Текст книги "Лилипут"

Глава четвертая

1

Уилл Шилдс, направляясь в душ, решил, что жена и сегодня согласится заняться любовью. Уже несколько дней она была в прекрасном расположении духа, а Уилл давно сообразил, что подобные моменты нужно использовать. Не то чтобы Энн не нравился секс, но, когда она была зла или просто чем-то недовольна, ее лучше было не трогать. В последние годы своими постоянными придирками и раздраженным выражением лица она вообще отбивала у него всякое желание. Вот почему в нечастые (и непродолжительные) периоды благосклонности жены Уилл чувствовал себя по-настоящему счастливым. Дело было вовсе не в сексе. Может показаться странным, но мистер Шилдс знал, что он человек слабохарактерный, из тех, кого называют тряпкой. Если бы кто-нибудь обозвал его так, он согласился бы с ним (хотя и обиделся бы). Он не питал иллюзий на свой счет. Он понимал также, что жена не уважает его из-за этой мягкотелости. Он бы и хотел что-то изменить, но не мог. Сослуживцы его любили и уважали, но собственная жена, которую он безумно любил, обращалась с ним так, как будто он был совершенно ее недостоин. И все же он готов был благодарить ее уже за одно то, что она до сих пор живет с ним, хотя прекрасно знал, что он является отменным специалистом по графике и его семья живет в полном достатке, не отказывая себе ни в чем. Уилл любил жену до беспамятства, и даже если она была явно не права (а так случалось в большинстве споров), он редко возражал ей. Он видел, что Энн частенько бывает излишне резка с детьми, но успокаивал сыновей, потому что любил жену. Что поделаешь, если он именно такой человек? С детства он привык подстраиваться под бешеный темперамент и подчиняться суровой воле своей матери, так же вел себя и в собственной семье. Еще не будучи мужем Энн, Уилл, так сказать, боялся дышать на нее. Пожалуй, не возьми она инициативу в свои руки, он так бы и не осмелился даже дотронуться до нее. Однако в молодости Энн Робсон держала (что касается Уилла) язык при себе, уважала его личную свободу, и вряд ли кто-либо мог предположить (кроме бывалых людей), что через полтора десятка лет она превратится в такую стерву. Время иногда (и не так уж редко) меняет людей до неузнаваемости. Кажется, ну что ей еще надо? Уилл ни разу за всю жизнь (совместную) не изменил ей, ни разу не повысил на нее голоса, если только она не кричала минут двадцать подряд. Когда жена чувствовала себя плохо или ей хотелось полного покоя, Уилл умудрялся стать почти невидимым, но она все равно замечала его, причем это заканчивалось вовсе не комплиментами с ее стороны. Иногда (очень-очень-очень редко) Уилл задумывался, за что ему такая несправедливость. И пытался сравнивать себя с другими «добропорядочными» мужьями, которых хорошо знал. За примерами не надо было далеко ходить: с ним вместе в фирме работал Эрик Хадсон. Хороший мужик. Только не для жены. Он был лет на пять моложе Уилла, имел смазливую, несколько женственную наружность и привычку засиживаться в баре, поглощая приличное количество своего любимого «Будвайзера» и совершенно не думая об ожидавших его дома жене и трехлетней дочке. Да, Эрик неплохо зарабатывал, содержал семью, жена его не работала, а потому зависела материально от мужа, тем более после рождения ребенка, так что ей ничего не оставалось, как мириться со всем и как-то терпеть. Эрик не пропускал ни одной юбки и только отмахивался, когда жена пыталась ему что-то сказать. Да и дома он вряд ли ей помог хоть раз в домашних хлопотах или присмотрел за дочкой, хотя со своей работой справлялся безукоризненно. Уилл соглашался, что и у Роберты Хадсон тоже, может быть, не самый идеальный характер, однако он и мысли не допускал, что она сказала бы ему хоть слово против, будь он ее мужем. Но такие сравнения приходили ему на ум на удивление нечасто. Несмотря ни на что, Уилл был доволен, что у него такая жена, и о другой не помышлял. Любовь, сильная до сумасбродства, убила в нем последние остатки самолюбия. И он готов был спать со своей женой раз в неделю (иногда реже) вместо пяти-шести раз, как бы желал, лишь бы жить с ней под одной крышей. С возрастом он стал замечать, что становится все более терпеливым к ее выходкам, Хотя она, наоборот, злилась все чаше и чаше.

Последние два дня стали приятным исключением. Они вдвоем досмотрели фильм, затем информационную программу, и Энн пошла в душ. Когда он после душа вернулся в спальню, жена лежала под одеялом. Он весь горел желанием и с предвкушением наслаждения нырнул в постель к жене. Завывания ветра, непогода, стоявшая весь день, делали теплую постель еще приятней. В такую ночь только и заниматься любовью. Кто сказал, что желание одолевает мужчину больше всего летом? Нет, именно вот в такую ненастную осеннюю погоду, когда приходится сидеть дома, ему особенно хотелось любви. Уилл плотно прижался к Энн, но та сонным голосом заявила, что очень хочет спать. Он никак не ожидал этого и продолжал ласкать ее. Тогда Энн довольно холодно попросила оставить ее в покое, ведь ему завтра рано вставать. Уилл, глубоко разочарованный, убрал руку с ее груди. Он привык к тому, что его не хотят, и слава Богу, что в такие моменты, после резкого отпора жены, у него пропадало желание. Уилл тяжело вздохнул и лег на спину, положив правую руку так, что она касалась спины и ягодиц Энн, лежавшей на правом боку. После такого отпора сон пропал.

Уилл лежал и смотрел в потолок, слушая шум разгулявшейся за окном осени и едва различимое дыхание спящей Энн. Он даже мысленно не произнес ни единого бранного слова по адресу жены, пытался понять ее, стараясь убедить себя в том, что только так и нужно относиться к женщине, родившей тебе двоих сыновей. Уиллу вспомнился их дом в Массачусетсе, и сладкая печаль наполнила его сердце. Ветер незаметно превратился в музыку, которую они любили вдвоем с Энн слушать еще до рождения первенца. Ему представилось счастливое личико Энн, сообщающей ему о своей беременности. А музыка сливалась с ее смехом и удивительным голоском. Со стороны он видел и себя, с улыбкой просившего, чтобы она подарила ему непременно сына.

Внезапно ему пришло на ум, что во многих семьях любовь и ненависть переплетаются между собой с такой силой, что, кажется, лучше бы вообще ничего не было. Энн если сейчас уже и не любит его, то ведь раньше-то любила все-таки. Он не мог ошибиться. А с другой стороны, сколько же ненависти вылила она на него! Да что там говорить… Ненависть эта перемежалась с любовью, переплеталась с любовью, въедалась в любовь. И неизвестно, чего же было больше. Уиллу вспомнилось, как лет десять назад (они с Энн как раз подумывали о том, чтобы завести второго ребенка) один его знакомый в сердцах бросил, что все, он устал от своей семейной жизни. По его словам, иногда он готов убить (просто взять и убить) свою жену, а иногда его переполняет такая любовь, что он спрыгнул бы с крыши небоскреба, попроси его жена об этом. Да, чужие люди никогда не причинят тебе и малой толики того зла, какое терпишь от тех, кого любишь.

Потом мысли Уилла перескочили на детей. Когда они с Энн решили переезжать в Оруэлл, он больше всего волновался за них, как-то они приспособятся на новом месте. Естественно, Уилл не делал разницы между старшим и младшим сыном; он любил их одинаково сильно, хотя они были очень не похожи друг на друга. Но к Дэнни, возможно, он относился с большей теплотой. Младший всегда был тише и застенчивее Джонни, он ближе к сердцу принимал упреки матери и случавшиеся неудачи. Его робость вызывала у отца желание приободрить, успокоить, поддержать. Шилдс – самый младший чем-то напоминал Уиллу его самого в детстве. Такая же вечно всем недовольная мать и брат-забияка. Но есть небольшая разница. У самого Уилла не было бесхарактерного отца. Вообще никакого. Они с братом жили с матерью, заменявшей им и папу и маму. Поэтому-то и родители Энн с опаской восприняли решение Энн выйти замуж за парня из неполной семьи, который не имел особо радужных перспектив на будущее. Очень часто он испытывал жалость к Дэнни. Уилл очень хорошо понимал, что мальчик иногда чувствует. Хорошо еще, что здесь он нашел себе друга. Сид Абинери нравился Уиллу. Ребята отлично подходили друг другу. «В общем, – подумал Уилл, – надо признать, что в Оруэлле в целом дела идут даже получше, нежели в Гринфилде».

Затем перед глазами мужчины вдруг возникла кухня в их доме, Дэнни, жующий ветчину, приготовленную матерью, и Уилл понял какой-то частью сознания, что засыпает. Дэнни все жевал, появилась Энн и спросила, нравится ли ему завтрак. Дэнни молчал, усиленно работая челюстями; на его лице Уилл не заметил сколько-нибудь заметного удовольствия от пиши, как обычно бывало. Энн, чуть повысив голос, повторила вопрос. Дэнни перестал жевать, удивленно (и с раздражением) уставившись на мать. Она же остановилась посреди кухни, уперев руки в бока, и воскликнула:

– Тебя спрашивают! Оглох, что ли?

Дэнни выплюнул на пол то, что так и не проглотил, и тихо спросил:

– Мама, зачем ты меня кормишь этим? – Он ткнул пальцем в тарелку, и Уилл, похолодев всем телом, с ужасом увидел, что в тарелке у сына не ветчина с жареным картофелем. Совсем нет. Там лежала какая-то жижа из раздавленных жуков и мух вперемешку с кусочками не индюшатины, не крольчатины, а… человечины. – Мне не нравится! – Дэнни захныкал.

Энн спокойно взглянула на тарелку, как ни в чем не бывало, будничным голосом сказала сыну:

– Тогда выпей молока! – и кивнула головой в сторону холодильника.

Дэнни встал и потянулся к дверце холодильника, а Уилл, не в силах поверить увиденному, продолжал наблюдать как бы со стороны. Дэнни открыл дверцу, взял бутылку и… Дальше произошло то, чего не может быть. Уилл отчетливо видел (и он знал, что этого не заметили ни жена ни сын), как Дэнни крепко держит бутылку рукой за горлышко. Но бутылка внезапно (но заметно для человеческого глаза) уменьшается в размерах, точно сдувшийся воздушный шарик, и выскальзывает из руки мальчика. Уже падая, она вновь принимает прежнюю форму. Казалось, будь эта бутылка живым существом, она бы рассмеялась Дэнни прямо в лицо. В следующую секунду раздался треск разбивающегося стекла, и Уиллу даже почудилось, что он слышит чей-то смех, то ли очень далекий, то ли слабый, напоминающий смех очень больного человека. В следующее мгновение Энн, увидевшая растекавшееся по полу молоко, завопила что есть мочи на сына, дрожавшего как осиновый лист:

– Что ты натворил? Как ты посмел, паршивец? Зачем ты сделал это, тварь? Отец только что убрал на кухне! Ты не жалеешь его больное сердце.

Уилл пытается успокоить жену, разбушевавшуюся словно летний ураган в степи, но она его не слышит, а сам он почему-то не может подойти к ней, хотя стоит совсем рядом. Короткое расстояние, которое их разделяет, не желает сокращаться, как заколдованное. Из последних сил он старается приблизиться к ней, обнять и заставить замолчать; ее дикий крик режет ему уши. Но тут Уилл понимает, что кричит не Энн, а Дэнни. Глаза мальчика выпучены, лицо приняло неправдоподобный цвет спелой сливы, рот открыт от уха до уха. Заткнув уши руками, Уилл умоляет сына замолчать. Энн тоже пытается что-то сказать Дэнни. Но мальчик продолжает кричать. Он кричит так, словно увидел позади родителей некое чудовище. Уилл понимает, что не в силах добраться до сына, Энн почему-то удаляется от Дэнни, а пронзительный крик продолжается, вверчиваясь, будто сверло, в мозг Уилла. Уилл чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, уже начались предсмертные судороги, он осознает, что умирает, и… просыпается. Однако есть что-то, что перешло из сна в действительность. Это душераздирающий крик Дэнни.

2

Уилл никак не мог сообразить, откуда доносится крик сына. Ведь рядом лежит одна Энн. Потом до него дошло, что в их доме не одна комната, к тому же есть и второй этаж. Ему показалось, он просидел минут пять, прислушиваясь к нечеловеческим воплям Дэнни, хотя на самом деле не прошло и трех секунд. Но мозг его в эти мгновения работал с необычайной быстротой. Уилл испугался. Он попытался было убедить себя, что и само пробуждение – это тоже только сон. Он спит. Но ведь во сне он находился на кухне, видел там Энн и сына, а теперь сидит в своей спальне на кровати. А Дэнни сейчас у себя в комнате. Что же с ним случилось? При мысли, что придется подниматься наверх к Дэнни, чтобы узнать, почему он поднял такой крик среди ночи, Уилла прошиб холодный пот. В конце концов, он мальчику не кто-нибудь, а отец. Сомнения улетучились, но страх оставался. Рядом заворочалась Энн, что-то забормотав, и Уилл решился. Он сунул ноги в домашние шлепанцы и бросился из спальни по лестнице вверх.

Крик мальчика не прекращался. Конечно, во сне крик резал уши несравненно сильнее, но и сейчас Уилл был бы рад, если б Дэнни замолчал. В два прыжка он оказался в коридоре на втором этаже. Лишь много позже Уилл Шилдс задумается над тем, почему так безошибочно угадал, что кричит именно младший сын. Разбуженный среди ночи, он мог вполне ошибиться, тем более что по такому бешеному воплю вообще трудно было что-то определить. Можно, конечно, объяснить это тем, что ему снился именно Дэнни, но Уилл не верил в подобную взаимосвязь снов и действительности. Как бы то ни было, в ту ночь он безошибочно бросился к дальней двери по коридору.

Он едва не упал, когда дверь беспрепятственно распахнулась под его натиском. Дэнни сидел, опершись о спинку кровати и натянув одеяло до подбородка, и смотрел безумными, остекленевшими глазами в сторону окна. Как только дверь, широко распахнувшись, с глухим стуком ударилась о шкаф, крик Дэнни оборвался. По-видимому, это явилось своеобразным лекарством против шока. Он, всхлипывая, посмотрел на отца и тихо заплакал, глотая слезы. Уилл молниеносным взглядом окинул комнату, убедившись, что все как будто в порядке (никого нет, окна закрыты, Дэнни цел и невредим), и кинулся к сыну. Дэнни протянул к нему свои ручки, обхватил отца за шею, до боли вцепившись в нее ногтями. Он весь дрожал. Лицо и руки были ледяными. Уилл чувствовал, как бьется маленькое сердце сына. Возможно, ему приснился (как и отцу) страшный сон. Дети частенько слишком чувствительны (а его Дэнни особенно), и неудивительно, что кошмар не оставил его, даже когда мальчик проснулся. В комнату вбежала Энн с растрепанными волосами, а позади нее Уилл заметил Джонни с заспанным испуганным лицом.

– Господи! Что с ним, Уилл? Боже, мой мальчик! – запричитала жена. Она проснулась окончательно, когда Уилл еще бежал к комнате Дэнни, и конечно же тоже слышала вопли младшего сына.

– Все позади! Уже позади! – быстро проговорил Уилл. Энн подбежала к ним и стала вырывать плачущего Дэнни у мужа.

– Прекрати, Энн, ты сделаешь ему больно. Не надо.

– О Господи, Дэнни! Что с тобой, моя радость?

– С ним уже все нормально. Успокойся! Осторожнее, Энн. Ты его опять напугаешь. Все позади.

Он сильнее прижал сына, мать гладила его по голове, Джонни стоял с припухшим со сна лицом и виновато сопел. В этот момент (присмотрись к нему Дэнни) он совсем не походил на безобразного забияку братца. А Дэнни все плакал. И все же он был счастлив, что его родные рядом, а он жив (мальчик вполне допускал, что от такого страха можно умереть). Как он успел заметить, Лилипута нигде не было видно, и на какую-то долю секунды Дэнни усомнился в том, видел ли он его вообще. Единственное, в чем он был уверен, – так это то, что сейчас он не спит. Слезы, на вкус солоноватые, слишком явственный запах папиного лосьона и слишком горячие мамины руки – все это слишком реально для сна. Но разве бывают люди, подобные Лилипуту? Дэнни сильно сомневался в этом.

– Уилл, скажи, ради Бога, что здесь такое?

– Не знаю, Энн! Ему, видно, что-то приснилось. Что-то очень нехорошее.

– Господи, он так кричал! Бедный мой мальчик! – Энн заплакала вместе с сыном. Уилл наблюдал за женой. В этот момент Энн была такой, какой, по его мнению (и в тайных желаниях), должна быть женщина, несмотря ни на какую эмансипацию. Она должна быть слабой и не отрывать взора от своего мужчины. В критических ситуациях Уилл на время прощался со своим слабым характером, а Энн теряла всю свою спесь. Он даже чувствовал, что в такие моменты она испытывает к нему уважение. Но (к счастью или несчастью – кто знает?) подобных критических ситуаций в их жизни почти не было.

– Возьмем его к себе в спальню! – сказал Уилл тоном, не терпящим возражений, добавив саркастически про себя: «Он все равно нам не помешает, потому что ты хочешь спать, Энн, а мне завтра рано вставать!»

– Не плачь, Дэнни! – пролепетала жена, утирая собственные слезы.

– Пойдем, Энн! – Уилл вдруг понял, что сейчас жена только мешает. Он повернул голову и посмотрел на старшего сына, по-прежнему стоявшего в дверном проеме в одних трусах и майке. – Энн! – сказал он требовательно. – Иди уложи Джонни! Слышишь?

Женщина еле оторвалась от Дэнни, на ходу вытирая ему лицо. Но подчинилась мужу.

– Уложи Джонни, скажи ему, чтобы ничего не боялся, мы рядом. И спускайся к нам. Дэнни будет спать с нами.

Он вышел в темный коридор. Аккуратно продвигаясь, чтобы не упасть, оступившись, с лестницы, Уилл нащупал одной рукой перила, и стал спускаться. Дэнни больше не плакал, его лишь продолжала бить мелкая дрожь. Уилл внес сына в спальню, уложил его посередине широкой кровати, лег рядом, сильно прижавшись к нему, стараясь унять его дрожь. Минут через пять в комнату вошла Энн и легла с другой стороны.

– Бедный мой мальчик, – прошептала она, целуя Дэнни в холодный лоб. – Все хорошо. Успокойся. Теперь ты с нами. Все будет хорошо. Спи, Дэнни. Спи, мой мальчик.

Уилл с радостью заметил, что Дэнни больше не вздрагивает, дыхание пришло в норму. Кажется, он задремал. Уилл попросил жену не обнимать и не гладить Дэнни, чтобы не мешать ему заснуть. Энн кротко согласилась. Уилл все больше убеждался, что виной всему сон, приснившийся сыну. Дэнни плакал и совсем не пытался что-либо объяснить, но это и понятно. Он был во власти шока. Проснуться после кошмара одному в комнате… «Но теперь все уже действительно позади», – подумал Уилл. А Дэнни, смирно лежавший между родителями, не был уверен, что ему вообще удастся заснуть. Он прислушивался к темноте, молясь про себя, чтобы не пришлось вновь услышать голосок этой омерзительной твари. Лишь когда серый мутный свет начал вползать в окно родительской спальни, мысли мальчика начали путаться, и его взбудораженное сознание погрузилось в краткий сон.

Глава пятая

1

Грохочущий желтый школьный автобус затормозил, с шипением открыв двери, и Дэнни Шилдс с тремя ребятами проскользнули внутрь. Утро седьмого октября послало наконец Оруэллу робкое юное солнце. Вчера, в понедельник, родители потребовали, чтобы Дэнни остался дома. Непогода по-прежнему бушевала, школа особенно не манила, но еще меньше мальчику хотелось находиться дома. К счастью, мать лишь съездила в «Тропические дары» Флека, купила связку бананов, ананас, киви и сразу вернулась обратно. Она сказала сыну, что после ночного потрясения он должен хотя бы один день есть легкую пищу. Утром она вообще потребовала было от Уилла, чтобы свозил сына к семейному врачу на прием. Но Дэнни так уговаривал мать не возить его к врачу, что этот визит, ненужный; по его мнению, не состоялся. Целый день мать хлопотала над ним, как пчелка над цветком. Интересно, подумал он, любовь родителей резко возрастает, стоит только случиться чему-то неприятному с их ребенком. С Сидом Абинери происходит то же самое. Прошлой зимой, по его словам, он заболел гриппом и переносил болезнь очень тяжело. Тогда даже Миранда относилась к нему так, что Сид понял: сестра все-таки любит его.

Дэнни, впрочем, ничего не имел против ухаживаний матери, лишь бы она не уходила из дому. Пока она ездила за фруктами, он ждал ее на крыльце, ему было страшно даже подумать о том, чтобы остаться одному в доме. За весь день он ни разу не поднялся в свою комнату. Он вообще не был там с того самого момента, как отец унес его, плачущего, оттуда. В понедельник вечером он снова попросился на ночь к родителям. Как ни странно, родители так и не спросили, что же его так напугало. Хотя, как он понял, отец уверен, что Дэнни приснился кошмар. При его неожиданной просьбе родители молча переглянулись. На немой вопрос Уилла Энн только пожала плечами, как бы соглашаясь. Укладываясь спать, мама горячо прошептала сыну на ухо:

– Дэнни, ты уже большой мальчик. Это в последний раз, когда ты ночуешь с нами. Последний. Ты не должен больше бояться спать один. Ты же мужчина, – добавила она с упреком. Затем, словно вспомнив что-то, внезапно предложила: – Хочешь, вы будете спать с Джонни в его комнате? Вдвоем вам будет лучше. Если хочешь, я…

– Нет! – воскликнул Дэнни, моментально вспомнив то, что у него случилось с дверью той комнаты. – Не надо! Я буду спать у себя.

– Умница, Дэнни, – сказала мать, довольная обещанием сына. – А теперь спи, завтра пойдешь в школу.

Ей совсем не хотелось, чтобы Дэнни повадился спать между ней и мужем. Она с непривычки не выспалась, тем более никогда не знаешь, в какой момент вдруг проснется желание. Но это была последняя ночь Дэнни в родительской постели. Он понимал, что ему придется на следующую ночь возвратиться в свою комнату.

2

Днем, на большой перемене, они с Сидом присели, чтобы съесть принесенные из дому бутерброды. Утолив голод, Сид поинтересовался, почему Дэнни вчера не был в школе, а на телефонный звонок его мать ответила, что ему нужно побыть в абсолютном покое. Дэнни очень захотелось рассказать Силу о том, что с ним случилось прошлой ночью. Он долго колебался, увиливая от прямых ответов, тем временем перемена закончилась. Ребята разошлись по своим классам. Дэнни не знал, радоваться этому или огорчаться. Ему очень нужно было, чтобы хоть кто-нибудь ему поверил. Однако загвоздка была в том, что лично сам Дэнни не был до конца уверен, что виденное им было в действительности.

Он смутно помнил, что было потом той ночью после того, как он закричал. Отец появился на удивление быстро, или же ему так показалось. Сам Дэнни смотрел округлившимися от страха глазами на Лилипута, но в какой-то момент он вдруг перестал его видеть… Лилипут исчез. Дэнни даже не заметил, как это произошло и как он уходил. А может, Лилипут прячется в доме, как хомячок, которого ни за что не найдешь, пока он сам не вылезет из какой-нибудь норы? Наверняка так оно и есть, иначе и быть не может, ведь ни окон, ни дверей такое крохотное существо открыть не в силах. «Как же тогда он оказался у тебя в комнате?» – спросил внутренний голос. Но признать, что Лилипут умеет не только открывать двери, но и кое-что посерьезнее, Дэнни не желал. Он заметил, что ночные происшествия (какие бы то ни было) днем становятся смутными, словно бы покрытыми налетом времени, – как будто вспоминаешь, пытаешься вспомнить что-то, что случилось лет эдак восемь назад. Как только мальчик начинал анализировать случай с Лилипутом, его мысли сбивались и начинали блуждать, словно в непролазных джунглях. Казалось, кто-то специально ставит ему помехи. Происшествие прошлой ночи выглядело слишком нереальным, чтобы вот так запросто кому-нибудь о нем рассказать. Что до родителей, то у Дэнни, хотя он и был очень напуган, не возникло и доли сомнения насчет того, рассказать им, что он видел, или нет. Он опасался, что в процессе рассказа ему самому все это покажется бредом, а уж про папу с мамой и говорить нечего. Они вполне могли бы упечь его в психиатрическую клинику. Сид, конечно, тоже не поверит. Дэнни и самому-то не верилось.

Целый день его что-то подталкивало сходить в общественную библиотеку Оруэлла. После школы он был уже не в силах противиться этому желанию, нараставшему подобно снежной лавине. Не дождавшись Сида и даже не вспомнив о Медвежонке Гризли, Дэнни направился к библиотеке. В просторном, почти пустом зале находились лишь двое ребят помладше Дэнни на год-два и какой-то старик. Дэнни долго мялся, не приближаясь к миссис Ридль, пока она сама его не подозвала. На ее вопрос Дэнни забормотал, что придет попозже. Почему-то ему казалось, что библиотекарша догадается о Лилипуте, если Дэнни скажет, что пришел сюда, чтобы узнать, какого роста был самый низкий человек, когда-либо живший на земле. Видя смущение Дэнни, миссис Ридль улыбнулась и посоветовала не откладывать на потом то, что можно сделать сейчас.

И тогда Дэнни решился. Узнав, зачем пришел Дэнни, миссис Ридль, интеллигентная дама средних лет с мягкими волнистыми волосами, собранными в узел на затылке, не смогла сдержать удивления, четко обозначившегося на ее лице. На миг она даже несколько опешила, но тут же справилась с собой. Она сказала, что у них в библиотеке Дэнни вряд ли обнаружит нужные данные. Дэнни уже приготовился поскорее исчезнуть, когда женщина задержала его:

– Я плохо помню, поэтому не могу рассказать все подробности. Кажется, эта маленькая женщина-карлик живет в Дании. Это небольшая страна в Западной Европе. По-моему, рост ее не превышает двух футов пяти дюймов. Хотя я точно не уверена.

Дэнни, с трудом соображая, понял лишь одно: после того, что услышал, он боится еще больше. От страха он скривился, как от внезапной боли, но миссис Ридль ничего не заметила. Значит, более двух футов. Но рост Лилипута не доходил и до одного. Он был пять, от силы шесть дюймов высотой, и перед той женщиной сам был карликом. Получалось, что людей такого роста не бывает. У Дэнни все поплыло перед глазами, и слова библиотекаря доходили до него будто издалека. Он еле слышно поблагодарил миссис Ридль, попрощался и вышел из библиотеки. Но, выйдя на свежий воздух, Дэнни вдруг почувствовал какое-то странное (неправдоподобное) спокойствие. Октябрьское солнце согревало похолодевшее лицо и руки, небо ослепительной голубизны наполняло душу первобытным ощущением радости, молодые тополя и клены, стоявшие в ряд вдоль Мэйн-стрит, казалось, машут мальчику своими листьями в молчаливом приветствии.

Теперь он был уверен, что стал жертвой какой-то необычной галлюцинации, и только. Все факты говорили о том, что увиденного им не может быть. Мир, казалось, пришел в норму. Дэнни решил, что все позади.

Он не знал, что ошибается. И в этом ему пришлось убедиться менее чем через трое суток – в пятницу утром.

3

Галлюцинации… о них Дэнни не задумывался, разве что только однажды, да и то давно. Вернувшись домой из библиотеки (Джонни дремал у себя наверху, мать готовила сыновьям обед), Дэнни решил позвонить Сиду. Трубку подняла Миранда, он вежливо попросил ее позвать к телефону брата. Девушка хмыкнула и ничего не ответила. Через минуту в трубке послышался голос Сида:

– Где ты пропадал?

– Нигде я не пропадал!

– Опять Гризли?

– Да нет! Просто мама забрала, – соврал Дэнни.

– А-а! – протянул Сид. – Я уже подумал, снова эта жирная задница объявилась.

– Нет. Сид, послушай. Ты, случайно, не знаешь, какого роста бывают самые маленькие люди на земле?

– Не-а, – послышалось после минутного молчания. – А зачем тебе?

– Да так, просто спросил, – увильнул от ответа Дэнни.

Ребята договорились встретиться вечером, и Дэнни решил, что тема Лилипута закрыта. Что толку думать о том, чего не существует?

Две ночи подряд прошли, как обычно, и Дэнни совершенно успокоился. На третью ночь он вдруг проснулся. Что-то разбудило его. Ему показалось, что это был шум от хлопнувшей двери. «Комната Джонни», – мелькнуло в голове. Потом он почувствовал, что мочевой пузырь переполнен. В четверг вечером они с Сидом играли в баскетбол во внутреннем дворике дома Абинери. Там находилась корзина. Силу купили баскетбольный мяч, и друзья решили сыграть. Сид, конечно, обставил Дэнни, и не только потому, что был выше ростом. Он вообще играл намного лучше Дэнни, у которого было мало опыта из-за постоянного одиночества. Вернувшись домой, Дэнни ничего не стал есть, а только выпил целое море вишневого сока. И вот результат – среди ночи надо идти в туалет.

Немного тревожась, он вышел из комнаты, осторожно добрался до ванной, сделал свои дела и вернулся обратно. Все нормально. Тишина. Удовлетворенный Дэнни быстро заснул. Утром он проснулся немного раньше, чем обычно. Решив не спешить, он лежал, не вставая с кровати. Чуть позже разбудить его зашел отец. Увидев, что сын не спит, он улыбнулся. Они пожелали друг другу доброго утра, и Дэнни побежал в ванную. Отец сегодня отправлялся на работу в Манчестер позднее обычного, так что за кухонным столом собралась на завтрак вся семья. Дэнни с аппетитом уплетал яичницу с беконом, Джонни вообще отключался от внешнего мира во время еды, урча в своей обычной манере, отец, осторожно прихлебывая маленькими глоточками, пил уже вторую чашку горячего кофе, мать успевала еще и болтать.

– Она уверяет, что отдала за эту безделицу двести долларов…

Где-то на втором этаже хлопнула дверь. Как будто кто-то неловко не удержал ее, закрывая. Дэнни перестал жевать. Звук был довольно громкий. Но никто из домашних никак на это не отреагировал. Мать продолжала разговаривать:

– …Я, как увидела, ни за что не поверила. Это не может стоить таких денег…

Дэнни решил, что это, наверное, сквозняк: Джонни оставил дверь открытой, и она сама захлопнулась. Но как только он это подумал, вдруг послышались тяжелые шаги – кто-то спускался по лестнице. Казалось, на первый этаж спускается по меньшей мере слон. Дэнни чуть не подавился. Самое ужасное было то, что ни родители ни Джонни абсолютно не реагировали на эту каменную поступь. Шаги приближались. Никто из родных не смотрел на него. Внезапно шаги затихли. Через минуту… ручка кухонной двери повернулась… и дверь стала медленно открываться. Дэнни едва не закричал. В щель просунулась чья-то голова. Дэнни сидел в полубессознательном состоянии. Но вот существо просунулось в кухню и с силой захлопнуло дверь. По-видимому, оно не любило закрывать дверь осторожно. Как только оно предстало перед глазами мальчика полностью, Дэнни понял, что это девочка. Только головы у этой девочки почти не осталось. Какой-то частью сознания Дэнни догадался, что перед ним одна из дочерей Алекса Тревора. Или нечто, имитирующее ее. На семью Шилдс смотрел только один глаз, голубой любопытный глаз ребенка. Девочке, должно быть, не исполнилось и восьми лет. «Она не могла так сильно топать, – раздалось в голове у Дэнни. – Ха-ха, а может ли она сама бродить здесь по дому этаким живым трупом?» Правая часть головы превратилась у нее в ужасающего вида месиво из мозгов, крови и костей. По краям раны запеклись окровавленные светлые волосики. Дэнни заметил, как по неповрежденной части головы что-то движется… Да это черви! Из одной ноздри с жужжанием вылетела муха, сделала круг по кухне и вернулась на прежнее место. Муха была жирная, большая и с трудом пролезла девочке в нос. Девочка была одета в заляпанный кровью светло-зеленый халатик. Она одернула его, затем стала ковырять указательным пальцем в кровавой каше на голове так, как ковыряет ребенок у себя в носу пальцем. Девочка вытерла испачканный в мозговой жиже палец о халатик у себя на груди и, бросив наивный взгляд (если подобное чудище может так смотреть) на сидевших в кухне, пролепетала: