Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

В коей суждено сбыться всем предсказаниям и пророчествам, где слабость одержит верх над силою, где сомнения выведут к свету, а самоуверенность и наглость низведут во мрак смерти… и где снова засияет надеждой Солнце грядущего века.

«Повесть о смутных временах»

в авторстве Тихого Тука из племени

«Рыжих одуванчиков»

* * *

«Надежда – последний осадок, выпиваемый нами

со дна чаши горечи.»

Антонио Перес

глава 20

Если бы Ярославу напророчили, что в шестнадцать лет он признается девочке в любви, станет отстаивать право на счастье с оружием в руках и примет бой с превосходящими силами противника, будет отправлен за решётку по обвинению в гибели самого дорогого человека на свете и, как следствие, окажется приговорённым к смерти, пожалуй, он бы никогда в это не поверил! Да и возможно ли подобное, если ещё недавно ты запросто хаживал пешком под стол в обеденной зале? Но свечи на тортике задуты, и пора набивать собственные шишки уже поджидает тебя за дверьми, поигрывая чётками времени…

* * *

– А теперь слушай меня внимательно, монах, иначе и вам – человекам, и нашему дикому племени придёт амба… – слова шуршика лишили Мефодия сна, а увиденное в усыпальнице возбудило крайнюю степень беспокойства. – Вот, что ты должен будешь сделать… – вещал незваный гость, и каждое следующее слово его заставляло сердце святого отца биться всё чаще, а мысли, приходящие в голову, были одна мрачнее другой.

Когда же ушастый интриган убрался восвояси, монах долго сидел, задумчиво уставившись в одну точку. Однако вскоре, покончив с созерцанием, с таким удовольствием обложил черно-бурого бесёнка не по-божески, что даже перекрестился, ибо сказано в писании: «Не может быть оправдан несправедливый гнев, ибо самое движение гнева есть падение для человека…»3737
  Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова. Библия (Сир 1, 22)


[Закрыть]! Но что особенно возмутило служителя церкви, так это откуда зверюга знает так много о происходящем?! Впрочем, времени на разгадывание загадок не было! Их высочество в опале, неверное движение, слово – и тоненькая ниточка надежды оборвётся. Ставить же свечечку «за упокой» было определённо рановато!

Покинув усыпальницу, Мефодий заторопился к часовне, дабы вознести молитву за здравие наследника престола, но ещё издали заметил движение у входа, а подойдя ближе, остановился как вкопанный, ибо вереница гробов скрывалась за распахнутыми настежь дверьми, и за всем этим с подавленным видом наблюдал офицер королевской гвардии. Сложив руки на груди, подобно демону печали, он провожал процессию отсутствующим, погружённым в тяжёлую думу, взглядом и помыслы его были далеки от сущего.

– Что происходит? – поравнявшись с лейтенантом, почти шёпотом поинтересовался монах.

– Я и сам был бы не прочь понять, что происходит… – в тон отозвался бывалый воин. – Всё это никак не укладываются в голове! Надо бы проводить погибших в последний путь, святой отец…

– Конечно, проводим…

Когда они ступили под своды часовенки, от выстроившихся в ряд гробов стало тесно. При беглом взгляде у Мефодия защемило сердце: в них, обитых шёлковой тканью, лежали гвардейцы их величества! Двенадцать юных отроков, ещё недавно призванных на королевскую службу, ныне покоились, сложив руки на груди, и лиц их касались разноцветные лучи солнца, просеивающиеся сквозь витражи.

– Они погибли минувшей ночью? – не скрывая глубокой печали, поинтересовался слуга божий.

Офицер кивнул.

Мефодий заправил кадило и, помахивая им, принялся нараспев читать псалом за упокой душ усопших, однако изредка поглядывая на лейтенанта, отметил, что думы служивого всё так же далеки от прощания с соратниками. Что-то тревожило этого сурового человека, мешая отпустить боевых товарищей в царство теней по-настоящему.

Когда же павших поглотил могильный холод, последняя горсть земли упала на величественный холм, и пришедшие проводить в последний путь разошлись, святой отец предложил офицеру помянуть погибших по старому христианскому обычаю.

В монашеской келье лейтенант залпом осушил подряд два бокала вина, и только тогда, выдавив из себя: «Что же за, чёрт тебя дери, происходит, а?!» – с таким отчаянием приложился кулаком по столу, что последний едва не треснул.

Мефодий опять перекрестился, не на шутку напуганный яростью мрачного гостя и поминанием нечистого всуе.

– Не понимаю… – офицер вскочил с табурета и, раздираемый негодованием, прошёлся из угла в угол.

– Ежели что-то тревожит тебя, сын мой, расскажи, – осторожно вклинился батюшка в мучившие офицера мысли. – Не держи в себе думу-печаль. Ибо сказано в святом писании: «Скорби нужны для того, чтобы отклонить человека от зла и обратить его к исповеданию греха своего и к покаянию.»

Лейтенант долго молчал, прежде чем поведать о ночном побоище, когда же, наконец, решился, то пустился в долгий рассказ, разбавляя его хмельным напитком. Слёзы скатывались по его щекам, высвобождая всю боль и скорбь, прежде стальными тисками запертые в сердце. Мефодий слушал гостя внимательно, и чем неумолимее приближалась развязка, тем заметнее становилась дрожь его пальцев. Когда же повествование исчерпало себя, офицер добавил, пожав плечами:

– Одного не пойму, святой отец… Я собственными глазами видел, что учитель фехтования и сам принц старались только ранить гвардейцев. Когда же потом вернулся с подмогой, то нашёл их мёртвыми… Всех до единого! Учитель и вовсе… заколот был прямо в сердце! А ведь он искусный, опытный воин! Я многое повидал в этой жизни, а потому у меня в голове не укладывается, что смерти эти – дело рук их высочества… Он же мальчишка совсем! А девочку-то как жалко! Она, ведь, и пожить-то толком не успела! Советник говорит, смерть её – то же дело рук королевича. Прям, не дитя шестнадцатилетнее, а матёрый убийца! Но я же сам видел, как они любили друг друга! Это немыслимо, понимаете?! Я ещё не сошёл с ума! Но что ужаснее всего – ничего не изменить… И как жить с этим дальше – ума не приложу!

– Вы сказали «матёрый убийца»? – батюшка пристально взглянул на офицера.

И тогда в сердце отважного во́йна что-то ёкнуло, отчего тот немало озадачился:

– Думаете, там был кто-то ещё?

Монах неопределённо повёл бровью, ибо в рассказе шуршика ни о чём подобном не было и намёка.

– Но, если это был не принц… – продолжил, было, святой отец, однако лейтенант тут же подхватил мысль отшельника:

– …значит, был кто-то третий. Канцлер не стал бы марать руки убийством. Он бы это поручил кому-нибудь…

– Наёмнику, например?

– Именно! А значит, осталось только выяснить, кто это? – кивнул офицер и заметил, что служитель церкви как-то особенно пристально разглядывает его. – Почему ты так смотришь на меня, отец?

Мефодий, действительно, призадумался и, погружённый в собственные мысли, слишком откровенно изучал лейтенанта королевской гвардии, размышляя над тем, стоит посвящать его в подробности разговора с ночным визитёром или нет? А ну как он окажется не тем, кем представляется сейчас? Что если тут же доложит обо всём тайному советнику? И тогда – пиши пропало! Хотя вот она – самая скорая тропинка к королеве! Уж в ком, в ком, а в ней он не стал бы сомневаться – мать всегда будет на стороне родной кровинушки! Да и может ли быть иначе?! Именно так, глубоко озабоченный своими мыслями, монах на какое-то время утратил самоконтроль и, как говорится, прокололся, что не ушло от цепкого взгляда офицера королевской гвардии, который, в свою очередь, насторожился:

– Так что ты смотришь так на меня, монах?

Святой отец спохватился и слишком поспешно отвёл взгляд, но, по-видимому, выпитое только умножило подозрительность лейтенанта, потому что он вдруг крепко схватил отшельника за шиворот и, приставив к горлу лезвие даги, буквально вдавил того в стену, процедив сквозь зубы:

– Если кому-нибудь хоть словечком обмолвишься о сказанном мною, лично найду! И тебе это очень не понравится… Понял меня?

Мефодий кивнул, и тут же, довольно уверенно убрав руку с клинком от подбородка, прошептал:

– Умеете хранить тайны, лейтенант?

Немало удивлённый крепкой хваткой слуги божьего, офицер кивнул:

– Умею…

– От этого зависит жизнь их высочества, благополучие королевской четы и существование государства в целом…

Офицер выпрямился и, сверля отшельника пронзительным глазом, заверил тоном заговорщика, готового на всё:

– Я бы не дослужился до чина лейтенанта, если б не умел держать язык за зубами.

– Смотрите, лейтенант, вы поклялись, не то гореть вам в геенне3838
  «Геенна» – слово, ставшее синонимом ада. Это была долина. Полное топографическое название на иврите gai ben-hinnom – «долина сынов Еннома». В греческом языке это название превратилось в слово «геенна», так и войдя в последствии в прочие языки.


[Закрыть] огненной…

– Да, что ж ты, как баба-то, всё стращаешь и стращаешь! Дело говори!

– И Иринку, и их высочество вполне можно спасти. Только дело это хлопотное и опасное…

Офицер замер, осмысливая услышанное. Затем, сурово сдвинув брови, решительно отрезал:

– Рассказывай. Если можно спасти жизнь ни в чём не повинных детей, жизни не пожалею…

– Тогда вот что нужно будет сделать…

И отец Мефодий поведал лейтенанту королевской гвардии всё, что узнал минувшей ночью от шуршика по имени Маленький Бло, доверившись исключительно обаянию зверя, судьбе-злодейке и воле проведения, ибо ничто в этом мире не бывает случайно, а ежели и случается что-либо, то определённо не просто так…

* * *

К вечеру ещё зелёную траву, выстоявшую в заморозки, накрыл первый снег.

В укромном уголке королевского сада, куда не часто заглядывают придворные – да и кому пришло бы в голову устраивать прогулку в столь поздний час вместо того, чтобы греться у камина?! – Ольга – королева Широкороссии и мать опального принца – торопясь, чтоб не быть замеченной непредвиденным свидетелем, вручала офицеру королевской гвардии узелок, дабы тот был передан его высочеству. Губы скороговоркой шептали указания, наставления и инструкции на случай, если что-либо по тем или иным причинам пойдёт не так. Офицер кивал, стараясь не упустить ни единой подробности! Наконец, Ольга умолкла, беспокойно поглаживая висок указательным пальцем, как делала всегда, не будучи уверенной, всё ли сказано, сделано или намечено к исполнению. Понимая весь ужас произошедшего, но упрямо бунтуя против очевидного, сердце матери обливалось кровью, болело и желало выскочить из груди. Её сын, её маленький Ярославчик пошел на преступление! Да, от большой любви, да, ради желания быть вместе с той, что так мила его сердцу, и всё-таки… погибли люди, а это упрямо не совмещалось с тем беззаботным мальчишкой, что ещё недавно играл в театр, шалил и совершенно не помышлял о делах амурных! Безусловно, детишки взрослеют, это происходит рано или поздно, но не так же стремительно! Не в один же день детство могло разом взять и закончиться!

Лейтенант терпеливо ждал. Наконец, королева подняла на него раскрасневшиеся от пролитых слёз глаза и кивнула:

– Да. Это всё…

Пообещав исполнить договорённости в лучшем виде, офицер подчёркнуто уважительно кивнул и растворился в пронизывающих насквозь сумерках. Ольга вслед перекрестила его и, потеплее завернувшись в меховую накидку, заторопилась во дворец. Там, в полутемной зале перед камином сидел Владислав и пил вино. Но прежде расслабляюще-веселящее, теперь оно не снимало тяжести с души. Становилось только хуже. Глубокие морщины, избороздившие чело их величества, свидетельствовали о бессонной ночи, полной тревожных дум и скверных предчувствий.

Когда в дверях королевских покоев бесшумной поступью дикой горной кошки появилась его вторая половинка, король, не скрывая тревоги, поднялся навстречу. В глазах читался один единственный вопрос: «Получилось ли?». Легкий кивок жены принес некоторое облегчение. Им удалось устроить всё, не привлекая внимания, а, значит, у сына появлялся шанс избежать сурового наказания. Ольга упала в объятия мужа, и тот, как мог, постарался утешить королеву-мать.

– И всё-таки, почему?! – простонала она.

– Почему он обнажил клинок?! – подхватил вопрос жены король Широкороссии.

– Да. Ведь по закону, за убийство гвардейца, да ещё при исполнении, виновный должен быть казнён на городской площади! Ярик не мог не знать этого! И всё-таки пролил кровь двенадцати человек! Я отказываюсь в это верить. Этого просто не может быть! Да, папочка?

Но Владислав только тяжело вздохнул.

– Ты что, веришь в это? – отстранилась Ольга, внимательно заглядывая в глаза их величества. – Ты же отец! Твой сын не мог стать убийцей в одночасье!

– Конечно, не мог, – кивнул расстроенный отец. – Потому мы и даём ему возможность бежать, чтобы затем во всём тщательно разобраться.

– Может, стоит внести поправку в закон? – с надеждой спросила измученная переживаниями женщина.

– После эдакого побоища? – король сокрушённо покачал головой. – Выносить поправку на рассмотрение совета старейшин сейчас – это безумие! Она провалится в первом же чтении! Закон един для всех, не важно – простолюдин ты или отпрыск королевской фамилии. Ты – преступник, и этим всё сказано!

Ольга снова прижалась в широкой груди мужа, стараясь подавить рыдания, подступившие к самому горлу, и сдавленно застонала.

– Ну-ну, дорогая… – постарался успокоить жену король Широкороссии. – Негоже оплакивать то, что ещё не случилось. Нужно верить в высшую справедливость, и тогда всё непременно будет хорошо… Вера способна творить чудеса, ты же знаешь…

Королева кивнула.

Слова утешения были сказаны, но ни тому, ни другому легче не стало. А впереди была самая длинная ночь, полная тревог, ожиданий и зыбких надежд, неверных, как предрассветный туман…

* * *

Не успел офицер покинуть место тайной встречи и припрятать узелок до заветного часа, как выйдя в коридор, нос к носу столкнулся с вестовым, отчеканившим приказ: незамедлительно явиться в тайную канцелярию! Вид вестового был суров, а сам визит не сулил ничего хорошего.

«Неужели их встречу с королевой всё-таки заметили? – размышлял лейтенант королевской гвардии, следуя за посланником. – Впрочем, хотели бы арестовать, явились бы в сопровождении конвойных… Хотя сам допрос – тоже вещь не из приятных! Оказаться меж молотом и наковальней, а в данном случае между планами королевской четы и интригами тайной канцелярии – из всех зол, зло наихудшее!»

– Дело крайне щепетильное, лейтенант, – склонившись над картой Широкороссии, канцлер Будраш с длинными, утомительными паузами объяснял опытному служаке хитроумный план, и не чего-нибудь, а спасения наследника королевской фамилии… уже второй за последние пару часов!

Офицер слушал советника подчёркнуто внимательно, ни единым мускулом не выдав, того обстоятельства, что уже заключил союз с нежелающими их высочеству трагического исхода. Единственное, что озадачивало: почему во всех трёх случаях свет клином сошёлся именно на нём?

Монах поведал, что воспитанницу королевы возможно спасти. Так и сказал:

«Иринка расскажет тогда, кто заставил её выпить отраву, что в свою очередь позволит снять подозрения с царевича! Понимаете мою мысль?»

И лейтенант кивнул.

Королева, недолго думая, откликнулась на придуманный с отцом Мефодием план, ни на миг не усомнившись в его офицерской честности и преданности:

«Пообещайте только, что он останется жив…» – с нескрываемой болью, попросила она.

И он снова кивнул.

Теперь вот канцлер приобщал его к тайному сговору по вызволению наследника королевской фамилии из тюремных казематов. И он снова кивает, источая полное всепонимание…

И всё же, почему выбор пал именно на него – было решительно не понятно!

На первый взгляд всё казалось вполне объяснимым и разумным, однако атмосфера таинственности и крайней секретности порождала в голове офицера бурю противоречивых чувств, словно бы все боялись чего-то страшного, не зависящего ни от кого и ни от чего! Будто бы кровожадный призрак поселился в королевском за́мке, готовый растерзать любого, совершившего неверный шаг или высказавшего неосторожное мнение. Однако больше всего смущали действия именно второго человека в государстве.

Святой отец на то и слуга божий, чтобы помогать страждущим. Переживания матери за судьбу сына – тоже очевидны. А вот действия канцлера, ситуацией хоть и оправданны, а беспокойство вызывали нешуточное! Особенно атмосфера откровенного сговора! Лейтенант даже поймал себя на крамольной мысли: если выяснится, что за кровавыми событиями стоит именно советник – он совсем не удивится, но при случае лично вырвет у мерзавца сердце, перегрызёт горло, а потом, для пущего успокоения, отправит на корм рыбам, дабы поклёвка по весне вышла преотменная!

– О чём задумались, офицер? – голос Будраша вывел бывалого война из задумчивой отстранённости, и тот рефлекторно встряхнул головой.

– Я вторые сутки на ногах, ваше сиятельство. Со вчерашней ночи глаз не сомкнул.

– Понимаю, – кивнул советник, – и всё-таки сосредоточьтесь.

– Конечно, – кивнул в свою очередь лейтенант и утроил слух.

– Заключённые уже переведены в подвалы… Таким образом, наследник останется в башне один…

Лейтенант слушал советника, угукал, одобряя задуманное, внутри же упрямо закипал вулкан: затея канцлера точно не о спасении, его мысль идёт куда дальше! Однако куда? И что он, военный человек, может с этим поделать? Служба – дело подневольное, стало быть, он обязан подчиняться и лишних вопросов не задавать! Так уж его учили! Впрочем, ещё задолго до того, как офицер выбрал службу при дворе, отец его, тоже лейтенант королевской гвардии, напутствовал со стальными нотками в голосе:

«Честь офицерская не в браваде и дуэлях, а в умении выполнить поставленную задачу!»

Только однажды, получив отставку, то ли от обиды на несправедливость, то ли от того, что гордый нрав упрямо не хотел мириться со случившимся, он заявил не без сожаления, что иногда честь бывает важнее выполнения приказа. На следующий день, одевшись во всё чистое, выстрелом в сердце отец поставил на карьере военного точку. Тогда офицер не понял поступка родителя. Понимание пришло внезапно! Сейчас, когда он неотрывно смотрел на канцлера и слушал, что тот говорит буднично, сухо и холодно. Понимание догнало лейтенанта королевской гвардии и тронуло инеем позвоночник, когда губ советника, рассуждающего об участи королевича, коснулась едва заметная улыбка, улыбка недобрая, улыбка ядовитой змеи, притаившейся в засаде. Тень её возникла на мгновение и тут же пропала, и снова казалось, будто Будраш всей душой ратует за отпрыска королевской фамилии, однако за всем этим явственно ощущался вердикт для себя и своей совести: «Пойдёшь на поводу – совершишь подлость!».

– Тут, наследника будет ожидать повозка… Возница вывезет мальчишку прочь из города… – продолжал вещать советник. – Здесь ему следует сойти… – и он ткнул карандашом в точку на карте.

«Интересно, в чём же подвох?» – размышлял лейтенант, лихорадочно ища решение хитроумной задачки с тремя неизвестными.

Торопиться с уточняющими вопросами было рискованно! Излишняя ретивость могла вызвать подозрения, и кто знает, куда завели бы ответы на них! Рано или поздно канцлер расщедрится пусть на скупые, но необходимые в данных обстоятельствах пояснения, форсировать же затянувшийся инструктаж точно не следовало! Это офицер так же усвоил с детских лет. Собственно, при дворе его и ценили как раз за то, что он не отличался склонностью к болтовне, даже за кружкой доброго вина. А ведь пробовали и не раз! Вскоре определились четыре основных вопроса: по собственной ли инициативе действует тайный советник? Посвящена ли королевская чета в его намерения? Друг он или враг? Союзник или искусный провокатор?

«Впрочем, – слушая наставления Будраша, продолжал офицер точить мысль, – здравый смысл во всём этом тоже имеется. А ну как что-то пойдёт не так! И тогда ответственность за побег ложится на плечи советника, король с королевой вне подозрений, а это очень даже немало… Даже благородно! И всё же… и всё же… Слишком много риска! Для тайного советника положение совершенно несвойственное…».

Одно вселяло оптимизм: намерения канцлера позволяли действовать, не прибегая к чрезмерной осторожности. Это не значило, что побег пройдёт без сучка и задоринки, но что со стороны Будраша не возникнет препонов, было уже на руку заговорщикам. А уж этот козырь, да не разыграть – было бы просто глупо!

– Вы всё поняли? – слова советника донеслись до сознания лейтенанта, прервав цепочку логических умозаключений.

Офицер кивнул:

– Так точно…

– О чём задумались, лейтенант?

– О приказе, ваша честь… Король и королева, надеюсь, посвящены?

– Им, тем более, не следует ничего говорить! Воспримут близко к сердцу – и всё пойдёт прахом. Если же, не дай бог, станет известно, что царствующая чета и вовсе причастна к побегу убийцы, могут случиться бунты. А бунты в сложившей ситуации, точно не уместны. Вы должны это понимать, офицер. Потому – полнейшая тайна, о которой знаем только вы и я… Ступайте…

Офицер щёлкнул каблуками и вышел. Нет, не верил он больше тайному советнику! За вывеской заботы о наследнике крылось что-то страшное, неуловимое и скользкое со стойким привкусом гнили. Так, наверное, пахнет предательство.

Как поступить, он ещё не знал, но был уверен: решение обязательно найдётся!