Текст книги "Афоня или путешествие тверского купца Никитина до Древа желаний. Сказка для взрослых"

Друзья степей калмыки

Ближе к Каспию Волга разлилась немеренно. Путешественники набраконьерили осетров, наелись икры и прочих растягаев и пирожков с визигой. У какого-то крестьянина отобрали тонну арбузов. В общем, шли весело и не скучали, безобразили в меру и по-черному не куражились. Зигмунд от жаркого южного климата сильно маялся, и постоянно обливался забортной водой. Афоня бражничал с караванными купцами и блевал в реку, так как в жару безвозвратно потреблять крепкие напитки не совсем комильфо, даже и для закаленного в тверских кабаках организма.

Тем временем по левому берегу изредка проносилась конница степняков. Калмыкские кавалеристы грязно матерились, метали стрелы, открыто гадили в воду и не скупились на другие обидные жесты в адрес путешественников.

Из этих наблюдений Зигмунд сделал вывод, что калмыки народ дикий и неинтеллигентный. И, если им даже Тамерлан не смог мозги вправить, то из этой тупиковой национальной проблемы остается, лишь один выход – научить их играть в шахматы или попытаться создать в степях второй Объединенный буддистский эмират – богатый и беспечный. Что, по слухам, их предводитель Илюмжин и пытался сделать, объявив калмыкские степи шахматным пупом земного шара.

Однако, несмотря на шахматное вправление мозгов, отголоски традиционного жизнеукладства все же еще проявлялись. Оттого и рэкетиров в калмыцких степях было много. По нашим меркам, примерно, как говна за деревенской баней. Что касается Объединенного буддистского эмирата, то с ним, судя по агрессивности степняков, пришлось повременить, пока сия агрессия сама не затухнет в бескрайних степях и башках калмыков. В разгильдяйстве и обормотости рэкетирствующих степняков пришлось убедиться всему каравану, причем буквально ближайшей ночью.

Как эти друзья степей переправились ночью через волжские плавни, до сих пор остается большой исторической загадкой. Ночью разбойники напали на торговую эскадру, да так начали куражиться над сонными путешественниками и купцами, что каждый из них сотню раз успел пожалеть, что не вступил в ганзейский союз и соответственно не может рассчитывать на мощную защиту своих торговых караванов, коей во всем средневековом мире славилась Ганза. Хотя какой ганзейский союз может спасти от разбоя на бескрайних просторах России? Да, никакой. Видали мы в российских степях ту Ганзу…

Афоня с Зигмундом и жеребцом, которого, по старинной русской традиции, сначала окрестили коньком, потом – горбуньком, а в оконцове Квазимодою, бежали с места разбоя в степь. Оно и правильно, что с этих степных разгильдяев взять, им никакой закон не писан, могут запросто зашибить, а потом живи калекой весь век, кому ты на фиг будешь нужен.

Дон Корлеон

После того, как беглецы отдышались, стали думать, как дальше совершать свой анабазис в сторону дербентских винных погребов. Афоня сдури, было пытался вернуться и за хулиганство и разбой накостылять калмыкам, но мудрый Зигмунд, не пустил гоношню, придавив его к земле своим телом. Так, в конце концов, и уснули.

Поутру афонин отряд вновь выбрался к реке. Не найдя ничего от разоренного каравана, путешественники пеше, по тихой грусти, пустился вдоль волжского уреза на юг. Не успели они пройти и версты, как вдруг, тишину астраханского утра резанула ментовская интонация: «Стоять, ля-нах!».

Путники покрутили головами и… никого не заметили. Еще ведь подумали, откуда в разбойных местах может взяться блюститель порядка, как-то не по-русски это.

– Чорти носят в эту пору по моим пределам шастать! А ну, стоять, кому грю! – не унимался невидимый командир.

– Я щас кому-то в лоб остановлюсь, – интеллигентно возразил Афоня.

– Вот я свистану во всю пятерню, вы у меня махом в землю так впечатаетесь, что легче будет закрасить, чем выковырять! – Наглел дальше голос.

После такого нахрапа даже Зигмунд не смог сдержаться и заявил:

– Если Вы для посвиста засовываете в рот всю пятерню, то остается вас только пожалеть, потому что эти ваши жесты обнажают латентную нетрадиционную половую ориентацию. Иными словами вы сударь – обычный пидор, только боитесь в этом признаться! А пидоров на Руси не любят и бьют! Так что выходи в чисто поле, будем биться, а в оконцове на кол тебя посадим, раз ты жизнь свою и судьбу через жопу привык устраивать!

В ближайших кустах послышались всхлипывания. Раздвинув ветки, путники увидели плачущего беззубого старика. Это был русский дон Корлеон или по отечественному – Соловей-разбойник.

– Ну, ты чего разревелся-то, гей? – миролюбиво спросил Зигмунд.

– А что сразу пидором обзывать…, – продолжил хныкать Соловей.

– Да ладно, мы народ толерантный, если ты так нетрадиционно привык свои половые потребности утолять, то нам без разницы. Вот только из одной рюмки с тобой пить мы не будем, уж извини, – резюмировал Афоня.

– Да не пидор я, не пидор, – вновь завыл старик.

Друзья успокоили престарелого разбойника, и он поведал им историю своей жизни.

История жизни Соловья-разбойника, записанная с его рассказа

Детство у меня было, не приведи Господи. Я был первым ребенком в княжеской семье, но незаконнорожденным. Это видно и сыграло свою роль в моей судьбе. Понятно, что всю жизнь со мной случались всякие неприятности. Батяня мой – князь, отослал меня подальше – на дальний кордон, чтобы я ему родословную не портил. Статью, как вы видите, я не удался – макроцефал, ноги кривые, одним словом всю жизнь надо мной издевались все без исключения: и братья с сестрами, и ребятня в деревне. Даже взрослые пьяные мужики не пропускали возможности дать мне подзатыльник или крикнуть в след обидное – урод в жопе ноги. Из всех детских умений мне на славу удавался лишь художественный свист, за что я и получил прозвище – Соловей. Меня даже на свадьбы приглашать стали, для музыкального сопровождения торжества.

Понятно, что такой расклад в детстве повлиял на мое мировоззрение и характер. То, что всем детям легко доставалось из родительской любви и умиления, мне приходилось воровать или брать самому силой. Меня ловили на этом самом воровстве и нещадно били. Каждому приятно навтыкать воришке, а если он еще и «урод-в-жопе-ноги», так это становится любимым занятием для нормального человека, который, таким образом, пусть исподволь, но пытается исправить ошибку природы и сжить со свету эстетический позор рода человеческого.

Одним словом, били меня часто и сильно. От этого я становился лишь изобретательнее в своих воровских делах, а характер менялся далеко не в самую лучшую сторону. Как это часто бывает у уродов, когда природа обделяет в одном, то дарует в другом. Так и меня, наградив слабыми ногами, природа, не без моей помощи, помогла накачать мышцы грудной клетки. Да, у меня и сейчас бицепс шестьдесят сантиметров в обхвате, терминатор Шварценеггер отдыхает. Повзрослев, я уже спокойно мог гнуть пальцами пятаки, руками кочерги, а свистом останавливал стадо коров или табун лошадей.

С такими-то умениями, я вскоре стал давать сдачи своим обидчикам. Сначала ровесникам, а потом и парням постарше. Вскоре я держал в страхе всю деревню и мне выросшему в нелюбви, никого на этом свете не было жалко. Я уже не воровал, я просто отбирал то, что мне нравилось, девок и баб насиловал, а парней и мужиков просто калечил. Когда я шел по деревне, то все прятались. Но и такая безраздельная власть над отдельно взятой деревней приедается, и я пошел в люди, а вернее на большую дорогу. Там познакомился с князем Олегом. Он как раз собирался Аскольду накостылять и Киев отвоевать. Но и с ним сотрудничество не заладилось. На фиг мне его имперские замашки, да войны с хазарами! И решил я стать русским Робин Гудом, то есть снова пошел на большую дорогу, что проходит из варяг в греки.

Куражился я долго, перебираясь с одного торгового пути на другой, грабил караваны. Так я создавал собственную империю в рамках отдельного государства. Села и города обкладывал данью, причем брал только провиант и девственниц. Надо заметить, что природа наградила меня еще и огромным мужским достоинством и неутомимостью в постели. Словом, редкая девица выживала со мной дольше месяца. Потом чуть живую, я отпускал ее на все четыре стороны. Да вот только не уходили они от меня. Бывало, какая оклемается после моих половых извращений, раны на причинном месте затянутся, попытается выйти замуж. Ан, нет! Не может ей счастья принести ласковый муженек с детородным органом классических параметров. Бабе побывавшей у меня, уже начинает не хватать моего напора и безумного, а зачастую извращенного звериннного секса. Вот они и убегали от благоверных обратно ко мне. Так и скопилась у меня целая армия наложниц. Любая за счастье считала, когда призывал ее провести ночь.

Слыхал я, что в Индии, есть такая книга про трах между мужчиной и женщиной, «Кама – сутра» называется. Вот любопытно было бы посмотреть. Думаю у меня за всю мою половую историю, нашлось бы немало, чего добавить в сей трактат о любви.

В общем, жил я, не тужил не одно десятилетие. Детей вот только не народил, видно деревня наша находилась в местах радиоактивной аномалии или, просто, я такой мутант сам по себе, то есть от природы.

А надо заметить, что разбойничал я, не применяя свою буйволинную силу, а обходясь одним лишь посвистом. Сильно, то есть, я преуспел в деле сногсшибательного художественного свиста. Бывало, едет караван, а я на дубе сижу, курю. Потом как свистану во всю пятерню – всадники и возницы на земле, барабанные перепонки лопнули, из ушей кровь, кони с ног валятся. В общем: сопли, кровь, говно и пыль. Ну, а дальше все по обычной схеме рэкетирского ремесла – таксу за проезд установил, все ценное отобрал, мужикам по мусалам, баб на цугундер и следуйте далее на все четыре стороны.

Все бы так и шло, если бы Илья из Мурома не пришел. Ой, видели бы вы его в возрасте Христа. Кулачища с коровью голову, шея под сорок пять градусов в плечи переходит. Бицепс – не обхватишь, а спиняра, что баржа для перевозки леса. Удалец, одним словом! Я поначалу думал так себе, очередной культурист пожаловал. Нет, оказалось, настоящий русский богатырь.

А мне в ту пору сильно нездоровилось. Захватил я намедни цыганский табор. И была в нем красавица – цыганка Изергиль. Ясное дело в первую очередь она у меня в постели оказалась. Уж я ее и так и эдак, а она знай, твердит: «давай еще». Впервые мне такая ненасытная любовница попалась. Даже размеры моего члена на нее никакого впечатления не произвели. Знай себе только во все свои мыслимые и немыслимые места его пристраивает и требует продолжения полового банкета. Впервые я тогда под утро выдохся. Раздосадованный развратностью Изергиль и ее ненасытностью, прогнал я ее, проститутку этакую, вон. А напоследок сказал, чтобы моей дорогой боле не шлялась, нечего шлюхам делать на дороге, где порядочные люди ездят, а другие порядочные люди их грабят. И как оказалось, прав был в своем решении. На третий день такие рези и боли в члене стали приключаться, что аж в глазах темнело. Наградила меня эта потаскуха триппером, да таким, что ни в сказке сказать, ни пером в медицинской энциклопедии описать. История, таким образом, подтвердила правильность моего запрета на присутствие шлюх на торговых путях, нечего заразу распространять и дурные болезни сеять.

Вот тут то, и Илюха подрулил и права качать начал. Теперь представьте, с каким настроением я на баталию вышел. Деморализован был фактически полностью. Муромец же об отсрочке поединка ничего слушать не захотел, размахнулся и со всей своей дури вышиб мне все зубы. Но, как оказалось, это было только начало. Метелил он меня три дня и три ночи. От стресса у меня даже триппер прошел, но зато могучий понос открылся. Удристал я тогда всю округу, думал дизентерия, но, оказалось, от нервов, потому что все болезни от нервов.

Сначала, Илья меня по всей Руси возил, народу показывал, свистеть я уже с былой удалью не мог, так как милостью Муромца лишился всех зубов. Поэтому во время демонстрации насвистывал «Соловья» Алябьева, «Танец с саблями» Хачатуряна и уже начал разучивать «Боже царя храни» с импровизациями.

И снова народ смеялся и обзывал меня «уродом-в-жопе-ноги», как будто у них самих из жопы руки растут. Так история, сделав свой виток, вернулась в то же самое место. Снова я был, как маленький ребенок-уродец, а вокруг здоровые и жестокие люди. Илья, выпустив за время нашей битвы боевой пар и пыл, меня больше не поколачивал, но на душе от такого неприязненного ко мне отношения окружающих все равно было очень муторно. Помню, в Смоленске привязался к Муромцу один итальянец, звали его Давинча. Продай, говорит, мне своего голема, я его формалином от вшей обработаю и в кунсткамеру определю, да портрет его напишу, чтобы остался в науке и искусстве великолепный экспонат-экземпляр – Уродавжопеноги.

Но Илья-то мужик хоть и суровый, но моментами сердобольным бывает. Аккурат во время приступа его сердобольства отпустил он меня на все четыре стороны, истребовав предварительно, клятвы не рэкетирствовать более в российских пределах. Если нарушу клятву, то по уговору, он должен будет вырвать мне яйца. Хотя они мне уже и не к чему вовсе, так как после такого позора и нервных переживаний, стал я импотентом, причем окончательным и бесповоротным.

Мои наложницы, всей своей ордой устремились на юга. Слышал о них, что образовали амазонское государство в горах Кавказа. Набеги совершают, мужиков воруют, один раз в год трахаются с ними до полного изнеможения, а потом бритвой по горлу и в озеро. И называется сия традиционная ежегодная процедура – агапевесса. Пацанов народившихся после этого полового беспредела, ясное дело, убивают, а девчонок воспитывают в своих традициях матриархата и мужененавистничества.

Я же отпущенный, не путать с опущенным, Ильей Муромцем пошел на Север к чухонцам и турмалайцам, как к народам темным и верящим в сказки и былины про мою былую мощь и силу. Однако и в тех пределах не было мне счастья. Местные шаманы заподозрили во мне конкурента, так как сильно я смахивал на местных божков вырезанных неумелой рукой северного охотника из моржового хера. Да и холодно там сильно. Местных баб мне в постель подкладывали, но они мне были уже не интересны, потому и не было у меня никакой популярности в тех краях. И понял я, что среди вечных снегов жить мне никак нельзя.

Мое положение усугублялось еще и тем, что водку поморские купцы, привозили по Северному морскому пути лишь один раз в год, когда сходил лед. А кончалась она в первый же вечер, так как все малые народы Севера сильно охотчи до нашей огненной воды и пьют ее самозабвенно до полного вымирания этнической группы. А без водки в тех краях, повторюсь, уж очень холодно.

Таким образом, однажды собравшись с духом и своровав мешок сушеной трески, я отправился на юг. Шел я, имея слабую надежду, что за былые сексуальные заслуги мои наложницы, а ныне жестокие амазонки выпишут мне маленькую пенсию и поселят где-нибудь на берегу горной речки век доживать в мечтах, меланхолии и философских думах про все сущее. Однако подагра внесла свои коррективы, вот и пришлось мне здесь приостановиться – буквально в двух бросках томагавка от Кавказа. Тем более что здесь есть лечебная грязь, которая, говорят, помогает от суставов. Вот подлечусь маленько и подамся к амазонкам на пенсион.

* * *

– Да-а, – резюмировал Зигмунд. – Остросюжетная биография у вас господин Соловей-разбойник. Кстати, Илья Муромец служит теперь командиром погранотряда и велел передать тебе его пламенный привет и сказать, что он тебя помнит и даже, наверное, немного любит… как боевого товарища.

– А вы все: пидор, да пидор…– растрогано проговорил русский Дон Корлеон и чувственно прослезился. – Я Илюшу тоже век не забуду…

– Ладно, дед не обижайся, – вступил в разговор Афоня. – Мы не по злобе. Просто пидоров не любим. Да и за что их любить, мы же не голландцы какие, а русские люди —великая нация…

– Попер великодержавный шовинизм, – закатил глаза косолапый. – А скажи, как местный рэкетир, правильно ли мы движемся в сторону Дербента?

– Аккурат, – молствовал Соловей. – Дойдете до моря Иранского, и вдоль побережья шуруйте, а там не промахнетесь. А куда после Дербенту пойдете?

– Да есть, одна мыслишка, – стал нагонять тумана Афоня. – Думаю оттельдова еще до Индии прошвырнуться.

– Во, классно, – преобразился пенсионер разбойной деятельности. – Привези мне Афоня «Камасутру», а?

– Я вам всем чё, транспортная компания что ли? – забузил Афоня.

– Ну, тебе что тяжело, у тебя есть медведь и вон конек Квазимода. А книжка она места много не займет, а мне старику будет радости, глядишь, напишу сексологический труд для будущих покорителей женских сердец и прочих рабов собственных гениталий.

– Нет, быть может, это раритет какой индийский, а мне проблемы с таможней не нужны.

– Афоня-друг, я тебе дам живой виагровой воды, каплю капнешь себе в кубок, и все – любая красотка твоей будет, а ночи наполнятся неутомимым и разнообразным сексом.

– Ладно, хрен с тобой, давай свою воду, пошукаю в Индиях твою книгу и отправлю с оказией наложенным платежом, – согласился путешественник.

А Зигмунд усмехнулся и подумал, вот ведь старый онанист, на погост понесут, а все дрочить собирается в расчете на утреннюю эрекцию.

Засим и распрощались. Друзья подались на юг, а Соловей-разбойник направился к луже своей лечебной грязи, которая на поверку оказалась обычным коровьим навозом. Доверчивыми с годами становятся пожилые люди. Кто-то посмеялся над стариком, а он, простая душа, и поверил, что коровье говно вылечит его от подагры и прочих старческих недугов. Эх, старость – не радость. Ведь, зачастую только из-за того, что пожилого человека каждый мудак обидеть, не только может, но и всегда норовит, потому и живут они, бедолаги, как дворняжки, ожидая все новых жизненных ударов. Причем глумления над беззащитным всегда происходит, хоть и не по злобе, но с непременным циничным удовольствием. Как будто чаша сия – немощи старческой, минует самого обидчика. И вся жизнь русского дона Карлеона – Соловья-разбойника, яркое тому подтверждение. Покуражился в молодости, теперь отвечай, и основательно подорванным здоровьем, и моральной униженностью, и обидами от окружающих тебя более молодых и здоровых.

Иезуит

Настало нам время поближе познакомиться с Карлой, который должен был обеспечить невозвращение Афони Никитина в родные края. Его шлюпка отбыла по Волге вскорости после торгового каравана, увозившего наших путешественников к дербентским берегам. Карла хоть и выглядел неказисто, но был мужичком жилистым и споро налег на весла и в течение дня не терял караван из виду. Зато когда торговая флотилия остановилась на первый ночной привал, Карла не мешкая, греб всю ночь вниз по великой реке и обошел путешественников на много верст.

Он первым попал в волжские плавни, и быстро договорился с калмыцким Сангаджи-ханом, чтобы тот направил своих безобразников разобраться с торговым караваном из Твери. Сангаджи, быть может, и не стал бы ввязываться в это предприятие, тем более Илюмжин-шах не одобрял разбоев, но подходило время верблюжьих бегов и ему срочно нужно было прикупить парочку дромадеров, а свободных денег, как обычно не хватало. Хотя у него уже паслось в бескрайних степях огромное стадо своих арабианов, но, как звучит арабская пословица – лишний верблюд в стаде никогда не бывает лишним.

Когда же караван был разграблен лихими калмыками Сангаджи, Карла не нашел, как рассчитывал, среди разоренного флота ни Афони, ни его медведя. Иной бы впал в отчаяние, но Карла был непрост, и впадать в отчаяние было не в его правилах, а иначе, какой бы он был иезуит, да, никакой и вообще был бы и не иезуит вовсе.

Мы уже упоминали о его загадочном появлении в Твери – пришел Бог знает откуда, зачем-то по собственной воле напросился в холопы к Калистрату. Да никто, собственно, об этом не задумывался, мало ли людишек бродит по свету, каждый своего счастья мытарит…

На самом же деле Карлу интересовала карта, которая была присовокуплена к путевке в дербентские края, которую почивший в бозе тверской купец Никитин, завещал своему старшему сыну Афоне. А сам Карла был никто иной, как посланный орденом иезуитов разведчик с заданием – завладеть этой картой.

Дело в том, что это была единственная версия старинного путеводителя, составленного стратегами Александра Македонского во время индийского похода этого великого полководца древнего мира. И только на ней, и об этом доподлинно знали иезуиты, был начертан путь к Древу желаний. Как известно Македонскому не удалось достичь этого волшебного дерева и он вернулся из того похода так и не исполнив главной цели своей кампании – не испросив у Древа желаний еще большего могущества, чем он смог взять своим мечом.

Как эта карта попала к Никитиным? Да все очень просто. Никитины вели свой род от отчаянного берсерка Ингваря, пришедшего на Русь вместе с Рюриком. Осел и остепенился Ингварь на новой родине, после того, как влюбился в красавицу кривлянку Ульяну Путятичну. Вот от их брака и пошел весь род Никитиных. Известно еще, что спустя сотни лет потомок Никитиных бой-баба НикитА, заслужила всеобщий интерес своими убийственными приключениями, где проявились безбашенность берсерка Ингваря из варягов-разбойников и красота Ульяны Путятичны из кривичей. Однако эти сведения к нашему повествованию отношения не имеют и появились здесь просто так, для расширения кругозора.

Но вернемся к иезуитскому разведчику – Карле. Карло, а именно такое имя он получил после рождения, появился на этом свете в италийском Милане в семье герцога династии Сфорцо. Нравы в средневековой Европе царили дикие и после рождения сына коротышки, стало ясно, что выжить ему в жесточайшей борьбе за престолы будет практически не реально. Поэтому папаша уродливого младенца – Лодовико Сфорцо отдал сына маломерка в орден иезуитов к основателю этого Общества Иисуса, Игнатию Лойоло 11
  http://ru.wikipedia.org/wiki/Игнатий_де_Лойола,


[Закрыть] который и воспитал из маленького уродца хитрого и двуличного человека, призванного беспрекословно исполнять волю «чёрного папы» – генерала ордена. Сам же этот генерал Лойоло имевший доступ в библиотеки Ватикана, где, как известно, хранится огромное количество всякого интересного и таинственного из истории человечества. Там он однажды раскопал манускрипт, по которому выходило, что где-то бродит по свету такая карта, ведущая к волшебному Древу желаний.

Удалось Игнатию выяснить и тот факт, что этот путеводитель древних стратегов был захвачен одним из воинов росского князя Олега во время его похода на Царьград. То есть пока Олег после баталии дизайнерски украшал ворота второго Рима – пышного Царьграда своим воинским атрибутом, его рубаки-бойцы времени зря не теряли и грабили все подряд, включая публичные библиотеки. Имя воина тоже сохранили анналы истории, на них его занес местный евнух и по совместительству библиотекарь Аристарх, который под страхом смерти все же завел на дикого русского безобразника библиотечную карточку. В ней означалось, что «карту Великого Александра Македонского взял во временное пользование тиун росского князя Олега – Никита, сын берсерка Рюрикова Ингваря».

Вот и решил тогда генерал ордена отправить на Русь своего ученика – коротышку Карло. Так иезуитский разведчик после долгих мытарств все же вышел на след именно тех Никитиных, у которых могла храниться карта с маршрутом до Древа желаний в Индостане.

Карло бы сто раз выкрал эту самую карту, да вот только не знал он, где искать ее: толи у младшего Никитина – Калистрата, толи у старшего – отца нашего героя Афанасия. Прилепился он к младшему, потому что увидел в нем человека корыстного и завистливого, а именно такого всегда можно сделать своим союзником, осведомителем или просто средством для достижения цели. Однако тут новая накладочка вышла. Не успел он толком вызнать про карту, как старший брат помер и все унаследовал его сын Афоня, а тот вообще про сей путеводитель был не в курсе.

Карла во время тризны перерыл весь дом, но плана так и не нашел, хотя и был он, как мы уже знаем, на самом видном месте – в серванте в рамочке, да вот только заложен был за современную путевку в дербентские винные погреба. Ну, не сообразил опытный иезуит, что такая ценная вещь может находиться на самом видном месте. У этих русских всегда так – не знают, чем владеют, потому и не ценят…

Про карту уже перед самым отплытием Афони из Твери проговорился Калистрат, который видел как Афоня разбирал отцовый наказ, вот и подхватился Карла со всех лопаток вниз по Волге-матушке, чтобы Афоню догнать, извести, а карту забрать и своему иезуитскому «чёрному папе» на именины подарить. Вот обрадуется старик!

Так нет же – снова нелады – караван калмыки разграбили, да Афоня с медведем сбежал. Все надо начинать сначала. Взял тогда Карла свою волшебную рамку (учили его в иезуитском училище, как колдовать, как заговоры устраивать и вообще всякой другой экстрасенсорике) и загадал, чтобы сей несложный колдовской атрибут указал направление, в каком скрылся тверской путешественник. Покрутилась, покрутилась проволочная рамка и прямиком на предгорья Кавказа указала. Туда марафонской трусцой и направился сын итальянского герцога Сфорцо, а ныне иезуитский разведчик – Карло.