Текст книги "«Медовая ловушка». История трех предательств"

Глава девятая.
Смерть прячется в холодильнике

Первое, что поразило Полещука, когда они проникли с Шармой на виллу доктора, это – стерильная чистота помещений и почти полное отсутствие мебели.

Было такое впечатление, что это – не жилое помещение, а многопрофильная мини-клиника.

В одной из комнат стояло огромное гинекологическое кресло, за дверцами стеклянных шкафов устрашающе поблескивал специальный медицинский инструментарий.

Вторая комната была приспособлена под зубоврачебный кабинет, на стенах которого к тому же висели таблицы для определения остроты зрения.

Третья комната, очевидно, служила кабинетом для психоанализа и психотерапевтических процедур…

Лишь в четвёртой, самой большой комнате, поисковики обнаружили признаки пребывания человека – посередине стояла огромная кровать-альков, застеленная белыми шёлковыми простынями, на которых в артистическом беспорядке были разбросаны пышные подушки.

Прямо напротив алькова была установлена на треножнике… кинокамера, а на прикроватной тумбочке настороженно притаился мощный кинопроектор, направленный на противоположную стену, во всю ширину которой висело белое полотно экрана.

Полещук, влюблённый во всякую кино-фотоаппаратуру, подошёл поближе, чтобы рассмотреть, какой техникой оперирует доктор.

– Бог мой! – вырвалось у разведчика. – Да это же та самая камера, которую я продал дипломату из ФРГ! Да, тесен мир…

В проёме двери появился Шарма.

– Леон, я нашёл холодильник,. – шепотом, будто их кто-то мог услышать, произнес агент. – Он не на кухне… Там – действующий… Наш находится в кладовке… Пойдём!

В кромешной темноте, подсвечивая себе электрическим фонариком, Полещук последовал за агентом.

Судя по тому, как уверенно Шарма двигался по лабиринту переходов и комнат, Полещук пришёл к выводу, что агент уже не в первый раз находится здесь.

«Уж не побывал ли здесь “Чанг”без меня, до нашего совместного визита, чтобы снять пенки, забрать самые ценные материалы, а мне оставил процеженную, отфильтрованную водичку, которой грош цена в базарный день?! Это в крови у всех черножопых, они так и норовят обойти нас, белых, на вираже, чтобы ещё раз доказать своё превосходство над нами. На самом же деле они таким образом лишь ещё раз доказывают свою закомплексованность!

Нет-нет, – успокоил себя Полещук. – Я для Шармы не конкурент. Тем более что он ждёт от меня полного расклада по связям доктора, зарубежные каналы, которыми тот может пользоваться при выходе на воротил международного наркобизнеса… Уж и не помню, что я там наплёл “Чангу”,чтобы хоть одним глазом взглянуть на документы, в которых может прослеживаться связь Гольдмана с консулом…

Нет! Мы с Шармой – не конкуренты: ему нужен доктор, мне – консул… Так-то оно так, но агенту-то я об этом сказать не имею права… И всё-таки, почему он так уверенно движется по этим лабиринтам?!»

– Послушай, Шарма! Ты так быстро и уверенно ориентируешься в темноте, будто всю жизнь прожил на этой вилле…

– А я разве тебе не сказал, Леон, что эта вилла принадлежит тётке моей жены? Она сдаёт её в аренду богатым иностранцам…

– Нет…

– Забыл, значит… Дело в том, что нам сюда попасть было бы много сложнее, если бы прислуга не знала меня… Мажордом, тот сразу отдал мне все ключи… Кроме ключа от сейфа-холодильника – у него его просто нет… С тем заветным ключиком доктор не расстаётся никогда, даже когда здесь, на вилле, трахается с гэдээровским консулом… Ты заметил киноаппарат, что стоит в спальне? Так вот они свою любовь снимают на плёнку, представляешь, Леон! Я после Англии уже ничему не удивляюсь, там я и не такого наслушался и насмотрелся…

– Мажордом рассказал тебе о любви доктора и консула?! Вот так сюрприз! Значит, об этом было известно и до… Чёрт побери, я – последний, кто узнаёт такие подробности! «Чанг», разве ты раньше не мог мне об этом сказать?! Твой мажордом не сказал случайно, где Гольдман держит отснятые плёнки?

– Ну да… Этот мажордом знает меня с детства, обо всём мне и сообщил, чтобы показать, что он ко всему имеет доступ, но только не к ключу от сейфа… А насчёт фильмов… Так я думаю, они там же, в сейфе… Что же касается твоих упрёков, Леон, то они несостоятельны… Ты же ни о чем не спрашиваешь! Сунул Шарме, то есть мне, пару ящиков «Посольской», и был таков… Я могу тебе столько ещё понарассказать о проживающих здесь иностранцах, что у тебя сейфов не хватит, чтобы всё это складировать… Ну вот, к примеру, Сэлли Грэйвс из американского посольства… Она сожительствует с женой шведского посланника, у них – «розовая» любовь, то есть они – лесбиянки… Сэлли – активная…

Ну да ладно, к делу!.. У меня с собой набор таких отмычек, перед которыми не устоит ни один американский банк, что уж говорить о каком-то холодильнике… Тем более что он наверняка английского происхождения, остался от их колониального присутствия, как у вас в Союзе говорят… А если это так, то замки бриттов для меня – не проблема… Я за время обучения в Великобритании изучил их, как свою ладонь. Справимся, не беспокойся! Ты фотоаппарат не забыл?

– Да я лучше хер свой где-нибудь оставлю, но фотокамеру – никогда! – раздосадованный откровениями «Чанга»о сексуальных извращениях своей возлюбленной, со злостью крикнул Полещук.

– Ну вот и пришли…

Шарма приоткрыл дверь подсобного помещения, лишённого окон.

– Электричество сюда не проведено, так что будем подсвечивать себе фонариками… Давай, свети мне на замок!

Полещук направил луч фонарика на замок холодильника.

– Слушай, – через минуту недовольно произнес непалец, – где ты приобрёл это говно? Наверняка сэкономил и купил у китайцев! Я же ничего не вижу…

С этими словами Шарма вытащил из нагрудного кармашка рубахи ещё один фонарик, сунул его в рот, направив луч света прямо в замочную скважину, и начал манипулировать отмычками.

«Чанг», сидя на корточках, пыхтел, тужился, матерился по-непальски, позвякивая своей коллекцией отмычек и вставляя их поочередно в замок.

Полещуку казалось, что его вот-вот стошнит от зловония, исходящего от непальца, как вдруг раздался щелчок и дверь холодильника сама поехала им навстречу.

Не вынимая зажжённого фонарика изо рта, «Чанг» сунул голову в холодильник и тут же со страшным криком «Змеи!!» рухнул замертво на пол.

Полещук увидел, как две кобры, распахнув боевые капюшоны, ударили треугольными головами в виски агента. И в тот же миг они невозмутимо заструились из приоткрытой дверцы вниз по холодильнику…

Полещук в ужасе отпрянул в сторону, едва не выронив свой фонарик.

«Ничего себе, сюрпризы из холодильника!!» – вскрикнул разведчик, обернувшись, чтобы найти выход.

Увы! Входя, они с Шармой плотно закрыли дверь и теперь разведчику оставалось лишь одно: подсвечивая себе фонариком, следить за перемещением двух гадов, убийц «Чанга»…

В замкнутой клетухе стало вмиг жарко, в горле пересохло, Полещук слышал, как в висках набатами стучит кровь, но сдвинуться с места не было сил…

Жалкий огонёк китайского фонарика выхватывал из пространства лишь какие-то фантастические блики.

«Где же эти гады, что ужалили беднягу агента?!» – едва не заорал разведчик, физически ощущая их близость.

Наконец, Полещук взял себя в руки и осмотрелся. Странно, несмотря на то, что фонарик, который он держал в правой руке, едва мерцал, в кладовой было очень светло.

Через секунду разведчик понял, в чем дело. Лежащий на спине Шарма успел выхватить изо рта фонарик, и теперь он, находясь в его правой руке, освещал всю кладовку. Со лба покойного стекала тонкими струйками черная кровь. Обе кобры умостились на груди Шармы, приняв боевые позы и готовые зубами отстаивать свою добычу…

«Ладно, “Чангу”уже ничем не помочь… Надо думать, как добраться до холодильника… Если уж доктор обеспечил свой сейф такой охраной, значит, там есть, что прятать…»

Полещук направил луч своего фонарика внутрь холодильника.

На средней, самой объёмной полке, стоял саквояж, похожий на тот, которыми в начале века пользовались врачи. Рядом аккуратными стопками были сложены обёрнутые в пластиковую упаковку какие-то коричневые брикеты. Много брикетов!

«Черт возьми! – мелькнула мысль у Полещука. – Что же является основной целью присутствия в холодильнике почётного караула из двух кобр? Брикеты или саквояж?! Стоп! Брикеты похожи на те, в которые наркодельцы пакуют гашиш… Бог с ним, с гашишем, как добраться до саквояжа?!»

Тело Шармы, но не столько оно, сколько две гадины, лежащие на его груди, преграждали доступ к уже открытому холодильнику! До саквояжа-то и расстояния – всего лишь два шага ступить! Проклятье! Как бы отвлечь гадов? Ишь, какую боевую стойку приняли!

Подсвечивая себе фонариком, Полещук осмотрелся. «Ну, конечно же, я ведь в кладовке! Вот оно и спасение!» – закричал от радости разведчик и схватил швабру, стоящую у входной двери.

В ярости Полещук растоптал, измолотил в клочья обеих кобр. Сказалось и нервное напряжение, в котором он пребывал последние пять минут, и известный из психологии момент фрустрации. Это когда вдруг становится недосягаемой цель, до которой рукой подать…

Стерев отпечатки своих пальцев со швабры и ручек дверей, к которым прикасался, Полещук, пару раз щёлкнул фотоаппаратом – фото мёртвого «Чанга» надо поместить для отчёта в его личное дело секретного агента.

Наконец, зажав вожделенный саквояж под мышкой, опрометью бросился прочь от виллы, смерть приносящей…

Когда он перебегал улицу, ему показалось, что из чернильной темноты ночи к воротам виллы скользнула какая-то тень и, бесшумно затворив за собой створки ворот, скрылась на территории виллы…

«Значит, Шарма выставлял контрнаблюдение, – на ходу сообразил Полещук. – Хорошо бы, если это был мажордом, – мне не придётся звонить в полицию. Обнаружив труп своего хозяина, мажордом сразу забьёт тревогу, поднимет на ноги всю полицию Непала.

Возникнет вопрос: “А что делал начальник департамента Министерства внутренних дел, ответственный за контроль за иноподанными, на вилле австрийского доктора?”

В холодильнике найдут брикеты с гашишем, затем полезут в сейф Шармы, где обнаружат досье на доктора-афериста, разыскиваемого Интерполом. Это-то и явится логическим объяснением присутствия начальника непальского ОВИРа на вилле Гольдмана…

Всё! Круг замкнётся – доктор будет задержан, туда ему и дорога, а я тем временем разберусь с бумагами, которые в саквояже…

В моём теперь уже, черт возьми, саквояже!!..

Так, это всё, конечно, хорошо, но видел ли меня кто-нибудь сегодня вечером с Шармой? По-моему, нет. Это не в интересах моего агента. К сожалению, уже покойного, н-да…

Если что-то и видели случайные свидетели, то лишь номер машины Сэлли, хотя я и поставил её в квартале от злополучной виллы…

А у Сэлли полное алиби – в американском посольстве сегодня приём по случаю дня рождения посла. Там сегодня такой праздник, виски и шампанское будут литься рекой…

Сэлли по этому поводу даже не стала садиться за руль… А я для неё, как обычно, на дежурстве… То есть то, что я взял её машину, ей вряд ли в голову придёт…

Так, теперь надо быстренько попасть в резидентуру, разобраться с бумагами, и… дорогой Фогель, вы – у меня в кармане! А то, что в саквояже на вас, герр консул, компромата вагон и маленькая тележка, в этом я не сомневаюсь! Если же там ещё и материалы, дополнительно компрометирующие Гольдмана, то тем лучше – переправим их в Центр…

Уж если “Чангу”не удалось орденок за задержание международного афериста отхватить, может, он мне обломится?!»

В течение двух минут Полещук не мог попасть в щель замка зажигания – одеревеневшие руки то тряслись, то вообще отказывались повиноваться.

Наконец разведчик, откинувшись на спинку сиденья, закрыв глаза, сделал несколько дыхательных упражнений, вдумчиво просчитал до пятидесяти, и… мотор завёлся с полоборота…

* * *

Ожидания Полещука были вознаграждены сполна: не докторский саквояж – ящик Пандоры.

Прежде всего разведчик наткнулся на лежащую сверху фотографию, на которой два господина в смокингах (один из них – Фогель!) играли в настольный теннис, а Гольдман лежал на столе в чем мать родила, изображая сетку!

Судя по всему, фотографию или недавно положили в саквояж, или её часто рассматривали…

Остальное пространство портфеля занимали пакетики с героином, из чего можно было сделать вывод, что основным занятием Гольдмана в Катманду было всё-таки не криминальное абортирование и врачевание состоятельных аборигенок, а переправка в Европу наркотиков.

Именно в Европу, потому что доктор скрупулёзно вёл бухгалтерию, неизменно указывая не только пункт назначения отправляемого героина, но и адрес получателя и обязательно сумму, полученную или причитающуюся.

«Стоп! – осенило Полещука. – Но ведь Гольдман мог переправлять героин в Европу только с помощью консула… Да, скорее всего, так оно и было.

Фогель по дипломатическому каналу переправлял зелье своим подельникам в МИД ГДР или “Штази”, а там уже оно, как по капиллярам, расходилось по всей Европе…

А деньги за переправку героина Гольдман вручал консулу под видом карточного проигрыша… И свидетели имелись: польский и чешский дипломаты… Всё очень естественно! Проиграл – расплатись…

А вот и ведомость, сколько денег в течение последнего года Фогель получил от Гольдмана…

Стоп! А что это за пачка писем? Пожелтевшие… Лет им, по крайней мере, двадцать… А! Переписка между Гольдманом и Фогелем.

Надо же, адрес получателя – Фогеля – один и тот же: Берлин. А приходили они, Бог мой! И из Амстердама, и из Монако, и из Парижа, и… Да ну их к черту, этих влюблённых “голубых”!.. Неужели может быть так крепка любовная связь между двумя гомосексуалами?!

Ладно, пусть “Штази”и Интерпол разбирается… Завтра прилетает из отпуска “резак”, полковник Тимофеев, вот я его и огорошу…

Жаль, конечно, “Чанга”, но, с другой стороны: на войне – как на войне… Если не в результате закулисных интриг своих коллег, товарищей по оружию, падёшь, то станешь добычей ползучих гадов! В буквальном смысле слова, н-да…»

* * *

Через полгода в непальскую резидентуру пришла депеша из Центра.

За проявленную инициативу в работе и чекистскую бдительность капитану Полещуку приказом Председателя КГБ СССР было досрочно присвоено звание майора.

А в качестве пилюли, которая, по замыслу Секретариата КГБ, должна была подсластить разочарование разведчика, – ведь он надеялся на получение какого-нибудь орденка, очень подробно описывалось то, какой экзекуции был подвергнут полковник Фогель.

Оказывается, после проведенных дознания и следствия полковник Курт Вольфганг Фогель был подвергнут офицерскому суду чести со смертельным исходом.

В парадной форме, при всех регалиях за более чем двадцатилетнюю службу, его вывели во внутренний двор «Штази»и в присутствии старших офицеров разведки министр госбезопасности Восточной Германии Эрих Мильке сорвал с него погоны. После чего Фогеля тут же расстреляли…

Глава десятая.
К резиденту на поклон

Потерпев очередное фиаско в скорее воображаемом, нежели в реально приносящем прибыль предприятии «Гольдман—Фогель», Полещук понял, что надо срочно сменить вектор поиска денег.

Он пришёл к мысли, что нужную сумму можно заполучить только в какой-нибудь солидной организации, и чем претенциознее она будет называться, тем лучше. А что здесь, в Катманду, может быть весомее КГБ и ЦРУ?

Однако оперативная касса родной резидентуры уже опустошена, значит, остаётся второе…

Да-да, у него даже есть к кому обратиться – второй месяц кряду с ближайшего горизонта не сходит Джон Беллингхэм, чьи потуги выдать себя за «чистого» дипломата вызывали у Полещука лишь скептическую улыбку, потому что его принадлежность к противоборствующему разведсообществу была для капитана совершенно очевидна.

«Только вот в чём вопрос, – размышлял Полещук, – кто он, этот Джон? Рядовой вербовщик-привлеченец или “охотник за скальпами”, наделённый руководящими полномочиями?

Впрочем, какая к чёрту разница! Не может Беллингхэм не откликнуться на просьбу советского дипломата.

Дать мало ему не позволит профессиональная гордость, а чем больше даст, значит, тем выше летает. Да и вообще, чем больше просишь, тем больше дают…»

Для начала Полещук решил проконсультироваться у Сэлли.

Наивный! Несмотря на откровения доктора Гольдмана, подслушанные им в казино, он продолжал искренне верить, что Сэлли влюблена в него бескорыстно и безусловно.

«Как знать, – рассуждал Полищук, – может быть, дисциплинированный ум американки функционировал независимо от её души, и она тоже влюблена в меня? Влюбляются же врачи в своих пациентов… А в том, что я для неё – пациент, а она – мой куратор, сомнений нет!»

Чтобы не потерять вес в глазах любовницы, Полещук не стал распространяться о своих финансовых трудностях, сослался на некоего сотрудника советского посольства, у которого якобы родился сын, и ему поэтому позарез нужны деньги.

Как бы невзначай спросил, кто из американских дипломатов может дать взаймы сумму в несколько тысяч долларов.

Сэлли, не задумываясь, ответила, что самый богатый человек в посольстве – это Джон Беллингхэм.

«Это значит, – подумал Полещук, – что мой постоянный партнёр на теннисном корте не просто вербовщик-привлеченец, а целый резидент…

Что ж, была не была! Я вас, чертей, всё равно переиграю! Я от дедушки (Комитета госбезопасности) ушёл, а от бабушки (ЦРУ) и подавно уйду!

В общем, вперёд, Леонид, действуй, как учил покойный отчим: “От суммы не зарекайся!”

Авантюрист по натуре, Полещук никогда не терял азарта и нахальства. Однако на этот раз, предприняв рискованный, но, как ему казалось, спасительный шаг, он пожертвовал благоразумием. Вместе с тем он продолжал свято верить, что в конце концов победа будет за ним, а победителей, как известно, не судят…

* * *

При первой же встрече с Беллингхэмом на теннисном корте Полещук обратился к нему с просьбой одолжить денег.

Церэушнику только это и нужно, ибо он давно уже с помощью Грэйвс разобрался в психологии русского разведчика.

Впрочем, как профессионал, Беллингхэм был несколько озадачен – не слишком ли быстро «птичка» угодила в клетку? Да и не угодила – сама запросилась!

По прикидкам американца, Сэлли должна была «выставить» русского из денег месяца через два, а тут… Ну что ж, так тому и быть!..

– Сколько, Леонид? – коротко спросил Джон.

Полещук, в тон американцу, также односложно ответил:

– Много, Джон.

Полещук не склонен был торговать собой по дешёвке, поэтому сразу попросил десять тысяч долларов.

– Давайте, Леонид, обсудим всё после матча…

Глава одиннадцатая.
Приглашение к сотрудничеству

Солнце клонилось к закату, красноватые отблески мерцали на густой листве деревьев, с двух сторон теснивших аллею, по которой прохаживались разгоряченные игрой на корте американский и русский разведчики.

Последний, правда, не был уверен в том, что собеседнику известен его истинный статус. Однако Джон Беллингхэм очень быстро развеял иллюзии Полещука, расставив все точки над «i».

– Леонид, – начал американец тоном, который исключал любые сомнения в правоте его слов, – мы с вами из одного теста, хотя и вылеплены на враждующих континентах руками поваров различной идеологической ориентации. Мы с вами – братья по духу и устремлениям. Нас немного разнит возраст, вы – моложе, но работаем-то мы на одном поприще… Если не ошибаюсь, на жаргоне ваших спецслужб это звучит: «хлебать из одной тарелки». Всё перечисленное позволяет мне сделать вывод, что вы, так же как и я, лишены предрассудков. Впрочем, для людей нашей профессии предрассудки – непозволительная роскошь, вернее – дно, на которое нам не стоит опускаться…

Беллингхэм бросил быстрый взгляд на шагающего рядом коллегу. Полещук, совершенно сбитый с толку непредвиденным пассажем американца, пытался скрыть свою оторопь и молча кивал головой.

– Вы совершенно справедливо полагаете, Леонид, что я дам вам искомую сумму. Но! Я дам её не взаймы, а как возмещение за услугу, которую вы в состоянии мне оказать… Я намерен потребовать от вас не более того, на что, и в этом я нисколько не сомневаюсь, решились бы и вы, поменяйся мы с вами местами…

Американец многозначительно замолчал в ожидании ответной реакции.

– Я слушаю вас, – прохрипел в ответ Полещук, под натиском Беллингхэма окончательно утративший способность связно выражать свои мысли.

– Мы лучше поймем друг друга, – будто и не обратил внимание на обескураженность русского, продолжил Беллингхэм, – если рассмотрим дело с позиций законов логики. Мне совершенно очевидно, что вы лишены возможности достать деньги где бы то ни было, в противном случае, вы не обратились бы ко мне…

Я не спрашиваю, кто вам посоветовал прибегнуть именно к моей помощи, на какие цели была растрачена сумма, в которой вы сейчас нуждаетесь… Но! Я абсолютно уверен в том, что знаю не хуже вас, что с вами может случиться, если вы не сумеете вернуть деньги туда, откуда взяли. Так же как и я, вы убеждены, что будете спасены, как только вернёте долг. А быть спасённым для вас означает вернуться к тому образу жизни, который вы привыкли вести…

Вы – гедонист, Леонид, и, получив десять тысяч долларов, сможете вернуться к жизни, полной наслаждений, блеска… и, возможно, славы. Такое радужное будущее, мне кажется, вас больше устраивает, чем бесславное и досрочное откомандирование на родину… И за что? За то, что вы растратили деньги на те блага и удовольствия, которые в состоянии оплатить и иметь всякий капитан любой недружественной вам спецслужбы, и о которых вы даже не могли мечтать до приезда сюда… Да и какие это «блага и удовольствия»? Это – необходимый минимум, который, повторяю, может позволить себе любой ваш западный коллега…

Однако страна, где мы с вами находимся по долгу службы, это окраина мировой цивилизации. Вы ещё не сумели даже краешком глаза заглянуть в замочную скважину истинно цивилизованного мира. Уверен, что не ошибусь, сказав, что вы в самом начале большого пути… И что же? Стартовав на Богом забытых гималайских задворках, вы ими хотите завершить познание мира, свою карьеру, наконец?

Если это так, то должен признаться, что я ошибся в вас… Думаю, что вы, как любой человек, не лишённый здоровых карьерных амбиций, здорового честолюбия, не можете останавливаться на достигнутом… Да и потом, что это за достижение – Непал! Вам, как и любому из нас, оперативных сотрудников, наверняка снятся кресло и огромный стол с множеством телефонов где-нибудь в центральном аппарате своего ведомства, не так ли? Именно к этому должен стремиться всякий здравомыслящий спецслужбист… И никак не поддаваться дурному настроению в случае неудачи, тем более если речь идёт о проигрыше за ломберным столом… Вы же не жизнь проигрываете – деньги. Умные люди говорят: «Деньги потерял – ничего не потерял. Время потерял – много потерял. Здоровье потерял – всё потерял». Вы, Леонид, молоды, у вас всё ещё впереди, так что запасайтесь здоровьем – пригодится!

«Виртуозно плетет паутину Джон! – с завистью подумал Полещук. – Профессионал – заслушаешься! И главное – ни одной осечки, все выстрелы кладёт в “десятку”… Интересно, не был ли он проповедником в их, американской, церкви?

Да, надо признать, нас таким проповедям, суть – вербовочным беседам, не обучали. Вот когда понимаешь смысл выражения: “Если у ваших родителей не было детей, то и у вас их, скорее всего, не будет”. Действительно, прав тот, кто выпустил в свет этот лишь на первый взгляд парадоксальный афоризм. Чему я мог научиться у бездарных преподавателей? Только бездарности, не более! А искусные словоплёты, которые могут с ловкостью фокусника завернуть тебе воздушный шарик в красивую упаковку, все как один, работают на кафедрах марксизма-ленинизма… Что-то не больно стремятся они преподавать оперативное искусство… За всё время учёбы в спецшколе я ни разу не слышал, как проводится и как звучит вербовочная беседа. Практический курс вербовки мне преподаёт какой-то Джон. Только сейчас и понимаю, что искусство вербовки – это ораторское искусство. Плюс знание психологии.

Да, ничего не скажешь, показательный урок проведения вербовочной беседы преподал мне американский резидент!

Ну, давай, давай, Джон, вперёд! Увертюра тобой исполнена блестяще, мысленно я тебе аплодирую. Теперь послушаем, что ты попросишь взамен десяти тысяч…

Стоп! А откуда тебе, Джон, известно, что я проигрался в казино?! А, ну конечно же, – Сэлли… Она любит меня, это бесспорно, но зачем же в тайны двоих посвящать третьего?! Третий в таких отношениях, как у нас с тобой, Сэлли, он всегда лишний. Как ты этого до сих пор не поняла, девочка? Тьфу, черт! Какая ж она девочка, если на двенадцать лет старше меня?! Никак не могу избавиться от первого впечатления…

Впрочем, любовь – любовью, но сотрудники отдела собственной безопасности американского посольства не дремлют и регулярно проводят опросы своих дипломатов. Конечно же, и Сэлли тоже опрашивали… Вопрос в том, как много о наших взаимоотношениях у неё успели выудить…

А, впрочем, какая к черту разница! Поздно, Лёня, пить “Боржоми”, когда вторая почка отказала…»

Рассуждая сам с собою, Полещук не заметил, как замедлил шаг и остановился.

– Вы меня не слушаете, Леонид! – громко сказал Беллингхэм. Окрик вернул капитана к действительности.

– Нет-нет, Джон, я прекрасно всё слышал… И готов выслушать также и ваши условия…

– Знаю, Леонид, что вам, как профессионалу, не слишком приятно выслушивать мои умозаключения, которые, надеюсь, вы не восприняли как нравоучения?

Беллингхэм снова, как бритвой, полоснул взглядом по лицу Полещука.

– Должен заметить, Леонид, что хотя мы с вами и лишены предрассудков, вся обстановка, в которой мы живём, настолько ими отравлена, что мы не можем полностью от них освободиться. Да вы это и сами понимаете… Поверьте, мне бы не хотелось видеть вас раскаивающимся в своём поступке, в том, что вы обратились ко мне за помощью… Мы с вами – люди из другого мира, нежели те, кто нас окружает. Мы – люди чести, поэтому я заранее хотел бы знать, что вы отдаёте себе отчёт в том, что действуете не по принуждению, не под моим нажимом, а… по правилам игры. НАШЕЙ с вами игры!..

Одним словом, мне нужен ключ от сейфа вашего начальника, полковника Тимофеева…

– Но как я смогу…

– Не торопитесь! – оборвал Полещука американец. – Всё не так сложно, как может показаться на первый взгляд… Проблема кажется вам неразрешимой, потому что вы никогда об этом не задумывались… А между тем вам, именно вам, как никому другому из ваших коллег, легче добыть слепки с ключа… Если не ошибаюсь, вам, как новичку в резидентуре, приходится чаще других офицеров дежурить в посольстве, не так ли?

«Опять Сэлли! – чуть не вырвалось у Полещука. – Только ей известно, как часто я остаюсь на ночь в посольстве. У-у, черт!»

– Да, но Тимофеев кладёт ключ в специальный металлический пенал и опечатывает его своей личной печатью, с которой не растаётся никогда… Она при нём, даже когда он ныряет в бассейн…

– Прекрасно! Пусть себе ныряет с печатью в обнимку. Пенал-то он сдаёт дежурному, не так ли? Заступив на дежурство, вам достаточно перефотографировать тот оттиск, что остаётся на контрольном куске пластилина, которым вы по старинке снабжаете пеналы для ключей… Надеюсь, Тимофеев – не исключение?

– Нет…

– Ну вот видите, Леонид! Как говорят у вас, «не так страшен черт, как его рисуют». Завтра на корте я передам вам фотоаппарат, в ближайшее дежурство вы переснимете оттиск, наши специалисты изготовят для вас печать, которая не будет отличаться от личной печати полковника, и… Остальное зависит от вашей сноровки! Куда уж проще. В общей сложности на все операции у вас уйдёт три минуты, не более. Надо быть Ротшильдом или Рокфеллером, чтобы суметь за три минуты заработать десять тысяч долларов! До завтра, Леонид!

Не дав собеседнику опомниться, Беллингхэм решительно развернулся и стремительно пошёл обратно к теннисному корту.

У Полещука в горле застрял вопрос: «А когда же будут деньги?» Вербовка советского гражданина, представляющего интерес, – задача каждого оперативника из Лэнгли. Вербовка советского разведчика – высшее достижение, которое автоматически влечет за собой не только правительственную награду, но и гарантирует взлёт по служебной лестнице.

* * *

Беллингхэм рассчитал точно: Полещуку не удастся вернуть долг и скоро он продолжит «таскать из огня каштаны», на которые ему укажет ЦРУ. За проявленное усердие долги будут списаны.

…В тот вечер Сэлли вновь, как это уже бывало не единожды, наблюдала своего «мужа» вдребезги пьяным.

Пил он сосредоточенно, устремив взгляд в одну точку, и когда она вошла, открыв входную дверь виллы своим ключом, он даже не поприветствовал её.

И хотя до этого вечера инициатором застолий с выпивкой всегда была Сэлли, на этот раз всё было наоборот. Получив строжайшие инструкции от своего шефа, Грэйвс предприняла титанические усилия, чтобы оторвать «мужа» от бутылки. Тщетно. После короткого, но бурного скандала каждый из них остался при своей точке зрения.

В ту ночь возлюбленные впервые, находясь под одной крышей, спали порознь. Полещук, овладев двумя «огнетушителями» виски, заснул под столом…

* * *

Деньги были вручены Полещуку во время конспиративной встречи, проходившей в дешевом трехзвездочном отеле «Викрам», в обмен на сделанные им оттиски с ключа резидента.

В ходе явки Беллингхэм поставил перед новоиспеченным агентом дополнительные задачи по добыванию интересующих ЦРУ сведений и обозначил способы связи.

Тогда же Полещук узнал, что по строго секретным платёжным ведомостям, да и вообще в файлах ЦРУ, он будет проходить под псевдонимом «Уэй».

Несмотря на своё подчинённое, более того, зависимое положение, Полещук в общении с Беллингхэмом вначале попытался вести себя, как породистый английский аристократ, свысока взирающий на вульгарно пахнущего деньгами американского купчика.

Не тут-то было. Очень скоро церэушник доказал своему русскому подопечному, «кто есть кто».

Как бы между прочим подсказал, что работать они будут по принципу пилы: «ты – мне, я – тебе».