Текст книги "Пуля для Власова. Прорыв бронелетчиков"

Глава третья

Старший сержант Иван Мешков проводил глазами парящую в небе «раму» и с тоской подумал: «Значит, надо ждать в гости «лаптежников»…

Так всегда было: сначала прилетал немецкий разведчик, намечал цели, а вслед за ним появлялись и «юнкерсы», заводили свою нудную «шарманку» – с душераздирающим воем сваливаются в пике и сбрасывают на забившихся в земляные щели красноармейцев смертоносный груз. Уничтожали все подряд, все живое… Тех же бойцов, кто, не выдержав, пытался спастись бегством, расстреливали на бреющем полете из пулеметов.

«Интересно, – думал Иван, – заметили ли они нашу новую землянку? Если да, то это плохо…»

И то правда: в старой уже воды по колено, спать невозможно, вот и решили выкопать новую на единственном сухом клочке суши, под чахлыми сосенками. Красноармейцы трудились все утро, старались, что называется, не за страх, а за совесть – для себя же! Вышло очень даже недурно – хорошо, надежно, тепло. Тщательно замаскировали новое жилище сверху еловыми ветвями, укрыли мхом – будто бы обычный невзрачный холмик в лесу…

Решили, что уже сегодня будут ночевать не на мокром, глинистом полу, а в относительно нормальных условиях: на свежем лапнике, уложенном в три слоя и тщательно утрамбованном для теплоты и сухости. Очень хотелось нормально выспаться, а то все последние ночи приходилось полусидеть-полулежать на мокрой глине, пахнущей вонючей болотной тиной…

И вот на тебе: фриц прилетел! Покружил над рощицей, сделал пару дежурных заходов и вроде бы уже собрался обратно, как вдруг резко изменил направление и прошелся над самыми деревьями, чуть не срезав их макушки. Что-то, он, гад, заметил. Если новую землянку – то все, жди «юнкерсов» с тяжелыми бомбами. И тогда – прощай, мечта о сухой лежанке и нормальном сне…

– Кузнецов, ко мне! – позвал Мешков.

Младший сержант Кузнецов, до того спокойно сидящий возле старой ели, не спеша поднялся и подошел к Ивану.

– Вот что, Степан, – сказал Мешков, – бери ребят и копайте новый блиндаж – вон на том, дальнем холмике…

И показал на соседнюю возвышенность. Там тоже росли сосны и ели, но, в отличие от их холмика, место было неприветливое и неуютное. Мокрый, почти голый клочок суши с несколькими сильно покореженными и посеченными осколками деревьями.

На недоуменный же взгляд сержанта пояснил:

– Видел – «рама» кружилась? Значит, немец что-то заподозрил, заприметил. Вызовет сюда пару «лаптежников», и устроят они нам праздник. Разбомбят нашу землянку подчистую и весь труд коту под хвост! Надо бы их обмануть, подсунуть ложную цель… Выкопай яму, положи сверху бревна, прикрой ветками, но особо не маскируй. Пусть думают, что это и есть наш блиндаж. И разносят его к чертовой матери!

Кузнецов недовольно засопел – получается, будем горбиться ради того, чтобы фриц уничтожил весь наш труд?

– Ничего, – успокоил его Иван, – зато новая землянка целая будет. Ты, брат, сам подумай: «рама» цель видела? Видела. Значит, вызовет сюда «юнкерсы». Те прилетят, будут искать цель, чтобы бомбить. И что заметят? То, что мы им подсунем, новый блиндаж! Обрадуются, гады, и сбросят на него все свои бомбы. И перед начальством своим отчитаются: выполнили, мол, боевое задание, уничтожили русское укрепление! Пусть себе бомбят, не жалко! Зато мы сегодня спать будем уже в сухости и тепле… Понял?

Кузнецов расплылся в улыбке: ясно, товарищ старший сержант, военная хитрость. Соорудить ложную цель? Не вопрос, сейчас сделаем!

И бодро побежал к своим бойцам – гнать на работу. Те сначала недовольно заворчали (только что сели отдохнуть!), но, поняв, в чем дело, дружно встали и пошли на холмик. Им тоже хотелось провести ночь в относительно сухом месте… Вечная болотная сырость и гнилая вода надоели всем до чертиков, а в новой землянке можно выспаться нормально. Если, конечно, немец ее не разбомбит…

Мешков посмотрел вслед Кузнецову и поспешил на командный пункт – небольшое укрепление под толстой сосной у самой передовой. В нескольких сотнях метров от него, за черным, раскисшим полем, уже были немецкие позиции.

Иван добрался до своего КП и, пригнувшись, побежал по траншеям – надо проверить, всё ли в порядке, все ли бойцы на месте. Чуть выглянул в одном месте, прислушался. Отсюда было хорошо слышно, как на той стороне играет музыка – фрицы с самого утра заводят патефон и горланят свои песни. Мешков зло сплюнул: точно, сегодня же 20 апреля, день рождения их поганого фюрера!

Конечно, очень хотелось бы (даже руки чесались!) испортить им праздник, дать, так сказать, прикурить, желательно – погорячее, но нельзя: боеприпасов совсем ничего. Всего по два-три десятка патронов на винтовку, а у пулеметчиков – по ленте или по диску на ствол. Надо беречь! Были, правда, еще гранаты, но по одной-две штуки на брата, на самый крайний случай. Отбиваться, когда немцы в атаку полезут… С таким арсеналом начинать перестрелку нельзя. Да и приказа не было. Чего тогда рыпаться?

Поэтому наши бойцы героически терпели гитлеровский праздник, ограничиваясь лишь матерными выкриками в ту сторону. Немцы на ругань совсем не обижались и отвечали веселым гоготом: кто-то среди них, видимо, неплохо знал русский язык и переводил сослуживцам суть русских народных выражений.

Днем фрицы вместе с обедом получили по порции шнапса, и теперь совсем развеселились: то и дело высовывались из своих окопов, приветливо махали руками и орали: «Рус, давай к нам, шнапс пить!» А потом горланили: «Дочланд, Дочланд юбер аллес…» или «Вен ди зольдатен дурш ди штадт марширен…» Или по двадцатому разу заводили свои пластинки – с теми же песнями…

Иван немного постоял, посмотрел (ничего нового, все так же пьют и поют) и побежал обратно – проверить, все ли нормально в других местах. После гибели очередного лейтенанта (уже третьего за месяц) Мешков стал во взводе за главного – старшину Лыкова тоже недавно убили…

Василия было очень жалко – хороший мужик, не жадный, всегда делился махоркой и сухарями. Хотя был немного трусоват: старался реже бывать на передовой, отсиживался в основном на ротном командном пункте. Где его и накрыло: «лаптежник» попал бомбой точно в цель…

И Василия, и лейтенанта Михайлова, и еще двух человек, оказавшихся, на свое горе, внутри, убило сразу. То, что от них осталось, откопали и торжественно захоронили под старой сосной на околице деревни. В братской могиле… После этого ротным у них стал старшина Семенов (лейтенантов уже больше не осталось), а на его место назначили Ивана. Вот так он и стал взводным командиром.

И, кстати, правильно сделали, что назначили: у него и военный опыт имеется, и командовать он прекрасно умеет. Справится не хуже любого желторотого лейтенантика, только из пехотного училища. А может, даже и лучше…

В Красной армии Иван служил с весны 1939-го, призвали в 18 лет, еще в мирное время. Думал, на два года, а оказалось… Демобилизоваться в срок не вышло – сначала началась Финская война, а потом уже и Великая Отечественная. Так и служил он без перерыва вот уже который год…

За Финскую Мешков получил треугольничек на петличку и должность отделенного командира, а потом стал старшим сержантом и взводным командиром. Набрался опыта, особенно боевого. На войне ведь как: выживает не самый храбрый или отчаянный, а самый опытный и умелый. Тот, кто собой не рискует и под пули не лезет. И другим не дает – бережет и себя, и своих товарищей.

Осторожность и осмотрительность очень важны в бою, помогают выжить, уцелеть. И это не признак малодушия или трусости! Нет, трусы на войне долго не живут, как правило, погибают первыми. Испугается слабак вражеского самолета, задергается, побежит с отчаянным криком, вот тут его и накроют. А бывает, что и свои в спину стрельнут, чтобы не заражал людей паникой…

А выживает на войне тот, кто стойко держится и расчетливо дерется. Главное в бою – не геройство свое показать и красиво погибнуть, нет, надо наоборот – выжить и нанести противнику наибольший урон. От мертвого толку никакого, а живой боец всегда пригодится. Да и победить может только живой…

Ивану очень хотелось победить и вернуться в родную деревню, где его ждали дед с бабкой. Других близких родственников у него не осталось: отец погиб во время Гражданской войны, а мать умерла, когда ему было всего два года.

Дед Трофим Харитонович и бабка Авдотья Васильевна одни вырастили и воспитали внука. И стали для Ивана самыми близкими и дорогими людьми. Вот к ним он и мечтал вернуться. И, еще, пожалуй, к Наталье Хромовой, своей страстной любви…

Красивая, веселая, статная Наташа считалась первой красавицей в их деревне. Многие парни за ней ухаживали, но она никому предпочтения не отдавала – тщательно, с умом выбирала себе мужа. У Ивана до армии не было никаких шансов заполучить ее в жены – ничем особенным среди сверстников он не отличался. Ни силой, ни умом, ни красотой…

Зато после Финской все изменилось: медаль «За отвагу» и статья в центральной газете сделали его героем. Иван сделался гордостью не только одной их деревни, но и всего района. А женщины героев любят… Вот и превратился он в желанного парня для всех местных девушек.

После Финской Иван, получив законные две недели отпуска, вернулся с наградой домой. Его встретили как героя – не хуже любого полярного летчика или папанинца. Еще бы – единственный парень в деревне, кто побывал на войне и еще вернулся с наградой. Пусть лишь с медалью, но все равно – почетно! А когда сельчане прочитали в «Красной звезде» статью про его подвиг (помог обезвредить опасного финского диверсанта), так вообще стали чуть не на руках носить.

Ивана приглашали на встречи с пионерами и колхозниками, просили выступить, рассказать о войне и о своем подвиге. Он сначала отнекивался – стеснялся немного, но потом уступил. Раз люди просят… Стал ездить по колхозам, выступать, рассказывать. Конечно, приукрашивал немного свои приключения, не без этого, но только для пользы дела – чтобы рассказ вышел более ярким, интересным и занимательным. Чтобы нравился…

Вот после этого Наташа и стала поглядывать на него, причем уже не как на пустое место, а по-другому, ласково и приветливо. И даже разрешила один раз проводить себя до дома после танцев. Иван шел под руку с самой красивой девушкой в деревне и был на седьмом небе от счастья. Он собирался даже сделать Наталье официальное предложение, раз так все хорошо пошло, но не успел: отпуск закончился, и он вернулся в часть.

Иван рассчитывал демобилизоваться в мае 1941 года, как и положено, а потом спокойно, по всем правилам свататься к Наталье – та обещала его ждать. Но в связи с напряженной международной обстановкой демобилизацию сначала задержали на два месяца, а потом и вовсе отменили – началась война… И Мешкову стало уже не до свадьбы.

Он сражался на Юго-Западном фронте, отступал вместе со всеми почти от границы, оборонял Киев. С остатками 37-й армии переправился через Днепр, едва успел выскочить из окружения. Был легко ранен и после госпиталя попал уже в другую часть. Сражался под Вязьмой и снова чудом избежал окружения…

Дальше начались долгие, упорные бои за Москву, тяжелые сражения с большими потерями… В конце ноября их дивизию отвели назад, пополнили, дали немного отдохнуть и снова бросили на передовую. Но уже – в наступление. Это было радостное, хорошее дело – гнать фашистов прочь, освобождать родную землю. За храбрость Ивана наградили еще одной медалью, а после очередного ранения (снова слегка зацепило) присвоили звание сержанта. И направили во Вторую Ударную армию – заместителем командира взвода. Так Мешков очутился на Волховском фронте…

Он попал в 327-ю стрелковую дивизию полковника Антюфеева, на самую передовую, на острие наступления. В середине января 1942 года его вместе с другими бойцами отправили форсировать Волхов, чтобы взять фашистские укрепления на противоположном берегу. Немцы засели прочно и сопротивлялись отчаянно….

Вот когда страху-то он натерпелся! Шли по открытому месту, прямо по занесенному снегом льду, под непрерывным вражеским обстрелом, среди разломов и полыней, пробитых немецкими снарядами, ежесекундно рискуя провалиться в черную, ледяную воду…

Но Бог, что называется, миловал Ивана: благополучно добрался до противоположного берега и не был ранен. Кое-как забрался наверх по обледенелому склону, кинул пару гранат в немецкий окоп, выбил уцелевших фрицев. А потом с остатками взвода двое суток держался в холодных, узких траншеях, отбивая постоянные атаки гитлеровцев. Пока не подошло подкрепление…

За подвиг его хотели представить к ордену, даже бумаги подали, но, видимо, те затерялись где-то наверху. Много неразберихи тогда было, в первые недели Волховского наступления…

Иван дрался вместе со всеми за Спасскую Полисть, штурмовал Красную Горку, шел на Любань. После нескольких недель тяжелых, непрерывных боев наступление Красной армии затормозилось, и 327-й дивизии приказали закрепиться на захваченных рубежах.

Окопались за Красной Горкой и стали ждать неприятеля. Тот не замедлил появиться. Атака следовала за атакой, село несколько раз переходило из рук в руки, но, в конце концов, осталось за нами. Однако гитлеровцы по-прежнему пытались захватить его…

Очередная атака была как раз вчера, 19 апреля. Хотя и непросто им пришлось, но как-то отбились. Трудно с немцами драться, это правда, но, с другой стороны, что делать? Война есть война…

Иван тихо вздохнул и вспомнил вчерашний бой…

* * *

…Рано утром, под покровом густого тумана, гитлеровцы пошли в атаку. Точнее, поползли: хотели незаметно подобраться к нашим окопам и мгновенным ударом захватить их.

Природные условия им сопутствовали: над низинным, мокрым полем висела серая, плотная пелена тумана. Из-за клочковатой, липкой «ваты» ничего не было видно, поэтому они подобрались почти к самым траншеям. Еще бы немного – и ворвались бы, перебили часовых, закидали землянки со спящими красноармейцами гранатами, захватили пулеметы…

К счастью, одному из бойцов приспичило с утра пораньше выйти по малой нужде. Он и заметил серые фигуры: гитлеровцы как раз снимали проволочные заграждения перед нашими окопами. Долго раздумывать не стал – вырвал у задремавшего часового гранату и метнул в их сторону. А потом добавил из винтовки – тоже позаимствовал у растяпы-часового. Палил, куда придется, лишь бы шуму сделать больше…

Из землянок начали выскакивать сонные, полуодетые красноармейцы, присоединились к нему, затем подключились и пулеметчики. Короче, кое-как, но отбились. Растяпу, проспавшего атаку, хотели сначала отдать под трибунал, но оказалось, что некого – погиб в сражении. Пусть и не совсем геройски, но выполнил свой долг…

На этом, казалось бы, дело должно было закончиться, после неудачной атаки немцы, как правило, отдыхали, приводили себя в порядок, получали пополнение, везли в тыл раненых… Но не на этот раз. Видимо, их командование приказало во что бы то ни стало взять Красную Горку.

Когда туман рассеялся и стало светло, гитлеровцы повторили попытку нападения. Но уже действовали не спеша и по всем военным правилам. По-немецки педантично и тщательно, по классическим законам боевой науки. Сначала почти час долбили по нашим позициям из всех пушек и минометов, а потом неспешно пошли в атаку. И пустили вперед ударный броневой кулак, состоящий из трех французских «Рено-35», доставшихся в качестве трофеев еще в 1940 году…

Французские танки с противным металлическим грохотом, лязгая гусеницами, поползли по полю, за ними пошла пехота. Основной удар приходился как раз на первую роту, которой командовал Иван Мешков. Красноармейцы приготовились к бою…

Главным средством борьбы с легкими танками считалась пушка-«сорокапятка». Она, в принципе, могла справиться с французскими машинами. Тем более что толщина «лба» у «Рено-35» – всего 32 мм, а башни – 45. Значит, бронебойный снаряд мог пробить защиту. Надо только подпустить поближе… Но, на беду, «сорокапяток» как раз и не было – их перекинули на другой участок обороны, где ситуация была гораздо хуже…

Танки неумолимо приближались, а остановить их было почти нечем. Разве что связкой гранат или бутылкой с зажигательной смесью… Но под гусеницу или на моторный отсек еще попасть надо – чтобы в правильное место…

К счастью, на помощь подоспели бронебойщики. Их прислал командир батальона капитан Воронцов: вовремя заметил танковую атаку и перекинул три расчета с пэтээрами. И правильно – иначе бы «французы» точно прорвались. А за ними – и немецкая пехота….

Бронебойщики точными выстрелами вывели из строя первый танк – попали в гусеницу. Стальная машина, немного покрутившись на месте, замерла в самом невыгодном для себя положении – боком к пэтээрщикам. Те, разумеется, своего шанса уже не упустили: вогнали в борт пару тяжелых бронебойных пуль…

«Рено-35» загорелся, немецкие танкисты выбрались через нижний люк и резво побежали к своим… Остальные танки, также получив по паре-тройке царапин, вскоре сочли за благо ретироваться – потихоньку отползли назад. Вслед за ними начала отходить и пехота. Красноармейцы перевели дух и вытерли пот со лба – кажется, отбились…

У Мешкова оказалось четверо убитых и столько же раненых, в целом – потери относительно небольшие. Иван в который раз убедился, что и против танка можно выстоять. Главное, не паниковать, не бежать, закрыв от страха глаза, а спокойно выждать, пока тот подойдет ближе, и поразить его. Лучше всего, конечно, из пушки, но можно и из пэтээра. Или подорвать гусеницу связкой гранат – если умело бросить. А еще хорошо метнуть бутылку с зажигательной смесью на моторный отсек, тоже отличное средство…

«Танк – он только с виду страшный, – убеждал бойцов Иван Мешков, – ревет, из пушки стреляет, пугает нас, но и у него есть слабые места. Гусеницы, например, или смотровые щели, двигатель… Поразишь их – и все, считай, дело сделано. Подпусти поближе и кинь гранату…»

Молодые красноармейцы слушали Ивана внимательно – правильно говорит товарищ старший сержант, сразу видно – опытный человек, бывалый. Но как не трусить, как не бояться, когда на тебя такая грозная махина прет? Того и гляди – раздавит, смешает с землей…

Тут поневоле душа в пятки уходит, обо всем забываешь, даже как тебя зовут. Хочется бросить винтовку и бежать, куда придется, закрыв глаза. Лишь бы подальше от этих страшных, ревущих стальных чудовищ…

* * *

После боя комбат Воронцов поблагодарил Мешкова – атаку отбил, потери небольшие, а гитлеровцы, получив жестокий урок, наверняка на время успокоятся. Молодец, Иван!

– Товарищ капитан, нельзя ли у меня бронебойщиков оставить? – попросил Мешков. – Не дай бог, танки снова пойдут, а бить-то их нечем! А тут, если шмальнуть из пэтээра, да еще с близкого расстояния, поразим, как пить дать!

– Эх, кто бы мне самому пэтээров еще дал, – горько вздохнул Воронцов, – просил у командира полка Сульдина расчеты, да куда там! Сколько раз ему твердил: у нас – танкоопасное направление, дайте бронебойщиков! Но нет! «Только в самом крайнем случае, – отвечал, – если будет не меньше десяти машин… А так – обходитесь своими силами». Вот и обходимся – тем, что имеется. Так что бронебойщиков, Мешков, я тебе не дам – в других ротах они тоже требуются…

С этими словами он покинул взвод, и Иван, огорченно вздохнув, занялся обычными делами. Прежде всего решил выяснить, сколько патронов и гранат у кого осталось. Подвозили-то их нечасто и нерегулярно, вот и надо было экономить. Берегли, стреляли через раз, а теперь, видимо, придется еще больше зажимать – а то совсем драться станет нечем.

И еще надо выяснить насчет продуктов – сколько осталось… Хотя чего думать-то, и так все ясно: немного горохового концентрата и сухарей, вот и все. Еды им также привозили крайне мало и с большими задержками… Чтобы как-то разнообразить обед, бойцы клали в котелок все, что можно было найти: листья липы и одуванчиков, заячью капусту, траву-кислицу. От такого скудного питания они опухали, еле передвигали ноги, у многих начался кровавый понос.

Да еще воды нормальной не было. Хлорка для обеззараживания давно закончилась, а в ручьях и речках плавали трупы – как свои, так и немецкие. Хоронить-то не всегда удавалось… Ясно, что пить эту воду было нельзя, опасно. А если брать болотную, то и того хуже: она ржавая и очень вонючая. И еще пахнет тиной…

Приходилось отправлять красноармейцев за два километра к разбитому хутору, где был колодец. Деревенские дома давно сгорели, еще во время зимнего наступления, сараи и амбары растащили по бревнышку на взводные нужды (надо же строить блиндажи и укрытия!), а колодец, к счастью, уцелел. Хороший, глубокий, и вода в нем – вкусная, чистая, прозрачная…

– Слушай, взводный, – к Ивану подошел сержант Аникеев, правая его рука, – ребята говорят, что видели на хуторе молодой щавель. Нарвать бы его к обеду, а? Думаю, можно еще на огородах покопаться, может, чего и найдем. Лук, к примеру, или чеснок. Они же с прошлой осени остались, не выкапывали… И первые перья небось уже полезли. Вот бы их пожевать – от цинги проклятой…

Иван кивнул – давай, это дело хорошее. В самом деле, на деревенском огороде чего только не растет: и лук, и чеснок, и картошка… Картошку, правда, давно уже всю выкопали и съели – еще в начале марта, схарчили за один присест. А вот щавель – его раньше не было, очевидно, только что вылез…

Если добавить его в суп – очень хорошо получится: и вкусно, и полезно. Бабушка Авдотья Васильевна всегда говорила: «От щавеля зубы крепкие делаются, а глаза – зоркие. Не смотри, что он кислый, зато полезный, сил от него много». Иван Мешков крепко запомнил эти слова…

Сержант Аникеев, захватив двух бойцов, поспешил на огороды – рвать щавель, пока красноармейцы из других рот не заметили и не собрали. Иван же решил пойти в землянку – поспать. Отдохнуть, пока немцы вновь не полезли.

* * *

Тяжелый гул и надсадный, низкий вой разбудили Мешкова. Он открыл глаза и мгновенно понял – «лаптежники». Прилетели, гады!

Надо быстро выбираться наружу и укрываться в земляной щели – так больше шансов уцелеть. Да и откапывать, если что, будет гораздо легче…

Но не успел: мощный удар сотряс блиндаж, сверху посыпались сухие комочки земли и глины. К счастью, прочный накат из толстых сосновых бревен выдержал разрыв – Ивана не завалило, не придавило тяжестью земли…

Мешков выскочил наружу и осмотрелся: немецкие бомбардировщики утюжили его позиции. Кинулся к земляной щели – потеснитесь, ребята, дайте место взводному! Хорошо, вырыли заранее и в достаточном количестве, есть где укрыться. Пусть фрицы теперь бомбят, не страшно, переждем, пересидим. В который уже раз…

Над окопами кружилось не менее десяти «лаптежников»: видимо, немецкое командование, обозленное вчерашней неудачей, решило наказать упрямых русских. И вбить их живыми в землю…

«Юнкерсы» встали в круг и, пикируя по одному, сбрасывали воющий смертоносный груз на позиции. В сторону летели комья рыжей глины и куски бревен – остатки бруствера и блиндажей. Красноармейцы укрылись в щелях и старались не высовываться. И не стреляли в ответ – все равно без толку.

Из винтовки или пулемета «лаптежник» не поразишь, а зениток у них не имелось, давно увезли из полка для прикрытия штаба армии. Были, правда, пэтээры (капитан Воронцов смилостивился, оставил пару штук), но тратить последние патроны на «шарманщиков»… Бессмысленно, сбить все рано трудно. Хотя, говорят, иногда это удавалось. Нет, все же лучше оставить патроны для бронетехники – так вернее…

Налет продолжался минут двадцать, потом немцы, удовлетворенные результатом (разнесли русские укрепления), повернули назад, на аэродром. С чувством хорошо выполненной работы.

Иван вылез из щели и осмотрелся: больших разрушений вроде нет, траншеи и ходы сообщений в основном целы. А то, что разбито, легко можно восстановить. Для русского мужика вырыть окоп или землянку – пара пустяков. Руки-то к лопате привычные…

Мягкий, болотистый грунт на окраине Красного Села позволял копать легко, без труда. Земля давно оттаяла, и лопата входила в нее, как нож в масло. Правда, воды было много, приходилось делать отводные канавки, но это ничего, не страшно…

Был в рыхлой, болотистой земле еще один плюс: бомбы плюхались в нее и часто не взрывались, оставляли лишь глубокие ямы, заполненные мутной, желтой водой. Некоторые воронки, правда, оказывались по пояс или даже по грудь. И на их месте возникали маленькие озерца… Если в такое ночью, в темноте провалишься, приходилось выбираться вплавь, а потом снимать с себя всю одежду и тщательно выжимать. Сушить-то негде, костер развести нельзя – немцы сразу заметят и накроют огнем. И из минометов, и из орудий…

Гораздо опаснее ям были гарусы – окошки черной болотной жижы. Они вообще не имели дна – по крайней мере, пятиметровый шест уходил в них полностью. Приходилось обходить их далеко стороной.

А еще были обманчивы зеленые лужайки в лесу. Подумаешь, что это полянки, захочешь прилечь, отдохнуть, и сразу пропадешь. Это же топи, покрытые зеленоватой ряской! Не дай бог угодить в такую, засосет мгновенно. И люди, и лошади, и особенно техника, тракторы и грузовики, камнем вниз уходили, в черную, бездонную глубину. Хорошо, если водитель успевал выскочить из кабины…

Так и сражался Иван Мешков – среди бесконечных болот, на раскисших весенних просторах. Все ему было понятно и ясно: гитлеровцы пришли, чтобы захватить и поработить его Родину. Значит, надо с ними драться – жестоко, беспощадно, насмерть. Или ты их, или они тебя, третьего не дано. Недаром эта война уже получила название Великой Отечественной. Народной, справедливой, за Отчизну.