Текст книги "Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)"

* * *

Ошибающееся слово. И даже откровенно выражающее (любующееся ею) свою ошибочность. Собственная ошибочность – едва ли не единственное, что это обновленное, новорожденное слово способно выражать. Фонетические и орфографические (на письме) ошибки становятся проводником реальности. Слово распадается, разлагается (мясо, страдающая плоть слова – пвоть свова, на этом другом, косном языке), агонизирует, заговаривается, становится неправильным. Неправильное слово как бы не обманывает, наконец-то становится собой, возвращает себе подлинность и реальность, находящуюся по другую сторону его виртуальности (всевозможности). Речь, в которую (и которой) возвращается слово, оказывается аналогом «жизни за мкадом», другой альтернативы комфортного мира виртуальности.

Оттого такое значение приобретают ремарки, указывающие на тип произнесения, говорения. Вместо «письменного» слова – устное (или перенимающее его вид). Язык полон условностей, договоренностей, комфортен и конформен. Речь капризна и своевольна и почти неуправляема: «забудем лепет пихт / расслабься и уснихт / разЛЕпят БУхты сна / УСТА а в них блесна / Но сон, б…ь, нейдёт [с естественной интонацией] / сна ни в одном глазу / сон как голод не тёт / ка но я ус коль зну [отрывисто]» – из стихотворения «Сна блесна» (цикл «Псевдостихотворения из псевдосимволистского цикла»). Слова то дробятся, то сливаются, бессмысленно, просто ради собственной игры (или так кажется) обнаруживают в себе разрозненные кусочки иного языка и, значит, создают собственный. И это новорожденное (натуральное) слово ассоциируется с бессонницей как отрицанием сна («нихт» – вовсе не бессмысленной игра оказывается). А мир виртуальности, напротив, – сон и морок, кома. Тревожащее, неуместное и не вполне местное (откуда-то, с привкусом иноязычности и инородности) слово. Слово-бомж.

* * *

Бомжи не раз появляются в стихах Игоря Левшина. Герой наблюдает их в поезде метро: «что тебе снится господин бомж» – задается он вопросом (в стихотворении «на серой линии я»). А следующий вопрос: «кто играет в ушах ваших господин узбек» – усиливает герой-наблюдатель отчуждение, чужеродность наблюдаемого (там же). И бомжи (или полубомжи; все эти странные «чужие» или «другие», таинственные соседи вообще окутаны атмосферой неопределенности и тайны, о них почти ничего не известно) живут с ним в одном доме. Одна такая полуистория (как герои ее – полубомжи) – а полуистория потому, что финала ее нет, он неизвестен и расплывается в вариантах, – рассказана в стихотворении «Разговор с птичкой wiki-wiki о жизни и поэзии». У Пушкина был книгопродавец, у Николая Некрасова – журналист, у Маяковского – фининспектор, у Игоря Левшина, продолжающего традицию этих всегда иронических разговоров о литературе (и, конечно и главным образом, о жизни), – птичка Вики.

В каждом случае в собеседники выбирается характерный персонаж окружающей поэта действительности, как бы воплощающий ее сегодняшнее развитие. Только у Левшина этот персонаж не человек, а сайт. Вики (wiki) – символ и воплощение управляемой, коллективно творимой действительности. А птичка – потому что подпевает, подсвистывает этой игрушечной и игровой действительности; в этом есть и легкомысленное, и злонамеренное. В истории же, рассказанной стихотворением, птичке приходится иметь дело с «суконным рылом реальности» (определение из стихотворения «4 Ноября 2008»), которую не то что изменять, а и определить трудно. В персонажах – бомжи не бомжи, но похожи на бомжей, неприбранные и неаккуратные (вполне в согласии с тезисом о неуклюжести подлинного), и вдруг: она недурна, он элегантен. Ускользают от определения, а после и вовсе исчезают: живы, умерли, можно с уверенностью сказать только, что они были и с ними связана «очень трогательная история». Так с таинственными, из иного, не Вики-пространства персонажами возвращается категория трогательности – способность сочувствовать и видеть другого.

* * *

Вообще, жанр Игоря Левшина – конечно, фантастика, хоррор. Все эти пришельцы, все более активно заполняющие его стихотворения: бомжи и полубомжи, какие-то «рабы-арабы» (арабы, конечно, судя по разнообразным именам, – обобщенное наименование для «ненаших») из стихотворения «звать Алка / в панельном прикиде», приезжие и гастарбайтеры, которых герой наблюдает со стороны при разных обстоятельствах (а он очень внимательно в них всматривается) – всегда приобретают характер призраков, если не демонов. С ними связана реальная, а не игровая угроза. Они двусоставны по своей природе: с одной стороны, принадлежат «этому» миру Вики (они здесь, рядом, и уже обжились); с другой – они «откуда-то», с другой стороны, где никакой Вики, как и девичьих бложиков, как и дрочащих в ноутбук поэтов нет. А эти неприбранные, неблагоустроенные и несущие с собой неблагоустроенность пришельцы – посланцы того, «другого» мира, о котором ничего доподлинно неизвестно, кроме того, что он есть и страшен.

Зато у него есть название: «Замкадье» (см. «Ксюша, княжна Замкадья…»). Появляется и такое слово: «замкадыш» – возможно, житель того мира: «за МКАДом жизни нет / там воля и судьба / там что-то есть / но что – неизвестно / непостижимо…» (из стихотворения «Крышует птиц / и верит в лоховство…», и как обычно здесь с ветвящимся цитированием). Вот откуда, вероятно, появляются эти призраки-демоны в электричках метро, на стройплощадках, во дворах. Возникает таинственный, незнаемый, опасный и подлинный мир, который окружает виртуальный мир Вики. Виртуальность оказывается, как и положено, бесконечна, но не беспредельна.

Итак, перечитывая книгу Игоря Левшина (и лучше не один, не два раза) мы обнаруживаем: во-первых, эти тексты представляют собой единство, целостность, со своими продолжающимися сюжетами (пучками сюжетов) – и многие остались вне нашего рассмотрения; во-вторых, это единство внутренне противоречиво (и противоречия – определяющие для его существования), а носителями противоречивости оказываются как сам герой-автор, так и его маски-персонажи; в-третьих (потому что без третьего нельзя), эти тексты весьма успешно отражают то пространство, в котором мы живем (или думаем, что живем). Я имею в виду сосуществование и взаимопроникновение (то есть одно переходит в другое и обратно) бунта, противостояния и рабской покорности, конформизма, жесткой взаимосвязанности всех (если не взаимозависимости) и не менее жесткой отторженности друг от друга; комфорта (или стремления к нему) и странным образом именно комфортом определяемой неустроенности…

Неустроенность, несчастливость, беспомощность перед ними и обреченность на них и вызывают то яростность этих текстов, то их тихую тоску и печаль.

Олег Дарк

Ноосферату

nightmare #330: посетитель

 
…некто утлый но жуткий
зачатый от слезы ребенка
скрыт
в утлом крематории своих
мыслей…
– Воздуха!
– расстегните ворот!
– разорвите рубашку!
куда там…
незримо
рифмованный перитонит мечет
норовит
трепещет
ужом лезет
в неевклидов лаз зла
– Душный!
– разбейте окна!
– разбейте всё!!
…кааааак жахнет топор-вешатель
в самое порево их математики
приблатненной!
– Вдребезги!
(а туда же)
 

«Подвези меня, таксидермист…»

# # # #

 
Подвези меня, таксидермист
на вокзал, где чучела в почтовых
что таращишь зенки, командир?
едем! я плачу, а ты командуй
где ж зелёный огонек?
где голубой?
где токсидо-фрак?
в гробу из габардина?
кирасиры где?
где гвоздодёры?
зашаталась времени времянка?
где вообще слова?
где их значенья?
чтобы с полужеста, с полуслова?
всё теперь у вас – в такси дермистов
(извини, ворчлив я стал под старость)
(вот сижу в баварской деревушке,
прячусь от себя и кредиторов)
(я сижу в усталой комнатёнке
среди книг и чучельников чучел)
 

Торопуло обвел глазами комнату кустаря-одиночки. Валялись древесные стружки и вата, лежали нитки и шпагат, был рассыпан гипс; в углу Торопуло увидел паклю, на стене проволоку, в ящичках на столе лежали различного цвета глаза и акварельные краски. Под столом были сложены дощечки и рядом с ними цветы, морская и болотная трава; на столе стакан чая и конфетки «Дюшес».

Константин Вагинов. «Бамбочада».

сон #201

 
снилась мне фраза-зараза:
«оброк кадавра»
(не фраза 2 слова из олова)
(Сон – нос
в прореху:
лови мол потеху
надень стринги Строек Великих
ставленик Валенка)
Эх…
Скромен реквиема скротум
и кроток кадавра оброк:
Фрейд
Фройд
Фруй
 

врач

 
врач – белый грач
червя палач
но и на него управа
целъя орава
«боженька заслони от слона смерти!..»
кричит в сон
(стих – сна зонд в житухи кишку)
а то слушал фашню байройтскую
и слезы лизал
как бабу…
 

«…накормил кормчий –…»

# # # #

 
…накормил кормчий –
по балде кормилом
горевала словозмея:
«не сердись сердце-сан
не со зла я это…»
чего уж…
…только ветр-брат свистел
в постсердии правом…
 

nightmare #444: ноосферату

I

 
…тычет факелом гробокипящего логоса
в ночь
(плешивая музыка мной играет)
В подземных скворечнях ноосферных
самочки сумчатые трепещут
напрасно
и самка забвения там
и грустно мне
 

II

 
Солнце и мороз
чудесный день
будущее в прошлое не отбрасывает тень
прошлое в будущее не отбрасывает тень
а просто солце
и просто день
и все хорошо когда бы
не вонь ноосферы сгнившей
из-под земли
(ведь нелепо
мыслить ее где-то в небе
нет она ну может где-то
между мантией и адом)
…а сейчас и не пахнет
ветер переменился?
(подземный)
 

III

 
думали:
«большевики ненадолго»
верили:
«ссср это навсегда»
но вышло
рл э з
и убещур
но я подозреваю
что дело-то в другом
в том что сама ноосфера
заражена сифилисом
каким-нибудь
и как тогда? что с
этим делать?
эх житуха…
от уха до
уха…
 

«это вам не окуджавская пластинка…»

# # # #

 
это вам не окуджавская пластинка
не понедельник начинается
не и козёл на саксе
не ленингриб
это жир из-под жерновов
это опера опары
крах харь
это стихолестница в антинебо
аненербе с приплясом
с гармошкой
«да но это и закат над гаражами
и карамелька в жвалах»
он сказал
то есть не так плохо
лучше чем никак
или как раз
никак.
 

nocturne #4077

 
луна отбросила рога
парочки и их скамейки пьют
ноктюрнов нектар
короток век и ресниц
памяти рынок
(и сна)
так-то
сынок.
 

песенка #38

 
Прокурор прокуренный
аж привстал
Год её родимую
хлобыстал
Обещали матери
«года три»
Белены объелися
говнари!
А меж тем смеркалось
дожжь слезы лил
Дура в флаг сморкалась
бес морок длил
Плакала игуменья –
мир не тот
Ухмылялась мумия
Gott ist tot!
 

в елесеевском

 
…свинья-сфинкс молчит
но рот приоткрыт
нездоровый жареный цвет лица
– Как жить дальше?
Дай знак! – упорствую я
вдруг свет мигнул
мент пнул бомжиху
в Шанхае родился ребенок
а в Найроби умер
каменный клоп на обоях
молвил:
ВО МНЕ ТВОЯ КРОВЬ
УБЬЕШЬ – ПЕНЯЙ НА СЕБЯ
ТВОЙ ВЫБОР…
 

Колодец

«Умылась кровушкой…»

# # # #

 
Умылась кровушкой
нива соседская.
Плачет пахарь
нет показалось: смеется вроде.
Дед сидит у колодца:
«Сядь. Расскажу тебе мил-человек
Историю».
Было дело
получил телеграмму я
«умираю тчк приезжай тчк дядя».
«Приезжаю дядя-то на платформе
встречает: как вас еще прохвостов вытащишь
из столицы сраной»
Славно покутили
очнулся назавтра в буфете привокзальном.
Поймал попутку дядин дом заколочен стоит
«долго ехал уж третьего дня
отпели мы дядю тваво»
Мария мне говорит
Ивановна.
«Такая вот она История мил-человек
зачерпни-т-ка еще из колодца кружечку
пивка пенного Оболони Золотой
нет ошибся Русского Полюшка».
 

«слеза упала…»

# # # #

 
Слеза упала
И не отжалась
Какая жимолость
Какая жалость
«По просторам не юга не севера
Ой да смерть вежливая гуляет
Думу горькую мотает на гусеницы
Червячки и кузнечики травиночки
Ветер воет ноет чёрту кланяются
Ивы плакучие девы твари смешливые
Но сквозь вой ной стоны уже слышу я
Надежды оркестрик в сердце моём
Ибо смерть смертию смерть поправит
А жалко в жопке пчелы билайновской»
Круче гор
Кручина моя
Град побил
Гортензию
 

танковый рай

 
танк бодрый ньюсмейкер
вертит башкой буратинно
заратустрой танцует
паду ли я стрелой пронзенный
или факелом это самое
бог не выдаст свинья не съест
ну а если вдруг когда-нибудь
так петр-танкист он привратником
танкового нашего рая
– есть сомнения мил-человек
стряхни окуджавство песен своих пылких
не слыхали мы о градах и танках
в раю
зато
подземный танковый рокот
явственно слышен
 

nocturne #15

 
«Залить кровью Землю
эт всяк горазд а ты брат поди
кровью Луну залей!»
…и медленно выпил
но вывих остался
невидимые глазу крали небесные
отражаются в кровлях
завидуют
уюту
подъездов с их милым
запахом фейсбучных кошек
оконцу за которым
учёный дрочит уютно
на фото командос
а Луна…
закрыта
воины ворочаются
во влажной Валгалле
облаков…
 

«слили в харон…»

# # # #

 
Слили в харон
Рябь
Тени ворон
Лобачевский предъяв
Хлебников подставы
Разойдёмся ж друзья
мылить строчек верёвки.
 

«байройтский антисемит…»

# # # #

 
байройтский антисемит
клюёт носом партитуру
его разыскивают
Поисковые Машины Будущего
шьют дело
(рифма будет в конце)
из почты:
кругом цветет липа –
фрайбургский балабол
уже написал своё
выхожу один я на дорогу
(Am Feldweg)
животное
или
сидели у Татлина
не дождался
после кусал локти девушкам
а помнишь тот дождь
и капучино на Молотова-Риббентропа?
…
О Прекрасный Незнакомец из XIX века!
Плюнь ему в партитуру:
вдруг не вылетит птичка?
– плевали.
вылетала.
о жалкий современник
РАЗДАВИ
БАБОЧКУ
ЧТОБЫ
КУКОЛКА
ПЕРЕВЕРНУЛАСЬ
В ГРОБУ
ТЕЛА
 

происшествие

 
Женчик запарковала джидая на Зацепе во втором ряду
Был и третий
Гольф забаррикадировавший джидая
пуст
Под лобовым
стеклом
записка с номером мобильного
Набрала
Вышел сразу
из Paveletskaya Plaza как и следовало ожидать
улыбался
Не ответила
Джидай проскользнул
в освобождённый промежуток
Впереди однако всё глухо
а движение на Зацепе
одностороннее
включила задний
это и стало причиной
Форд фокус нёсся по узкому проходу
между запаркованных машин
взвизгнул тормозами
и задел тяжеленный
мотоцикл хонда
он упал сбив проходившую мимо
девочку лет десяти
она аж отлетела
ударилась об асфальт
нефть хлынула горлом
сбежались люди
сбежались люди
Нефть для тебя жизнь
нет нефти тебя нет
всё остальное – финифть
всё остальное – наф-наф
Надежда твоя – нефть
верь пока кран открыт
надежда – это твой быт
всё остальное – финифть
Поэзия твоя – нефть
пиши пока кран открыт
поэзия – это быт
всё остальное – финифть
Всё остальное ниф-ниф
нуф-нуф или наф-наф
нефть для тебя – жизнь
нет нефти тебя нет
Родина твоя – нефть
живи пока кран открыт
родина – это быт
всё остальное финифть
Религия твоя – нефть
верь пока кран открыт
религия – это быт
всё остальное финифть
Страдание – это нефть
страдай пока кран открыт
страдание – это быт
всё остальное – финифть
Всё остальное – нуф-нуф
ниф-ниф или наф-наф
нефть для тебя – жизнь
нет нефти тебя нет
Дети твои – нефть
рожай пока кран открыт
дети семья – это быт
всё остальное – финифть
Всё остальное – ниф-ниф
нэф-нэф или наф-наф
ноф-ноф или няф-няф
всё остальное –
нюф-нюф.
 

Несколько зим, лет, осень и весна

зима (поэма)

 
Вот он со своего балкона
Глядит в аллею тополей.
А то: в компании лимона
Сидит на кухоньке своей.
Себя всего зажал в горсти и
По капле в чашечку цедит,
И через шуток отверстия
Он в беспредельное глядит.
Но в беспредельном не застрянет.
А между тем, уж слышит хруст
Снежка и стережёт багрянец
Не листьев жухлых – жухлых уст
своей возлюбленной.
Вот он в компании лимона
На тесной кухоньке сидит.
А мимо – как во время оно –
Свой луч пронзительный цедит
Луны звезда и вдруг в багрянец
Окрасит руки тополей,
Чтоб тем верней ввести в обманец
Нас одиночеств и любвей.
Чтоб, вызрев в вымышленной муке,
Во взгляде поместился крик
И тополей худые руки
Нагнул и пальцы с них состриг.
Вот он со своего балкона
Мечтою падает во мрак
И ищет, ищет в смятых кронах
Себя, но не найдёт никак.
А то на кухне в чашке чая
Лежит, ошпаренный взаверть.
А то: в постели изучает
По книге, что такое смерть.
«Я не нашёл определений,
Но там рисунок молоком:
Как нас стесняются колени
И объясняются тайком.»
Так, сея похоти крамолу,
За подоконник льёт и льёт
Свой шёпот скучного помола
На жёлтых листьев скучный йод.
А то в постели: «путь мой млечен.
Но только он – есть бытие!»
И всё рукой широкоплечей
Тревожит мяса острие,
И заторопится к окну и,
Забыв пространства простыней,
В пространство ночи, в ночь ночную.
Рассыплет веером иней.
«Я против смерти протестую,
Но не болею ни о ком,
И, через это, в смерть густую
Их тяготением влеком».
Так он в задумчивости мерит
Прихожую шагами. Что
Он может? Врёт, губастый мерин,
В густое ночи решето.
«Ты красишь волосы в багрянец,
Но не болеешь ни о ком,
Ты лишь меня умеешь ранить
Густым лимона молоком».
И мерит, мерит взглядом тяжким
Квадрат двора, в него влеком,
Лимонным взглядом мыслей ляжки
На нём рисует молоком.
«В твои объятия густые
Сейчас и до утра шести
Я падаю, Ирин, а ты и
Не знаешь, господи-прости.
Но знаю я: чуть отпусти я,
Как ты, вертлява и юна,
Уйдёшь сквозь шуток отверстия,
Уйдёшь неопределена,
Чтоб я тебя как мысль густую
Преследовал и не настиг.
А после – смертью арестуют
Мой взгляд, переходящий в крик».
А между тем, уж луч боится
Идти отверстиями звезд.
И тополиный мрак клубится
И золото лимона ест.
Уж луч не лезет ни в какую
Через пространства решето.
Уж мир весь, похотью воркуя,
Преображается в ничто.
Но кто себя зажал в горсти и
Чужую разгребает муть?
Кто через мяса отверстия
Смог в беспредельное взглянуть?
Я знаю всё: всё, что он хочет
Не знать. И, простыней шурша,
Вертлявые Ирины очи
Я обнимаю не спеша.
Мы как бы наблюдаем двое,
Как он, губастый, бредит быть.
Как тщится кобелиным воем
Сквозь мрака ночь туннель прорыть
к своей возлюбленной.
«Ирина, в смерть твоих объятий
Сейчас и до утра шести
Я, для тебя невероятен,
Впадаю, господи-прости!»
Но Господа не надо трогать:
Господь не любит ни о ком,
Когда густую вошь за похоть
Раздавит смерти потолком.
А он своё: «я неуспешен,
Но умираю не о том,
Как терпкий жир любви черешен
Не жрать мне похотливым ртом,
Мне только, чтоб из-под лимона
Не лезла бы густая смерть,
Пока на кухне время оно
Лежит, ошпарено взаверть.
Пускай! Мне не к чему прижаться
Зато – не хлынет из всех пор,
Когда пробьёт мой час вмешаться
В гнилого мяса разговор!»
А первый снег, в полёте тая,
Покружится вот так и – вниз.
Совсем не та смерть – смерть пустая
Вовнутрь заглядывает из.
А он и не заметил.
 

[Конец 1980-х]

«Зима снег сверкает…»

# # # #

 
Зима снег сверкает
ветр дерзко воздух рвёт
танцует с ницшеанским задором
Солнцекладущий Поэт.
Сани скользят с горы
звери выстроились по краю опушки
ели еле держат уже затянувшуюся
паузу…
Увы! Поэт солнцеклад
отморозил.
 

зима #3a

 
Февральский ветер
в ущелье Ленинского
многокилометровый
сквозняк
минус 20 стынут
меганы и светофоры
веганы и софоморы
(опять забыл кто это)
прячутся в тёплые щели
кофеен
Феи кофеен жужжат
сыплют корицу в капучино
льют айриш крим в латте
Парижачьи щебечут
читают лаптопы
мы на краю Европы
нам улыбается Кафка
и Мария Рильке
в платье вечернем шлёт
воздушные поцелуи своих элегий
и все бы ничего но
ветер.
Ветер очень холодный.
Стихи прячутся в щели
пока ветер
гонит
скотину бытия.
 

nightmare #224: после известного происшествия

 
Москва – театр яда
с соломенными енотами
Снился сон:
провинциальная актриса
с головой младенца в руке
у входа в метро
Проснулся в холодном поту
потом образ долго не отпускал
На балкон вышел
1-й же день «весны»!
(но нет уже весны в «душе»
«моей»)
(и роли все разобраны
ролевиками)
 

ночью

 
грома летняя моща.
всё живое ждёт дожжя.
додики и цадики
притаились в садике.
в небе просверкивает,
пейзаж коверкает
а я
в квартире красотки
в сталинской высотке
в кухне огромной и душной
хозяйского
кормлю
кота.
 

лето #13

 
Где парии в пАрках
где лУны латУнные
где жили нетужИли
где и мы жили
там – всё
там жить
нельзя.
Где пАрии в парках
там порево пророчеств.
Блюз блюю.
 

лето #121

 
алкей алкает
левкипп кипит
никто не знает
никто не спит
аллель алеет
закат в крови
художник клее т
а ты – порви
бродсковатых поэтов
окультуренный трёп
полыхает под рэп
разрываемых тряпок.
 

басня #11

 
…а там крестьянин на кортáх
скорпы с металикой в ушах-капельках
млеет
мимо пёс пробегал
интеллигент-хлюст
увидал сиволапого и ну банковать
камлать в луну выть
вспенился мессианами да мосоловами
– ну молись смерд гидебору! – вопит
реднэк терпел-терпел да и восстал с кортов
– стрекало-то прикуси – рявкнул
расправил гармонь-плечищи
и грабли-ручищи
простёр
глазищами-тыщами рыщет
жвалами водит
затрясся пёс-скарабей
– затравлю – кричит – изгуглю с лица земли!
и всё такое
акурат над ними ворон-грач пролетал
дыры в небе собой латал
думал сказать свое имхо
да воздержался плюнул в сердцах
долго смеялись окуньки смехом
звонким серебряным
в чертогах в буйабесных.
 

свинцовые стихи по-немецки

 
Уж Осень на сносях. Деревья.
В Свинец оделись. И Вóды.
Отошли.
Куда-то…
Мозгляк куражица. Грозит.
Пальчиком отмороженным.
Ничто не бóльна.
И Курица довольна.
ist.
Вечереет.
Свиньи блюют Свинцом.
В Небо.
Нам –
Никак.
 

Дети Роршаха

«жил как птица…»

# # # #

 
жил как птица:
щёлкая клювом
в рассуждениях
о жизни короткоствольной
vs гладкоствольной
мерцал грустью
питаясь за шкафом
локонами лакана
дагерротипами
хайдеггера…
 

«взмолилась птица…»

# # # #

 
взмолилась птица:
впусти в клетку!
плачет младенец
ниочём
не взлетит стих
стерхом обтерханным
боже упаси
все мы разные
помои по-твоему
потвои по-моему
вдруг вижу:
резник в ризнице
фатум в кляре.