь на поверхности водной глади. И кажется мне, что я вынырнул из глубины и теперь с наслаждением упиваюсь воздухом…

Приехал из своего города в Москву на учёбу (повышение квалификации) Антон Литров.

Он вызывает Алевтину, по сути, на свидание. По музею, в кафе… А может, ещё куда? Верить на слово? Или как? И вообще: как должен ты к этому относиться?

Не правильнее было б и не проще ли позвать его в гости – на свой день рождения, допустим, или просто так… что ему, директору, на бутылку вина с конфетами не хватит? И познакомить с тобой… И при тебе рассказать – вспомнить о тех юношеских чувствах?

– Да что ж такого? Мне интересно с ним общаться. Общение меня развивает. К тому же, ты пойми, это друг юности моей.

И то, что она предлагает тебе теорию о том, что разнообразные интересы способствуют её разностороннему развитию – это, знаешь ли, что-то тебе не совсем понятное… если взглянуть со стороны. Хотя ты ей веришь. Но почему… ты должен верить ему? Или ты не представляешь себе психологию мужика?

И, знаешь, что помогает тебе справляться с ревностью? Профессиональный интерес. Уж если тебя решили напрячь таким от образом, то пусть хотя бы в творческом плане это принесёт тебе пользу… напишешь об этом… поскакала к нему, как… друг. Не смешно?

Всё, что было до тебя – все твои поклонники – это да, предлог для романа. Однако всё, что уже при тебе – предмет уже иного свойства. Нет?

…звонит, докладывает, что сын заболел… И что? Ничего. Просквозило. Перед этим был разговор, чтобы он пошёл вместе с ней на встречу с Литром. Теперь вот приходится идти одной: «Ну, пока, я тебя люблю… да, надо спешить, а то мы с Антоном договорились на пять».

Дверь ты открываешь своим ключом, а с той стороны закрыто на защёлку. Звонить? Ты медлишь, затем спускаешься по лестнице, выходишь во двор, устало садишься на лавочку у соседнего дома, откуда виден ваш подъезд…

Долго (и готов длить и длить… вдруг всё обернётся твоей мнительностью, потому что ничего нет на самом деле!) дожидаешься выхода её друга юности: ты помнишь его по фотографиям, которые тебе показывала Алевтина… Он поворачивает в твою сторону, идёт мимо, и ты заглядываешь ему в глаза, а затем, когда он проходит, рассеянно скользнув по тебе расфокусированным взором, подымаешься на свой этаж. Перед дверью квартиры медлишь, пытаешься успокоить дыхание и сердечную аритмию… потом, пересилив себя, нажимаешь на ручку, входишь в коридорчик.

– Ой, – напряжённо-радостное восклицание, – а я тебя не ждала! – Алевтина обнимает тебя за шею, целует в подбородок. Ты, поглаживая её, осознаёшь, что под ладонями у тебя лишь халат на голое тело. В глазах твоих возникает пульсирующая чернота. Ты отстраняешься, пятишься к двери…

Выйдя из подъезда, глядишь на окна, видишь Алевтину у подоконника и, кивнув, достаёшь ключи и, побренчав ими, бросаешь в кусты палисадника…

«Ну вот, была наша жизнь невесёлой… а теперь весело зато – дальше некуда…»

Всё это ты прокручиваешь в своём воображении?

Тебе жалко себя? Или ты ещё в вакууме заторможенности? Совсем никаких мыслей? Одни файлы плавают перед глазами, а ты не решишь никак, который из них следует открывать…

Антон звонит ей вечером перед своим отъездом. Выпивши. Алевтина ему:

– Мой-то меня приревновал…

Ты всё это слушаешь, лёжа на диване.

Антон стал рассказывать, как женщины домогались его на прощальной вечеринке… затем про фильм какой-то страшный.

И на прощание: признание в любви.

– Я это всерьёз, – глухим голосом. – По-настоящему люблю.

И после сообщает, что едет с женой в Египет по Нилу. И просит присмотреть за взрослой дочерью, у которой появился парень в институте…

Ты уходишь в другую комнату и включаешь компьютер.

Не так чтобы давно читал хороший рассказец. И вовсе не страшно, ежели автор этот сюжет у кого-то позаимствовал. В конце концов, у нас и сюжетов всех – по пальцам перечесть можно. Главное, исполнение. В руках мастера и камень оживёт. Маэстро способен извлечь музыку из неодушевлённого предмета, вдохнув в него свою душу. Да и потом, как нынче любят говорить: информационное поле – Великий Космос – способен подпитать любого. Так что – было бы кого подпитывать…

Так вот, из определённой точки земли выезжает человек, а из другой – ещё один. Таков зачин – будто бы друг другу навстречу. И читатель ждёт, когда же, наконец, и при каких обстоятельствах они встретятся. Вот они постепенно сближаются – по мере движения их транспорта (самолёты, корабли, поезда…) друг с другом. Напряжение возрастает. Скоро, вот-вот, должны пересечься их пути. И они – встретятся! Почему? Кто они друг другу? Это пока в тайне. До поры до времени. Таково ожидание читателя.

Но в самый последний момент что-то в расписании нарушилось, не сошлось. Не состыковалось. Судьба поменяла чей-то маршрут. Намеренно, невзначай? – не ясно. И они, эти люди, к кому читатель уже привык и питает интерес, расходятся, так и не встретившись… да, именно, эти два человека, к которым читатель уже привык и начинал предвкушать и соблазняться возможным развитием их отношений. И – ощущение некоего недоумения от якобы нереализованности замысла… Это недоумение читателя (если не сказать – разочарование) продолжается ещё некоторое время, пока расстояние между пассажирами не увеличивается настолько, что становится понятно – нет возврата. А ведь ожидалось чудо: совпадение чужих вроде бы друг другу людей – разделённых до этого грандиозным пространством. И некая тайна висела надо всем, как сказочная загадка, которую приберегают напоследок… В виде подарка – хэппи-энда. А вместо этого – червоточина досады.

Миронов поставил точку в новой записи, откинулся на спинку стула, расправил плечи, затем ладонями, сцепив пальцы в замок, надавил на затылок, да так, что хрустнули запястье и позвоночник.

«А как сложится моя-то жизнь… с Алевтиной?»

– Ну, вот я уйду… и к ней будут приходить старые… друзья, – рассуждает он дальше, отстранённо, – будто не о себе самом, а о персонаже своего нового повествования. – Прежние друзья будут посещать её… так сказать, по мере необходимости… Что ж? Значит, она не останется одна?.. Стало быть, не останется.

Тупик какой-то! Тупик-с… Да, чувствую себя загнанным в тёмный угол, как тогда – в лесу?»

Где то-то есть в дневнике запись. Сейчас… А, вот.

«…проехали небольшой мост через речку Яхрому, миновали Усть-Пристань, проскочили деревеньку и по тракту, который когда-то соединял здешние края с Тверской губернией, – дальше, прямиком к лесу: по полю, к знакомой «гавани», где и спрятали среди кустов машину.

– Ну, ты, пожалуй, далеко не удаляйся, а я до одного местечка только сбегаю. Должны быть там грибочки, должны.

Алевтина кивнула:

– Только не долго.

– Ну-у, как получится. – Я усмехнулся: – В случае чего одна порулишь домой, а я уж как-нибудь…

Пока шагал по мягкому мху меж высоких сосен, с какой-то отрадой вдыхая лесной дух, слегка опьянел даже. Осенний день, хотя и пасмурный, хранил спокойствие пресыщенности – как бы в предощущении скорого перелома к зиме.

«Что ж, – подумалось, – хорошо, когда так».

Но вот и та полянка. Быстро нарезал корзину чернушек, выбирая только средней величины, мохнатенькие, как ушки какого-то милого зверушки, и сумку ядрёных тёмно-жёлтых опят, и с сожалением выпрямился – столько ещё оставалось нетронутых!

– Может, Алюсю натравить?.. – И запрокинув голову, закрыл глаза, слушая звон, полнивший сосновые кроны. – Ну! Вкусили и довольно. Довольно, говорю вам, господа! Пора и честь знать.

И возвышенный настрой не покидал души моей ещё какое-то время.

Посыпал внезапно мелкий дождь. Остановившись, я накинул капюшон брезентухи, повертел головой, прислушался: стройный, чистый лес кончился – впереди простиралось кочковатое болото с чахлыми берёзками. П-фи, сказал озадаченно, и попытался припомнить, заходил ли сюда в прошлый раз. Опять покрутил головой: показалось, где-то работает трактор. Двинулся на его звук.

Но звук скоро пропал, а возможно, и не было никакого звука: желаемое могло померещиться. Лес постепенно обретал черты всё более дикие и, наконец, превратился в классически дремучие дебри. Завалы я уже не обходил, лез, продирался напролом. Вдруг сказал себе: стоп! Сел на ствол поваленного дерева. Так идти нельзя. Уже взопрел. Закурив, стал выскребать из волос клещей. Теперь уже всё равно, заблудился. Надо идти не спеша. Когда выйду – тогда и выйду. И переложил спички во внутренний карман. Вода есть. Яблоко ещё. Хо-о, и не в таких переделках бывали. Пустяки. Главное, не паниковать.

Пакет с растисканными опятами оставил лешему, подхватил на локоть корзину и двинулся. Медленно, чтобы не вспотеть. Как на прогулке. Сколько нам ещё гулять? Сколько вообще положено гулять человеку для здоровья? Часа полтора в день. Ну вот. Глянул на часы. Не поверил: минуло уже два часа с момента приезда…

Ещё через час бросил и корзину. К тому же, приходилось теперь то и дело переваливаться через осклизлые стволы или протискиваться под ними. Ноги в коленях уже плохо сгибались, поясницу разламывало. И брёл я уже в некоем отупении, не забывая, однако, напоминать себе, что гуляю. Подумал, что засветло необходимо разжечь костёр и подсушиться, пока не окоченел. Но продолжал движение всё в том же отупении инерции и с тайной надеждой на удачу. Вскоре перестал различать окружающее, грёзы какие-то возникли перед взором, и я не сопротивлялся им, поскольку это помогало бороться с раздражением и усталостью. Неожиданно упёрся лбом в земляную стену. Медленно поднял голову – корневище вывороченного дерева-гиганта уходило вверх метров на шесть. Слева и справа – такие же стены вывороченных корневищ. Но когда развернулся, то, несмотря на оглушающую усталость, обомлел: западня! – и с четвёртой стороны высилась глиняная стена. Но этого не может быть, сказал себе я ошеломлённо, я ж не вертолёт. И рассмеялся. И это привело в чувство.

– Однако!

Поискал лазейку и нашёл.

– Да, но… я, что же, сомнамбула?..

Н-нет, так не годится, – подумал я через полчаса, вновь очутившись у края заболоченной поляны… А ведь это не просто поляна, это вырубка! Значит, должна быть где-то дорога. Колея должна быть набита. С этого берега нету. И я побрёл по колено в воде через вырубку на противоположную сторону.

Там я увидал свежие пни и… впрочем, придавил до времени радость, было меня охватившую. И как следопыт, воспрянув духом, стал исследовать пространство. Вот заметил просвет в кронах сосен, а приблизясь – разреженность стволов. Затем открылась лесная дорога, чёткая, хотя и поросшая травой колея: очевидно, что лес вывозился зимой или по весне. А-а! – радостно выдохнул я и чуть не упал, так закружилась голова. Брёл уже дальше по дороге, боясь свернуть с неё даже тогда, когда видел весь её изгиб, и логичнее было бы срезать и тем сохранить силы. Но силы вдруг прибыло, и шёл я, чуть ли не пританцовывая. Дождь к тому же закончился, и средь туч слабо высветилось мутное пятно солнца. Когда же вышел на тракт – узнал его и возликовал! – метров триста бежал вприпрыжку, пока не сообразил, что надо проверить, в ту ли сторону бегу… Спустился к речке Сестре, определил направление течения, бросив ворох сучьев на её середину, хотя и так было видно, куда…

Опять принимался дождь, но уже слепой, так как солнце проглядывало в прогалы туч. Несколько раз отдыхал сидя на обочине – в лес углубляться в поиске пня не хотел.

– Далеко же отошёл, братцы вы мои, далеко-о! Но это уже мелочи, мелочи…

Я уже чувствовал, что на подходе к знакомым местам, однако не стерпел и решил удостовериться, заметив впереди трёх женщин, по виду тоже грибников. Надбавил шаг, но… женщины – «грибницы»? – также прибавили ходу. И сделалось смешно мне.

А вон и опушка, и надломленный куст, машины не видать, но так и быть должно. Последние метры по пашне напрямки, прыжок через канавку – чуть не сверзился в воду. Да, подустал. И навстречу Алевтина. Что она там кричит? Я улыбнулся, помахал рукой.

– Ты что, совсем обалдел! Ты знаешь, сколько времени?! – Алевтина запричитала. – Я тут с ума сошла! Ты нарочно всё это устроил! Нарочно, я поняла!

Я сел в машину, Алевтина тоже.

– Что я должна была думать? Ты хоть немножко соображаешь?

– Ехала б… чего…

– Ага, я так и восприняла твои слова, когда ты уходил!

Окна в машине запотели, я завёл мотор, включил обдув и, откинув голову на подголовник, закрыл глаза. Когда стёкла прояснились, Алевтина ж успокоилась, вырулил из укрытия и погнал по раскисшей колее. Машину кидало, и я боялся только одного – забуксовать. Этого только не хватало.

– Интересно, как я смогла бы проехать одна по такой грязи!

Я подумал, что такие вот отношения – натянутость, недоверие – сложились у нас в последнее время…»

Ефим Елисеевич подчеркнул фразу в тексте: «Поискал лазейку и нашёл».

– Может, и теперь найду?

16.

Впервые по-настоящему Мироха влюбился до призыва в армию. Нет, были ещё влюблённости, платонического характера в основном. А тут врезался капитально. Произошло это по весне и вот каким образом.

Он уже, закончив автошколу, работал шофёром и был, что называется, при деньгах. А при деньгах – это при деньгах. Пусть и не больших – по причине незрелой квалификации. Но на оплату комнаты в коммуналке (мать, разведясь с Мироновым-старшим, разменяла общую квартиру – отсюда и коммуналка, сама же обреталась у престарелого отца, чьи каракули на отрывном календаре Мироха любил почитывать) и на вино с закусью хватало. Соседка из комнаты через стенку, Лушка, любила выпить, особенно после того, как от неё ушёл муж. Соседка по диагонали (говорим о дверях в общем коридоре) Маринка – тоже была не прочь поддать, хоть и не разводилась с мужем – он у неё попросту регулярно пропадал в командировках. И с той и с другой Мироша благополучно «снюхался». Они, между прочим, выпытывали у него, с кем из них двоих ему лучше… однако он дипломатично помалкивал (и с той и с другой в смысле секса ему было неплохо, иное дело, что поговорить по душам не получалось, так как кроме плотских утех никаких иных интересов у тех не возникало). Они, кстати, как-то даже пытались его сосватать за подружку… Удивительная, надо признать, особа. Шустро запрыгнула в кровать, но спохватилась и строго спросила: женишься? И соври он, глазом бы не моргнула. А он почему-то потупился и промямлил: вряд ли. После чего она с нескрываемой досадой и сожалением стала одеваться… нарочито медленно, так что Мироша не выдержал и… вышел на кухню покурить.

Так вот, Лушка с Маринкой сидели у него в комнате уже прилично поддатенькие, переглядывались – по всему, старались сторговаться, с кем сегодня Мироше быть. В их хмельных головках созревал план – не предложить ли ему покувыркаться втроём? Но внезапно, то есть незапланированно, к ним нагрянула ещё одна товарка… Мироша видел её раньше, и даже точил на неё, что называется, зубки. Но сейчас она пришла не одна – на улице её дожидался кавалер, и она заглянула на огонёк разведать: могут ли они влиться в компанию. Возражающих не нашлось: намозолившие друг другу глаза всегда жаждут новых лиц, предполагая вместе с ними и новые развлечения-приключения. Поэтому подружка мигом привела… пожилого господина.

Мироша присвистнул (мысленно, конечно): «Ишь ты, какой значительный!.. паразит!» Женская половина, однако, восприняла такой поворот событий вполне благожелательно – именно это обстоятельство как раз больше всего Мирошу и удручило, отчего он в результате стал испытывать к пришельцу неприязнь, что выражалось, правда, лишь в кривых ухмылках. Пришелец оказался, между тем, вполне компанейским, тем более что принёс и вина и закуски достаточно.

А потом, всё выпив и подъев, стали обсуждать, чем заняться дальше, и гость предложил пойти к нему, на квартиру. Супруга, дескать, умотала в деревню к родичам, а день ещё долог, и сворачивать веселье непростительно глупо.

– Не так ли?

Предложение получило одобрение подавляющим количеством голосов.

Квартира оказалась неподалеку и трёхкомнатной, то есть при необходимости можно было кому-то с кем-то и уединиться – такая мысль возникла в голове у Мироши… Словосочетание «разбрестись по пещерам» уже промелькнуло. Однако тут явилась незваная гостья… И Мироше почудилось, что он отродясь не встречал столь прекрасной дамы. И хотя она была значительно старше его, он – да – врезался… Или это можно назвать помутнением рассудка (романисты-классики употребляют и другие определения при таких аномалиях). И вся компания сразу ощутила это на себе, потому что Мироха стал язвителен уже не в меру, всяким словцом старался задеть хозяина квартиры… и, в общем и целом, сделался для всех в тягость.

Что же касается явившейся красавицы, то она, похоже, утрясала с пожилым господином сложные свои взаимоотношения, потому что несколько раз они удалялись на кухню и возвращались оттуда явно злыми и с порозовевшими лицами. Наконец, она решила уйти и довольно резко поднялась, так что стул из-под неё вылетел и завалился в угол. Все остальные присутствовавшие напряглись в ожидании шумной разборки, но… больше ничего не последовало. Пока хозяин провожал даму до двери, Мироха надумал уйти тоже – и заметил, что его компаньонки восприняли это с облегчением: по крайней мере, их маслянистые лики приобрели разглаженный, хотя и ненатурально постный вид.

Он догнал незнакомку уже за поворотом и долго шёл за ней, не осмеливаясь приблизиться.

Вдруг она остановилась у одного из домов с палисадником, сунула лицо в цветущую сирень, затем обернулась и посмотрела прямо на него. Он приблизился. Ни слова, однако, вымолвить не смог. Она тоже разглядывала его минуту-другую молчком, затем спросила:

– Зайдёшь ко мне?

Введя его в свою обитель, свет зажигать не стала. Подошла к нему, взяла за голову и поцеловала. Ему показалось, что на мгновение-другое он потерял сознание. Во всяком случае, это самое его сознание не зафиксировало, как очутился он уже в её постели.

С этого вечера он почти каждый день стал посещать свою королевну.

А через полгода она его разлюбила, и он впал в длительную депрессию. Перестал есть-пить, лежал в своей комнате и ждал, когда вознесётся на небеса. Соседки – «наперсницы» готовили ему бульоны, пытались его расшевелить, но тщетно. Потом вызвали королевну, и она долго с ним секретничала наедине… После этого он пошёл на поправку.

Тогда же им был написан этюд-медитация. Своего рода «Аутотренинг:

«Проснулся сразу – сна ни в одном глазу. Время суток – не темно и не светло ещё: этакая ощутимая прозрачность пространства и бытия. И настроение такое же воздушно-эфирное – ничто не тревожит, ни одной царапинки на душе. Тело неосязаемо – может, я на том свете уже? – отдохнувшее, послушное. Только прикажи, сожмётся пружинно. Другой вопрос – стоит ли приказывать? И оттого, что такой необходимости нет, становится совсем-совсем… ну, невыразимо хорошо.

Скомкав в ноги одеяло и закинув руки за голову, я слушаю дождь, шёпотом вплывающий ко мне в открытое окно. И как бы отдельно от этого звучания дождевых струй – пульсирующая, ёмкая тишина: ни тебе резких криков-скрипов, ни капризного детского плача, ни остервенелого выбивания ковра… Лишь редкая машина протарахтит, приглушённо расплёскивая колёсами воду, и всё – опять монотонно шуршат-лопочут дождевые струи.

Вдруг – диссонансом – вспыхивает мысль… мысль ещё не чёткая, но явно не добрая… «Погоди, погоди, погоди-и!..» – к половицам прижимаю её и затем отталкиваю прочь. – Успеется!

Утренняя свежесть заполняет комнату, забирает накопленное за ночь тепло моего безмятежного тела. Я вздрагиваю, сдерживая нетерпеливую радость, и жду, когда захочется преодолеть эту безмятежность и снова спрятаться под одеяло.