Текст книги "Под крылом Жириновского"

Хочешь не хочешь – видишь контуры геноцида, охватившие наш многострадальный народ. Без термоядерных взрывов, без «звездных войн», без открытой интервенции. И русских защитить некому. С ними как русскими попросту не считаются, их как бы нет, или почти нет, – так, досадный архаизм. Более того, какое-то нетерпеливое ожидание их исчезновения сквозит то в речи, то в статейке, то – по большей части – в действии. «Неравнодушен к месту проживания? – так подыхай» – это уже почти произносится в России…

Как-то зашел среди мужиков разговор о нашем скорбном экономическом положении, – один из миллионов разговоров, вспыхивающих одновременно во всякое время суток на бескрайних пространствах нашей страны. Один из попутчиков слушал-слушал привычные сетования, да и вставил вдруг: «Чего вы все плачетесь? Не надоело вам?.. У нас самая отлаженная в мире экономическая система. Даже японская в сравнении с ней – фигня, примитив».

Все приумолкли, вопросительно глядя на пропахшего «Беломором» пожилого мужика в подростковой куртке. Из-под кепки его молодо выбивалась русая прядь.

– Напился, что ли? – беззлобно спросил кто-то. – Чего ахинею порешь?..

– А вот ни хрена не ахинею, – бодро и с какой-то даже радостью произнес «оптимист». – Система вправду – шикарная! Только… с обратным знаком. Она идеально отлажена на уничтожение и только выглядит дурью. Вы прикиньте: какое ж надо иметь дарование, чтобы нажирались только кровопийцы? Разве не так?

– И кто ж это такой «гений»-управитель?

– А я почем знаю? Я простой работяга. Но могу мыслишку подбросить: сдается мне, что нами управляют не те, кого мы перед глазами видим и слух на чьи речи изводим в дурацких надеждах. Глянь-ка: ихняя Тэтчер – баба и впрямь была железная. А наши? Она к нам и приезжала, как наш председатель на птичник. А мы для нее – не люди, а цыплаки безмозглые. Пищим себе, порхаем: «перестройка, гласность». Теперь «модернизация, нанотехнологии». Тьфу! Брехуны…

А потом нагнулся, но громким шепотом продолжил:

– Читал я, что среди людей нелюди живут, только на рожу на человеков похожие. А так – зверье, хищники! Или даже инопланетяне, или служки инопланетян, которые все золото, всю кровь выпивают у настоящих человеков! И ящеров-то выдумали огромадных, чтобы скрыть, что сами-то – ящеры, только с нас ростом и с бабами человечьими поперемешались!

– О-о! – вздыбил очки «любитель словесности». – Так вы знаете, что пирамиды всякие в разных странах, даже в Китае – сделаны так, что нынче и не повторить. Такие технологии! Не иначе как пришлецы. Или какая до нас цивилизация.

– Может, Россию и жрут с таким смаком, что мы – самые простодыры, да на такой земле? – задумчиво промолвил «механизатор»…

Главная причина смертности в России – от постоянного стресса. Дух уныния – самого страшного из смертных грехов – витает над страной. Ощущение мерзопакостности бытия усугубляют осатаневшие СМИ: сплошные убийства, насилия, катастрофы, катаклизмы. Отечественная история представляется бездонной выгребной ямой. Глумление, ерничанье и клевета, злокозненная старательность в поисках грязи и снайперская непрерывная информационная пальба по всему тому, что являлось и по праву является предметом гордости великороссов, – одна из главных примет нашего дикого времени.

Писатель матерился (мат изымем): «В Москве в Концертном зале им. Чайковского выступал хор педерастов из Сан-Франциско по приглашению Аллы Пугачевой, всегда приветствовавшей всевозможных сексуальных монстров. Вот нарваться бы ей на некросадиста! Устроил бы ей на старость лет такой арлекин миллион шипов от алых роз в задницу на вечную память!..»

«Телеакадемик» Познер недавно проговорился, что имеет «стоп-листы» – списки тех, кто на экран не может быть допущен ни в коем разе. И действительно, никогда не было на экране главных редакторов патриотических журналов и газет, никогда – могучих русских публицистов Шафаревича, Бушина и Лобанова, лет двадцать – писателей Распутина, Белова, Бондарева, Крупина, Сегеня…

Так что РАСЧЕЛОВЕЧИВАНИЕ идет по стране семимильными шагами. И идет давно. Даже с милых, казалось бы, советских фильмов.

Вот только что умерла прекрасная актриса и женщина Жанна Прохоренко.

Ей в свое время повезло: она попала в старую обойму, еще при Хрущеве, в два известных фильма – в безупречный «Баллада о солдате», и двусмысленный «А если это любовь» Райзмана. И этот фильм впервые посеял в русских мысль, что школа создана не для того, чтобы учиться, а чтобы в ней заниматься любовью. Это привело последовательно к «Маленькой Вере» и «Интердевочке», а потом и к тому дерьму, что мы видим на экранах сейчас. А началось все с «А если это любовь», «Дикой собаки Динго» и «Доживем до понедельника».

В этом-то и был в свое время смысл раздельного обучения мальчиков и девочек! Становись человеком, не отвлекайся на ерунду! «А девочки – потом!» – чистые и романтичные.

Расчеловечивание пошло в тотальное наступление. Посмотрите хотя бы на то, сколько по всем телепрограммам развелось усердных сатириков, глумящихся над непрерывными народными бедами!

Сколько «остепененных» экспертов-советников, по чьей вине эти беды множатся! Сколько режиссеров, плодящих насилие и по поводу насилия негодующих! Поэтов-песенников, «пекущих» высочайше оплачиваемую дрянь!

И хоть бы один из них, хоть бы разочек да покаялся в тяжких грехах! Нет, – все валят на «темную массу», которой недосуг спорить и митинговать. Вот и матерятся у телевизоров миллионы пожарных-трактористов-шахтеров, миллионы «мужиков в электричках».

– Чую, что знаю мало, а тут еще довирают, – жаловался один из них. – Совсем обнаглели!

А для того, чтобы «фильтровать базар», отрасли знаний разбиты на участки, на каждом из которых правит бал один или несколько «общепризнанных» авторитетов. То есть патентованных брехометов.

Эх, закрыть бы страну на ремонт, да без помех взяться за дело созидания, за РУССКОЕ ДЕЛО. Не дают! И не дадут, пока не перестанем по-дикарски прикупаться на все, что обладает внешним блеском. И трепетать перед людоедским начальством хотя бы на выборах.

…Ехал в ночном автобусе из Углича в Ростов Великий, и почему-то вспомнилось начало «перестройки». Что осталось из обещаний горбачевых-ельциных устроить в стране «сладкую жизнь»? Увы, вспомнить нечего. Да и позднее. Остров Тарабарова, отданный Китаю? Половину Баренцева моря с богатейшими в мире рыбными запасами, отданную Норвегии? Утопленный американцами «Курск»? Или утопленную по настоянию тех же гамбургеромозглых станцию «Мир»? Тоска зеленая!..

«Лиазик» ни шатко ни валко ехал по черному асфальту. Темный лес обступал дорогу, плавно изгибавшуюся. В просветах виднелись деревеньки – вблизи и вдали, на пригорках и в долинах.

Тысячи и тысячи русских хлебопашцев холили эту землю. Поколения за поколениями молились в этих храмах, рождаясь, живя и умирая не в какой-то географической точке, не в России даже, – во Вселенной. И не кратким веком человечьим жили они. Вечностью!

– Снится: река кровью плывет, берега костьми сложены, а моста нету…

– А мой сон такой: коршун ширяет великий, ширяет и низится. И чем коршун ниже, тем росту в нем больше. И станет коршун как туча, и вдруг небо все застит, на крылах замрет, – и камнем на меня…

– А у меня сон с одним началом и до единого конца: поле колосится, ни облака, как вдруг черная туча грачей саранчою на колос села, до самой земли взялась, и заместо поля золотого – черная грачья сила…

– А я будто мальчонок с товарищами в школу пришел. А в школе немец учит по-иностранному. И что мы не так, все он в книжку записывает, а за школой пулеметом наказывают за ошибочки. И во всем сне словечка русского не слыхать – только речь его немецкая, да за школою та-та-та-та…

Сны предков наших: что ни поколение – мука мученическая. Уж ладно мы, полумолодые: без войны да в сытости какой-никакой прожили. А старикам за что в который раз лихо испытывать? А деткам нашим?

Нет, длится пытка, и на них ее хватит. И гуляет на весь свет сытая наглая Америка, сжирает эта двадцатая часть человечества чуть не половину мировых ресурсов, пакостит на 70 процентов среду земного общего обитания, и малейшее ущемление аппетита своего принимает как страшную опасность. И ненавидит всем своим ростовщическим умом, пластиковой душой своею тех, кто смеет желать жить, кто не позволяет грабить свои земные богатства.

Адвокатская изворотливость «мировой закулисы» непримирима к «восточной схизме», нестяжательству, все еще растворенному в народе нашем. Хочется, чтобы все покупалось-продавалось, иначе не понять ростовщику другой жизни, становится она враждебной ему, ускользает от цепких лапок его.

Уж целыми народами люди согласились «быть как все», надев футляр «цивилизации». Уже чуть ли не везде «общечеловеческими ценностями» попрана совесть, а интересы желудка возведены в наивысшую ценность. И Европа согнулась под прессом тотальной унификации, загнала вглубь свою «самость».

А Россия все еще смеет помнить себя, исконную! Смеют курить на тесных кухнях, смеют невидящим взглядом вглядываться в прошлое и будущее остатние мужики, терзаемые мыслью о поруганном Отечестве, болящие болями Родины.

Талонами их, дефицитом искусственным, рублем, обессмысливающим труд! Нет, и малым довольствуются, дурни, и нейдет из головы великая Русская держава, выбиваемая из-под ног.

Водкой их, пещерным уровнем медицины, выхлопными неочищенными газами, жратвою списанной, да лбами, лбами стукнуть! – пыхтит, старается «мировое сообщество», ищет и находит исполнителей сатанинских своих планов.

То и дело раздаются с концлагерных вышек предупредительные очереди, то и дело мордуют надсмотрщики изможденных людей идеологической дубинкой со свинцовой головой очередного вождя на конце. Уходят, побитые, зализывают раны, но в глазах – непреклонность, и давно поняли каратели, что только смерть окончательно сломает этих людей. Духовная смерть через недачу воздуха России, через потчевание ядом в ярких западных обертках.

Но единственное государство в мире, задуманное и осуществленное на понятии совести, понятии, не имеющем аналогов в других языках, продолжает существовать в душе русского человека.

Вслушиваюсь в голоса, живущие над погостами.

– Охохонюшки-хо-хо! Повыбирали больших людей, образованных, на все страны известные люди. А наш-то мужик: сам и дороги торит, и землю строит, и суд чинит. Один за все правительство отвечает…

– Слышать противно, как лодыри теперь рассуждать приучились. Коли добер, так, по себе судья, работу похерит вовсе; а коли зол, так кого-нито в палачи произведет, а сам глаза заплющит да на бархатах новых и разоспится.

– Из простых многие теперь в лодыри подадутся. Особенно, которые говорить горазды. Языку работы минуточка, а в одну такую минуточку на всю жизнь руки нежнеют…

– Я думаю, обидят нас. За себя постоять мы только сгоряча умеем… Как бы туману не напустили…

Слышишь и не знаешь, то ли покойники перекликаются, то ли живые.

«Только сгоряча умеем», «как бы туману не напустили»…

Когда-то, в 60-х, создали мощный фильм «Мы – русский народ». Слеза прошибала. Характер русский показан был мощно. Но весь пафос фильма в конце концов был повернут «за совецку власть», которая была антирусской, на жертвенность ради подсунутой идеи, на готовность крови своей не жалеть за чужие, по сути, интересы. И играли-то актеры могучие. Но представляли и Кавказ, и еврейство, и других инородцев. И русских всеэкранно призывали жертвовать собой и за этих самых инородцев. На самом-то деле только до 1924 года под красной звездой – троцкистским символом смертного приговора – было уничтожено до 30 миллионов именно русских. С тех пор практически ничего не изменилось. Раскрутят ситуацию до «сгоряча» и станут звать: «За Родину, за Абрамовича!» А заградотряды из кавказских и моссадовских наемников подтолкнут к очередным ненужным подвигам. Не дай-то Бог!

…Долгая дорога. Молчит водитель почти неподвижно – только вымпел над лобовым стеклом какой-то треугольный болтается, кисточкой «разметая» дорогу, освещенную фарами. Темно снаружи, темно внутри.

Оглядываюсь. Сидят порознь трое мужчин, каждый свою думу думает. Лица не видны, только силуэты.

– Господа! – произносит вдруг статный бородач на заднем сиденье. – Я вынужден предостеречь соотечественников от создания собственного культа…

Вглядываюсь: придерживает правую руку… В белом мундире… Лица не разобрать, но лоб высок, лысина… Пятно темное на груди… Нет, не может быть!..

– Думский путь оказался гибельным для России. Я не сделал того, что был обязан сделать как подданный своего Государя, как православный человек, как премьер-министр…

Столыпин! «Доизучался», – мелькнула мысль.

– И «левая», и «правая» оказались нераздельным разрушительным целым, направленным против державных основ Святой Руси. Яд либерализма, видимо, проник во все поры государства и достиг престола. Мое правительство несет ответственность за потакание революции, как это не может показаться странным в моих устах.

Бездействие – самый тяжкий, свинцовый грех правительства, если оно не игрушка в чужих руках. Если игрушка – это всего лишь государственная измена. Моей ошибкой было противодействие восстановлению патриаршества, сохранение синода. Государь еще в 1905 году предлагал Себя в патриархи – этого, мягко говоря, не оценили. Государь исполнил свой долг до конца: Россия потеряла почти все, но нравственный идеал ее в лице Государя остался незапятнанным. И страшно подумать: ведь выстрел Богрова мог тогда, в киевском театре, оборвать Его жизнь. Я же расплатился за нагромождение разгильдяйства и предательства, которое обязан был расчистить… Еще раз повторяю, господа: не совершайте ошибок, создавая идолов из людей, действием или бездействием своим приближавших гибель России…

Твердый ровный голос умолк. Видно было, как величавая фигура говорившего подалась назад с видимым облегчением от высказанности.

Молчание прервал другой голос. Кавказский акцент, усиленный волнением и подчеркнутой взвешенностью каждого слова, не оставлял никаких сомнений в личности задумчиво сидевшего на сиденье, расположенном сразу за водителем.

– Я каяться не буду: имя и дело Сталина так изгажено, что мне впору претендовать на титул мученика всесоветского. Скажу правду – никто не поймет, совру – верить не станут. Что можно добавить? История России до 1917 года, ее тайные пружины – это одна цепочка. История после 1917-го – другая. И они лишь частично едины… То, куда идет дело, я понял задолго до революции. Режим прогнил. На смену ему плыли пароходами из Америки, ехали в пломбированных вагонах через Германию. Погром был уже неизбежен, потому что – ритуален. Пришлось вооружиться всем демагогическим набором и стать завзятым талмудистом, чтобы не быть «белой вороной». Тайные пружины истории России после 1917-го еще не начали обнажаться: вы не выпросите доступа к архивам Сталина! Но относительной полноты власти я достиг в 1934 году. Дальше были краткие периоды, пока меня не ликвидировали за «антисемитизм» – то есть за попытку ввести вместо доллара в качестве мировой валюты золото. Потом Кеннеди практически за то же и убили «химики» Федерального Резерва США.

Странно, что в Израиле мне не поставлен памятник – без меня этого псевдогосударства не было б. Мне нужна была эмиграция. Но те, для кого создавался анклав на Ближнем Востоке, посчитали, что настало время громить «сталинскую империю» – СССР. Он стал им не нужен и опасен.

Через сорок лет после моего убийства премьер-министр Израиля Эхуд Ольмерт поблагодарил советских евреев за развал СССР и за то, что они сделали Израиль более богатым и преуспевающим. Потом он объяснил, что именно борьба евреев против СССР и стала «главным элементом развала советского режима». Это был циничный плевок – нет, не в меня! – в нашу историю и прошлое нашей страны. И опять в меня харкают, будто Лейбы с его бандой и не бывало.

Страшны тайны войны и революции, второй войны и «сталинских» репрессий… Но кто мне поверит? Передайте привет тем, кто меня помнит лично. С кем мы вершили государственные дела. Мужчинам передайте, а не тем слюнявым фиглярам, которые устроили шабаш на теле «сталинской империи». Праху не больно: пусть попирают ногами. История еще не написана, не рассказана. Суд ее только начинается, и пусть он будет объективным. Пусть помнят и «злодея», и «вождя». Пусть помнят полупустую Москву с бежавшим правительством, с райкомами, устланными «периной» из изорванных партбилетов. Пусть помнят крестный ход вокруг Кремля в декабре сорок первого, тысячи восстановленных после войны храмов, десятки тысяч разоблаченных спекулянтов на крови – кто погибал, а кто и наживался, и теперь мстят. Пусть помнят изгнанных мною хаммеров и возвращенных из лагерей офицеров русской армии. Пусть все вспомнят и ничего больше не забывают.

И пусть откроют мои архивы!..

Говоривший умолк и поднес ко рту трубку. «Закурит? Чиркнет спичкой – и увижу лицо?» Нет, не закурил.

И настала очередь третьего, сидевшего за спиной.

– Что ж, господа, позвольте не представляться! Вы – из прошлого, я – из вероятного будущего. Пресса станет величать меня «русским Пиночетом», да уже и называла, аж до «Гитрела» доходило. А по мне – назови хоть горшком…

«Русский Пиночет» усмехнулся простодушно и жестом дал понять, что разглядеть его лицо не удастся.

– Мы вспомним законы Российской империи в приложении к новым условиям. По совести решим, что оставить, что добавить. Мы – за понимание истории как непрерывного процесса. Танком пройдемся по всем дутым разногласиям, которые только дробят общество. И тогда возрождение России будет означать духовное обновление всего мира. Конец же России будет означать и его конец.

Вот почему русский народ так легко расстается со всеми своими правящими режимами и господствующими идеологиями?! Царя Николая свергли. Попов («жеребячье сословие») осмеивали, да и само христианство затем – побоку, церкви взрывали. Теперь говорят, что и ига татаро-монгольского не было, а придумано оно только для того, чтобы скрыть миллионные жертвы времен христианизации Руси. И памятники товарищу Сталину, – говорящий чуть помедлил, глядя в затылок предыдущего оратора, – сносили. Над смещенным Хрущевым издевались. Жидко оконфузившихся коммунистов, заодно спустивших в унитаз и всю страну, не поддержали. Нынешнюю «демократическую» власть, сокруши ее кто, будут проклинать последними словами, хотя очень многие клянут дерьмократов и сейчас. Тем не менее «рейтинг» досдающего страну на новом посту (так эффективнее) Путина еще недавно был около 50%…

Поэтому нас называют Иванами, не помнящими родства.

Но дело-то в том, что все наши властные учреждения и действия (законы, указы и прочая) всегда были неправедными, лживыми. Честной же власти никогда на Руси (в историческом плане) не было. А нам подавай именно такую. И в этом наше главное отличие, одновременно и нимб, и ахиллесова пята. Никогда на Руси не было власти, защищавшей интересы русского народа.

Неправду, несправедливость русский народ видит и чувствует печенкой. Часть русских людей, естественно, могут и заблуждаться. Даже способны принимать черное за белое, и упорствовать в этом. Но большая часть народа дает все же правильный этический ответ. Это – истоки народного духа. Русский народ придал по крайней мере человеческое выражение лица и христианству, и коммунизму.

А сейчас народ и умирающая страна кричат нынешней власти: «Одумайтесь! Это отвратительно, мерзко – отправлять своих детей за границу на учебу, а наших лишать возможности учиться. Гнусно и подло – жрать черную икру в ледяных блюдах, видя, как ваши же родные или близкие умирают с голоду. Гадко и сволочно – совершать преступления, прикрываясь ксивами, а от народа требовать абсолютного подчинения…»

Всю свою историю Россия только и знает, что поднимается с колен, но наше время – пародия на все предшествующие. Потому что нет ориентиров, нет целей, нет маяков, нет ограничений! У нас Махно действует – Махно убивал, а сейчас власть в своей сути какие-то махновские приемы применяет: она и красных бьет, и белых бьет!

При этих словах раздался выразительный кашель предыдущего оратора.

Но Неизвестного было не сбить. Он продолжал:

– Мы не станем топтать наше прошлое, выстреливать чьи-то останки в стратосферу. Наше дело – созидание, но и расчистка авгиевых конюшен. Дело это веселое и посильное. Мы – счастливые люди: нам идеала придумывать не надо. Только фальшивки отбросить да вспомнить подлинный!..

Мы с оптимизмом смотрим в будущее, мы не будем стонать, скулить.

Просто перестанем прикрываться фиговым листком так называемой дружбы народов и запретим высасывать соки из русского народа – это более недопустимо, и этому положит конец русский народ. И это начнется 4 декабря этого года и продолжится 4 марта следующего года, и в ближайшие десятилетия мы окончательно определим свою национальную идеологию.

После царизма, коммунизма и ублюдочной демократии мы предлагаем четвертый путь. Это будет Русский Синтез: сочетание всего наилучшего, что было в нашей истории. Только надо урезонить питерских…

– Питерских? – переспросил «Столыпин».

– Я в курсе, – одобрительно заметил «Сталин». – Гражданской войны не было и нет. Была и, возможно, будет – интервенция.

Что он имел в виду – было понятно без пояснений. Это повторялось многократно.

Сначала войска вторжения ищут в «нужной» стране свое «меньшинство», или любое меньшинство, чтобы на него опереться. В Ираке – это были мусульмане-шииты, потому что Ирак – это суннитская страна. Какая разница между ними? Да никакой, просто нужен повод, чтобы население стало резать глотки друг другу из-за этой самой разницы. Если же такого меньшинства нет, оно создается. Как, например, в России в 1917 году, когда Нью-Йорк прислал тов. Бронштейна-Троцкого с нью-йоркскими гангстерами на пароходе, и Троцкий-Бронштейн просто создал это искусственное меньшинство в виде «большевиков», сделал их «авангардом» и во главе этого «авангарда» истребил за несколько лет несколько десятков миллионов русских.

Главное в тактике войск вторжения – это не корячиться самим на палаческой работе, а передать всю грязную работу по геноциду «пятой колонне». В нашем случае – нацменьшинствам. Кроме того, финансируются и призуются деньгами и оружием все отморозки, которые готовы уничтожать население своей страны.

Вот и вся недолга!

Автобус остановился. Мне надо было выходить около громады Борисоглебского монастыря. Назавтра в недавно открытом храме предстояло много встреч.

И тут шофер, до того не проронивший ни слова, протянул мне вымпел:

– Возьми на память. Мне так интересно еще не было. Тебе, наверное, тоже.

Он оглянулся на третьего «выступавшего», который сейчас отрешенно смотрел на скалообразную монастырскую башню.

– Им, – сказал водитель, кивнув в небо, – питерским и прочим, ставить палки в колеса этим ребятам – дело гиблое. Это не телега, а и вправду танк! Пока, может, свидимся!

Я взял в руки вымпел, до того «расчищавший» дорогу.

Это был вымпел польских харцеров (пионеров) – точно такой же, какой мы с друзьями сняли с вершины дерева на вершине Ай-Петри – Медведь-горы, что под Гурзуфом около Артека.

Через год я там бродил с будущей невестой.

К чему все это? Ничего не понял-понял.

* * *

Назавтра в храме на Илью-пророка (2 августа) шла служба.

Церковь, построенная в первой трети XVI века, последние шестьдесят лет стояла заколоченной. Но более чем полувековой хлам был выброшен за два дня. Тогда глазам открылись следы былых бесчинств, они оказались как бы законсервированными.

Глаза святых на древних фресках выбиты. Сами фрески в доступных с пола местах злобно расцарапаны. Распятие изрешечено пулями, иконостас разбит, выбиты окна, местами вырваны доски пола. Сорвана крышка с саркофага, под которым погребены основатели монастыря. Или динамита не оказалось, или, что возможно, не взял динамит могучих стен, – но все, что возможно без динамита, было сделано… И вот прошло два месяца.

Затеплилась жизнь в древнем храме. Уходят под купол леса, бесшумно работают художники-добровольцы. Иконостас еще импровизированный, дверь в заалтарную часть представляет собой просто раму на петлях. Лучи проникают сквозь щели в досках, которыми заколочены пока окна. Все напоминает времена первых христиан. Жизнь – затеплилась…

Отец Александр, сухощавый нестарый человек с печальными глазами, слегка усталым, но потому очень «домашним» голосом рассказывает об Илье-пророке…

А взгляд грустных глаз дополняет слова проповеди. Взгляд читается как книга: «Нас, русских, постигших духом и разумом глубину происходящей с Россией трагедии, понявших – быть может, уже с некоторой отстраненностью, – ЧТО есть Россия в этом мире, – осталось мало. Мы не можем далее таиться. Но, будучи узнанными, мы будем растерзаны. И в этом примут участие наши соотечественники, даже «мирские» друзья наши. Нет нам спасения в этом мире. Но достоин ли этот мир сострадания?..»

Отец Александр говорит-размышляет, рассказывает-делится о том, что настанет время, и человечество настолько погрязнет во грехе, что не сможет терпеть пророков, обличающих его, желающих спасти его, – и уничтожит их.

И вместо чуть надтреснутого голоса отца Александра – толчками изнутри, из-под завалов наносного сознания – возникали волошинские строки:

 
Не слыхать людей, не видать церквей,
Ни белых монастырей, —
Лежит Русь, – разоренная, кровавленная, опаленная…
 

Боже мой! На величественном фоне исторического прошлого, цельности его и нравственной – в итоге – положительности каким жалким, обеспокоенным возможностью разоблачения фигляром, мелким жуликом выглядит наше настоящее!

После службы в дело пошли колокола. У подножия звонницы стояли-сидели разного возраста люди, – мужчины и женщины. Приехавшие на «Икарусах» интуристы, задрав головы, очень серьезно вглядывались в выщербленные, но ясного голоса, колокола, откопанные, поднятые со дна озер и речек, до времени сохраненные в старых колодцах и заваленные рухлядью в хозяйственных пристройках изб.

«Тили-тили-бом-бом! Тили-тили-бом-бом!» – нарастало, обнимало древнее пение все окружающее нас. И время от времени: «Встань-нь… встань-нь…»

 
Встань, Русь! Поднимись, оживи, соберись, срастись —
Царство к царству, племя к племени!..
 

Августовская ночь в могучем срубе – это ночь не в квартире -«лежайле», это – ночь во вселенной. И звоны вечерние хоть и глуше, и ниже, но – еще более всепроникающи ночью. А если прислушаться, голос слышен – мирный, увещевающий, врачующий душу: «Ты объехал много стран. Ты общался с кучей иностранцев. Среди них были профессора и дзен-буддисты, сенаторы и ксендзы, бизнесмены и литераторы, патентованные философы и обласканные судьбой мафиози… И, повидав все это, и пообщавшись со всеми перечисленными и неупомянутыми, разве не понял ты, что центр, средостение жизни человеческого духа – здесь, в России? Несмотря на ее поруганность и видимое умирание…»

– Нет! – ответно встрепенулось во мне. – Это не поруганность, не умирание – это избывание грехов мира и своих собственных.

Здесь жалок, неинтересен, скучен любой эгоизм, любая клановость, любая корысть. Но что же здесь?

И августовская ночь отвечала: «Понять это можно только душою. Не надо никому ничего доказывать, никого убеждать не надо».

У нас странная, загадочная Родина… Единственная в мире – и не только для нас. К ней не пристают никакие наветы, сплетни, домыслы, ложь. Чудесным образом она остается чиста после невиданных насилий и унижений.

И ничем не способен объяснить это чудо слабый ум человеческий. И, видно, ничем не объяснить эту сказочную неуязвимость…

Чу! Ступа в подклети зашевелилась, тихонько заржал конь – не красный игрушечный пластмассовый, – гнедой, стройный – под стать тому, что под Георгием Победоносцем.

Мерно раскачивается язык невидимого колокола, шумно дышит августовская ночь теплым ветром, чубато вздымаются листья-ветки молодого дубка.

И не трава зашумела – оратаи-предки неисчислимой добротолюбивой силищей возникли из мрака ночного. Ратью немереной явились они на родную землю, ими выпестованную.

Вот слышится весело-наступательное: «Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява…» – назад шажочек, да вперед два.

В лаптях, в сапожках, босиком, нательными крестиками посверкивая, копытами коней позвякивая о случайный булыжник.

С буренушками возвращаются, с махорочным запахом, при телегах нескрипучих, при рубашках камчатых-льняных-крапивных. Детишки со свистульками глиняными, бабы молодые в платках огненных. Плотники с топориками, умеющими дом срубить «под хозяина». Печники с руками в глине, кузнецы с молотами, блоху подковать могущими…

 
Кует кузнец Золотой венец – обруч кованый:
Царство Русское собирать, сковать,
Заклепать крепко-накрепко, туго-натуго…
 

Бог ты мой! – вон прадеды гарцуют на конях нахрапистых – грудь в крестах, в головах ни сединки!

 
Чтоб оно – Царство Русское
Не рассыпалось, не расплавилось, не расплескалось…
 

А вон и деды появились, в пилотках и бескозырках набекрень – не израненные на войне, живые…

 
Чтобы мы его – Царство Русское —
В гульбе не разгуляли, в пляске не расплясали,
В торгах не расторговали, в словах не разговорили.
В хвастне не расхвастали…
 

А вон и оклеветанное многажды священство, по одному выводимое к булыжной древней стене и вопрошаемое:

– Веруешь? – и отвечающее:

– Верую! И благословляю вас, не ведающих, что творите! И падающее в собственноручно вырытую общую могилу…

 
Чтоб оно – Царство Русское – рдело-зорилось
Жизнью живых, смертью святых,
Муками мученых…