Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

По глубокому снегу отряд охотников на мелкого грызуна не так чтобы очень скоро, но всё-таки добрался до лесной избушки, где Лялю встретил изрядно заскучавший Печенька. Кроха несказанно обрадовалась гривастому товарищу, а сам конь в ответ на объятия девочки довольно пофыркивал, бодая маленькую разбойницу огромной головой.

– Это Печенька! – радостно объявила красная шапочка сотоварищам, вошедшим в избушку чуть позже.

Завидев шуршиков, коняга вздрогнул, а уж когда Большой Бло загородил своей чёрной громадой дверной проём, и вовсе задрожал, попятившись. Пришлось Ляле и Маринке успокаивать животинку, пока рыжики, следуя за батюшкой, высматривали следы присутствия маленьких любителей сыра. Но – увы! – ни мышей, ни даже верного друга – Викентия сыскать не удалось.

– Вероятно отправился за лучшей долей, – вздохнул Мефодий с нескрываемой горечью. – Что ж, бог ему в помощь! – однако в глубине души старик рад был за товарища. Исчезновение его снимало с души монаха потенциальный грех предательства, ведь не поймай они любую другую мышь, маленьким приятелем пришлось бы непременно пожертвовать.

– Значит, план наш терпит фиаско? – проурчал вожак стаи из самого тёмного и самого дальнего угла сеней и вспыхнувшие во мраке глаза зверя замерцали красноватыми угольками исключительно недобро. От его слов присутствующих невольно обдало холодком. Все давно подметили эту особенность Большого Бло – находить укромные закутки и тут же ловко сливаться с ними, становясь в мгновение ока невидимым. Только внезапно загорающиеся, словно бы из самой преисподней, кошачьи зрачки напоминали о его присутствии, причём в самые неподходящие моменты.

– Почему же фиаско, – поспешил успокоить Мефодий. – Надежда, как у нас говорят, умирает последней. Мыши могли покинуть избу, не найдя для себя ничего вкусненького, но это не значит, что вкусненького нет вовсе!

И, действительно, вскоре монах вернулся с приманкой.

– Думаю, пшеничка их очень даже обрадует! – он вскрыл основательно закупоренный горшок и, сунув в него руку, вынул внушительную горсть зерна.

Тогда шуршики принялись расставлять по избушке сооружённые Мефодием западни, с жадностью внимая каждому слову такого продвинутого в делах охоты на мелкую дичь монаха. Когда с приготовлениями было покончено, трудяги отправились чаёвничать, благо в пристанище отшельника пахучих и чрезвычайно полезных травок обнаружилось с избытком, да и тра́пезой, пусть и скромной, бог в ту ночь разношёрстую банду не обидел.

Звери притронулись к еде с превеликой осторожностью, памятуя, с какой скоростью она кисла и тухла в их лапах. Однако заметив, что проклятие улетучилось, вздохнули с обегчением. На этот раз ломтики вяленого мяса, стремительно пропадая в жующих с наслаждением пастях, опьяняли изголодавшиеся тумки, что означало главное: страшное позади, жизнь налаживается и совсем скоро всё выйдёт на извилистую, но привычную тропу их бытия! И пусть не все насытились до отвала, так как размеры большинства сидящих за столом уступали очевидной скромности позднего ужина, за горячим и вкусно пахнущим чаем, гостей разморило окончательно. Да и могло ли быть иначе, когда позади оставлено столько сил и растрачено столько нервов! Шуршики посматривали друг на друга совершенно опустошённо, даже Большой Бло, уже не казался настолько суровым, как в последние дни с момента их похода за сердцем врага. Он словно бы сдулся, уложив морду на свёрнутые в замок огромные лапы. Взгляд его был печален, далёк от всего сущего и устремлён в какие-то бесконечно глубинные закрома памяти, где затерялось что-то очень важное и обнаруживать себя не желающее.

Лялю, желудочек которой, не в пример остальным, наполнился до отвала, так как девочкой она была маленькой, а в потребностях скромной, довольно скоро сморил сон. Маринка отнесла её на печку, что к тому времени наполнила избушку теплом и уютом обжитого дома. После шуршики и люди пустились в пространные разговоры о днях минувших, причём и те, и другие узнали друг о друге много занимательного, пока не выяснилось, что в целом оба народа не так уж и отличаются, ну разве что традиции, хотя у всех они, конечно же, свои и любые споры тут бессмысленны. С последним согласились единодушно, и была испита ещё не одна чашка наваристого чая, пока, наконец, граница меж воинственными противоположностями не пала окончательно, и с её падением на участников дискуссии не навалилась сладкая дрёма…

Мефодию и Маринке снились сны мирного прошлого, Лялю, по-видимому, снова навестили кошмары, так как бровки её то хмурились, то разглаживались, а вот шуршикам одномоментно привиделось странное и весьма загадочное явление о неведомом мире, где по небосводу плыли гигантские планеты, и где такие же, как они, только разноцветные собратья, распахнув глаза и уши, с любопытством внимали рассказу молодого человека, что увлечённо повествовал о родине, пожилой женщине, сидящей рядышком с ним на траве и маленьком шуршике, поразительно похожем на их погибшего товарища, звали которого Крошкой Пэком. И спящие во сне невольно навостряли ушки, ибо рассказывалось занимательно, в воображении рисовалось всё живенько-преживенько, да и в целом, невзирая на все страсти, что разыгрывал перед зрителями юноша, им было тепло и очень покойно.

Между тем Печенька в сенях вздрогнул от того, что одна из ловушек характерно щёлкнула, и довольно гулко топнул копытом, отчего Мефодий встрепенулся, заподозрив неладное. Тихой поступью, дабы никого не разбудить, он вышел в сени и прислушался. Опасностей не наблюдалось, разве что в одном из тёмных углов послышался шорох. Сделав пару шагов на звук, Монах застыл, вперев руки в боки. Из ловушки на него вопросительно взирали две бусинки, принадлежащие старому другу – Викентию…

– Ты-то как здесь оказался?! – возмутился Мефодий и расстроенно поджал губы.

В остальных клетках наблюдалась полная безмятежность, отчего отшельнику пришлось крепко призадуматься. Как бы ни хотелось спасти их высочество, жертвовать одной жизнью ради другой представлялось поступком наиподлейшим! С трудом справляясь с бурей противоречивых чувств, он аккуратно приоткрыл ловушку и, подхватив приятеля, тут же вышел с ним на мороз, где и выпустил невезучего мыша́ на волю, сопроводив жест горьким вздохом:

– Прости, дружище… но, если ты останешься со мной, это может плохо для тебя кончиться… Потому беги и не оглядывайся.

То ли мышонок, и в самом деле, понимал речь человеческую, то ли просто так звёзды сошлось, однако Викентий немедленно зарылся в снег – только его и видели! Мефодий же, вернувшись в горницу, прилёг на своё излюбленное место, справедливо заключив, что день грядущий непременно расставит всё по своим местам, а там уж, как говорится, будь что будет! Он даже закрыл глаза, надеясь, что сон избавит от навалившихся угрызений совести, но последний всё не шёл, совесть же показывала чудеса проворства, выгрызая сердце, лёгкие и печёнку, отравляя бренное существо монаха чувством ядовитого предательства.

глава 33

– Опоздали, – тяжело вздохнула Марго, проводив королевскую чету в потаённую комнату, где на кровати, накрытая невесомой тканью, покоилась возлюбленная Ярослава. – Я сделала всё, что было в моих силах, но, по-видимому, её время истекло раньше…

Ольга с немой мольбой взглянула на Маленького Бло, но шуршик лишь обречённо развёл лапами:

– Если бы не стрела гвирдума… – пробухтел он, опустив уши. – Её я никак не мог предвидеть.

– Если не мог, зачем брался?! – померанская ведьма недовольно надула свои прелестные губки, хотя в глубине души терзалась не меньше от того, что в своё время не сладила с собственным гневом и пошла на поводу у треклятой ревности.

Но жена Владислава тут же примиряюще сжала её запястье.

– Искать виновных в такой час, всё равно что рыть колодец в пустыне. Пустая затея… – и не без труда сдерживая подступившие слёзы, добавила, с горечью взглянув на мужа: – Ярик очень расстроится.

Тогда король Широкороссии присел на край кровати и, положив руку на сложенные вместе пальчики Иринки, кашлянул, с трудом подбирая слова, ибо унять бурю противоречивых чувств, нахлынувших на него одномоментно, не было никакой возможности:

– Прости, – заговорил он, наконец, – это я причина того, что ты лежишь здесь, а я ничего не могу поделать. Как же я виноват перед тобою, девочка моя…

* * *

Шуршики во все глаза взирали на Ярика, с чувством рассказывающего о своих приключениях. На их разноцветных мордочках отражалась вся буря эмоций, какая только возможна у живых, не искушённых проблемами существ, от испуга до яростного неприятия, от искреннего разочарования до бурного одобрения, вздохи то тяжёлые, то лёгкие, охи и ахи то неожиданные, то вполне закономерные, проносились над ковылём и терялись в притихшей действительности, вслушивающейся в рассказ шестнадцатилетнего мальчишки.

– И тогда разъярённый зверь сорвался с места, готовый растерзать меня здесь и сейчас…

– О-ооо! – хором отозвались шуршики и, прижавшись друг к другу, завибрировали мелкой дрожью.

– Заливаешь? – шёпотом поинтересовалась Иринка.

– Почему? – растерялся королевич. – Говорю чистую правду…

– Хорошо, продолжай, – улыбнулась в ней всё ещё озорная девчонка. – Это я так, подзадориваю… Что было дальше?

– Что было дальше?! – срывающимся от волнения голосом, в тон крикнул довольно крупный шуршик, неведомого прежде бирюзового окраса, что на целую голову возвышался над шерстяным полем любопытных глаз. Остальные соплеменники тут же обернулись, шикнув на него, чтоб не мешал.

– А я что, я – ничего… – тут же оправдался ушастый увалень. – Интересно же, что дальше-то было-то…

– И тогда… – возобновил, было, юный королевич своё выступление, но осёкся.

В наступившей тишине, высо́ко, где-то среди ветвей деревьев и пульсирующих сердец будущих планет донёсся голос, показавшийся ему знакомым:

– …как же я виноват перед тобою, девочка моя…

Иринка, Ярик и остальные шуршики непонимающе вскинули головы и морды, прислушиваясь к словам, доносившимся из поднебесья. В голосе говорящего звучали такие неподдельные искренность и боль, что у притихших зверьков, шерстинки заволновались, встав дыбом, люди же покрылись искренними мурашками.

– Вот, казалось бы, прожил ты большую жизнь, за плечами и опыт, и знания, и чёрт в ступе, а сталкиваешься с реальностью и сам иногда не понимаешь, как поступить, словно бы тебе только исполнилось шестнадцать… И стоишь ты эдаким великовозрастным чурбаном на распутье меж детством и отрочеством, как перед камнем, на котором выбито: налево пойдёшь – жив останешься, но любимых потеряешь, направо пойдёшь – всё при тебе пребудет, да сам ты очерствеешь, а прямо пойдёшь – вообще лишишься всего и головы собственной до кучи! И как в такой ситуации поступить са́мому, что ни на есть, обычному королю? Вот и выбираешь четвёртый путь, чтобы, как говориться обойтись малой кровью. А малой не получается. Только потеряв всё, осознаёшь, что это и была та самая дорога, идти которой вообще не следовало… Такая вот, йетить колотить, ирония судьбы, чтоб ей пусто было! Потому прости, девочка моя, что пытался разлучить вас с сыном. Да, мне казалось, что тем самым я спасаю королевство… Теперь же, думается, с вами или без, а только всё равно случилось бы так, как случилось. Об одном жалею: назад ничего не вернёшь! И, если ты не выкарабкаешься, я себе этого никогда не пращу! Твои родители погибли по моей глупости… Не поверил я в невиновность их, когда вера моя была нужна им более всего, а поверил злыдню этому, что едва не уничтожил само понимание о человечности… И тут Ярослав прав. Ради любимого человека надо идти на всё. Иначе что это за любовь за такая, когда останавливаешься на половине пути! Не знаю как, не ведаю, сколько понадобится времени и сил, но я непременно вытащу тебя из мрака, в котором ты оказалась, лишь бы вы с моим разгильдяем были счастливы…

А потом настала тишина. Затаив дыхание, шуршики во все свои чёрные глазки-бусинки смотрели на гостя и его спутницу, что не сводили глаз друг с друга, пока вдруг брови королевича растерянно не поднялись и не опустились, словно бы извиняясь за поступок родителя.

– А что дальше то было или будет? – нарушил затянувшуюся паузу бирюзовый большеух.

– Ах, да… – спохватился Ярослав и озадаченно взглянул на любимую. – На чём я остановился, друзья мои?

– Ты остановился на том, что чудовище бросилось к тебе, желая разорвать на мелкие клочья… – подсказала любимая, улыбнувшись…

И тут случилось невероятное! Усеянное шуршиками поле охнуло и замерло, оцепенев от изумления. Иринка засияла вдруг невыразимо прекрасным голубоватым сиянием, а затем стала на глазах рассыпаться на сотни мерцающих угольков, что, сворачиваясь в спираль, медленно уносились в небеса, к неспешно перекатывающимся через горизонт планетам.

– Вот всё и разрешилось, – улыбнулась она, с лёгкой растерянностью наблюдая за происходящим. – Вышло моё время, любимый… Дальше сам…

Ярик кинулся к растворяющейся в небытии женщине, или старушке, или… не станем уточнять этот момент, ибо возраст – понятие относительное, в каждом промежутке времени он воспринимается по-разному. Главное, что Иринка, превратилась в мерцающий ветерок… и спустя несколько мгновений унеслась высоко-высоко к звёздам и безмолвным мирам. Шуршики, прежде не видевшие ничего подобного, попритихли совершенно, не сводя глаз с мальчишки, что остался стоять под гигантским деревом, насквозь прошитый щемящим одиночеством, не понимая, что ему теперь делать, а главное, как быть…

* * *

Владислав заботливо погладил сложенные крест-накрест ручки Иринки и, встав с кровати, взглянул на двух взволнованных его словами женщин.

– Надо будет как-то сообщить сыну о случившемся, – заметил он сурово, и хотел было добавить, что сам поговорит с наследником, но Ольга перебила его, погладив покатое плечо.

– Присядь, Владик, – тихо попросила она. – У меня для тебя не самые радужные вести…

– Что ещё приключилось, пока я отсутствовал? – не на шутку встревожился король Широкороссии.

Рассказ Ольги, изредка перебиваемый вкраплениями Марго с душераздирающими подробностями, произвёл на их величество удручающее впечатление.

– Йетить колотить! – только и смог вымолвить Владислав, узнав, что приключилось с его отпрыском.

Он замолчал на долгие пять минут, а то и все десять, ибо кто там считал, честно говоря. Однако вскоре осознав всю глубину пропасти, в которой оказалось семейство, причём в большей степени по его вине, резко поднялся и, сдвинув брови в мрачной решимости, распорядился:

– Берём все колбочки и баночки, все магические и не магические штучки, какие только могли бы и не могли понадобиться.

Ольга и Марго переглянулись и, впечатлённые решимостью их величества, хором выпалили:

– Хорошо…

– Котелок из гадальной комнаты поместится в обозе, как думаете?

– Должен, – так же дружно ответствовали женщины.

– И зеркало. Я ведь из него вышел?

Королевы кивнули.

– Тоже берём…

– И книгу волшебных заклинаний, – подсказала померанская ведьмочка.

– Её в первую очередь! – кивнул король.

– И ещё… – Ольга подняла было пальчик, чтобы как-то поучаствовать в общем деле, но когда Марго и Владислав глянули на неё, поняла, что поспешила, добавить к сказанному нечего, и тогда решительно подвела черту: – Короче, берём всё, йетить колотить…

В кратчайшее сроки взмыленные слуги собрали и аккуратно уложили всё, что могло бы хоть как-то пригодиться в деле спасения их высочества и воспитанницы, лишь бы, оказавшись дома, ничто не было упущено и оказалось под рукой! Марго даже вызвалась поехать вместе с королевской четой, дабы её искушённость в делах магических так же сослужила добрую службу, случись такая оказия, чем Владислав был растроган до глубины души, особливо тем обстоятельством, что общее горе так сплотило его любимую жену и подругу дней отроческих. При этом Ольга категорически воспротивилась прятать тело девушки в какой-либо ящик и уж тем более гроб, с чем друзья детства категорически согласились, ибо путешествовать, подобно покойнице, красавице точно не следовало!

– Кажется, у меня есть вполне себе разумное решение! – заявила померанская ведьма и, схватив подругу за руку, увлекла за собой в тёмные подвалы замка.

– Не слишком ли хрупкая вещь? – пробормотала Ольга, увидев в одной из кладовых изрядно запылившийся хрустальный гроб.

– Какой заказывала… – пожала плечами Марго. – Всяко – не деревянный! Если будем колесо изобретать, кучу времени потеряем. А так уложим нашу спящую красавицу в это чудо, тем более, он в своё время уже послужил благому делу. Так чего вещи пропадать зазря?

– И кому он предназначался ранее?

– Спящей нимфетке?

– Ты веришь в эти сказки?

– Сказки не сказки, а отец Владислава умудрился жениться на ней. Моя тётушка, так сказать, помогла разбудить эту… прости, хотела сказать «гадину»! Но факт остаётся фактом! А эта «зараза» проснулась и увела дяденьку от моей тётеньки…

– Ах, вот как! Поэтому она так упрямо дуется на моего мужа?

– Ну, я тоже была не в восторге от вашей свадьбы…

– Прости меня. Я же не знала, что у вас с Владиком были планы.

– Боюсь, и он сам не знал, что у меня на него были планы. Может быть, догадывался, но так как мы с детства росли вместе, вряд ли относился ко мне серьёзно. Ты – совсем другое дело. Как говорится, посмотришь – пропадёшь! Так что, мои мечты остались только мечтами. Ты же сама знаешь, какой он классный перец.

– Согласна… Тот ещё фрукт! Прости меня…

– Уже простила. Добренькая я, по-видимому, отчего и страдаю…

Женщины взглянули друг на друга и тут же расхохотались. Но тут появился король Широкороссии, чтобы объявить о готовности к путешествию и даже присвистнул, увидев изысканную хрустальную вещицу.

– Сидеть, конечно, придётся плотненько, – кивнул он, сгустив брови. – Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде! Неужели это тот самый?

– Да, – мрачно кивнула Марго. – Он. И хватит об этом! Что было, то было. Сейчас о девочке нужно подумать…

– Твоя правда! – кивнул властитель женских душ, подхватил артефакт и, решительно покинув кладовую, крикнул: – Не отстаём, бабоньки!

– Обожаю его юморок! – хмыкнула ведьмочка и, вновь схватив Ольгу за руку, потащила её из полутьмы на свет божий.

Уложив возлюбленную их высочества в хрустальный саркофаг, последний заботливо перенесли в просторную багажную карету, где на удивление хватило места всем. Сам гробик был подвешен на цепи, и укреплён так, чтобы дорога и неизбежные ухабы не сильно растрясли невесту наследника престола.

– Надеюсь, мы найдём выход из всей этой зловещей ситуации, – глядя сквозь хрусталь на шестнадцатилетнюю красавицу, заметил их величество. – Негоже такой умнице пропадать безвозвратно в пространствах потусторонних, человеку смертному досель неведомых! Ни за какие коврижки! – и прежде, чем захлопнуть дверцу, он решительно скомандовал: – В пусть!

Лошади раскатисто заржали и, набирая обороты, процессия устремилась по заснеженным просторам к границам Широкороссии. Лея, к тому времени только вылезшая из постели, остановившись у окна, проводила карету сонным взглядом, сладко потянулась и, протерев глаза, молвила:

– Опять маменька намылилась искать приключений на своё седалище… Что ж, тогда и у нас наступает праздник непослушания!

Прихватив баночку с чёрной краской и кисточку, Лея не спеша покинула спаленку, объявив миру:

– Раз, два, три, четыре, пять… Бабушку иду искать!

Она нашла мадам Бурвилески спящей на полу у входа в гадальную комнату.

– Ну, кто бы сомневался, – хмыкнула внучка и макнула кисточку в краску.

Когда тётушка Присцилла вновь обрела сознание, не обременённое ни единой мрачной мыслью, и распахнула дверь гадальной комнаты, её встретили унылое запустение и жуткий сквозняк, забавляющийся обрывками бумаги, отчего бедняжка в сердцах так хлопнула по коленкам, что впоследствии у неё образовались два впечатляющих синячища. Но воспрепятствовать вандалам было уже не в её власти! Почесав нос, она обнаружила на указательном пальце чёрную краску и окончательно вернулась к жизни, завопив:

– Сейчас я кого-то выпорю! Лея!

И стирая нарисованные усы, тётушка отправилась на поиски дерзкой хулиганки.

Тем временем их величество и дрожайшие королевы, в сопровождении гвардейцев обоих царств, стремительно приближались по заснеженной бесконечности к границе сопредельного государства, лелея искреннюю надежду исправить, так называемые, ошибки молодости. Управление лошадьми взял на себя Маленький Бло. Что ни говори, а и по части экстремального вождения лихой четвёрки черно-бурому сорванцу не было равных. Многовековой опыт управления передвижными средствами – это вам не хухры-мухры5959
  Хухры́-мухры́ – так называют что-то не важное или не особо значительное. Есть версия, что слово это пошло от новгородского «хУхря» и калужского «хухрЯй» – замарашка, нечёса и растрёпа. «Мухры» же приросло для ритма и рифмы к первой части. Таким образом «не хухры-мухры» это что-то хорошее, значительное и аккуратное.


[Закрыть]!

На самой границе караван встретили клубы дыма, исчезающие за облаками – так в гигантских ямах сгорала нечисть, нашедшая закономерный конец, схлестнувшись с гвардейцами в жестокой битве. Не задержавшись ни на мгновение, кавалькада стремительно миновала пограничные столбы. Митя, проводив её взглядом, шестым чувством осознал, что всё, по-видимому, прошло не до конца гладко, а седьмое подсказало ему: немедленно отправиться следом. Поинтересовавшись у офицера, справится ли застава с генеральной уборкой и получив утвердительное «конечно», он вскочил на коня и, в сопровождении оставшихся с ним широкороссов, устремился за королевской свитой. А вслед им полыхали выгребные ямы, в которых превращалось в пепел кровожадное зло.

Над Широкороссией между тем, разгоняя хмарь и серость, поднималось Солнце, первое за долгие дни августовской зимы. Но никто не обратил на него никакого внимания, ибо мятущиеся в неопределённости мысли упрямо бередили растревоженные горькими думами умы.