Текст книги "Сюрприз для дона Серхио"

Глава 4

За иллюминаторами нарастал гул двигателей, а самолёт слегка трясло, словно он устал ждать когда оторвётся от бетона взлётной полосы в Уль-Трухильо, чтобы через пару часов приземлиться на небольшом аэродроме в Сан-Пабло почти на границе с Боливией.

Николас Альварес с недовольным видом взглянул на часы, покачал головой, а затем, перегнувшись через проход между кресел, постучал по плечу сидевшему чуть впереди Сальвадору Горацио.

– Ну, парень, посмотри – 6:50. Точнёхонько на 45 минут позже означенного времени взлетаем. Наш Президент пунктуален. Дон Серхио «Сорок Пять Минут» Рамон Тапиа…

– Эээ, сеньор, потише…

Горацио указал на сонное и недовольное лицо Деметрио Домингеса – пресс-секретаря умбрийского лидера.

– Какой я тебе сеньор? Ещё раз повторяю – зови меня Николас, или Нико. Фильм со Стивеном Сигалом видел? «Нико» называется. Ну, вот. А «сеньоры» там – в носовом отсеке сидят. Может, как-нибудь позовут на рюмку с Президентом. Если у него будет хорошее настроение. Кстати, будешь кашасу? – Альварес подмигнул и жестом показал небольшой пластиковый стаканчик с напитком у него в руке.

Горацио отказался. Альварес в ответ тоже покачал головой, но уже в знак недовольства:

– Эх, ты! Молодой ещё! Собираешься на трезвую голову воспринимать то, что увидишь в Сан-Пабло. А мы с твоим коллегой выпьем, – Альварес указал на сидевшего рядом оператора второго госканала Алессио Лопеса.

Довольный, что болтливый оператор первого канала от него отвязался, Горацио выдохнул и повернулся в сторону сидевшего у иллюминатора Хары. Тот, похоже, привык к полётам и совсем не обращал внимания на гул турбин – прислонившись щекой к обшивке салона, фотограф засыпал. «Хочешь – выпей, я не буду, не выспался», – пробурчал он, пытаясь поудобнее устроиться в кресле.

– Уже пьёте, а? – незамеченный ранее сотрудник президентского протокола Базиле Годой приподнялся со своего кресла в первом ряду хвостовой части самолёта Президента.

– А мы за Президента и во славу страны, – улыбнулся оператор Лопес.

– Да сядь уже, Базиле! – прокричал сквозь всё нарастающий шум Альварес, – а то все важнейшие государственные документы по салону разбросаешь. Будешь тут весь полёт как астронавт в невесомости болтаться. И вообще – иди в салон для персонала. К стюардессам. Ты же там обычно сидишь.

– А его охранник-венесуэлец оттуда выгнал. Или швырнул. Тачдаун! – раздался голос из последнего ряда.

Альварес и остальные улыбнулись. Сальвадор Горацио покачал головой. За непродолжительное время работы на телевидении он понял, что порой журналисты за кадром говорят вещи, расходящиеся с их экранным образом. Но пока ещё не привык к этому.

Этот небольшой «Эмбрайер» который сам Президент Тапиа величал «Эль Уракан», в Умбрии называли «Борт номер три». Первый борт – огромный лайнер, на котором дон Серхио летал в зарубежные поездки. Второй – аналогичное воздушное судно, но без оборудованной ванной внутри и с более скромной отделкой, иногда также использовали для зарубежных визитов. Чаще всего для перевозки министров или бизнесменов, которые входили в представительную делегацию. А пару раз на этом самолёте Тапиа летал и сам, когда служба безопасности не допускала к полёту главный лайнер из-за явных или мнимых неполадок. Внутри страны же, где крупный аэропорт был только в столице, дон Серхио обычно путешествовал на «Эль Уракане» – небольшие внутренние аэродромы просто не смогли бы принять самолёты большего размера.

Тёмно-синий пиджак был заботливо размещён на вешалке-плечиках, а теперь дон Серхио не глядя протянул в ту сторону и галстук от Нино Черутти. Одна из стюардесс тут же подбежала и мягким движением перехватила дизайнерскую вещицу, не дав ей упасть на пол, и аккуратно разместила галстук рядом с пиджаком.

Правившей Умбрией уже без малого 15 лет Тапиа был высоким, и с молодости из-за своей комплекции немного сутулился. В своё время Тапиа даже занимался со специалистами, чтобы исправить осанку и сделать её «более президентской». Но порой – видимо, на подсознательном уровне, он снова наклонялся вперёд при ходьбе. Для окружения это был знак: Президент устал. Наконец-то. Потому что иногда казалось, что он вообще не устаёт – вот и в этот день вылет в Сан-Пабло был намечен на начало седьмого часа утра, а последнее мероприятие в программе визита на юг страны планировалось на 21:30. Значит, вылет обратно не раньше, чем через час после этого. А на ранее утро могло было запланировано ещё какое-то мероприятие, которое по мнению дона Серхио никак нельзя было перенести на более позднее время. Например, осмотр новой дороги или питомник по разведению альпаки по его мнению нужно было непременно осматривать в 7 утра. Чиновники вздыхали, не высыпались, но не осмеливались возражать. Закончиться же визит мог подобным пунктом программы, когда близкая к экватору часть Южной Америки уже утопала в сумерках.

Освещение взлётно-посадочной полосы в вечернее время в провинциальных аэропортах на юге и востоке Умбрии оставляло желать лучшего. И ни один диспетчер в здравом уме не дал бы вылет воздушному судну в таких условиях, просто потому что существовал риск врезаться в гору. Но для Президента Тапиа делали исключение. «Долетит, и слава Богу. Не долетит – так я бумагу напишу, что полёт согласован не был, а экипаж взял ответственность на себя», – сказал однажды авиадиспетчер из Сан-Пабло тем парням, что сейчас сидели сейчас в хвостовой части салона. С тех пор оператор Николас Альварес всегда брал с собой в полёты с доном Серхио флягу с кашасой или мескалем для храбрости.

В десятке метров от вспоминающих молодость Альвареса и Лопеса, нервничающего Горацио, засыпающего Хары, борющейся с рвотными позывами при наборе высоты сеньоры из информагентства, шутника с последнего ряда кресел и других представителей умбрийской прессы тоже зашёл разговор об алкоголе.

– Текилы, дон Серхио?

– Ты же знаешь. Я люблю другой напиток.

Человек, сидевший рядом с лоном Серхио, улыбнулся, обнажив ровные и белые как снег в высокогорьях Анд зубы и провёл рукой от переносицы к волосам.

– Знаю, эль Команданте. Вы предпочитаете виски «Мак Каллан», двенадцать или пятнадцать лет выдержки. Но это отличная текила. Из моих личных запасов. Чистая голубая агава, эль амиго гранде прислал из Гватемалы.

Хосе Пулья, которого часто звали просто Че, был одним из ярых сподвижников Президента Тапиа. Этот сорокалетний мужчина из-за седых волос выглядел чуть старше, что, впрочем, не лишало его определённого шарма. Короткая стрижка, элегантные, обычно полосатые рубашки, яркие галстуки, не уступавшие по цене гардеробу самого дона Серхио. Че Пулья на первый взгляд внешне больше походил на второстепенного мафиозо из голливудского фильма категории «Б», чем на сделавшего успешную карьеру торговца сельхозтоварами. Он переписал бизнес на родственников и решил удариться в политику, не забывая при этом интересы оставленного на хозяйстве брата. Пост Вице-Премьера, отвечающего за промышленность и сельское хозяйство он получил спустя три года обхаживания дона Серхио. «Стать Премьер-Министром? Зачем мне быть на виду?», – услышал однажды брошенную Че Пульей фразу журналист Массимо Рохас из «Каррера Уль-Трухильо». Венесуэлец Гутьеррез тут же поспешил объяснить газетчику, что распространяться об этом высказывании не стоит.

– Ну, давай, чего там у тебя? – дон Серхио уже хорошо изучил привычки своего соратника.

Он понимал, что если тот начал разговор с предложения выпить хорошей текилы или виски, то вскоре последует та или иная просьба.

– Отличный напиток, эль Команданте, – улыбнулся Пулья.

– Давай сначала чего у тебя там. Я что – не понимаю почему ты ко мне подошёл? – Тапиа сверкнул глубоко посаженными глазами в сторону Вице-Премьера умбрийского Правительства.

– Да тут небольшое дельце. По кофейным плантациям.

– У тебя всегда небольшое дельце, Хосе! А потом эти вон что сзади сидят пишут у себя в газетах, что этим дельцем Прокурор интересуется.

Пулья снова обнажил ряд раздражения ровных зубов и, раскрыв папку из кожи крокодила, которую обычно носил с собой, извлёк оттуда несколько листов бумаги.

– Наш друг Ману Гавилар. Вы его знаете, сегодня поедем к нему.

– Пулья, чего ты мне мозги пудришь? Чтоб я и не знал Гавилара? Покорителя сельвы, кофейного короля Умбрии. Так, кажется, про него журналюги пишут?

– Дон Серхио, а помните мы говорили про объединение кофейных плантаций в южных провинциях? В единый кластер под руководством Гавилара?

Тапиа оглянулся. Во втором ряду в Президентской части салона, разложив огромное кресло, расположилась донья Вера. Президент поймал на себе её взгляд.

– Ну, чего сидишь, парламент мой молодёжный? – произнёс Президент, – Пересядь к Сотомайору, переговори по медицинским волонтёрам. Или чего ты там в Сан-Пабло собралась обсуждать?

Вера Сантьяго понимала, что предложение обсудить вопросы молодёжного парламента с Министром здравоохранения Умбрии всего лишь мягкая форма просьбы отойти подальше и не слышать разговора Президента с Че Пульей. А потому она мгновенно опустила загорелые ноги в удобные светло-коричневые тканевые туфли без каблука от Пьера Кардена и, натянуто улыбнувшись, отошла к сидевшему чуть дальше грузному Сотомайору.

– Моя тоже молода, – произнёс Че Пулья, подмигнув Тапиа.

Когда Вера уселась рядом с главой Минздрава и не могла из-за гула турбин ничего слышать, он вспомнил вслух о своей жене – третьей по счёту, которая была почти на двадцать лет младше.

– Не забывайте, дон Хосе Пулья. Моя жена Эльза Доменика Тапиа. Мать двоих детей, а Веритта – мой референт и переводчик.

Пулья был человеком, приближённым к дону Серхио, а потому он не только мог подсесть к нему в самолёте в любой момент в отличие от того же Премьер-Министра или угрюмого Сотомайора, но и знал, что донья Эльза обычно проживает в особняке дона Серхио в Майами и лишь иногда прибывает в Умбрию. Например, когда у дона Серхио официальные приёмы глав других государств, а также сопровождала Эль-Команданте во время его зарубежных поездок. Как, например, недавно в Бразилию. Там, у «большого соседа», дон Серхио вёл переговоры о привлечении туристов на родину пламенного революционера Ле Ниньо – одного из тех, кто боролся за независимость стран Южной Америки вместе с Боливаром. В Умбрии даже разработали «Синий маршрут», названный в честь основного цвета на флаге страны. Он пролегал по местам, где Ле Ниньо бывал в детстве. Тапиа был уверен, что бразильских туристов этот проект заинтересует. А члены Правительства Умбрии постоянно заверяли Президента в гениальности идеи. Те, кто думал иначе, не говорили об этом вслух. Тот же Хосе Пулья предложил охватить ещё и потенциальных туристов из Колумбии, Боливии, Перу, Внесуэлы и Эквадора. В этих странах с проектом «Синий маршрут» Президент Тапиа ещё не бывал.

Информация об ухудшении отношений дона Серхио с законной супругой и матерью двоих его детей периодически просачивалась в интернет, но Че Пулья, который контролировал и медиапространство, будучи при этом активным пользователем соцсетей, быстро всё опровергал через подконтрольные СМИ. Самое главное, что подобная ситуация устраивала и дона Серхио, и донью Эльзу, получавшую определённые преференции от фактически уже экс-супруга.

– Дон Серхио, так вот, – Пулья сел поудобнее, – Ману Гавилар и кофейные участки мелких фермеров. Тут есть определённые условия для получения прав. И нужна Ваша подпись. Гавилар не подведёт, Вы же знаете.

Рассказывая об этом, Че Пулья извлёк из внутреннего кармана своего пиджака небольшой пакетик с белым порошком, зеркальце и серебряную ложечку.

– День предстоит долгий, дон Серхио. Вам надо бы… подкрепиться. Вы же не против? – произнёс Пулья тоном заговорщика.

Глава 5

Я начал заниматься гимнастикой. Доктор Роблес рекомендовал делать упражнения, чтобы восстановить работу мышц после двух недель в лежачем положении. Да я и сам понимал, что мне это как минимум не помешает после аварии. Аварии, о которой я ничего не помню.

Другое дело, что сил на выполнение гимнастики было не слишком много. А потому вскоре появился он – Тренер. Этого человека ко мне приставил Роблес. Среднего роста, но довольно крепкий. Правда, с неистребимой ленцой во взгляде. Может, поэтому он меня упражнениями не утруждал, а не из-за моего самочувствия и повязки на лице, которая мешала дышать? Зато постоянно рассказывал о себе. Например, что раньше играл в футбол за «Льяду» из Миллекасереса – одну из сильнейших команд нашей страны. Своё имя при этом не называл, просил обращаться просто «Тренер». Меня же он звал «Сеньор», а на вопрос кто я отвечал, что не имеет об этом никакого понятия. Говорил, что его пригласили для занятий с «особым пациентом». Но, не исключено, что он попросту врал. Только вот доказательств, чтобы прижать его к стенке и заставить назвать моё имя, у меня не было никаких.

«Эй, док, я что – преступник? Может, я в Президента стрелял?», – спросил я однажды Роблеса.

Тот замахал руками, сделал погромче музыку на стоявшем рядом со столом старомодном приёмнике и, развернув в мою сторону монитор своего ноутбука, ткнул в него пальцем.

– Вот наш Президент. Жив-здоров. Никто в него не стрелял. Видите вчерашний снимок?

На фото Серхио Тапиа осматривал какую-то школу в провинции, держа за руку одну из учениц. «Неужели ничего нового не могут придумать, кроме картины «Эль Команданте и дети»? Как будто я это уже видел и не раз» – мелькнуло у меня в голове.

Я продолжал рассматривать снимок на мониторе. Многие из тех, кто стоял рядом с Президентом, казались мне знакомыми. Вот, например, этот человек на заднем плане – это Годой! Кажется, так звучит его фамилия. Он один из тех, кто документами занимался, поездки дона Тапиа организовывал.

– Вы кого-то узнали? – спросил доктор Роблес, словно прочитав мою мысль.

– Доктор, а есть ещё какие-то снимки? – спросил я вместо ответа.

Мне казалось, что если я посмотрю фотографии из своей прошлой жизни, то узнаю кого-то ещё, кроме этого самого Годоя и Президента.

Этот Джордж Клуни в белом халате ничего не ответил. Он скрестил руки за спиной, пристально посмотрел на меня, а потом предложил отправиться отдыхать и пообещал, что через пару дней снимет бинты и осмотрит моё лицо. И настоятельно просил серьёзно относиться к гимнастике с Тренером.

Однажды после того как мы как обычно в одиночестве позанимались на тренажёрах во внутреннем дворике больницы, окружённом высоким бетонным забором, Тренер достал откуда-то футбольный мяч и покатил в мою сторону.

– Давай, пасуй мне! – предложил он.

Я пытался возмутиться, что он – профессиональный спортсмен – пусть даже бывший, а я никогда в футбол не играл. Наверное, не играл.

– Да пинай мяч, пинай! – кричал он.

Если на первом занятии мы общались на «Вы», то затем перешли на «ты», но по-прежнему не называли друг друга по именам. Он своё так и не назвал, а я о себе по-прежнему ничего не помнил.

– Вот мяч, пасуй! Или ты как Сантьяго Коразон? Предпочтёшь обыграть всех сам, но мяч никому не отдашь?

Я задумался. Сантьяго Коразон? Тренер словно прочитал мою мысль и подсказал – это футболист сборной Умбрии.

– Эй! – тренер подошёл ближе и откатил мяч в сторону, – ты в порядке?

В порядке ли я? На моём лице по-прежнему бинты, и когда меня водят по коридорам в мою палату на одного человека, то другие пациенты пугаются моего внешнего вида. Ни Тренер, ни доктор Роблес, ни медсёстры не говорят мне кто я, а сам о себе вспомнить ничего не могу. И он ещё спрашивает в порядке ли я.

– Слушай, – Тренер огляделся по сторонам, – а кроме Коразона кого-то из игроков нашей сборной можешь вспомнить?

Я закрыл глаза. Я всегда так делал, словно это помогло бы мне нащупать в моей повреждённой памяти какие-то ниточки и, наконец, вспомнить хоть что-то о себе.

– Итак, Коразон в полузащите? – Тренер приобнял меня за плечо.

Я снова прикрыл глаза, но буквально на пару секунд. «Коразон где? В полузащите?» И тут словно щелчок. Ну, да – есть другие фамилии.

– Маурисио Нотаре, Леон Аристабаль, Чак Хоакин, малыш Бенито, Габриэль Суарес и Луис Суарес.

Я удивился – эти фамилии я помнил. Как будто кто-то их перечислял. Может быть, я помню матч по телевизору, когда называли составы?

– Луис Суарес? Ты сказал «Луис Суарес»? – уточнил тренер.

– Ну, да. А что с ним не так?

Тренер покачал головой и объяснил:

– Но Луис Суарес – это не игрок сборной Умбрии, это знаменитый уругваец.

– Уругваец? – спросил я.

– Ну, да! – пожал плечами Тренер.

И тут я схватил его за руку. Видимо, достаточно крепко. Он даже дёрнулся и слегка оттолкнул меня.

– Послушай! – я попытался вновь схватить его, но Тренер не позволил, – послушай! Матч Умбрия – Уругвай! Матч Умбрия – Уругвай! Что с этим матчем?

Я не мог объяснить что это за игра и почему моё искажённое сознание вспомнило о ней. Тренер же отказался объяснять что-либо.

– Понимаешь, – он огляделся, – я не должен с тобой разговаривать ни о чём, кроме упражнений, которые тебе нужно делать для восстановления мышц.

– Так что с этой игрой?

Тренер снова осмотрелся по сторонам и, загадочно подмигнув, пообещал, что я обо всём узнаю, но когда придёт время. Что он имел виду? Этого он так и не объяснил.

Глава 6

Шасси «Борта номер три» коснулись потрескавшегося асфальта в аэропорту Сан-Пабло. За иллюминатором мелькнуло старое здание из рыжего кирпича. На крыше трепыхался потускневший на солнце синий с бордовым и жёлтым флаг Умбрии. Он выглядел ещё более бледно на фоне зелёных предгорий, которые располагались как будто сразу за этим строением. Хотя, на самом деле до этих огромных склонов было не менее трёх километров.

Проснувшийся перед посадкой фотограф Хара с улыбкой рассматривал как от здания с едва держащейся на крыше надписью «Сан-Пабло» к самолёту отправляется некогда белоснежная с синей полосой, а теперь светло-серая с выцветшими до голубизны полосками машина-трап. Поодаль расположилась небольшая группа людей, чьи лица с расстояния разглядеть было невозможно. Хотя, было очевидно, что это встречающие во главе с Губернаторами трёх южных провинций в мешковатых костюмах и аляпистых галстуках. Рядом с ними – одетые в традиционные костюмы артисты местного ансамбля. Благодаря огромным шляпам и расшитым пончо они сразу бросились в глаза всем, кто смотрел в иллюминаторы.

Сальвадор Хара улыбнулся, толкнул в бок растерянного Горацио и многозначительно посмотрел в сторону Альвареса и Лопеса. Фотограф понимал, что самолёт может остановиться и на сто метров дальше от Губернаторов и оркестра. Пилот точно не будет применять резкое торможение ради этих провинциалов. В этом случае встречающим придётся бежать вдоль взлётно-посадочной полосы пока устанавливают тот самый трап, чтобы как ни в чём не бывало приветствовать дона Серхио со свитой на скудной, но гостеприимной земле в южной части Умбрии.

Хара знаком показал своему тёзке Горацио, что ему пора отстёгивать ремень и направляться к выходу.

– Но ведь самолёт ещё не остановился, – удивился молодой журналист, – это опасно.

– Не остановился. Но когда «Эль-Уракан» остановится, мы должны быть уже у выхода, чтобы спуститься вниз быстрее Президента и снять как он выходит, – громко сказал балагур Альварес.

Он – как и Алессио Лопес – оператор, работавший в команде с Горацио, потягивался на своём кресле после полёта и уже отстёгивал ремень столь энергично, словно все два часа полёта они пили не кашасу, а самый крепкий кофе.

– В смысле? Объявили же, что до полной остановки борта вставать с мест нельзя. Это же правила безопасности!

Обычно молчавший Лопес на сей раз под ободрение Альвареса выдал целую тираду своему молодому корреспонденту:

– Хороший ты человек, Горацио, но ещё не всё понимаешь в нашей работе. Вот если дон Серхио будет не в духе, он сразу после остановки в сопровождении своего венесуэльского громилы подскочит к двери, быстренько сбежит по трапу, и мы ничего не снимем. Он не будет ждать пока мы развернёмся и будем готовы начать съёмку.

– В общем, двигайся. Двигайся, сеньор Сальвадор Горацио. Добро пожаловать в пул дона Серхио, – добавил Альварес, который уже протискивался по проходу в сторону выхода, держа в одной руке видеокамеру, а в другой штатив, который весь полёт лежал прямо в салоне «Эль-Уракана». Как и штатив Лопеса, который тот как раз в этот момент поднимал с пола.

– А если мы с тобой упадём при выходе из самолёта, то продюсер пришлёт новую бригаду, – рассмеялся Алессио Лопес.

– Понятно, – тихо произнёс Сальвадор Горацио.

Альварес уже находился возле выхода из хвостовой части салона и, видимо, чтобы произвести впечатление на Горацио, громко крикнул:

– А ещё главное, чтобы нашего эль Команданте при спуске с трапа сопровождал венесуэлец, а не донья Сантьяго. А то вся наша суета с беготнёй к выходу будет зря. Показать не разрешат!

Оператор первого государственного канала расхохотался и поймал на себе осуждающий взгляд Базиле Годоя. Оператор поймал на себе взгляд протокольщика и, вроде бы обращаясь непосредственно к нему, крикнул, чтоб слышали и коллеги:

– Двигатели шумят, Базиле, двигатели. Поэтому вместо слов «Славься, дон Серхио» ты и услышал что-то другое. И если это другое, что тебе послышалось, ты где-то повторишь, то тебе не поздоровится.

Годой спешно закивал, а трясущиеся губы шептали проклятия в адрес чрезвычайно общительного оператора, который был на голову выше ростом. Альварес давно работал на телевидении и побывал во всех странах Южной Америки, США, Мексике и нескольких европейских государствах и знал, что он один из самых опытный и высококлассных специалистов своего дела во всей Умбрии. А природные самоуверенность и завышенная самооценка лишь подкрепляли его собственное мнение об этом. Но в присутствии кого-то из высокопоставленных особ Николас Альварес никогда колкостей в отношении первого лица страны не позволял. Потому уже десяток лет и сопровождал дона Серхио в важных поездках.

– Эй, меня-то пропусти! – Хара заставил Горацио выпустить его с кресла возле иллюминатора и, выставив сумку с фотоаппаратом вперёд, уже стремился за операторами двух государственных каналов.

Горацио, пропуская Хару, сделал шаг назад по проходу и тут же почувствовал тычок в спину от оператора президентской пресс-службы, который тоже спешил к выходу. Молодой журналист второго государственного канала присел на своё место, а мимо него протиснулись тот самый оператор, имени которого он пока никак не мог запомнить, дремавший всю дорогу пресс-секретарь Президента Домингес и корреспондент первого канала, который с ухмылкой посмотрел на менее опытного коллегу. Для Горацио это был знак – от конкурентов отставать не стоит.

Оглянувшись, он увидел, что в салоне оставалась лишь корреспонденты двух крупнейших умбрийских газет и дама с интернет-портала новостей.

– А что я там не видела? – произнесла она, поймав на себе взгляд молодого коллеги, – как наш Сеньор номер один сходит на южную землю? Спущусь за ним, куда мне спешить? А фотографии у Хары возьму.

– Мы тоже без фотографов, так что успеем выйти, – крикнул из последнего ряда журналист газеты «Каррера Уль-Трухильо».

– Давай, Сальвадор – иди! Лопеса как следует работать заставишь. А мы толпиться не будем, – добавил второй представитель пишущих СМИ – из «Нуэво Диарио».

С мыслями об отличиях в работе телерепортёров и журналистов печатных изданий Горацио пошёл по направлению к выходу.

Женщина, которую всё ещё мутило после полёта, отвернулась к иллюминатору и отхлебнула воды из небольшой пластиковой бутылочки. Она взирала как три Губернатора южных провинций, придерживая галстуки и полы пиджаков, спешили за самолётом, который определённо решил остановиться значительно дальше. За ними, стараясь не обогнать руководителей, семенили и остальные. Особенно тяжело было одетым в национальные костюмы музыкантам. У одного из них с головы сорвало сомбреро, и шляпу тут же отнесло куда-то далеко. У второго с шеи сорвался барабан и, закружившись, в ритме фламенко хлопнулся на асфальт. Даже отсюда – с борта прилетевшего из Уль-Трухильо самолёта, казалось, можно было услышать как этот достопочтенный с виду человек поминает отнюдь не божью матерь.

Пока спустившиеся по трапу журналисты здоровались с запыхавшимися руководителями южных провинций и занимали наиболее удобные позиции для съёмки, дон Серхио никак не мог подняться со своего места.

– Дон Серхио, с прибытием, это Сан-Пабло! За бортом «плюс 24».

Молодая сексапильная стюардесса в строгой бордовой форме – та самая, что при взлёте не дала упасть на пол дизайнерскому галстуку – трясла Президента, который находился то ли в глубоком сне, то ли в бессознательном состоянии. В этот момент обеспокоенная донья Вера звала на помощь министра здравоохранения Эрнесто Сотомайора.

Доктор Сотомайор – немного грузный, с короткой шеей и небольшими пухлыми мягкими ручками – неторопливой, но уверенной походкой устремился к первому ряду, едва не толкнув стоявшего в проходе Хосе Пулью. Тот поправлял ворот рубашки в стиле «Крёстного отца» и озирался по сторонам, а затем вслед за руководителем Минздрава кинулся к дону Серхио. Но Сотомайор, несмотря на неуклюжую комплекцию, решительно оттолкнул Вице-Премьера Пулью: «Идите с Губернаторами поговорите, впихните им свои комбайны для уборки сорго или чем Вы там торгуете? Потяните время, Эль Диабло Вас задери!». Сеньор Хосе не остался в долгу:

– Мы с тобой ещё поговорим, док!

Но последнее слово осталось за Сотомайором, который смерил Че Пулью тяжёлым взглядом, словно собирался ударить.

– Не с «тобой», а с «Вами», с «Ва-ми…» И зовите меня Доктор Эрнесто. Я всё же неплохой врач, если Вы об этом не забыли! А сейчас идите уже! Всё, что можно, Вы уже сделали, Пулья!

Подойдя к дону Серхио, министр Сотомайор измерил его пульс, а затем попросил подать медицинский саквояж, который, несмотря на министерскую должность, продолжал возить с собой к недоумению многих чиновников рангом поменьше.

Провинция Сан-Пабло была самой южной окраиной страны. Не особо плодородные земли и отдалённость от Уль-Трухильо делали её ещё и одной из самых бедных в Умбрии. Конкуренцию могли оставить разве что ещё две соседние – столь же далёкие во всех смыслах – провинции. Каменистая почва и суровый засушливый климат не позволяли собрать большие урожаи маиса и сорго как в других частях страны.

– Ну, что как у вас? – Рубен Леон – тот самый слегка подвыпивший корреспондент первого государственного телеканала в ожидании выхода дона Серхио панибратски общался с Губернатором провинции Сан-Пабло.

В это время два других Губернатора жали руку Сальвадору Горацио и одобрительно кивали головой, давая понять, что уже видели репортажи молодого человека, лишь недавно начавшего работать на телевидении.

– Да как у нас? – Губернатор провинции Эль-Пабло в бесформенном коричневом костюме покачал головой, зная, что эти слова Рубен Леон в эфир не включит, – опять сель сошла на поля. Маиса полно погибло.

– Мда… – произнёс Леон, – а мы скажем, что урожай рекордный. Два миллиона тонн по всей Умбрии. А то и три!

– Сотомайор прилетел? – Губернатор Сан-Пабло прервал рассуждения столичного журналиста.

– Да прилетел-прилетел, – Рубен Леон был явно раздражён, – и Пулья здесь. И эта… по культуре. И юное дарование из молодёжного правительства.

Но никто из больших чиновников не выходил из Президентского салона до дона Серхио. Даже Пулья, которого настоятельно выпроваживал Сотомайор, присел рядом с Министром культуры в последнем ряду в носовой части «Эль-Уракана». Таково было негласное правило – не опережать Президента. Оно же распространялось, например, и на соревнования в рамках Дня умбрийского спорта. В беге на символические 500 метров в ВИП-группе всегда побеждал дон Серхио, неспешно преодолевавший дистанцию. «Обогнать самого? И потом покинуть Умбрию? А где меня ждут? В Колумбии? В Парагвае? Может, в Панаме?», – приводил как-то Рубен Леон слова одного из чиновников.

Наконец, спустя 30 минут после того как был подан трап, на него из салона ступил Президент Тапиа и давно отработанным, ставшим механическим жестом помахал куда-то в сторону обрамлявших Сан-Пабло предгорий Анд. При этом лицо дона Серхио было довольно бледным, верхняя пуговица рубашки вопреки обыкновению расстёгнута, а потому узел стильного галстука, который стоил как небольшая старенькая домашняя электроподстанция в домах некоторых жителей этой провинции, располагался на пару сантиметров ниже дрожащего президентского кадыка.

В этот момент участники ансамбля заиграли старинную национальную песню о тяжёлой судьбе одинокого кондора, который летел через перевал в суровый мороз. Однако, появившийся откуда-то сзади Базиле Годой энергично замахал руками, пытаясь заставить музыкантов замолчать. Губернатор одной из провинций наступил Годою на ногу со словами: «Они всю ночь в аэропорту сидели, скотина! Дай им песню сыграть!» Затем этот же чиновник – чуть громче и, глядя с улыбкой на праздно шатающегося Рубена Леона с Первого канала, добавил ошарашенному сотруднику протокольной службы: «Для нас встреча Президента – всегда праздник». Тот в свою очередь пытался оправдать задержку, сказав что-то о самочувствии главы государства после перелёта, но оставил попытку, увидев, что дон Серхио на трапе широко улыбается, сосредоточив взгляд на артистах в пончо и сомбреро.

– Пулья, я настоятельно рекомендую Вам перестать давать Президенту… ну, Вы поняли что, – Эрнесто Сотомайор, стоя вместе с Пульей за спиной Президента, говорил достаточно громко, чтобы его услышал Вице-Премьер и в то же время достаточно тихо, чтобы не слышали другие.

– Сотомайор, ты прекрасно знаешь, что он и без меня достанет, – ответил всемогущий Вице-Премьер.

– Вы едва его не погубили сейчас, Эль Диабло Вас побери!

– А ты спас. Только об этом никто не узнает, – Хосе Пулья отодвинулся в сторону от навязчивого собеседника.

Стоявшая за их спинами министр культуры Умбрии скривила недовольную мину. Увидевший в этот момент её выражение лица Губернатор южной провинции – тот самый, что усмирял усердного протокольщика Годоя, решил, что зря не позволил остановить оркестр. Ему показалось, что главной по культуре не нравится исполнение песни. А один из музыкантов – тот, которому пришлось бежать за сорванной шляпой – в этот момент подумал: «Недовольна стерва! Ну, конечно – мы же не на карнавале в Рио, куда она каждый год ездит».

Спустя пару минут, когда мелодия про Анды и гордого, но одинокого кондора отзвучала, Губернаторы – сначала глава обладавшей аэропортом провинции Сан-Пабло, а потом и его коллеги – принялись жать руку Президенту Серхио Тапиа, Хосе Пулье и Сотомайору. Венесуэлец Гутьеррез из охраны аккуратно, но настойчиво оттирал операторов и фотографа Хару от высшего руководства страны. Впрочем, представители СМИ особо и не возражали – им хотелось уже усесться в предназначенный для них транспорт, чтобы отправится за Президентом согласно программе визита, которая из-за задержек в аэропортах уже сдвинулась на час с лишним.