Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

– Назову-ка я её… – бормотал Крошка Пэк, оставляя за спиной ступеньку за ступенькой. – Её же надо как-то назвать… У всякого живого существа должно быть имя… Короткое или длинное, но должно быть непременно… Лучше, конечно, короткое… Шустрое какое-нибудь… Например, «Ух»…

То́пы шуршика остановились на ступеньке, и он озабоченно почесал за ухом.

– Но, если я захочу позвать её и крикну, к примеру: «Ух, ко мне!» – пожалуй, она не поймёт меня… – и рыжий фантазёр возобновил свой путь, шествуя от спальной комнаты прямиком во двор замка.

За те пару дней, сколько они были знакомы, лошадке белой масти пора было уже попривыкнуть к нему, а значит, минутка, когда она позволит устроиться верхом, выехать в чисто поле и отдаться во власть скорости и ветра, неумолимо приближалась. Во всяком случае, так представлялось в мечтах самому маленькому из самых маленьких. Одно не давало покоя: он никак не мог придумать красавице имя! В его представлении, оно должно было быть звучное, по-шуршиковски хлёсткое и непременно эффектное…

– Мало ли «Ух» какая лошадь окажется рядом! – рассуждал зверь. – Тогда может быть… Пупс? – и Крошка весело захихикал: – Пупс, ко мне! Вперёд, Пупс! Нет, «Пупс» тоже ни в какие ворота не лезет…

Фантазёр ступил на брусчатку двора и зажмурился от яркого света. Когда же глаза пообвыкли, он разглядел Тихоню, который стоял перед наспех сколоченным загоном для любимой коняшки, и вид его был чрезвычайно озабочен.

– Я могу ошибаться, – заметил Тук глубокомысленно, – но мне кажется, вчера тут стояла славная лошадка, белая, как январский снег.

Пэк остановился рядом и понял, друг дело говорит: его четырёхкопытной, высокоскоростной животинки, мощностью в одну лошадиную силушку, простыл и след! И тогда на мордочку рыжика стало наползать всё отчаяние этого мира.

– Как так? – растерянно пробормотал он. – Я же к ней всей душой. А она… Зачем она так со мной?

– М-да… – вздохнул истребитель разбойников, делая вид, что к случившемуся не имеет никакого отношения. Для пущей убедительности, а проще говоря, заводя рака за камень, он положил лапу на плечо товарища и изрёк мудрость: – Есть время встречать судьбу, и есть время расставаться…

– Тук, – тихо сказал Пэк.

– Да? – в тон отозвался любитель сентенций.

– Заткнись…

– Хорошо…

– Мне сейчас не до философских изречений! Она вырвала мне сердце!

– У тебя его нет…

– Сейчас не об этом.

– Ты прав…

– Что мне теперь делать? Из моей жизни ушёл смысл… – Крошка медленно отворил воротики и вошёл в загон.

– Смысл твоей жизни в охоте на человеческие сердца… – аккуратно напомнил Тихоня.

И рыжий собрат убил его глубиной мысли, высказанной без всякого пафоса:

– Охота на сердца – дело моей жизни, а смысл был в ней… в её красоте и скорости, которую я так и не познал…

На соломке лежала не убранная с вечера кучка, но сейчас шуршик смотрел на неё, как на горсть золота, только радости не ощущалось. И Туку отчего-то стало неловко, а внутри сделалось зябко. В случившемся была и его вина! Дело, содеянное им минувшей ночью, было, несомненно, важное, но кто ж знал, что лошадка не отыщет путь к дому!

Вслед за Крошкой Тихоня вошёл в загон и, встав с товарищем плечом к плечу, стал разглядывать предмет его печальных дум. Если не сильно анализировать причину, то выглядела скверно пахнущая горочка, и в самом деле, пределом совершенства.

– Так, может, отыщем её? – нарушил он трагическую паузу.

– Но ка-ак? – простонал Пэк, готовый вот-вот разрыдаться. – Она ус-ка-ка-ла!

– Но она же как-то оказалась здесь…

– Мы её свистнули… – Крошка шмыгнул носом и призадумался: в словах Тихони замаячил лучик надежды.

– А где свистнули? Это помогло бы взять след…

Самый маленький из самых маленьких повернул тумку и мокрыми, но полными надежды глазёнками взглянул на друга.

– Да-да… – закивал он. – Это случилось на границе с чекменскими урочищами, недалеко от пойменных лугов герцога Хмельницкого.

– Как всегда, взяли вино и пиво?

– Разумеется!

Зверёк во все глаза таращился на рыжего отшельника и удивлению его не было предела. Обычно друг вел затворнический образ жизни: ночами торчал в читальной зале, на охоту уходил в гордом одиночестве, когда спал – вообще не ведомо! Он просто был членом стаи, но исключительно обособленно. Теперь же эта поразительная прозорливость и желание протянуть лапу помощи!

– Тс-ссс! – Тук приложил коготь ко рту и осведомился: – Этикетки на бутылках были?

– Угу… – кивнул Пэк.

– Взглянем?

– Угу… – согласился шуршик.

И соплеменники спустились в подвал. Там Крошка отыскал соответствующую полку с бутылками, на которых красовались симпомпотные нашлёпочки. Тут Тихоня улыбнулся и взглянул на товарища крайне озорно:

– Может, поохотимся?

И если бы уши прежде расстроенного, а ныне преисполненного надеждой друга могли бы вспыхнуть гордым пламенем, они бы непременно полыхнули, озарив древний погреб, хитрые рыжие морды и вековые стеллажи победным сиянием. Но уши шуршика, всего лишь уши шуршика, потому Пэк, воспряв носом, заявил со всей суровостью и отвагой:

– Да, Тук. Давай, сделаем это!

В спальной комнате сопел Неве́ра Лум. Ему во сне являлись сонеты, которые он намеревался перенести потом на пергамент, и сонеты эти были гениальны, пророча ему славу и почёт соплеменников. Рядом похрапывал Толстина́ Глоб, коему приходили на ум фантастические рецепты, обещавшие пир духа и праздник плоти, он был счастлив предвкушением и иногда в несознанке портил воздух. Чуть поодаль, втянув голову в перья, почивала Чернушка, уставшая нести бремя охранника сна трёх головорезов. Что снилось ей? Пожалуй, гордой птице мечталось о том, что однажды она вернётся в курятник и одному петуху вырвет хвост за беспринципность поведения и неразборчивость в отношениях с противоположным полом. А ещё она подумывала взять под крыло остальных пеструшек и организовать «Союз независимых несушек». О таких штуках ей рассказывал новый хозяин, когда читал книги о далёких странах, полных необычных существ и странных обычаев. Сама идея показалась ей весьма перспективной.

Одновременно со всей этой милой безмятежностью два шуршика – Крошка Пэк и Тихий Тук, вооружившись пистолями, шпагами и перчатками, покидали логово Большого Бло, преисполненные исключительной решимостью. Дабы повышенная волосатость и размах уха не слишком привлекали любопытные взгляды, товарищи прикрыли макушки длиннополыми шляпами и и́здали очень походили на воинов, несколько приземистых, но довольно-таки шустрых. Их путь лежал в сторону селения «Кривые столбы». Именно на него указывали этикетки похищенных трофеев. И когда ворота за путниками захлопнулись, Чернушка в спальной комнате встрепенулась, почувствовав смутное беспокойство. Она взглянула туда, где прежде сопело три тела, и поняла: одно отсутствует, да и хозяина поблизости не наблюдается…

«За этими рыжими бродягами нужен глаз да глаз, – подумала несушка и покосилась на закрытую дверь. – Обязательно во что-нибудь да вляпаются!»

Тут свежий ветерок приоткрыл створку окна, и пернатая хулиганка приободрилась: пусть к желанной свободе был открыт!

Окно располагалось высоко, и будь на её месте человек, он ни по чём бы не отважился на то, на что сподобилась дерзкая бестия! Раскинув крылья, она отправила себя в подобие полёта, довольно грузно шлёпнулась на покатую крышу, но при этом, ловко семеня стройными лапками, грациозно пробежалась вдоль водяного слива, пущенной стрелой спикировала на крепостную стену, откуда по водостоку колобком скатилась вниз. Оказавшись, наконец, у подножия каменной цитадели, преследовательница тряхнула гребешком и победно кудахтнула, возвращая головушке ориентацию в пространстве. Петляя неуверенной змейкой, она пересекла мост над бездонным рвом, полным воды и лучепёрых окуньков семейства плотоядных, что, выскакивая из воды, хищно клацали ей вслед острыми, как бритва, зубами. Двух из косяка Чернушка немедленно призвала к ответу – одному досталось клювом прямёхонько в глаз, другой рыбёх был растерзан в мгновение ока, составив, таким образом, сытный завтрак, после чего, издав довольный и полный отчаянной бесшабашности, всепобеждающий «квок!», курочка устремилась по дорожке, ещё помнящей запах истребителей разбойников, вдаль навстречу новым приключениям…

глава 5

Поварята торопливо накрывали столы, тянущиеся по всему королевскому двору длинными рядами. Белоснежные скатерти заставлялись жареными утками, поросятами и прочей снедью, а в главные ворота одна за другой нескончаемой вереницей шли телеги с бочками пива, вина и даже посуды из городских трактиров, ибо королевские подвалы были опустошены к утру. Было бы разумнее поинтересоваться, почему торжества устраивались под открытым небом, а не в приёмной зале дворца, и я отвечу: всему виной наплыв гостей, обещавший быть столь угрожающим, что в пору было бы схватиться за голову от ужаса и размаха предстоящего празднества. Королевские повара облачились в передники задолго до рассвета, чтобы успеть приготовить блюда к полудню, когда часы на главной городской площади пробьют двенадцать, а из церкви появится счастливая королевская чета в сопровождении ликующей свиты. Главный повар надел свой самый высокий поварской колпак, хотел даже пузо подтянуть, дабы выглядеть попредставительней, но вскоре сдался, справедливо заключив, что хорошего повара как раз-таки характеризуют его формы.

Именно так, Владислав – король, краса и гордость Широкороссии – венчался на будущей королеве Ольге. Событие более чем грандиозное, ибо их величество, подобно прадеду, выбрали в супруги девушку из простого сословия, что вызывало недоумение одних и необыкновенную гордость других. Соседние короли, царьки и князья, испокон веков считавшие семейку Владислава чокнутой, тяжеловесно качали головами: таки да, они были правы, король Владислав – псих! Но Владислав не обращал внимания на досужие разговоры. Он был счастлив! А что тут поделаешь? Каков был прадед нынешнего короля, таким оказался и правнук. Кровь – есть кровь!

Чем ближе становился полдень, тем всё более сгущалась толпа перед главными воротами королевского за́мка. Кареты знатных особ одна за другой прорезали бреши в человеческом море, чтобы исчезнуть за коваными решётками и успеть припарковаться на специально отведённых для этого местах. По лужайке расхаживали дамы с зонтиками и в некотором брезгливом возмущении спрашивали своих кавалеров: ах, неужели же король Владислав, и в самом деле, позволит простому люду присутствовать на свадьбе? Кавалеры же выразительно разводили руками, мол, если уж он женился на простушке, с него станется и всенародные гуляния устроить. Как же они были недалеки от истины!

– Венчается раб божий Владислав на рабе божьей Ольге! – гудел отец Василий – митрополит Широкороссии – величественно и низко. – Согласен ли раб божий, Владислав, взять в жёны рабу божью Ольгу в законные супруги и жить с ней долго и счастливо, пока смерть не разлучит вас?

Владислав взглянул на Ольгу и сказал своё однозначное: «Да».

– Согласна ли раба божья, Ольга, взять в мужья раба божьего Владислава и хранить ему верность в горе и в радости?

Взглянув на Владислава, своими пронзительно-красивыми глазами, Ольга ответствовала: «Да». И тогда митрополит возвестил громогласно:

– Господи Боже наш, славою и честию венчай я!

Ударил соборный колокол, ему ответили колокола на главной площади, и толпа перед собором святых Петра и Павла взорвалась ликованием. В небо взметнулись шапки, а пушки на городских стенах грянули залп.

Король Широкороссии и его супруга появились перед счастливыми подданными, сияющие, подобно майскому солнцу, выглянувшему из-за туч. На них сверху посыпались лепестки роз, а бродячие музыканты заиграли весёлые мелодии в контрапункт торжественному звону колоколов. Величественно проплыв по коридору, образованному восторженными горожанами, супружеская чета скрылась в белоснежной карете, возница в парадной ливрее чрезвычайно грациозно хлестнул поводьями, и тогда гудяще-ликующее человеческое море хлынуло к главным воротам замка и накрытым столам. Только ветерок задержался, забавляясь лепестками, густо устлавшими церковную паперть, да шустрые птички с довольным чириканьем расклёвывали и растаскивали рассыпанное в изобилии зерно.

* * *

Тайный советник стоял в стороне и задумчиво взирал на счастливое брожение масс. Простой люд резко контрастировал над чопорностью некоторых графов и князей, но это только раззадоривало Владислава и его очаровательную жену. Скабрёзный анекдот простолюдина повергал в смятение какую-нибудь особенно утончённую особу и, желая скрыть смущение, она закрывала лицо кружевным платочком. Другая же вальяжная красавица хохотала так заливисто, что, в свою очередь, вгоняла в ступор самого рассказывающего. Одним словом, наблюдалось невообразимое смешение сословий, этикетов, нравов и так далее, и тому подобное. Думал ли Будраш о недавнем визите шуршика? Скорее всего, нет. До того ли, когда душу твою медленно распиливают надвое! Потому вид его был рассеян, словно кто-то разом выдавил из него жизнь. Но тут, как водится, глаз зацепился за знакомый силуэт. Анна! Глубоко декольтированное розовое платье фрейлины делало своё чёрное дело. Ревность бросилась советнику в лицо, резко очертив сжатые скулы, а грудь обожгло пожаром.

Девушка торопилась в сторону поварской палатки. И канцлер, подчиняясь неведомому магниту, устремился следом, однако, то и дело спотыкаясь о попадающихся на пути людей, вскоре потерял красавицу из виду и остановился, растерянно оглядывая поле перед королевским дворцом.

«А, может, они уединились в палатке?» – предположил он и, резко распахнув полог, заглянул внутрь, но не нашёл там ни фрейлины королевы, ни счастливого соперника. Поварята спешно готовили угощения, повар Степан раздавал указания, влюблённой же парочки – увы! – не наблюдалось! И Будраш непременно отправился бы на поиски беглянки, ибо, когда обуреваем страстями, оставлять без присмотра избранницу сердца не хочется ни при каких обстоятельствах, даже если обстоятельства государственные, однако нечто странное заставило ревнивца нешуточно насторожиться: мир вокруг словно бы разом окунули в пугающее безмолвие… Поварята всё так же сновали за столами, производя очевидный шум, крышки кастрюль открывались и закрывались, сковородки шипели, котлы бурлили, губы произносили слова, музыканты извлекали из инструментов звуки, гости смеялись и аплодировали… но всё это таяло, не достигая слуха тайного советника. И капелька пота скатилась по позвоночнику не последнего человека в государстве… А ну, как он, и в самом деле, оглох?! Однако в следующее мгновение голос вкрадчивый и настойчивый прошептал, упав в самую сердцевину мозга тайного советника:

«Останови Марго…»

Канцлер оглянулся. Рядом – никого постороннего! На эхо тоже не походило. Пёстрая людская масса суетилась, как прежде, смеялась в голос и, скорее всего, кричала: «Горько!» – хотя об этом приходилось только догадываться.

«Не дай померанской ведьме расстроить свадьбу короля…» – снова прошептало нечто, растягивая слова в шепчущее шипение.

«Шуршик?» – дрогнул Будраш и обернулся, посмотрев окрест.

Но – нет! – ни ночного гостя, ни каких-либо иных существ не наблюдалось. Он отмахнулся от наваждения и, чтобы восстановить слух, стал открывать рот, подобно рыбе, выброшенной на берег. Однако усилия были тщетны.

«Останови её…» – настойчиво повторил невидимый шептун.

Сердце забилось часто-часто. Наваждение не отпускало! Отойдя от поварской палатки, он почувствовал, как ноги одномоментно стали ватными, готовые подкоситься, лишив его последней опоры. Опершись рукой о ствол дерева, канцлер попробовал ослабить воротник. Кто-то из подданных, коснувшись плеча, что-то спросил, но Будраш не услышал сердобольного гостя, хотя и догадался: интересуются его самочувствием.

– Всё хорошо, – сердито рявкнул тайный советник.

Вероятно, слова прозвучали излишне грубо и несоразмерно происходящему, потому что спросивший даже растерялся:

– Может позвать лекаря?

– Не надо! – канцлер резко развернул подданного и довольно грубо пихнул в спину, дабы тот шёл своею дорогой и не совал нос, куда не следует.

И расстроенному гражданину ничего не оставалось, как уйти, изредка оборачиваясь в полном недоумении, чем он заслужил гнев столь уважаемой в королевстве особы? Будраш же в бессилии опустился к подножию дерева, не понимая, как ему быть дальше…

«Она уже у ворот… – настаивал голос. – Останови её!»

С этими словами наваждение пропало, и звуки окружающего мира вновь ворвались в жизнь тайного советника, принеся тому несказанное облегчение.

* * *

Карета незваной гостьи грохотала по опустевшим улицам столицы, с неотвратимостью снежной лавины приближаясь к королевскому дворцу. Марго нервно теребила в руках веер, стараясь вернуть себе независимость, но ощущение, что тётушка права, и она ведёт себя, как распоследняя дура, множилось с каждой саженью, исчезающей под неумолимым бегом лошадей. Наконец, кучер натянул поводья и четвёрка вороных, заржав, стала у распахнутых ворот. Ревнивица отодвинула занавеску и выглянула. К карете приближался офицер. Гвардеец, стремительно обогнувший его, открыл дверцу. Королева Померании или «померанская ведьма», как за глаза величали её жители столицы, протянула руку, и лейтенант королевской гвардии, отдав честь, помог ей выбраться наружу, однако тут же осведомился, вытянувшись во фрунт:

– Прошу прощения, вы приглашены?

Марго изумлённо взглянула на него:

– Разве вы не узнаёте меня, офицер?

– Узнаю, ваше величество. Однако, у меня приказ: впускать только по приглашениям. Если у вас нет приглашения, значит, вы – лицо неожиданное. Учитывая сложившиеся обстоятельства, могут возникнуть недоразумения. Потому без приглашения – никак нельзя, тем более – приказ.

Незваная гостья нахмурилась, но постаралась взять себя в руки:

– У меня нет приглашения, но держать королеву на дороге, как минимум, невежливо! Будьте любезны, доложите обо мне королю!

– Прошу прощения! – чеканно козырнув, офицер развернулся и заторопился к воротам.

Гостье же ничего не оставалось, как с нескрываемым негодованием прохаживаться возле кареты. Мимо неё во дворец текла пестрая, разношёрстая толпа, размахивающая разноцветными приглашениями, и только она одна вынуждена была чувствовать себя скверно и улыбаться, отвечая на кивки и поздравления с праздником.

* * *

А между тем, пока Марго ждала у ворот королевского дворца своей участи, испытывая чудовищные стыд и унижение, два воинственно настроенных шуршика достигли селения «Кривые столбы», где, спрятавшись в ковыль, безмятежно волнуемый ветром, совершали последние приготовления по вызволению из заточения лошадки белой масти с именем которой, Крошка Пэк пока так и не определился.

– И всё-таки, твоя уверенность, что она находится именно там, меня очень смущает… – стискивая кусаками орех, в очередной раз усомнился самый маленький из самых маленьких.

– Она там или есть, или нет, – с очень значительным видом ответствовал Тук.

– Ох, уже эти мне твои прописные истины! – Крошка расколол скорлупу и с наслаждением зачавкал аппетитной сердцевиной.

Всю дорогу он доставал Тихоню расспросами: а ну как лошадки не окажется в селении? А почему она вообще должна там быть? А вдруг её волки загрызли? А что, если разбойники изловили бедняжку и, чего доброго, съели, оставив рожки да ножки? В какой-то момент Тук даже пожалел, что вызвался помочь бедолаге в поисках парнокопытной беглянки, если бы не чувство вины и воспитание, которые не позволяли оставить товарища один на один с переживаниями. Наконец, причитания ушастого собрата порядком утомили любителя древней словесности и, чтобы отвлечь того от бессмысленного словоблудия, он стал сыпать наставлениями: как следует вести себя в человековском поселении, обитатели которого, опасаясь набегов их же соплеменников, нашпиговали жильё всяческими хитроумными ловушками, более того, преуспели в этом немилосердно! Но, если поначалу Пэк проявлял интерес к россказням друга, то вскоре ему наскучило бояться беспричинно…

«Ибо, – здраво заключил он, – что ему сделается, он же шуршик! А шуршики, как известно, живут вечно!»

С последним заявлением было сложно поспорить. Единственное, о чём не подумал крошка, так это о том, что один неверный шаг – и миссия будет провалена, а он навсегда лишится дорогой сердцу белоснежной красотки!

«Впрочем, – справедливо размышлял почитатель книжных тайн, – попадётся в ловушку, может, хоть о чём-то призадумается… Вот только спасай его потом!»

И в этом он был, безусловно, прав! Ибо в «Кодексе правил» писано: «Опыт – вещь непреложная! Токмо ценой собственных чресел, шуршик во тьме живущий, познает истинную ценность жития, обретя в терзаниях прозрение и глубинность мысли!»

Пэк слушал наставления друга вполуха, кивал, в паузах предаваясь мечтам о скорой встрече с белоснежной подругой, и с лёгкой нервинкой уничтожал запасы орехов, коими друзья в изобилии набили карманы, зная, что путь предстоит не близкий, а силы, ох, как понадобятся! Крошка Пэк – шуршик, и как всякий шуршик, он не хотел соизмерять возможности и реальности, полагаясь исключительно на собственную харизму и дерзость.

И вот они лежали в ковыле, перед ними расстилалось селение, и упрямо надвигалась минутка, когда с сомнениями придётся покончить и ввязаться, как говорится, в крепкую заварушку.

Когда запасы орехов перекочевали в желудки, а конечности вернули былую лёгкость, шуршики аккуратно высунули носы из густых зарослей. Какого-либо движения или иных признаков жизни не наблюдалось. Более того, селение показалось налётчикам вымершим! Заходи, как говорится, и бери что хочешь! Это настораживало Тука, однако в Пэке рождало безрассудную наглость. Любитель коняшек жаждал немедленных и решительных действий, в то время как поклонник древних писаний грыз мысль над тем, что всё это может быть очень даже неспроста! Дабы ускорить поиски, было принято мудрое решение разделиться: Крошка прочешет правую сторону селения, а Тихоня – левую. И верхушка ковыля заволновалась, указывая на то, что охотники расползлись в разные стороны…

И пока ушастые головорезы входят в селение, полные надежд отыскать четырёхкопытную потеряшку, я немного вернусь назад, к тому моменту, когда Тихий Тук и лошадка белой масти расстались близ дремучих лесов неизведанных территорий.