Текст книги "Своя вселенная"

– Езжай, куда хочешь. Тут главное деньги иметь… – Дмитрий четко помнил о своей просьбе. – Ты спросил доброго ангела?

– О чём я должен его спросить? – в очередной раз удивился Петровский.

Вот тебе сюрприз! Этого Астахов не мог понять.

– Как, о чём?! Сколько раз на одну и ту же тему говорим, а ты опять забыл. О том, кто из них прав, Хойл, Хокинг или Виленкин? Ты обещал.

– Я не обещал… – не слишком уверенно прозвучало в ответ.

Господи, всё он позабыл, этот писатель. Что за народ!

– Признайся, что забыл. Ну, теперь запомнишь?

– Да, – потерянно произнёс Петровский. – Хокинг, Виленкин. И этот, как его…

– Хойл, – подсказал Астахов. – Спроси, кто из них троих прав? Или никто не прав? Но что тогда в этом случае?

Петровский глянул на Дмитрия ошарашенными глазами.

– Какая тебе разница, кто из них прав?

Этого ещё не хватало! Не понимать такой очевидной вещи.

– Я учёный. Василий, пойми, в космологии слишком много предположений, гипотез и слишком мало фактов. Мне важно знать правильное направление, чтобы двигаться вперёд. – Он чувствовал, нужен ещё какой-то довод, неотразимый, мощный. И нашёл его. – Если ты патриот, ты просто обязан мне помочь. Нельзя, чтобы все открытия совершались в Америке. К примеру, только сегодня пришло сообщение из США об очередном открытии. Обнаружены новые свидетельства существования тёмной энергии.

– Что за тёмная энергия? – опешил Петровский.

– Она обладает противоположной гравитации силой, – снисходительно объяснил Астахов, – Обеспечивает отталкивание, а не притяжение. А ещё есть тёмная материя. Обе они составляют Вселенную наряду с обычной материей, из которой состоит окружающий нас мир и которой, кстати, гораздо меньше.

– Тёмная материя? – недоверие по-прежнему наполняло голос Петровского.

– Так называют вещество, оказывающее ощутимое гравитационное воздействие на крупные космические объекты. При этом никакого излучения от этого вещества не регистрируется, оттуда и термин «тёмная».

– Если его не видно, откуда взяли, что оно есть?

Астахов вздохнул с печальной, мудрой улыбкой – придётся объяснять прописные истины.

– Дело в том, что вращение звёзд вокруг центров галактик, а также движение самих галактик выглядит так, словно их масса гораздо больше той, которой обладают видимые объекты и которую мы в состоянии подсчитать. – Взгляд Астахова зажёгся: как он любил всё, что касалось космологии. – Скажем, недавнее исследование галактики NGC 720 даёт весьма убедительные доказательства. Выяснилось, она, эта галактика, окутана сплющенным, эллипсоидным облаком раскалённого газа, чья ориентация отличается от ориентации видимой части галактического вещества. Всё указывает на то, что оно, в свою очередь, окружено облаком тёмной материи… – Наткнувшись на потухший взгляд Петровского, Дмитрий замолчал. Приятеля не увлекли его страстные речи.

«Неужели он не чувствует красоту всего, что касается Вселенной? Что так или иначе связано с её жизнью? Не глупый, вроде бы, человек». Этого Дмитрий не понимал. Но в силу своей сметливости решил на время отклониться от столь важной для него темы:

– Выпить хочешь?

– Нет

– Давай я хотя бы кофе возьму.

– Давай.

Дмитрий поднялся, достиг буфета, попросил две чашки кофе, бутербродов с красной икрой, пирожных. Всё это было принесено, расставлено на столе. Петровский с равнодушным видом взял бутерброд, принялся неспешно жевать его.

– Тебе не интересно то, что я рассказываю? – тактично осведомился Дмитрий.

– Интересно, – мученически прозвучало в ответ.

– А чего ты такой квёлый? Ты сам на себя не похож.

Петровский помолчал, что-то соображая, и вдруг с решительным видом придвинулся, заговорил:

– Понимаешь, я себя ненормально чувствую в последнее время. У меня постоянное ощущение, что я живу чужой жизнью.

– Тогда радуйся. – Дмитрий мягко улыбался. – Ты – писатель. Ты всё время должен жить чужой жизнью. То один герой, то другой.

Приятель, и без того понурый, нахмурился:

– Когда живёшь жизнью героя, это одно… а когда сам всё время ощущаешь себя на чужом месте… это совсем другое.

– К любой ситуации можно приспособиться, – поучал Дмитрий. – Если у тебя ощущение, что ты живёшь чужой жизнью, представь, будто ты попал в параллельную вселенную, и регистрируй ощущения. Это же интересно. Помнишь, я тебе рассказывал про идею Хокинга о существовании параллельных миров?

– Помню. – Кивок получился чересчур неуверенным. – А где они… эти вселенные?

– Здесь! Рядом! В других измерениях. Но мы их не видим.

Петровский слегка оживился.

– На каком основании тогда можно утверждать, что они есть?

– На основании серьёзных научных расчётов. Причём, разных. К примеру, в теории струн, которая представляет все элементарные частицы в виде… некого подобия струн. Там дополнительные измерения появляются как побочный результат расчётов.

– Это любопытно… – с прежней вялостью согласился Петровский.

– Это чертовски любопытно, – бурно поправил его Дмитрий. – А ты какой-то вареный. Выше нос. – Он даже рукой показал, куда это, выше. – Что касается тёмной материи, то вычислить её можно лишь теоретически, именно это и пытаются делать учёные. А результаты получаются довольно странные. Во-первых, движение тёмной материи напоминает движение материи обычной, видимой. Во-вторых, тёмная материя может оказаться не чем-то всепроникающим, а…

– Василий, привет! – прозвучал приятный бархатный голос. Немолодой человек с кудрявыми седыми волосами стоял рядом. – Старых друзей не замечаешь?

– Женя, рад тебя видеть, – проговорил без особого энтузиазма Петровский. – Садись. – Он повернул голову к Дмитрию. – Это Евгений Батурин, бард, поэт, художник. Талант. Ему бы чуть побольше известности. Но он сам виноват. Выступать надо было чаще. И поменьше ругаться со всеми. А у Евгения трудный характер. – Петровский вновь глянул на Батурина. – Не стоило капризничать, вставать на дыбы из-за репертуара. Уступил бы две-три песни, всё было бы нормально, как у других.

Батурин опешил.

– Ты советское время имеешь в виду?

– Да. А какое ещё?

– Противно слышать. Хотя сейчас не лучше.

– А чем ты не доволен? – рассудительно поинтересовался Петровский. – Экономика на подъёме, люди хорошо живут.

Батурин продемонстрировал полное пренебрежение к прозвучавшим словам.

– Хорошо живут капиталисты и номенклатура, остальные прозябают.

– Тебе не угодишь, – с неодобрением говорил Петровский. – Вечно ты недоволен, ворчишь, всё ругаешь. Как тебе с таким характером песни хорошие удается сочинять? Не понимаю.. – Помолчав, примирительно спросил. – А где Вера?

– Дома. Я с ней поссорился.

– Опять? – Петровский с мягкой усмешкой глянул на Астахова. – Вера – его пятая жена. Героическая женщина. Как она его терпит? – Теперь он повернулся к Батурину. – Познакомься. Это Дмитрий Астахов, физик, космологией занимается. – Соответствующий жест рукой не оставлял сомнений, что речь идёт о нём, Астахове. Батурин чуть кивнул в знак согласия. – Перед тем, как ты появился, Дмитрий рассказывал мне про тёмную материю и ещё чего-то тёмное.

– Тёмную энергию, – тут же напомнил Астахов.

– Да, про неё… Весьма интересно, хотя понять ничего невозможно.

– Про магию что ли? – равнодушно осведомился Батурин.

– Вовсе нет, – с весёлой улыбкой возразил Дмитрий. – Магией не занимаюсь. Тёмная материя и тёмная энергия, по современным воззрениям, составляют основную часть Вселенной.

– Неужели? – холодное недоверие оставалось на лице Батурина.

– Да. Именно так. – Дмитрий вознамерился продолжить рассказ, прерванный появлением барда. – Последние расчёты, сделанные в Университете Беркли, показывают, что тёмная материя не пронизывает всё в галактиках, и даже не окружает их плотным «саваном», а скапливается в очень тяжёлые, в миллионы раз более массивные, нежели наше Солнце, сгустки, вращающиеся вокруг галактик. Если эти скопления существуют, то их гравитационные поля должны искривлять движение света от далёких объектов, например, сверхновых звёзд.

– Увлекательно до невозможности, – чересчур оживлённым голосом проговорил Петровский и перевел глаза на Батурина. – Женя, это увлекательно до невозможности… Слушайте, я спешу, а вы ещё поговорите. Про тёмную материю и всё такое. – Он поднялся, энергично пожал руку Батурину, потом Дмитрию.

– Когда мы увидимся? – Астахов заволновался. – И где?

– Увидимся здесь. В дубовый зал я пока что не могу ходить. А когда?.. Давай ближе к концу недели. В четверг или пятницу.

Он удалился бодрым шагом. Похоже, его настроение значительно улучшилось.

– Какой-то он странный последнее время, – задумчиво проговорил Дмитрий.

– Он – хороший писатель. Это главное. – Батурин, похоже, не собирался обсуждать приятеля. – То, что вы рассказывали, на самом деле интересно. Только непонятно. Сгустки тёмной материи… Вы мне вот что скажите, Бог есть?

– Думаю, что есть. Но я бы назвал его Высшим разумом.

– Если он есть, почему происходит то, что происходит? Столько зла в мире, насилия, несправедливости.

– А если то, что происходит, полностью происходит по нашей вине? Такое вы не можете допустить? Свобода выбора существует. Мы, а никто другой, выбираем между злом и добром. Бог тут ни при чём.

Батурин мрачно усмехнулся.

– И где же он?

– Не знаю. Думаю, он создал этот мир. И мы в нём живем. А где он – не знаю. – Астахов прямо-таки светился добродушием. – Вы верите в Бога?

– Нет.

– А как же всё это возникло? Откуда взялось мироздание, которое окружает нас? Существовало всегда? Наука против такого объяснения. Как, в этом случае, быть с рождением Вселенной из точки? По сути, из ничего.

Батурин задумался, потом его чуткое, подвижное лицо приняло мечтательное выражение.

– Я могу допустить существование Высшего разума.

– И какая разница? Чем Бог отличается от Высшего разума?

– Я против рабского преклонения перед богом.

– А кто сказал, что Бог хочет видеть в нас рабов? Рабам свободу выбора не дают. – Астахов улыбнулся в очередной раз, легко, благожелательно.

Наступившая в их разговоре пауза не была натянутой, неприятной.

– Давайте выпьем, – предложил Батурин.

– Давайте. – Дмитрий поднялся, прошёл к буфету, взял две рюмки коньяка. Несколькими секундами позже эти рюмки оказались на столе. Последовало предложение. – За знакомство.

Батурина тост устроил. Коньяк был выпит.

– Если Петровский хороший писатель, почему его не печатают? – деловито поинтересовался Дмитрий.

– А время какое? – Глаза Батурина посуровели. – Сейчас хорошие книги читает небольшая кучка людей. Умная книга заставляет думать, напрягаться. Основная масса наших современников не хочет напрягать мозги. Ей бы только развлекаться. Удовольствия – вот движущая сила нашего века. Удовольствия, и больше ничего не надо. – Пронзительные глаза обратились к Дмитрию. – Вы думаете, бестселлеры – хорошие книги? На самом деле бестселлерами объявляют всякое говно. Лишь бы чтивом было. А по-настоящему хорошие книги издателей не интересуют. Их много не продашь… Мы превратили жизнь в сплошное развлеченье. Пример подала Америка. Теперь и мы вслед за ними. – Тут он перешёл на доверительный тон. – Вы мне скажите, как Высший разум допускает это?

– Не скажу. Я не знаю цели нашего пребывания на Земле, – с прежним добродушием заметил Астахов. – Эксперимент, учеба, наказание? А может времяпрепровождение?.. Всё зависит от того, зачем мы здесь.

Состроив шутливо-напыщенное лицо, Батурин продекламировал:

– Мы превратили жизнь в сплошное развлеченье. А для того ли нам она дана? И что она, веселье иль мученье? И может ли в незнанье быть вина?.. Экспромт. Я бы ещё выпил.

Хитроватая жидкость, налитая в рюмки, вновь появилась на столе, чтобы исчезнуть в глотках, выполнив своё странное предназначение.

Дмитрий собрался домой. Выяснил, где обитает его новый знакомый. Оказалось – рядом с метро «Калужская». Это было по пути.

– Могу подвезти вас, – учтиво сообщил он Батурину.

Предложение было с благодарностью принято. Вскоре весёлый «Гольф» резво катил по московским улицам. Вечер задумчиво накрывал большой усталый город. Жизнь текла своим чередом.

– Данная теория представляет элементарные частицы в виде струн, отчасти похожих на обычные струны, – объяснял Дмитрий новому знакомому некоторые научные воззрения.

– Которые на гитаре? – уточнил Батурин.

– Да. Так вот из этой теории выходит, что пространство имеет гораздо больше измерений, семь или даже одиннадцать. Полагают, что все они, кроме трёх, привычных нам, свёрнуты и существуют лишь в микромире. Но может быть они и не свёрнуты. Отсюда прямой переход к параллельным вселенным.

– Тут направо, – подсказывал Батурин. – Всё, что вы рассказываете, так необычно. Я ничего этого не знал раньше… Тут ещё раз направо. К этой двери. Здесь моя мастерская. – Он посмотрел на Дмитрия просящими глазами. – Зайдёте?

Астахов колебался. И хотелось, и времени уже много.

– Если ненадолго… – протянул он.

– Я вас держать не буду.

Железная дверь позволила им проникнуть в небольшое пространство, таящееся за нею. Похоже, оно предназначалось для дворника, но прихожая и узкий коридор были заставлены картинами. В комнате возвышался деревянный станок-Дмитрий видел такие в кино про художников. А кругом – полотна, полотна, полотна.

Дмитрий смотрел картины. Он не был знатоком живописи, но ему нравилось то, что он видел. Большей частью перед ним оказывались пейзажи, лиричные, пронзительные. Но были и портреты, непривычные, запоминающиеся тоскливыми глазами, устремленными за зрителя.

После этого они пили чай в тесной кухне. Батурин достал все припасы, какие были – немного конфет, печенья, остатки вишнёвого варенья в небольшой банке. Ароматный чай оказался кстати. Дмитрий попросил ещё одну чашку.

Хозяин молчал, думая о своём, и вдруг спросил:

– Хотите послушать песни?

Дмитрий согласился. Батурин принёс гитару, большую, красивую. Такие стоят немалых денег. Немного подстроив её, извлёк умелыми пальцами звучный аккорд, запел несильным, но приятным баритоном.

Астахов был удивлён красотой слов, свежестью мелодий. Он пребывал в тихом восторге.

– Мне очень понравилось, – проговорил он, едва наступила пауза.

Батурин состроил нечто неопределенное на лице.

– Много сделано. Песен хороших не меньше сотни наберётся. Только всё бесполезно. Получается, что надо было мне писать хиты. Всякую чепуху. Зайки-хуяйки… Мне – писать хиты. А Петровскому – бестселлеры.

Из прихожей прилетел звук открываемой двери. Несколькими секундами позже появилась немолодая женщина с добрым, улыбчивым лицом. Осторожно кивнула Дмитрию, посмотрела насмешливыми глазами на Батурина.

– Моя жена, – гордо сообщил Батурин. – Её зовут Нина. Мы с Дмитрием пьём чай. – Это прозвучало для неё. – Познакомься, Дмитрий Астахов, занимается космологией. Потрясающие вещи рассказывает про Вселенную, про измерения, про струны, которые пронзают эти измерения. Представляешь, у меня такие струны, – он тронул пальцами те, которые были натянуты на его гитаре, – а там – нечто похожее… Ты меня прости. Я был не прав. Прости.

Она ничего не ответила. Быстрый взгляд обежал поверхность стола.

– Что же ты не сделал бутербродов. Сыр есть, колбаса.

– Может, сгонять за бутылкой? – оживился Батурин. – Здесь рядом.

Предложение было поддержано. Поход не занял много времени. Вскоре бутылка водки возвысилась в центре стола.

– Мне чуть-чуть, – попросил Дмитрий. – Я за рулем.

– Мне тоже чуть-чуть, – сказала Нина.

– Думаете, я проявлю солидарность с вами двоими? – Батурин смотрел на них с вызовом. – Дудки. Я пью по полной.

А потом он опять взял в руки гитару, и Астахов слушал его, забывая обо всём, превращаясь в поглотителя удивительных звуков.

Время близилось к часу, когда Дмитрий вышел из мастерской. Холодный воздух окружал дома и редких прохожих, пребывавших за их пределами, автомобили, выстроившиеся вдоль тротуаров. Тёплые деньки унеслись в прошлое. Когда теперь наступит жаркая пора?

«У меня такое ощущение, будто параллельные вселенные точно есть, – подумалось вдруг Астахову. – И если так, сколь они замкнуты? Нет ли каких-то особых зон в пространстве, где возможны переходы из одной вселенной в другую? А если есть, они постоянны или возникают в какие-то моменты на определенные отрезки времени?..»

Припарковав машину около дома, Дмитрий направился к подъезду. Ни единой души вокруг. Немногие светящиеся окна висели в черном пространстве ночи. Те три окна, за которыми ждали Дмитрия, лучились тёплым светом.

Входная дверь открылась, пропуская Дмитрия внутрь. Он хотел сделать шаг, и в это мгновение удивительно яркая вспышка озарила всё вокруг, и он рухнул в чёрную яму.

10

Персональная машина переместила Потапова туда, где ему следовало находиться в данный момент – в Шереметьево. Предупредительный водитель донёс пухлый чемодан до VIP-зала. Сдав багаж и незамедлительно пройдя паспортный контроль, Сергей направился в бар – следовало скоротать время до отлёта. Попивая виски, он посматривал на отъезжающих. Здесь были и депутаты, среди них – члены фракции КПРФ. Тоже направлялись в Страсбург.

«С кем из них поговорить? – размышлял Потапов. – Кто из них поближе к верхушке партии?»

Размениваться на всякие незначительные личности не стоило. Как и привлекать к себе излишнее внимание.

Пригласили в самолёт. Летели «Air France». Потапов с радостью пользовался бы иностранными авиакомпаниями в любых случаях, но депутатам, даже статусным, следовало беречь государственные деньги, отдавая их отечественному перевозчику. К счастью, в столицу европейского парламентаризма «Аэрофлот» не летал.

Полет происходил в соответствии с регламентом: самолет завёл двигатели, покатил по рулёжным дорожкам, выехал на взлётную полосу, разогнался, юркнул в небо.

Просматривая газеты, Сергей продолжал прикидывать, с кем из коммунистов пообщаться? Может, с Денисовым? Член Центрального комитета партии, заместитель председателя комитета Думы. Они здоровались при встрече.

Когда самолет одолёл нужную высоту, и стало возможным ходить по салону, Сергей поднялся, прошёл в туалет, а на обратном пути как бы от скуки подсел к Денисову.

– Здоровье не беспокоит? – вежливо поинтересовался он.

– Слава Богу, нет.

– Чудненько. Где собираетесь отдыхать?

– В Чехии. Мы с женой прошлым летом отдыхали там. Очень понравилось.

– А что не съездите к морю? Так хорошо поплескаться где-нибудь в Испании или на Канарах.

– Жене противопоказан жаркий климат. А вы собираетесь на море?

– Да. Хочется погреть кости.

Условности были соблюдены. Теперь ничто не мешало перейти к тому, что волновало его.

– Как у вас дела в партии?

– Да вот, раскольники не унимаются. Параллельные съезды, громкие заявления. Бурная деятельность.

– Думаете, у них получится?

Денисов тонко усмехнулся, медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Вынужден вас огорчить – ничего не получится.

– Вы меня совсем не огорчили. Я не имею отношения к этим проискам. Их задумали в Кремле. Сами знаете, кто… Как вы думаете, у вашей партии есть реальные шансы победить на будущих выборах?

– Есть, – уверенно произнёс Денисов. – После того, что сейчас происходит в стране, есть.

– Тогда вы ещё долго будете ездить в подобные командировки, – несколько игриво заметил Потапов. – Хорошо, что есть Страсбург.

– Да, – в тон ему согласился Денисов.

– Может, нам что-нибудь выпить?

Денисов был не против. Улыбчивая стюардесса принесла по их просьбе два стаканчика «Мартеля» VSOE Напиток радовал душу, вызывал самые тонкие чувства. Так они занимались каждый своим делом: самолёт летел во Францию, а Потапов с Денисовым употребляли благородную жидкость.

В Страсбурге шёл дождь. Погода словно хотела напакостить посланцам России. Отгородившись от падающей воды оконными стеклами терминала, Потапов и его коллеги ожидали багаж. Он не заставил себя ждать. Похватав чемоданы и портпледы, представители нижней палаты перебрались в поджидавший их автобус. Движение среди капель дождя началось.

Потапов сидел рядом с Езерским, ещё одним коммунистом. Когда въехали в город, на старые улицы, Езерский с такой живостью крутил головой, бегал взглядом по окрестным зданиям, что Сергей поинтересовался:

– Вы здесь впервые?

– Да.

Потапов не единожды бывал в Страсбурге, успел запомнить его историю, изучить достопримечательности.

– Неплохой город, – с ленивой снисходительностью проговорил он. – Старый. Здесь столько всего было. Сначала древние римляне построили на берегу Рейна военное поселение под названием Аргенторатум, потом варвары его разрушили, но в седьмом веке он возродился под названием Стате-бургум – город на пересечении дорог, а в средние века начался период процветания в составе Священной Римской империи германской нации, потом в эпоху Возрождения город приобрёл особую популярность, став колыбелью печатного дела. Ну а в семнадцатом веке Страсбург присоединился к Франции. Короче, был и под французским, и под немецким владычеством, приобрёл весьма разнообразные архитектурные стили, а Вильгельм Первый избрал его для реализации своих градостроительных идей, так что немецкий период истории оставил яркий след в виде широких проспектов и улиц, пересекающихся под прямым углом.

Езерский был удивлён его познаниями.

– Надо же, сколько вы всего помните.

– У меня хорошая память. – Он добился своего, вызвал восхищение. Следовало закрепить успех. – Будете гулять, начните со Страсбургского кафедрального собора. Прекраснейшее творение готического зодчества. Собор украшен великолепными астрономическими часами – они бьют каждую четверть часа, а полные часы отмечают появлением фигуры Смерти. Между прочим, собор стоит на изумительной площади, мощёной булыжником. Обратите внимание на дом Каммерзеля, самое красивое фахверковое сооружение в Страсбурге – обилие резных украшений. В двух шагах оттуда площадь Брогли и здание, где когда-то Руже де Лилль написал Марсельезу, ставшую гимном Франции. На другом берегу реки – Рейнский Дворец, резиденция кайзера Вильгельма, и те самые немецкие кварталы. – На секунду задумавшись, он встрепенулся. – Да, непременно посетите квартал Петит Франс, что означает: Маленькая Франция. Он расположен чуть дальше центра города, вдоль сети каналов и шлюзов. Дома там выдержаны в строгом эльзасском стиле и декорированы деревянными каркасами. И ещё совет – если вы попали сюда, непременно стоит попробовать эльзасские вина. Получите массу удовольствий.

– Вы и в винах разбираетесь?

– Немного. Предпочитаю коньяк, виски, качественную водку. Но здесь сам Бог велел пить вино.

Ему удалось произвести сильное впечатление на Езерского. Такого результата он и добивался.

Гостиница пододвинулась к автобусу. Началась обычная суета с расселением. Потапова волновало одно: учтут ли его статус? Как-никак, он – председатель комитета. Учли. Не обидели.

Успешно разрешив столь важные вопросы размещения, приведя себя в порядок, российская делегация отправилась туда, где находились Дворец Европы, Совет Европы и Европейский парламент. Следовало подготовиться к завтрашнему заседанию.

Европейский парламент принял их деловитой суетой – целеустремленно шли куда-то европейские депутаты и многочисленные сотрудники; слонялись, озирая окрестности, праздные посетители, коих в Государственную Думу, к счастью, не допускали в таком количестве.

Потапов и его коллеги прибыли сюда не для развлечений. Им предстояло защищать Россию от нападок дотошных поборников прав человека. Разумеется, можно отстаивать эти права. Но лишь после того, как защищено государство. Ибо что человек сам по себе? Ничто. Ноль без палочки. Жалкая букашка. Не выживет. Не справится. Не осилит всех тягот существования. Погибнет.

Самое мерзкое, что европейские политики лезли во внутренние дела России. Судили о действиях федеральных властей в Чечне. Упрекали в недемократичности, в чрезмерной коррумпированности. Потапова это раздражало. Будто у них всё идеально, и никаких проблем.

Работа работой, а нельзя было забывать о своих делах. Сергей продолжил общение с Денисовым, потащил его вечером в квартал Петит Франс, на улицу Бен-о-Плант с её крытыми мостами и набережными, буйно украшенными цветами.

Страсбург – раздолье для гурманов. «Страсбургский пирог», чечевица по-эльзасски, страсбургские паштеты из гусиной печёнки, эльзасские копчёности, обязательный шукрут – кислая капуста – с колбасными изделиями и солёным салом и многое другое способно радовать самых взыскательных едоков.

Обосновавшись в уютном ресторанчике с видом на канал, они сделали заказ. Не было забыто и эльзасское вино. Сергей посчитал полезным дать соответствующие пояснения. Обрушить на визави поток сведений. Потрудиться над созданием благоприятного впечатления.

– Сорта винограда, выращиваемые в Эльзасе, разделяются на две группы, – с видом знатока излагал он, вольготно откинувшись на спинку стула. – В первую входят основные сорта: Шасля, Сильванер и Пино. Ко второй относятся благородные сорта, из которых производятся наиболее высококачественные вина: Рислинг, Мускат, Токай-Пино-Гри, Гевюрцтраминер, язык сломаешь, и Пино-Нуар. На долю Сильванера приходится значительная часть здешних виноградов. Рислинг – самый старый сорт в Эльзасе. Вина, производимые из Токай-Пино-Гри, сильны, маслянисты и бархатисты. Гевюрцтраминер – это ароматическая форма известного с давних времен Траминера. И самое качественное вино, пряное, насыщенное и щедрое из этого сорта делают здесь, в Эльзасе. Оно обладает сильным ароматом, в котором выделяются тона лепестков розы, личи, ананаса. Что касается Пино-Нуар – это чёрный сорт. Для красных вин используют только его.

Денисов слушал Сергея с чутким, вежливым лицом, время от времени кивал в знак согласия. Потом они ели шукрут, свиные колбаски, «страсбургский пирог», сдабривая отменную пищу Гевюрцтраминером и Пино-Нуаром.

– Нравится? – выяснял Сергей.

– Нравится. – Сидевший напротив человек светил радужной улыбкой.

– Чудненько.

Дождь закончился. Погода смилостивилась. В спокойную гладь канала втиснулось отражение дома, стоявшего напротив – белые прямоугольники с наклонными перекрестьями деревянных балок, тёмные провалы окон, край черепичной крыши.

Левее, за другими зданиями и пятном светлого неба виднелось отражение старинного крытого моста – сам он стоял выше, связывая берега. Было во всем этом нечто умиротворяющее.

– Красивые места, – задумчиво проговорил Потапов, не отрывая глаз от живописной картины.

– Согласен, – услышал он голос Денисова.

Сергей встрепенулся, глянул на коллегу.

– Страсбург смог сохранить своё провинциальное очарование, удержав хрупкое равновесие между развитием промышленности и сохранением окружающей среды. – Эту фразу он запомнил с прежнего приезда. Теперь следовало перейти к волнующей его теме. Напустив шутливое выражение на лицо, он спросил. – Анатолий Николаевич, неожиданный вопрос. Если я попрошусь в вашу партию, примете?

– Примем, – как само собой разумеющееся, отвечал Денисов. – Какие проблемы? Вы – человек известный, уважаемый. Ничем таким себя не скомпрометировали. – Тут его светлые глазки глянули с хитрецой. – А что, имеете намерение?

– Всякое может быть, – уклончиво проговорил Потапов.

Он хотел было заплатить за коллегу, но подумал, что после состоявшегося разговора это будет воспринято как прямой намёк, и воздержался. Закончилось вполне по местным обычаям – каждый платил за себя.

«Есть ли судьба? – размышлял он позже, в отеле, уютно устроившись в кресле с бутылочкой виски. – Разумеется, есть. Но мы определяем её сами. По крайней мере, каждый – кузнец своего счастья. И несчастья – тоже. А сверх того – не знаю. Что-то есть. Василию что-то видится. Ангел, не ангел, какая разница. Он предсказывает будущее, это факт. Экстрасенсы некоторые успешно действуют. Астрологи. Что-то есть… – Телевизор показывал какой-то фильм. Потапов не знал французского, и потому не слишком понимал, что происходит на экране, какие проблемы интересуют людей, живущих придуманной киношной жизнью, по какой причине киношные герои ссорятся? Впрочем, ему было всё равно. – Зачем приходим мы в этот мир? – лениво текла его мысль. – Чтобы чего-то добиться. Прожить полную, насыщенную жизнь. Такое получается не у каждого. Всё зависит от человека. От его способности быть выше обстоятельств. Одолевать любые препятствия. Главное – действовать. Думать и действовать».

Минорное настроение было отброшено. Сергей взял с прозрачной поверхности журнального столика текст завтрашнего выступления. Следовало ещё раз прочитать его.

Утро наступило в положенный во Франции срок. Приняв душ, тщательно побрившись, позавтракав, Сергей надел строгий костюм и отправился в Европейский парламент. Ощущение значимости того, что должно было произойти, наполняло его. Впервые предстояло ему подняться на столь важную трибуну, выступить от своей страны. От России.

Цилиндрическое нутро зала заседаний как бы нехотя наполнялось парламентариями. Вежливость и предупредительность висели на ухоженных лицах. Но Сергей знал, сколь мерзкими могут быть слова и решения обладателей этих лиц.

Концентрические круги кресел, взрезанные радиальными проходами, постепенно заполнились людьми. Бесполезный шум растёкся по залу. Тягучие минуты неохотно сменяли друг друга. Наконец занял своё место председательствующий. Заседание началось.

Сергей волновался. «Глупо, – говорил он себе, – опытный, солидный мужик, а ведёшь себя как неразумный юноша. Всё будет нормально». Говорил, и волновался. Шутка ли, выступать перед всей Европой.

В наушниках звучали слова, каким-то образом связанные с людьми, появляющимися на трибуне. Выходили мужчины, а голос был женским, отрывистым, монотонным. Потапову не нравилось то, в какие мысли выстраивались наушниковые слова. Опять выходило, что Россия поступает неправильно, совершает недопустимые действия.

Объявили его выступление. Он с достоинством поднялся, лёгким шагом прошёл меж кресел. Восхождение на трибуну состоялось. Множество лиц находилось перед ним, одинаковых, неотличимых друг от друга. Потапов заговорил, обращаясь к этим лицам, лишь изредка опуская глаза на принесённые с собой листки.

Ощущение времени пропало. Сколько длилась его речь? Слишком высок был её темп или, наоборот, слишком низок? Он этого не знал. Забрав листки, Сергей направился в обратный путь.

– Молодец, Сергей Алексеич. Хорошо выступил. – Резник, сотоварищ по фракции, протягивал ему руку. – Достойный ответ здешним пустозвонам. Приятно было слушать. Молодец.

Потапов резко опустился на своё место. Приятная расслабленность упала на него. Главное, ради чего он приехал сюда, он выполнил.

В перерыве к нему подошёл Денисов. Вежливая улыбка уютно висела на свеженьком овальном лице.

– Вы хорошо выступили. Поздравляю.