Текст книги "Японский ковчег"

Глава XII
Водка дешевеет

Петр Бубнов вернулся со смены, как всегда, злой и голодный.

Молча выхлебал тарелку борща, сосредоточенно сжевал под стаканчик перцовой две котлеты и так же молча уселся к телевизору с бутылкой Старого мельника. Нюра убирала со стола, не смея отвлечь мужа от футбола, и тихонько утирала рукавом слезу. Шестилетний Виталик, устроившись на ковре, бешено крутил встроенную мышь ноутбука, пытаясь догнать и изловить убегающего динозавра.

Когда закончился первый тайм и началась реклама, Нюра все же подсела на диван и робко спросила:

– Петя, что же теперь будет? С астероидом этим? Что там у вас в профсоюзе говорят? Эвакуировать всех будут или как?

– Ты чего, Нюрка, с луны свалилась? – неласково ухмыльнулся муж. – Какие профсоюзы?

Не знаешь, что ли, на кого мы вкалываем? Последний профсоюз, я слышал, в девяносто первом медным тазом накрылся. А у нас один профсоюз – он же хозяин, он же царь и бог. Губарев Сергей Евгеньевич.

– Ну и чего ваш Губарев? Куда всех девать собирается?

– Сказал бы я тебе, куда, если б не Виталик. Сама догадайся, блин! Чего ты раскудахталась? Он же не прилетел еще, так?

– Но как же, Петя? Ведь прилетит – и ничего от нас не останется. Вон, по ящику только про то и болтают целый день. Все сожжет в прах. Надо же делать что-нибудь. Может, продукты запасать или… я не знаю… Кредит в банке взять…

– На что тебе кредит? Место, что ли, на кладбище понадобилось? Так у нас есть уже, мамкино, на Востряковском.

– Типун тебе на язык! Какое кладбище?! Я говорю, может, кредит взять и уехать. В Европу куда-нибудь. Ведь Виталик же… Там, небось, пристроят в убежище какое-никакое.

– С какой радости они нас, Нюра, должны пристраивать? При всех санкциях-то! Думаешь у них там своих мало? Прям они для нас убежищ понастроили – приезжайте, гости дорогие, на все готовенькое! Для вас старались! А свои вместе с законными мигрантами пусть подождут! Да и кредитов уже никто не дает. Какое там! Своих-то вкладов уже не выцарапать.

– Да что ты?! Неужели как в девяносто восьмом?

– Хуже, Нюра, много хуже. Просто хуже некуда. Спасибо, еще зарплату не заморозили.

– А могут?

– Они всё могут. Нас не спросят. И податься некуда. И жаловаться некому. А хоть бы и было, кому… Что толку? Вот так, Нюра. Подкрался незаметно…

Нюра зарыдала в голос, уткнувшись в диванную подушку, так что маленький Виталик оторвался от дисплея и укоризненно взглянул на мать. Однако он давно привык к таким сценам и потому тут же равнодушно отвернулся, сосредоточившись на игре.

– Да ладно сырость разводить! Все путем. Не боись! – похлопал ее по спине Петр, поглядывая одним глазом в телевизор, где рекламировали недвижимость в коттеджном поселке Боровое всего по восемь штук условных единиц за квадратный метр. – Чего-нибудь они там придумают. Без нас, конечно. Зато ханка, вишь, на десять процентов подешевела. Скоро, говорят, дискаунт до двадцати процентов дойдет. И пиво тоже. И огурцы маринованные на полтинник упали. И вобла. А рубль вниз рванул. Во жисть! С этими пацанами не соскучишься! Ага!

Петр зло хохотнул и отхлебнул из горлышка.

Нюра действительно умолкла, утерла глаза рукавом и решительно сказала:

– Нет, Петя, надо что-то делать. А то пропадем. В метро прятаться я с Виталиком не пойду – задавят. В деревню твою уезжай – не уезжай, все равно без толку. Когда рванет, там не пересидишь.

– Ну и что теперь? Сразу, что ли, всем газом травануться? Какие еще идеи?

– Ты Костика помнишь?

– Какого еще Костика?

– Ну, у Димки, брата моего, на свадьбе еще шафером был. Так вот, Костик этот диггер!

– Кто-кто?

– Диггер! В Москве под городом разные подземелья раскапывает.

– Сокровища, что ли, ищет?

– Может, и так. А все ходы и выходы там, под землей, наносит на карту. Я помню, он еще по пьянке хвастался, что нашел где-то под Рождественским монастырем на Трубной подземный ход. Шел, шел по нему все вниз, под уклон, и вышел к развалинам подземного города. Типа катакомбы. И вроде бы там, кроме него, еще никто не бывал. Он-то сам никому не показал, потому что собрался там сокровища искать. Говорит, люди там от татар прятались во время набегов. Еще при Тохтамыше. Тогда монастырь только открылся. И городские наши власти туда пока не добрались. Камень там – песчаник, рыть легко, вот монахи, наверное, и рыли много лет. А потом то ли забыли, то ли забросили. И вода там, вроде, есть – речушка какая-то, в Неглинку впадает. И воздух, вроде, откуда-то идет. В общем, надо нам Костика найти и с ним уговариваться, пока другие не хватились.

– Так там же жрать нечего. Сколько мы там выдержим, в таком схороне?

– Ничего, консервов накупим, концентратов. Пока еще всё в магазинах есть. На Ладу твою погрузим, потом перетащим как-нибудь.

– А пробираться туда как? Через монастырь? Он, кажись, сейчас действующий, да еще женский.

– В том-то и дело, что нет. В монастыре про это вроде бы и не знают. Туда лаз один ведет из подвала. Из дома, что на Рождественском бульваре.

– Во дела! Ну ладно, ищи своего Костика, Нюр. Всё лучше, чем здесь в мундире запекаться или в масле жариться. Только надо будет команду сколотить – мы тут вдвоем-втроем не потянем. Давай Димку твоего, Коляна еще возьмем, Михалыча. Еще можно Пашку Кривого – он в Чечне служил, в десантуре. Крутой мужик. А он еще пару своих прихватит. И оружия надо побольше – на всякий случай. Но ты пока Костика ищи и зови его в гости. Потолкуем.

Петр отхлебнул еще пива и вернулся к футболу, стараясь наверстать пропущенные минуты второго тайма.

Глава XIII
Сумерки на Гинзе

Австрийский бюргер герр Мюнцер в спортивной майке, джинсах и сандалиях на босу ногу прогуливался по Гинзе, как и подобает туристу, вертя головой по сторонам и тараща глаза на бесконечные стеклянные витрины. До намеченной встречи оставалось еще около часа, и Вик решил провести рекогносцировку местности, а заодно проверить, нет ли за ним хвоста. Перед отъездом шеф предупредил, что где-то в Кремле давно окопался крот, так что любая информация может просочиться с секретных заседаний и в мгновение ока достигнуть любого уголка планеты. Кто этот крот, пока установить не удалось, но похоже, что нити ведут в Службу охраны президента.

Беда была в том, что Служба Внешней разведки подчинялась непосредственно президенту, и все сведения об основных текущих операциях следовало докладывать лично первому лицу. Однако в последнее время президент, в отличие от своего предшественника-профессионала, до рутинных отчетов не снисходил, перепоручая их то начальнику Службы охраны, то секретарю Совета Безопасности, а то и его заместителю. Эта унизительная для разведки новая система не замедлила принести губительные последствия. В Европе, Америке, Азии и даже в Южной Африке началась цепная реакция провалов. Лучшие агенты, работавшие под прикрытием долгие годы, неожиданно почувствовали свою уязвимость.

– На резидентуру надейся, а сам не плошай, хоть тебя там и встретят наши, – напутствовал его генерал Гребнев. – Смотри в оба. Вспомни все, чему тебя учили. Это тебе не в Сиднее аборигенов спаивать!

Австралийскую эскападу генерал теперь припоминал при каждом удобном и неудобном случае: то ставил Вика в пример учащимся Академии, то наоборот, ругал за политически некорректное обращение с коренными австралийцами. А дело было так.

Его послали вербовать известного физика Бурштейна, эмигрировавшего в лихие девяностые из Киева и нашедшего приют на посту заведующего лабораторией ядерных технологий Сиднейского университета. По агентурным данным, Бурштейн оказался заядлым преферансистом. Он проигрался в пух и прах, наделал немыслимых долгов и заностальгировал. Оставалось только встретиться с бывшим соотечественником и ударить по рукам, но сделать это было непросто.

Хотя паспорт у Вика был выписан на имя Джона Уилсона, гражданина острова Сайпан, его вычислили по чьей-то наводке уже в аэропорту и приставили наружку. Сначала серая Тойота, нахально пристроившись сзади, проводила его такси до самого отеля. Потом за ним неотступно следовали двое, время от времени меняясь местами и кося под мирно прогуливающихся обывателей. Выручила западная демократия. Служба безопасности Австралии, неукоснительно придерживаясь правил политкорректности, а также подчиняясь местным законам о гражданских правах, поручила слежку за русским шпионом двум здоровенным аборигенам. Мало того, что их было видно за версту, но они и сами не думали прятаться. Просто шли за ним по пятам в своих зеленых шортах и красных туниках, слегка приплясывая на ходу. Он пытался оторваться, но аборигены хорошо знали местность, и уйти от них было невозможно. Обежав таким образом чайна-таун и выбравшись через деловой центр мимо этнографического музея к порту, Вик наконец понял, что дальше так продолжаться не может. Он заприметил столик в открытой пивной на длинном пирсе и уселся с видом праздношатающегося туриста. Его спутники устроились неподалеку и заказали апельсиновый сок. Пить пиво на службе им, видимо, не рекомендовалось.

Тогда Вик пошел ва-банк. Одним легким движением он пересел за столик к аборигенам с кружкой пива в руке и громогласно поздоровался. Несколько ошарашенные таким поворотом дела филеры вежливо сказали: «Хэлло». И тут Вик на своем родном техасском наречии понес страшную ахинею о том, что сам он с Сайпана, но родители живут в Штатах, и что все сайпанцы-чоморра давно и безответно любят коренных австралийцев, как родных братьев, а сам он любит чоморра, потому что у него девушка чоморра, которая всем не-чоморра даст сто очков форы. А здесь ему нравятся коренные австралийки. И ему, сайпанцу, любящему чоморра, отрадно сознавать, как счастливо живется коренным австралийцам на родной земле, – вот, как вам, например, ребята! – за что надо немедленно выпить! Не дожидаясь ответа, он заказал на всех пива и бутылку бурбона, пояснив, что, по техасскому обычаю, «пиво без бурбона – деньги на ветер». Моментально плеснув по сто грамм во все три кружки, прямо в осевшую пену, он предложил выпить за чоморро-австралийскую дружбу, а вконец обалдевшие от этого бешеного натиска и техасского акцента аборигены не посмели отказаться. Не теряя времени, Вик вылил из бутылки в полупустые кружки остаток кукурузного виски и предложил тост за австралийский Аутбэк, родину свободы! И снова тайные агенты австралийской Службы безопасности, сохранившие в душе ностальгическую любовь к пустыням дальнего Севера, не могли не поддержать тост. После чего заставить их взять еще по кружке с добавлением того же бодрящего техасского напитка уже не составляло труда.

Вероятно, у аборигенов, которых белые колонизаторы несколько веков спаивали огненной водой, не было иммунитета к ершам. Во всяком случае минут через двадцать Вик, расплатившись, уже шагал по своим делам, а работники автралийской наружки дружно храпели под навесом на пирсе, куда их перенесли заботливые официанты. Встреча с Бурштейном прошла на высоком уровне, и гражданин Сайпана Уилсон в тот же вечер вылетел домой с пересадкой в Сингапуре.

Однако Сидней остался в далеком прошлом. Сейчас Вик стоял у витрины универмага Мицукоси и рассматривал здания по обе стороны неширокой, запруженной машинами улицы. Гинза не произвела на герра Мюнцера особого впечатления. Он достаточно повидал в своей жизни магазинов и ресторанчиков, чтобы впадать в ступор от этого центрального квартала, застроенного невысокими разнокалиберными бетонными зданиями образца шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия, напичканных сверху донизу лавочками, офисами и харчевнями. Это была, судя по всему, главная улица района Гинза с оригинальным названием Тюодори, Центральная. Во всяком случае назвать ее проспектом было бы явным преувеличением. Только что Вик прошелся по всему району. При этом он, по старой привычке, подсчитывал улицы и переулки, время от времени сверяясь с картой, и теперь чувствовал себя на Гинзе как рыба в воде.

Всего Гинза, разлинованная наподобие шахматной доски, насчитывала примерно пятнадцать узеньких улочек в длину и семь или восемь в ширину. Расстояние между ними не превышало ста метров, так что обойти это пространство пешком можно было меньше, чем за час. По фронтонам, обращенным к магистрали, теснились мировые бренды: Гуччи, Прадо, Кальвин Кляйн, Луи Виттон, Гермес, Сальваторе Феррагамо, Диор, Армани, Коуч. Заглянув в известный ему по описаниям «японский ГУМ», универмаг Мицукоси с приветливым бронзовым львом у входа, Вик и там нашел на нескольких этажах все те же бренды, только организованные по секциям. По сравнению с этим торговым монстром его любимый лондонский викторианский Хэррот с причудливой Египетской лестницей и сохранившимися кое-где старыми деревянными полами казался курьезным ископаемым, средневековым уродцем. И это было еще старое здание Мицукоси – второе, новое, располагалось в нескольких кварталах к северу, за мостом Нихонбаси, от которого, как явствовало из путеводителя, велся отсчет расстояния по всем дорогам страны. Однако и в Штатах, и в Канаде, и даже в Сингапуре, не говоря уж о Москве, подобные гиганты давно перестали быть редкостью. В нижнем этаже здания оказался огромный супермаркет. Вик вспомнил, что об этом тоже упоминалось на инструктаже: при крупных японских универмагах непременно имеются продовольственные супермаркеты.

Совсем рядом маячил еще один гигантский универмаг Мацуя, а дальше тянулись ряды больших и малых торговых точек, густо увешанные пестрой рекламой и напомнившие ему московский молл Крокус – только повышенной этажности и под открытым небом. Задники домов, выходившие в продольные переулки, тоже были заполнены магазинами и закусочными, но уже отнюдь не столь помпезного вида. Чуть поодаль призывно пестрел афишами свежеотреставрированный довоенный театр Кабуки.

Беззаботно разгуливая по Гинзе, Вик периодически поглядывал в зеркальные боковинки своих темных очков. Вмонтированные в оправу микрозеркала с мощным оптическим разрешением позволяли видеть все происходящее сзади, как за рулем автомобиля. Еще в оправе помещались видеорегистратор и мини-джипиэс, а также направленный звукоуловитель, действовавший в радиусе двадцати метров. Он ждал появления хвоста, который легко было бы засечь в пустынном переулке на задворках. Но хвоста не было. Возможно, настырное японское Информагенство его еще не накрыло. В таком случае шансы на успех увеличивались многократно.

Оторвавшись от витрины с полулежащими женскими манекенами в нарядных платьях, Вик взглянул на знаменитые куранты с логотипом Seiko под циферблатом, которые показывали без трех минут семь. Еще одна токийская икона, о которой он вычитал в путеводителе… Наискосок от Мицукоси и прямо напротив дома с часами над входом в кафе красовалась вывеска «Doutor», а тремя этажами выше на огромном плазменном экране юная гимназистка в задорном видеоклипе бешено прыгала через скакалку, распевая при этом какую-то кошачью канцону.

Смеркалось. Летняя мгла теплой липкой волной заливала Гинзу. Там и сям по фасадам магазинов вспыхивали огни рекламы, постепенно сливаясь в пеструю, яркую мозаику. Постепенно вся улица превращалась в сплошное море расцвеченного неона, веселое месиво букв, иероглифов, картинок и видеоклипов, на фоне которого мельтешили внизу маленькие человеческие фигурки.

Когда куранты после долгого музыкального вступления пробили семь раз, герр Мюнцер подошел к стеклянным дверям, которые немедленно раздвинулись перед ним, открывая вход в довольно уютное тесное помещение. Первый этаж кафе представлял собой дугообразный зал, огибающий лестницу. Как было известно Вику, вошедшему с северной стороны дуги, на южной имелся еще один выход, а точнее, два выхода – вправо и влево. Место встречи подобрали с таким расчетом, чтобы можно было легко уйти от хвоста и смешаться с толпой.

За дальним столиком в углу сидела девушка в темной блузке с пышной копной русых волос. В правой руке у нее была чашечка кофе, а в левой книжка японских комиксов-манга с яркой обложкой. Виктор уверенно направился к столику и сел напротив девушки, небрежно бросив: «Хай, дарлинг!». «Хай», – так же небрежно ответила она, не отрываясь от книжки. Виктор не сразу сообразил, кого ему напоминает новая знакомая, пока в памяти не всплыло имя Скарлет Юхансон. Забавно: «Трудности перевода» два…

В досье о его новой знакомой было сказано немного. Нина Исии, по российской метрике Суворова. В Японии с десяти лет. Мать замужем за предпринимателем Тэрухиро Исии, одним из совладельцев концерна Исии моторз. Окончила частную школу для девочек «Судзуран» в Токио. Затем учеба в университете Васэда на факультете социологии, магистратура в Беркли, докторантура в Гарварде, лекторская работа снова в Васэда, место доцента на факультете Свободных искусств престижного частного университета Дзёти, который часто именуется на западный манер София, и наконец должность консультанта Международного агентства по культурному сотрудничеству при Совете министров. Есть сводный брат тринадцати лет. Самой Нине было сейчас двадцать восемь, но выглядела она лет на пять моложе. На шее у девушки в вырезе блузки тускло поблескивал серебряный медальон с головой дракона.

Глава XIV
Зубы дракона

Вик Нестеров был слеплен из особого теста. Его жизнь и его карьеру лепил своими руками генерал Гребнев, премудрый ваятель судеб человеческих, архитектор лучшей в мире шпионской паутины. Отец Виктора был полковник ГРУ, старый товарищ Гребнева по оружию еще с Анголы. Погиб на окраине Грозного в девяносто четвертом, прикрывая отход штурмовой спецгруппы. Молодая вдова осталась одна с маленьким Витей на руках. Пенсии едва хватало на оплату квартиры. Перебивались с хлеба на воду, а вокруг взметались вихрем лихие девяностые. Смутное время накрыло Россию. Страна билась в агонии, содрогалась под властью криминала. Впереди был только мрак.

Как-то в ненастный осенний день генерал Гребнев, в ту пору начальник отдела стратегического планирования СВР, позвонил Марии Нестеровой и пригласил для серьезного разговора. Это была долгая беседа, но суть ее была проста и печальна. Генерал сказал, что жить в России сейчас очень трудно, а будет только труднее. Женщине с ребенком одной не справиться. Как ни горюй, рано или поздно придется искать мужа. А кого можно найти живя в захолустье, в Щербинке, и вкалывая день-деньской в школе учительницей математики? Только какого-нибудь горемыку-лейтенанта с неудавшейся карьерой и нищенской ставкой. Снова десятилетия мытарств. Но для молодой красивой женщины есть альтернатива: уехать за рубеж, в Штаты, и выйти замуж там.

– Жениха тоже уже подыскали. Отличный парень, вдовец, бездетный, сорок пять лет. Богатый скотопромышленник из Техаса. Хочет русскую невесту до тридцати пяти, высокую, статную, интересную блондинку, с начальным знанием английского. Ребенок приветствуется. Вы, Маша, подходите идеально.

Конечно, вы можете возмутиться таким цинизмом и хлопнуть дверью. Или же можете саркастически задать вопрос, какую информацию должны будете нам поставлять за такое посредничество. Отвечу: никакую. От вас лично нам ничего не надо. Вы будете мирно и счастливо жить с новым мужем в полном довольстве, вместе состаритесь и, может быть, умрете в один день. Мы никогда не напомним вам о своем существовании, вы никогда не услышите от нас звонка, не получите ни строчки.

Но при этом, да, на вас будет возложена некая миссия. Вы будете промежуточным звеном. Ваша задача проста и вполне естественна: вы воспитаете в ребенке, которого везете с собой, любовь к России, к родине его предков, к родине его отца, который пал смертью храбрых на дальних российских рубежах. Вы внушите ему, что нет священнее долга, чем служить России, где бы ты ни находился, чью бы фамилию ни носил, что бы ты ни делал и какие бы подписки ни давал. Россия прежде всего!

Поймите, Маша, мы действительно стоим на краю – на краю пропасти. Россия может скоро исчезнуть с карты, как уже исчез Советский Союз. При наших нынешних правителях мы уже растеряли все, что имели, разоружились перед Западом и вышли голыми на площадь. Еще десять-пятнадцать лет при том же режиме – и о России будут упоминать лишь в учебниках истории. Я знаю, что вы не хотите такого конца, как не хотел этого Толя, ваш муж и мой боевой товарищ. Кто-то должен этому помешать. Кто, если не мы? Разведка еще сильна, хотя слишком многих уже нет с нами. Но мы пока живы, и мы вместе создадим тайное оружие. Вас никто не неволит, вы можете отказаться. Но только мы с вами можем возродить эту страну, вытащить ее из трясины и спасти от стаи шакалов, которые только и ждут, как бы вцепиться в горло издыхающему медведю. Вы пойдете с нами?

– Пойду, – тихо сказала Мария Дмитриевна. – Пойду. Ради Толи. Ради моих папы и мамы. Ради дедушки, который остался лежать под Ельней. И ради бабушки, которая умерла в блокаду. И ради Вити… Я воспитаю его русским. Но зачем, Сергей? Что же ему, русскому мальчику, делать в Америке? Разве не лучше будет вырастить его американцем?

– Нет, Марья Дмитриевна, не лучше. Потому что Витя, когда вырастет, будет служить России там, куда мы его пошлем – в Америке или в Европе, в Азии или в Африке. При этом он будет стопроцентным американцем с идеальной биографией. Усыновлен в десять лет, вырос в штате Техас, потом престижный университет, а дальше… дальше мы скажем, что делать. Лет через пятнадцать-двадцать. Но будьте уверены, он всегда будет под нашим крылом. Вы меня знаете. Я слов на ветер не бросаю. Он будет солдатом России в новом веке, в новом тысячелетии. Будет защищать наш народ от всей этой нечисти, которая так и лезет изнутри и снаружи. Мы не заставим его организовывать терракты, ликвидировать политических лидеров, взрывать американские города. Он нужен нам для другого – для спасения России. Он и другие парни, такие же, как Витя, вернут ей силу, будут ее надеждой и опорой.

– Вам, Маша, я могу открыть секрет, – продолжал генерал. – Вы не единственная, кому я готовлю такую роль и от кого требую материнской жертвы. Мы создали свое брачное агентство. Тщательнейшим образом подбираем нашим женщинам мужей за рубежом и новых отцов их детям, проверяем все до мелочей, проводим тесты на психологическую и физиологическую совместимость. Работают специалисты высшего класса. У нас уже есть сотни, тысячи добровольцев – матерей-одиночек, вдов павших офицеров и солдат, – которые готовы растить своих сыновей и дочерей воинами России.

Как и вы, они уедут за рубеж, выйдут замуж там, где-нибудь в странах Евросоюза, в США, в Мексике, в Австралии, в Японии, даже в Китае. Будут жить долго и безбедно в состоятельных благополучных семьях. Для них, как и для вас, это новый старт, выигрышный билет в лотерее. Но своих первенцев они отдадут России. Это будут наши зубы дракона, которые мы посеем там, на чужом поле. Помните миф о Язоне? И тогда нам не страшны будут никакие угрозы Запада, никакие козни Востока. Россия не погибнет. Через поколение она возродится мощной сверхдержавой, надежно прикрытая своими верными сыновьями и дочерьми со всех сторон. Даст Бог, и от нынешних правителей не останется следа – придут те, кто выберет верный путь. А вам я обещаю, что, когда настанет время вернуться, Витя будет всегда при мне. Так что, решаетесь?

– Решаюсь, – одними губами прошептала Марья Дмитриевна.

– Другого я от вас и не ожидал, – мягко сказал Сергей Федорович.

Дальше все шло именно так, как рассчитал генерал Гребнев. Марья Дмитриевна через брачное агентство «Альянс» была представлена техасскому бизнесмену Дону Перри и встречена с восторгом. Американский жених оказался хорошим, деловым мужиком, добрым и заботливым. Новую жену он сразу горячо полюбил, Виктора тоже принял ласково: устроил в школу в Далласе и часто брал с собой на ранчо.

Вик Перри рос простым техасским парнем, но пепел Клааса стучал в его сердце. Мать рассказывала ему о России, показывала фото деда и бабушки, читала с ним русские книги, смотрела русские фильмы – особенно про войну и про разведчиков. У них в доме была специальная игровая комната, где Панасоник всегда был включен только на прием русских теле и радиоканалов. Позже появился русский интернет. Когда мальчик подрос, Марья Дмитриевна рассказала, кто был его отец, чем занимался, и как погиб в бою, закрыв грудью товарищей. В отсутствие Дона они говорили только по-русски. Светловолосый голубоглазый мальчик, настоящий американский голден бой, видел во сне Россию и знал, что когда-нибудь вернется туда.

Тем временем у Марии Дмитриевны родилась дочь, чудесная веселая девчушка. Вик обожал сестренку Джуди, пел ей детские песенки про чебурашку, таскал в парк на аттракционы и читал перед сном стихи Агнии Барто, но Джуди больше нравился Мики Маус, а себя она называла не иначе, как Джуди-Мини. Родители говорили с ней по-английски.

Учился Вик легко, всё схватывал на лету. Записался в школьную команду по американскому футболу и уже через четыре года был ее капитаном. Футбольная слава и кошелек Дона Перри открыли перед Виком врата Гарварда. Он выбрал лучшее, что мог предложить этот храм американской творческой мысли, – Школу Инженерии и прикладных наук, отделение компьютерных технологий. Там Вик вступил в университетский клуб восточных единоборств, дошел до третьего дана каратэ годзю-рю и первого дана кэндо. Он завел роман с дочкой крупного финансиста и получил приглашение на стажировку в фирме у папаши. Все шло по накатанной колее, но однажды в мае, когда Вик после лекций кормил белок на дальней дорожке кампуса, к нему подошел седой, коротко стриженный мужчина лет пятидесяти спортивного сложения, с резкими, грубоватой лепки, чертами лица, и сказал по-русски:

– Вот ты какой стал, Витя. Не забыл еще своих?

– Не забыл, Сергей Федорович, – по-русски, без акцента, твердо ответил Виктор. – Я вас очень хорошо помню.

Он как будто бы вовсе не удивился, словно всю жизнь ждал этой встречи.

– Что ж, тогда пойдем, поговорим.

Они сидели в маленьком сквере и говорили. Виктор рассказывал о себе, о своей семье, о сестренке Джуди, о прелестях информатики, об особенностях американского футбола, о преимуществах Годзю-рю в сравнении с Сётоканом и Сито-рю, о своей девушке Полли, о ее крутом, но очень забавном папаше. Сергей Федорович внимательно слушал, изредка вставляя малозначащие вопросы, и оценивал. Он оценивал всё: манеру речи, смысловую наполненность, логику повествования, тональность, чувство юмора, лексическую базу и формулировку мысли, произношение, интонацию, внимание к реакции собеседника.

– What’s your second language, Vic?[15]15
  – Какой у тебя второй язык, Вик? (англ.)


[Закрыть] – неожиданно поинтересовался генерал, любопытствуя, что выберет его собеседник: русский или английский.

– German, – не задумываясь ответил Виктор. – Certainly both English and Russian are my native tongues. I’ve been taking German at school and still keep оn brushing it up here. Three times a week. Heinz, my roommate at the dorm, he’s coming from Graz. Such a cool guy! I don’t like Shito-ryu, but he’s a real pro. I lost a fight to him last week. Have you ever been to Austria[16]16
  – Немецкий… Конечно, и английский, и русский – оба мои родные языки. Я учил немецкий в школе и здесь продолжаю его доводить. Три раза в неделю. Хайнц, мой сосед по комнате, он из Граца. Вот крутой парень! Мне не нравится Сито-рю, но он настоящий профи. На прошлой неделе я проиграл ему схватку. А вы когда-нибудь бывали в Австрии? (англ.)


[Закрыть]?

Поймав лукавый взгляд Сергея Федоровича, Виктор слегка покраснел и снова перешел на русский.

– Извините. Это я так, по инерции. А немецкий я знаю вполне прилично: Хайнц говорит, что в Штирии мог бы преподавать фонетику.

– По-русски это имя звучит как Гейнц.

– Странно… Хотя, конечно, ведь Хайне тоже по-русски Гейне, да?

– Бесспорно. Ты не смущайся, это пустяки. Русский у тебя действительно родной язык. Молодчина. А родина-то у тебя где, как ты считаешь?

– Моя родина Россия. Там похоронен мой отец. И другой мне не надо. Хотя Штатам я благодарен, конечно…

– И ты готов служить России, как твой отец?

– Готов.

– Что ж, низкий поклон твоей маме, Марье Дмитриевне. Только не надо ей говорить, что мы встречались. Пока что, сынок, заканчивай университет и готовься… служить России.

А вот это возьми на память и носи. Если спросят, скажешь, любимая девушка подарила.

Сергей Федорович вложил Виктору в приоткрытую ладонь серебряный медальон на тонкой цепочке. Медальон был величиной с небольшую монету, с рельефным рисунком по всей поверхности. Присмотревшись, можно было разглядеть усатую морду дракона с хищно ощеренными клыками. Виктор, ни о чем не спрашивая, надел цепочку на шею и застегнул замок, а генерал, словно в пояснение, добавил:

– Видишь ли, мы не собираемся воевать с Америкой и вообще ни с кем больше не хотим – навоевались досыта. Но нас обкладывают, как волков на охоте, прессуют, стараются вытеснить на обочину истории, разоружить. К сожалению, и внутри страны за эти двадцать с лишним лет лучше не стало: гниль вокруг, ворье, жулье. Говорят, что мы же их и защищаем… Но поверь, мы не их защищаем, а свою страну, свой народ. Ворюги эти сдохнут, а Россия будет стоять. И стоять она будет на плечах таких, как ты – молодых, сильных и хорошо вооруженных. Знаниями, конечно. Но не только…

Говорят, что весь беспредел от того, что в России нет национальной идеи.

Вранье! У нас она есть: сильная страна, честное государство. К сожалению, мало кто нас поддерживает. Одних не устраивает честное государство, и это правящее меньшинство. Других устраивают амбициозные демагоги во власти, и это пассивное большинство. Третьи просто шарахаются, как черт от ладана, от всех силовых структур, блеют что-то о демократии и норовят при первой возможности свалить за бугор. А может, они и правы: плесень уже проникла всюду. Приходится полагаться только на себя, на свои силы, пока народ не дозреет. Иначе Россию не сохранить.

В общем, так, Витя. Когда на будущий год перед окончанием у вас тут начнут рекрутировать продвинутых ребят в армию или ЦРУ, тебе надо будет подать заявление. А дальше посмотрим. И каратэ не бросай – пригодится. Будь здоров, сынок. Еще увидимся.

Генерал Гребнев встал и, не оглядываясь, пошел к парковке.

Все это было в далеком 2004 году. Вик Перри окончил Гарвард, получив диплом summa cum laude[17]17
  с наивысшим отличием (лат.)


[Закрыть]. Папаша Полли звал способного парня к себе в корпорацию, но тот выбрал другую карьеру. Да и Полли к тому времени ему порядком поднадоела. Вик все чаще видел своих американских друзей и подруг как бы со стороны, глазами человека другой культуры. Ему все меньше нравился туповатый прагматизм, которого здесь было так много, самодовольный нагловатый вызов окружающему миру, о котором, вероятно, можно было ничего не знать, откровенный эгоцентризм и дефицит того, что у русских называлось душой.

Он продолжал читать русских классиков, смотрел русские фильмы онлайн и не пропускал новостей из России. С ним вышли на связь, когда он поступил в ведение ЦРУ и получил неплохое место в отделе компьютерной безопасности в Лэнгли. Задание звучало просто: «Базы данных».