Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

Тук оглядел и обнюхал все попавшиеся на пути конюшни, сараи и загоны. Памятуя о мешке, который давеча доставил его моське ощутимые неприятности, он старался вести себя осмотрительнее: внутрь не заходил, заглядывал исключительно в окна, либо пользовался щелями крыш и заборов, озирая подворья с безопасного расстояния. Запах лошади белой масти он отличил бы из тысячи, но – увы! – ничего похожего его обонятельных рецепторов не касалось. Стало быть, несмотря на все предосторожности, надежда, что миссия увенчается успехом, с каждой минутой неумолимо превращалась в пыль.

«Неужели же я ошибся? – тумкал шуршик крепкую тумку. – Куда бы ты тогда отправилась? – и тут у него ёкнуло: – А ну, как на неё, и в самом деле, напали волки?!»

Не желая долее мозговать о худшем, он решил: пора возвращаться! И то́пы его тут же направились бы к условленному месту встречи с Пэком, если бы в желудке от переживаний не образовывалась звенящая пустота. С орехами было покончено ещё на привале, а путь в родные пенаты, ох, какой не близкий! Можно было бы разжиться провиантом у сельчан, но Тихоня слишком хорошо помнил, к чему приводят перерывы на перекус. Повторять свои же косяки не хотелось. Но он ведь шуршик! А шуршикам авантюризма не занимать!

Решительно махнув лапой, мол – была не была! – он стремительно взобрался на стоящее рядом дерево и окинул селение вездесущим взглядом. Труба одного из домов попыхивала дымком. И рыжий хулиган смекнул: в домике, в печечке, наваривается стопудовенько нечто вкусненькое! Делая вид, что у него такая привычка: прогуливаться вечерами по крышам, Тихоня уверенно прошествовал к заветной трубе, обнял её и с наслаждением принюхался к идущим из чрева запахам. Мясцо, картошечка, подливочка! С высунутого языка сорвалась непрошенная слюнка счастья от предвкушения грядущего чревоугодия. Там, внизу, в пылающей жаром полутьме, запекалось жаркое с приправами аппетитными, листом лавровым и перчиком гишпанским. Конечно, человековская снедь не шла ни в какое сравнение с поварскими изысками Толстины́ Глоба, но, чтобы дотопать до логова без грустных тумак, варево очень даже сгодилось бы!

Вспомнив, сколь безрассудно он позволил себе отвлечься на яички в курятнике, шуршика осенила догадка: ему вполне дозволительно провернуть тоже самое только в обратной последовательности. Вернуть жадинам-говядинам должок, так сказать! Выровнять дугу несправедливости, стручок им в бок! «…Ибо воздастся должное должному!» – пропечатано витиевато в «Кодексе правил». А как можно не согласиться с «Кодексом»?! Никак не можно! Даже если это касаемо иных обстоятельств, применить их к имеющимся, есть не просто долг шуршика, но его призвание!

«Ибо… – хихикнул Тук. – Долг платежом красен!»

Осталось определиться с заманухой, которая должна была быть мощной, непременно внезапной и чрезвычайно панической!

Дикий голубь, описав круг, опустился на крышу видавшего виды сарая, стоящего напротив дома, где, исходя слюной, голодный шуршик строил свои коварные планы. И решение не заставило себя ждать! Сарай был набит соломой, которой лакомилась коровка аляповатого окраса. Животинка помахивала хвостом, отгоняя слепней, и даже не догадывалась, что в сидящем на крыше ушастом зверьке заметался бес противоречия: свести со двора говядинку или ограничиться вкуснятинкой в печечке? Говядина сулила масштабное пиршество, но – потом, жаркое же обещало удовольствие скромное, но – сейчас! Насущное победило! Нужно было только раздобыть огонь!

«Где бы взять-то его?» – озадачился шуршик. Лапа его задумчиво почесала кукузик, ищущий приключений, и наткнулась на припрятанные за поясом пистоли.

«О! – смекнул Тук. – У меня же есть пистоли! А раз есть пистоли, стало быть, в них есть и пули! А коли есть пули, без пороха совать их туда неблагоразумно! А раз в стволах есть порох… то искра, как говорится, с нами! Ежели Пэк, конечно, в спешке не попутал чего! Но это мы сейчас и выясним!»

Воодушевлённый перспективой, рыжий хулиган уверенно прошёлся по крыше, с озорным похихиком скатился по скату и, ловко приземлившись в вонючую грязюку, деловито пересёк двор. Шорохи на крыше привлекли девчушку лет шести с торчащими в разные стороны косичками, которая с любопытством выглянула в окно, но успела заметить лишь тень, скрывшуюся в сарае.

– П-привет, ленивая говядина! – сказал Тук двурогой тёлочке, которая, увидев незнакомое существо, тут же прекратила жевать. – Н-на твоём месте, я бы тут не задерживался, иначе к-кое-кто превратится в шашлычок… к-кое-какой…

– Мум? – не поняла коровка.

Тук сгрёб сено в охапку, выкинул его на двор и шлёпнул красотку по заду:

– Обед н-на улице!

– Мум? – животное неохотно, но покорилось воле странного зверька и покинуло сарайчик, продолжив трапезничать на свежем воздухе.

Девчушка с косичками тем временем вышла на крылечко и, добирая храбрости, ибо любопытство, как правило, выше благоразумия, спустилась во двор и направилась к деревянной пристройке.

– Только от дома далеко не уходи, Мань! – донёсся из приоткрытого окна голос хозяйки.

Хитрец меж тем подошёл к горе сена и, вытряхнув пулю из ствола, сунул оружие внутрь:

– И да возгорится из искры п-пламя! – хихикнул он и нажал курок.

Ожидаемого не последовало. Он вынул пистоль из стожка и озабоченно пробубнил: «Трам-пам-пам…»

– Тгам-пам-пам… – повторил за спиной детский голос.

Шуршик обернулся. В дверях стояло чудо с косичками маленького ростика и улыбалась ему беззубой улыбкой. Пришлось довольно выразительно нахмуриться, ибо, как ни крути, а его застукали! В «Кодексе» общение с человеками запрещалось строго-настрого. И вдруг – на тебе! – шуршик и человек встретились! Надо было как-то выходить из ситуации. Тук догадывался: перед ним дитя, весьма безобидное, довольно мелкое и наверняка несмышлёное, и всё-таки! Он поднапряг память, но не припомнил ни строчки, касаемо отпрысков малолетних, а потому, медленно приблизившись к девчушке, наклонился и сказал:

– Бу!

Обычно это действовало! Во всяком случае, молва шуршиковская свидетельствовала о том, что дети с визгами разбегаются в разные стороны. Однако на этот раз что-то определённо пошло не так. Маленькое чудо протянуло к рыжему зверьку свою крохотную ручонку и погладило прямо по мордасам. Тихоня хотел было возмутиться, да осёкся, внезапно покрывшись очень непростительными мурашками.

– Бевочка, – сказала Маня. – Коёсая…

Тук даже смутился, не зная, как поступить дальше! Пугать не хотелось, сбегать – не солидно, а драться – себя не уважать, и тогда, совершенно размякнув, он спросил:

– Огонь есть?

Глаза девочки схлопнулись в две подозрительные щёлочки. Она сделала назад шаг, другой, потом побежала и скрылась в доме.

«Всё пропало, – подумал горе-поджигатель. – Сейчас начнутся вопли, крики…»

Он извлёк из-за пояса второй пистоль, вытряхнул пулю и на всякий случай вновь сунул ствол в стожок. Шанс был не велик, но не испробовать его – значило сокрушаться после от не свершённого! Однако и в этот раз с искрой не срослось.

«Неужели порох отсырел?!» – нахмурился зверь.

– На! – раздался за его спиной голос Мани.

Тук едва успел увернуться от летящего в него с железной лопатки уголька, который упал, подпалив солому.

– Ну, можно и так! – хмыкнул Тихоня и озабоченно почесал за ухом.

Попрятав пистоли за пояс, он подхватил девочку на лапы, метнулся к дому и, влетев в горницу, закричал:

– Пожар!

– Как пожар?! – всплеснула хозяйка руками.

Домочадцы кинулись к окну. В сарае, и в самом деле, угрожающе разгоралось пламя. Дружно завопив: «Горим!» – люди кинулись во двор, совершенно не обратив внимания на незваного гостя, спрятавшегося за малышкой, которую, похоже, происходящее забавляло не меньше, чем рыжего озорника. Туку же только того и надо было! Поставив забияку на ножки, он подошёл к печи, преспокойно отворил заслонку, подхватил глиняный горшок, в котором булькала аппетитная вкуснятина, и с чувством выполненного долга подмигнув помощнице с косичками, шагнул к окошечку, смотрящему в сторону леса. Топ рыжего воришки аккуратно пнул чуть прикрытые створки, и те приветливо распахнулось. Пьянящий ветер свободы ворвался в горницу, приглашая хулигана на волю. Но тут зверь замялся, словно что-то неведомое схватило его за штанину, и обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на кроху:

– А ты чего не н-на пожаре-то?

– Я зе исё ма-аленькая… – ответила Маня.

– Ну, вырастай тогда, что ли… – и Тихоня благополучно перемахнул подоконник.

Похватав вёдра, чтобы тушить пристройку, домочадцы сновали по двору, оглашая окрестности воплями и криками. К ним на помощь спешили соседи. И только коровка аляповатой наружности дожёвывала соломку, равнодушно взирая на бессмысленную суету сует.

Шуршик готов был совсем исчезнуть за деревьями, но тут за его спиной вновь раздался голосок:

– Бевочка!

Тук обернулся. Маня стояла у окна и махала ему ручкой. Что-то трудно описуемое шевельнулось внутри похитителя горшков со вкуснятиной и, бережно обнимая драгоценный трофей, он вернулся к дому, чтобы, подойдя ближе, прошептать:

– Расти хорошей девочкой и тогда белочки н-никогда тебя н-не обидят…

– Замётано… – улыбнулась Маня.

Шуршик довольно хмыкнул, но, увидев, что малышка потянулась к нему маленькой ладошкой, растерялся во второй раз. Однако решив, что соплеменников поблизости нет и осудить его суровым покачиванием головы некому, осторожно подставил мордаху под детские пальчики. Незнакомое, но очень щемящее чувство вновь накрыло его волной приятных мурашек, отчего любитель жарко́го смутился совершенно и заторопился тут же исчезнуть, причём на этот раз с концами.

* * *

– Марго уехала, – склонившись к уху их величества, прошептал Будраш.

Ольга беспокойно обернулась в их сторону.

– Ну, и славно, – кивнул Владислав с облегчением, взял бокал и поднялся перед тут же притихшими гостями. – Я хотел бы сказать несколько слов о своей жене!

Но ему не суждено было продолжить звучную речь, потому что в следующую секунду, откуда ни возьмись, на лужайку перед дворцом налетел шквальный ветер, поднял пыль, сорвал с юной королевы белоснежную фату и, унося её прочь, заодно перевернул скатерти вместе с угощениями. Небо потемнело, послышался нарастающий гул, и вскоре на гостей обрушилась стена дождя. Прострой люд и великосветский с визгами и криками кинулся под навесы и в палатки. Только Владислав стоял перед Ольгой и, глядя в её пронзительно-красивые глаза цвета морской волны, говорил трогательно:

– Значит, я скажу эти слова тебе. Я очень, очень тебя люблю…

Стоя под проливным дождём средь опрокинутых столов и стульев, король и королева целовались, позабыв о том, что в мире существуют дожди, ураганы, землетрясения и прочие напасти. Они были счастливы и верили, что любовь их будет вечной.

Растроганный увиденным, юный скрипач, спрятавшийся под раскидистым каштаном, заиграл весёлый мотив. Тему скрипки подхватили остальные музыканты. И тогда народ, съёжившийся в укрытиях, вновь высыпал на луг перед королевским дворцом и принялся скакать по лужам, оглашая окрестности криками и смехом.

Канцлер стоял в тени старого дуба и, сложив руки на груди, мрачно наблюдал, как вместе со всеми в хороводе скачут счастливые Анна и Даниил. Он был вторым после Марго, кому в этот вечер было нестерпимо больно.

И чем больше становилось музыки и смеха, тем настойчивее сердце тайного советника наполнялось жаждой мщения. Однако пакостить по мелочи – не солидно, дуэль тоже не обещала безусловной победы, расстраивать отношения путём наветов и сплетен – не соответствовало статусу! Да и, что греха таить, канцлер всё-таки был неплохо воспитан, умом не обделён, а потому разуму его, требовалась месть изощрённая, дабы никто и помыслить не смел, что он приложил к этому руку. Стало быть, играть предстояло в долгую, а в таком деле без помощников не обойтись! В ближнем окружении искать – дело ненадёжное, следовательно, необходим человек со стороны… Только где ж его взять?

Размышляя подобным образом, Будраш вышел к воротам замка, где совсем недавно королева Померании ждала своей участи, и заметил подозрительное: возле лошади белой масти крутился человек. Детали одежды незнакомца выдавали в нём птицу залётную, промышляющую делами отнюдь не богоугодными, и его интерес к запряжённой в телегу лошадке был далеко не праздным. Среди огромного количества выстроившихся вереницей телег, прибывших на торжества, он положил глаз на скотину породистую, явно чистокровных кровей, за которую, при желании, можно было получить более чем приличное вознаграждение.

Канцлер подозвал к себе гвардейца и, знаком показав, чтоб вёл себя тихо, указал на подозрительную личность:

– Видишь его?

– Вижу! – кивнул гвардеец.

– Проследи… Аккуратно! В общение не вступай, в дела не вмешивайся, что бы ни учинил. Превратись в его тень. Потом доложишь, где, что, как и почему… Понял?

– Так точно, ваша честь!

– Ступай…

Гвардеец щёлкнул каблуками и покинул тайного советника.

Незнакомец между тем ловко расстегнул упряжку и, спокойно взяв белокурую лошадку под уздцы, как ни в чём не бывало, пошёл прочь. За ним же отправился и соглядатай. Чем конокрад мог быть полезен, канцлер наверняка не знал, потому решил положиться исключительно на ощущения, которые, возможно, развеет в скорости посланный им гвардеец.

И тут, как это ни странно, чувство, отравлявшее ему жизнь последнее время, внезапно улетучилось. Прислушавшись к тому, что с ним происходит, советник впервые за́ день улыбнулся. На лужайке перед дворцом всё так же гремела музыка, однако, на нервы уже не действовала! Напротив, Будрашу захотелось танцевать! Вернувшись к промокшим гостям, что, шлёпая по лужам, водили хороводы, он буквально ворвался в сомкнутые ряды, и вскоре заплясал с такой доселе невиданной удалью и остервенением, что даже король Владислав, увидев, как его подданный заходится в ритме, с улыбкой развёл руками: молодец-де чертяка, так, мол, и надо, нечего, стоять в стороне, да о делах государственных печься! Иногда просто необходимо дать себе волю, а уж в такой-то день – сам бог велел!

Подобное преображение не осталось не замеченным и Анной. Замерев средь танцующей толпы, она нахмурилась, предчувствуя недоброе. Даниила тоже насторожила перемена, приключившаяся с бывшим соперником. Решив, однако, что не стоит придавать этому никакого сакрального значения, он увлёк барышню в хоровод, и вскоре влюблённые затерялись среди гостей.

Канцлер же топтал лужи, пачкая камзол грязью. Намокшие волосы взлетали, отправляя брызги в разные стороны. И в это самое мгновение, ему было плевать и на Анну, и на Даниила, да и на весь мир, пожалуй. Он растворялся в звуках бешеного танца, пока вскорости не рухнул без сил…

* * *

Чернушка уверенно шла по следу двух шуршиков, пока её не настиг дождь. Спрятавшись под лопухом, она решила переждать непогоду, дабы не выглядеть потом облезшей провинциалкой. Настоящая курочка просто обязана выглядеть безупречно! Ибо что при встрече мог подумать о ней хозяин?! Лопух был крупный, капли глухо разбивались о его шероховатую поверхность, заглушая посторонние звуки. Если б не они, пернатая авантюристка вполне могла бы различить, как неподалёку на раскисшей дороге остановилась карета с гербом Померании, в которой, не сводя глаз друг с друга, пытались найти общий язык шуршик и человек!

Из-за тряски королеве Марго заметно поплохело – езда по ухабам чересчур разбередила её истерзанное последними событиями нутро, и она упросила незваного гостя остановить бешеную скачку. На просьбу расклеившейся барышни шуршик только хитро улыбнулся, и лошади тут же покорно встали! Несмотря на затуманенность сознания, Маргошу данный факт немало впечатлил, обнаружились даже искренние завитки! Королеве захотелось здесь же, прямо на раскисшей от потоков воды дороге поднапрячь мозг и так же силой мысли заставить всё сущее подчиниться её царственной воле. Однако, несмотря на сурово сдвинутые бровки, ничего путного из этой затеи не вышло. Даже тут жизнь оказалась к ней несправедлива! Несмотря на все таланты, она – баба, обыкновенная померанская баба, беспардонно отвергнутая и никому не нужная! От запутанного клубка всех этих треволнений расстроенная женщина мрачно испепеляла взглядом ушастого возницу. Источая искреннюю неприязнь, она в негодовании размахивала пальчиком перед влажной носярой черно-бурого грызуна и бубнила:

– Я, наверное, несколько навеселе, но не настолько, чтобы верить во всякую чушь!

Маленький Бло всеми правдами и неправдами пытался втолковать королевишне, что после случившегося на свадьбе откровенного хамства, ныне им крайне необходимо стать союзниками в исключительно важном предприятии! По всем предсказаниям и знамениям события грядут прескверные и теперь только от их совместных усилий будет зависеть жизнь столь ненавистного ей нынче короля Владислава, а возможно и будущее широкоросского королевства в целом! Маргоша силилась вникнуть в смысл произносимого нахальным зверьком, но получалось это неказисто, мысль угадывалась невнятно, да и вообще мечталось скорее добраться до любимой кроватки, дабы завернуться в одеяло и, нарыдавшись всласть, забыться, наконец, сном, в котором, быть может, восторжествовала бы вселенская справедливость, и счастье супружества не заставило бы себя ждать. Поэтому она ворчала, как обожают ворчать все женщины, невзирая на происхождение и сословную иерархию:

– Убирайся, чудовище! – отмахивалась она от Маленького Бло вялой ладошкой. – Даже если Владислав поступил, как подлец, я всё равно люблю этого негодяя! И делать ему гадости не намерена!

«М-да, – сокрушённо размышлял шуршик, осознавая всю тупиковость ситуации, – разговаривать с королевой сейчас бессмысленно. Придётся обождать…»

Он поднял коготок, останавливая поток негатива в свой адрес, и произнёс крайне деликатно:

– Хорошо! Но это не последняя наша встреча, Марго, вот увидишь…

И зверь, нарочито не спеша покинув карету, тут же исчез, причём исчез категорически не вовремя, ибо их величеству до зарезу захотелось отсыпать вслед интригану ещё пару тройку обидных замечаний, приправив их для солидности веером крепких выражений. Однако высунувшись в окно, она к великому своему разочарованию поняла: мохнатыша и след простыл!

– Ишь, ты! – королевишна в сердцах взмахнула ручкой. – Пророчествами он пугать вздумал! И кого?! Меня – дочь колдуньи! Да плевала я на твои пророчества с высокой колокольни! Вот тьфу на них! Вот прям… Тьфу, и растереть! Так я тебе и поверила, мерзкая чёрная белка! Прям бегу, спотыкаюсь и верю!

Тут королева замолчала и угрюмо насупилась. Чувство нешуточного беспокойства достучалось до расхристанного сознания: кто же теперь будет править лошадьми? Открыв дверцу, ведьмочка вконец раскисла: на козлах никого не было! Шуршика же она прогнала лично! Ну, не дура ли?!

– Ёлки-метёлки! – простонала бедняжка. – Ну, что за день за такой! Что ж мне не везёт-то так?!

Она вновь дала волю чувствам, однако, поревев с минуту, пришла к заключению: слезами горю не поможешь! Потому, собрав остатки воли в кулак, несчастная решительно вышла под дождь и неуклюже вскарабкалась на ко́злы.

– Господи, как же это делается? – задумчиво почесав подбородок, пробормотала королева Померании, беря поводья в руки и глядя на лошадиные крупы с нескрываемым скепсисом.

Дождь поливал вовсю, превращая причёску наездницы в нечто невообразимое. Марго попробовала присвистнуть, как делал обычно кучер, и только руками развела:

– Это фиаско, сестра!

Тогда неумело, но, как водится, со всей дури, она щёлкнула хлыстом, отчего вороная четвёрка пронзительно заржала, сорвалась с места и стремительно понеслась по лесной дороге к родным пенатам. Королевишна даже взвизгнула от неожиданности, но только крепче вцепилась в поводья, дабы не улететь в канаву, и вскорости лицо её обрело счастливое выражение залихватского наездника. Хмель в голове, ливень и бешеная скачка на некоторое время затмили боль и горечь потери, но – увы! – только на некоторое время…

Удобно устроившись на суку мокрого дуба, Маленький Бло проводил карету задумчивым взглядом и глубоко вздохнул. Запах чего-то очень знакомого иголочкой кольнул мозг, и зверь принюхался.

Потоки дождя убаюкивали Чернушку. Она даже подумывала вздремнуть, пока не распогодится, дабы опосля продолжить тернистый путь, но тут лист лопуха приподнялся, и перед нею нарисовалась такая знакомая, и такая неприятная морда шуршика, с которым давеча ей пришлось столкнуться в библиотеке нос к носу, отчего бедолага едва не снесла яичко, ибо перепугалась не на шутку. Теперь же история повторялась!

– А что это мы тут делаем? – поинтересовалась ушастая моська.

Если б несушка умела изъясняться, то высказала бы зверюге всё, чем пылала её отважная душа, однако чувство, что тогда она может не совладать с собой и всё-таки разродиться внезапным яичком, заставила прикрыть клюв на замок и беспокойно оглянуться. Бежать не имело смысла – она была б настигнута в два счёта! Оставалось надеяться на снисходительность соплеменника хозяина, да, пожалуй, на собственную харизму. Она ведь курочка обаятельная!

Шуршик между тем выпрямился и призадумался. Он был убеждённым сторонником теории: всё, что происходит в этой жизни – не случайно! И то, что птичка сейчас не в замке Большого Бло – тоже неспроста!

– Ну-ка, признавайся, в какую авантюру ввязался твой обожаемый книгочей? – нахмурился он, угрожающе наклонив морду к аппетитно пахнущей тушке.

– Ко-ок… – ответила Чернушка, всё-таки снесла яичко и, смутившись, втянула голову в перья.

– Вовремя! – довольно рявкнул Бло, подхватил трофей и тут же употребил его в пищу.

Проведя без еды целый день, черно-бурого вполне можно было понять. Но Чернушка не оценила очевидного изуверства. Недовольно покосившись на обжору, она приняла окончательное решение: профсоюзу работниц яйценосного производства быть!