Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

глава 24

Маленький Бло поторапливал Марго. Несмотря на то, что цель была достигнута, ушастому существу было весьма не по себе. Сделать предстояло ещё очень и очень многое, ибо, когда имеешь дело с неведомым, дорога каждая минута!

В углу, привязанная к стулу, подёргивалась тётушка Присцилла. Тщетно пытаясь выплюнуть воткнутый в рот кляп, она всем своим видом выказывала категорическое несогласие супротив проявленного по отношению к ней деспотизма! С другой стороны, что ещё оставалось королеве Померании, как не проявить твёрдость и в известном смысле последовательность в своих действиях?! Язык старой ведьмы был основательно промозолен всяческими заклинаниями и, не дай бог, если в самую ответственную минуту что-нибудь несуразное сорвалось бы с её прескверного язычища!

– Тут главное не опоздать! – не унимался черно-бурыш, едва ли не по пятам преследуя жертву своих манипуляций. За шестнадцать лет оба друг от друга столько натерпелись, что стали практически родными. Бранились, клялись в преданности, разрывали соглашения и заключали новые, и в какой-то момент так попривыкли друг к дружке, что начинали откровенно скучать, когда разлучались надолго. Шуршик пытался разгадать магию их взаимоотношений, но в «Кодексе» об этом не было сказано ни слова, а в за́мок к Большому Бло наведываться не хотелось из принципа.

– Подожди! – ведьмочка вдруг остановилась и очень недобро взглянула на родную кровинушку. Последняя тревожно замерла, прекратив протестующие телодвижения: неужели племянница решила поглумиться над нею ещё каким-нибудь нелицеприятным образом?! И оказалась права! Королева приблизилась к ней, и в словах её прозвучало что-то далеко не родственное: – Извини, дорогая, не хочу, чтобы ты даже думала плохо!

– Только не спать! – промычала мадам Бурвилески. – Я не могу спать так много и так часто!

Увы, мычание – вещь неразборчивая, Марго же была женщиной скорой на решительные поступки. Пальцы племянницы выразительно щёлкнули, и несчастная родственница в очередной раз отправилась в царство Морфея. Голова её запрокинулась, а раскатистый храп сотряс стены гадальни.

Не мешкая ни секунды, колдунья подошла к котлу и, бросив в него жменьку пурпурного порошка, зашептала нечто непонятное, но определённо волшебное. Сколько бы зверь не вслушивался, а уловить что-либо членораздельное так и не смог, однако крепко призадумался над тем, что с колдовскими книгами человеков следовало бы познакомиться поближе!

Комната наполнилась белым дымом как раз в тот момент, когда с тайным советником далеко, в заснеженном поле, покрытом растерзанными телами, происходила магическая трансформация. И королевишну, и ушастого интригана охватил невероятный первобытный страх, когда они увидели в заволновавшемся на стене зеркале, что происходило перед крепостными стенами столицы Широкороссии.

То, что прежде было канцлером Будрашем, превращалось в монстра, стоящего в центре гигантского огненного круга, и страшилище исторгало столь оглушающий рёв единовременной боли и победного ликования, что волосы и шерсть у заговорщиков встали дыбом. В то же время Владислав, лежащий перед монстром в пылающем кольце, стал медленно растворяться, проявляясь на столе в гадальной комнате старой ведьмы. Как только король Широкороссии окончательно проявился, Бло вручил сподвижнице флакончик со снотворным шуршиков, и королева влила глюнигатэн в рот их величества. Мертвенная бледность тут же исчезла, однако лицо сделалось восковым, лишённым какой-либо жизни и уж тем более истории. Оно и понятно, только настоящее сердце делает человека живым по-настоящему!

– Успели? – крайне осторожно поинтересовалась растревоженная чересчур противоречивыми чувствами женщина.

– Угуюшки… – всё ещё напугано, но уже с некоторой долей облегчения выдохнул черно-бурый зверь. – И очень даже вовремя!

Он вновь заглянул в зеркало. Луч, выжигающий на груди советника «печать зверя», наконец, иссяк, Луну затянуло тучами, а само чудовище, бывшее некогда вторым человеком в государстве, обессиленно рухнуло среди выжженного поля… и стало темно.

Шуршик обернулся. Королева со слезами на глазах гладила чело их величества, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Невзирая на годы, замужество и снежный ком всяческих несправедливостей, связанных с этим человеком, она продолжала любить его искренне и всем сердцем. Ушастый авантюрист завороженно взирал на происходящее и почему-то всё больше и больше проникался к несчастной женщине невероятным уважением. Упоминалось ли в «Кодексе» о чём-то подобном и как к сим чувствам следовало отнестись, Бло не помнил. Да ему до этого, откровенно говоря, было глубоко фиолетово!

– Успеет ли теперь королевич? – вот в чём вопрос, – тихо сказала Марго, но в словах её уже не читалось той уверенности, что была так присуща королеве Померании прежде.

* * *

Шпага со свистом рассекла воздух, оставив на плече их высочества алую отметину.

– Сдаёт, пап! – заметила Маринка, отмечая безусловную обученность отпрыска королевской фамилии в умении владеть колюще-режущим предметом. Однако некоторое несовершенство техники всё-таки бросалось в глаза. – Нет, такой ни по чём бы не справился с двенадцатью гвардейцами их величества!

– И то верно! – кивнул Никодим. – Сдаётся мне, слухи были явно преувеличены.

– Или раздуты намеренно! – подчеркнула дочка.

– Ещё чуть-чуть, и парнишке – крышка… – трактирщик озабоченно поджал губы. – Помоги ему, что ли…

Девушка вытащила из крепления вторую шпагу, заслонила королевича собой и в два счёта лишила наёмника холодного оружия. Впрочем, тот и сам уже не совсем отдавал себе отчёт, зачем размахивает клинком, и кто есть тот, в кого он хочет его всадить. Последние минуты превращенца, что на глазах трансформировался в ушастое недоразумение, забавлял сам факт втыкания острия в движущуюся мишень. Это было чертовски забавно, как следствие – увлекательно, а стало быть – не лишено смысла! Заворожённый процессом, Халвус, точно крысёныш, поджимал верхнюю губу, обнажая заметно удлинившиеся кусаки, как шуршики величали передние зубы, ловко раскалывающие любой орех. Но тут полузверя лишили шпаги, да ещё приставили к горлу острое, как бритва, лезвие. Памятуя о кровавой отметине на плече мишени, отщепенец смекнул, что железяка у горла далеко не игрушка и может наделать кучу неприятностей. Потому он тут же затих и, как говорится, покорно вскинул «лапки».

– А теперь следи за мыслью, – сурово вдавливая в деградирующий мозг слово за словом, произнесла дочь трактирщика, – ты превращаешься в шуршика. Время у тебя до полудня. Если к заветному часу, не вернёшь себе своё сердце, на всю жизнь останешься с ушами. Понял?

Чудовищным усилием воли напрягая мозг и глазные яблоки, Халвус всё-таки осознал услышанное, кинулся к зеркалу и не узнал собственного отражения. Помесь человека и белки, оглоушила бывшего наёмника, словно бы ему вдарили обухом по темечку.

– Мамочки ро́дные! – пробормотал он. – Ужас-то какой!

– Обычно, – заметил Никодим с легким налётом сарказма, – все тут же отправляются в за́мок на горе. Однако, пока ещё никто человеком не возвращался.

Но вера в собственную исключительность, затмила Халвусу очевидность заведомого проигрыша.

– Я вернусь! – заявил он и тут же исчез за дверью.

Только порыв ветра со снегом, ворвавшиеся в придорожное заведение, обозначили его недавнее присутствие.

Ярик без сил опустился на ступени лестницы и только тут заметил царапину на плече, что неприятно жгла, лишая юношу и без того скудного запаса сил. Маринка притащила лохань с водой, надорвала рукав и принялась обрабатывать довольно глубокую рану.

– Так зачем кузен отправил вас к нам, хлопчик? – вернулся Никодим к разговору, прерванному поединком. Завершившаяся дуэль, вселила к их высочеству заметное уважение. Наёмный убийца – противник нешуточный, даже если находится на стадии превращения. Рефлексы, тренированные годами, в этот период только обостряются! Королевич же выстоял, отделавшись при этом пустячным порезом.

– Он сказал, вы сможете вернуть к жизни мою невесту… – морщась от боли, ответил юный боец.

Маринка тут же заботливо подула на рану, приговаривая: «У зайки боли, у ёжика боли, а у их высочества нипочём не боли!» Трактирщик же в удивлении покачал головой. На его веку случалось всякое, однако воскрешением мёртвых он стопудово не занимался!

– Я не волшебник, ваше высочество. Я – трактирщик!

– Её заставили выпить «снотворное шуршиков».

Услышав о снотворном, отец и дочь обменялись многозначительными взглядами, отчего дальнейшие движения их приобрели налёт подчёркнуто кошачьей вкрадчивости, а слова, кидаемые в продолжение разговора, стали осторожны и по-заговорщически выверены – самая суть, почти ничего лишнего!

– Вот отсюда поподробней, – попросил Никодим, подходя ближе.

– А куда подробней? – Ярик пожал плечами, и острая боль мгновенно напомнила о себе, отчего царевич инстинктивно схватился за рану, тут же схлопотав от девушки увесистый подзатыльник.

– Не дёргайся, неженка! Рану нужно как следует обработать, иначе загноится, потом гангрена и – пух! – она выразительно взмахнула руками, и брызги от тряпочки угадили царевичу в лицо, от чего тот брезгливо скривился. – Вы без руки! Пописаете потом в баночку?

– Зачем? – округлились глаза их высочества.

– А вам мама в детстве не говорила, что на ранку следует пописать, чтоб быстрее зажила?

– Говорила… – кивнул озадаченный отрок.

– Тогда к чему эти детские вопросы? Жаль, у нас нет мочи гвирдума! Пара часов – и от ранения не осталось бы следа!

– Шуршики, гвирдумы… Откуда вы столько знаете об этих тварях?

– Это долгая история, – перебил Никодим, возвращая юношу к сути разговора. – Давайте-ка, поподробнее о «снотворном»…

– Поподробнее? Отравили – и всё тут! Куда уж подробнее! А ваш кузен…

– Илюша? – удивилась дочка трактирщика. – А он тут каким боком?

– А его зовут Илюша? – удивился в свою очередь королевич и хмыкнул, словно бы пробуя слово на вкус: – Илю-ша…

– Откуда этот сарказм? – нахмурилась Маринка и, смочив тяпку в воде, болезненно надавила на рану, отчего шутник пронзительно вскрикнул. – Терпите, ваше высочество!

– И-лю-ша, – повторил Ярик, уже менее задиристо. – У нас его называют или офицером, или лейтенантом. А у него, оказывается, имя есть!

– Как у всякого порядочного человека. Это нормально… – капнув едко пахнущую жидкость из флакончика на чистую тряпицу, Маринка крепко прижала её к рассечению, отчего у их высочества чуть искры из глаз не посыпались.

– Ёпэрэсэтэ! – простонал королевич сквозь зубы.

– А теперь придержите тряпочку рукой, пока я буду вас перевязывать, – сурово сдвинув брови, приказала дочь трактирщика и ловко оторвала от большой тряпки длинный лоскут.

– Ваше высочество, не отвлекайтесь! – не унимался Никодим. – «Снотворное». Шуршик. Дальше…

– Илюша сказал, будто у вас есть противоядие, – и юноша с надеждой заглянул в глаза людей, от которых зависел исход его опасного предприятия, но не увидел там ничего для себя обнадёживающего и уточнил с довольно зыбкой надеждой: – Ведь оно у вас есть?

Пауза после вопроса ему совсем не понравилась. Трактирщик же лишь беспомощно развёл руками:

– К сожалению, нет. Я, безусловно, экспериментировал в этой области, но у меня ничего не вышло… – в каком-то безысходном отчаянии он стал описывать круги по трактиру, сопровождая рассказ экспрессивными жестами человека, фанатично преданного своему делу. – Видите ли, ваше высочество, тут необходимо сердце… и не простое сердце, что характерно, а сердце негодяя, вырванное шуршиком… именно шуршиком и никем иным! Это архиважно! Чрезвычайно! Именно – вырванное, и именно – шуршиком, а затем превращённое ими же в глюнигатэн посредством мудрёного заклинания, опять же ихнего! Более того, должно наличествовать какое-то совершенно иное заклинание, о котором, боюсь, многие даже понятия не имеют, если оно вообще существует… не знаю… не могу ничего утверждать… Да и к чему шуршикам противоядие, если на их рынке нужен исключительно полноценный глюнигатэн! Понимаете? Именно это, – Никодим остановился посреди трактира и, словно математик, не единожды доказывающий любимую теорему, выпалил с жаром: – …именно это и является камнем преткновения! Мы же не шуршики! – и, в отчаянии всплеснув руками, горе-исследователь хлопнул себя по коленям с такой силой, что их высочеству стало даже жаль старика. – Задачка с заведомо отрицательным результатом!

Глаза Ярика тут же сделались стеклянными. Надежда, заставлявшая его двигаться к цели, не обращая внимания на лишения, таяла на глазах!

– Значит, ничего нельзя сделать?

В ответ хозяин придорожного заведения только усмехнулся и заметил иронично:

– Отчего же! Можно! Прийти к Большому Бло и сказать: «Дай мне противоядие!», но…

Ярик вскочил, как ошпаренный, и, не дожидаясь окончания речи полной расхолаживающего скепсиса, рубанул со всей решимостью:

– Если нет другого выхода, я иду к Большому Бло!

Никодим протестующе замахал руками:

– Вы с ума сошли?! Шуршики не помогают людям! Это не по «Кодексу»!

Но призрак надежды упрямо толкал королевича на подвиги.

– Если я не сделаю этого, – перебил он, – то потеряю Иринку навсегда!

Он метнулся в комнату, где пришёл в себя всего каких-то полчаса назад, облачился в вещи, аккуратно сложенные на табурете, и вновь появился в холле трактира, сверкая полным решимости взглядом.

– Подожди, сумасшедший! – окликнула его Маринка, вставляя шпагу в ножны, вооружаясь пистолями, да запихивая себя в полушубок. – Я с тобой!

Отец растерянно взглянул на дочь:

– Ты-то куда, доча?! Опомнись!

Родная кровинушка подошла к нему, поцеловала, затем спокойно и уверенно, как, впрочем, и всегда, заявила:

– Папа, мне сейчас столько же, сколько было тебе, когда ты лазил к этим рыжим моськам за снотворным. Фехтую я тоже получше всяких. Наконец, шуршики меня знают! А вдруг это как-то поможет нашему вояке?!

– Либо они разнесут наш трактир по брёвнышкам… – сокрушённо кивнул отец.

На что дочь заявила с лёгким философским замахом:

– Рано или поздно они всё равно это сделают. Это же – шуршики!

Трактирщик в восхищении смотрел на свою любимицу снизу вверх, такая она стала славная, такая уверенная в себе и такая… вся в мать! А потому молвил, растрогавшись до кома в горле:

– Ты такая же сумасшедшая, как…

– Мама?

– Угу, – он глубоко вздохнул, ибо прекрасно знал, ни одну женщину в их семье никто и никогда никакими уговорами удержать не смог бы, и чадо его – не исключение! – Об одном прошу, дети мои, будьте осторожны. Пожалейте старика. Вернитесь целыми и невредимыми, прошу вас… очень.

Ветер стих, и это было на руку смельчакам. Маринка довольно шустро оседлала лошадей, и вскоре они покинули трактир у «Трёх дорог», выдвинувшись в сторону заснеженных гор к границе неизведанных территорий, куда даже самый отчаянный путешественник не сунулся бы ни за какие коврижки.

Никодим стоял у замороженного окна и, глядя вслед всадникам, что-то пронзительное и грустное играл на скрипке, которую не брал в руки с того трагического дня, когда жена отошла в мир иной. Теперь его сердце затосковало вновь, и только пронзительная и чистая нота могла утолить боль так и не пережитой потери.

* * *

Чёрные клубящиеся тучи висели низко. Было сумрачно и немного не по себе. И всё же Солнце за облаками делало своё дело, высветляя уголки неба, от чего следы бывшего наёмника на снегу читались довольно явственно, не позволяя ошибиться дорогой или заплутать.

– Отщепенцы, это те, кого шуршики превратили в шуршиков, вырвав сердце, – наставляла Маринка, погружая наследника престола в тонкости предстоящего предприятия. – На каком-то подсознательном уровне они твёрдо знают, куда идти и что делать, когда ты уже не человек. Так что не заблудимся. И вот ещё что, ваше высочество, зарубите себе на носу: первое – если вы человек хороший, это наверняка убережёт вас от беды, второе – говорите с ними смело, но не дерзко! Шуршики – народец вспыльчивый. В запале могут понаделать глупостей. И помните: настоящий шуршик среди них – Большой Бло. Остальные – превращенцы, вроде того, что вы видели нынче в трактире.

– Забавно, – отозвался Ярик. – Я всегда думал, что шуршик – это шуршик, без всяких там «но». А они, оказывается, бывают разными?

– Когда-то я думала так же, если б не отец. Это он открыл, что между ними существует что-то вроде сословных различий. У нас, к примеру, богатые и бедные, короли и простые смертные. А у них – шуршики чистокровные и отщепенцы. Вожаком стаи всегда является чистокровный шуршик, то есть, шуршик по рождению, а вот его стаю составляют, как правило, обращённые. Хотя они об этом и не догадываются! По мере же того, как удачно складывается охота, количество ушастых в клане прибавляется. Но вливается в коллектив далеко не всякий! Для них очень важен дух общности. Что бы ни происходило, стая должна оставаться единым организмом. В нашем мире, боюсь, иначе просто не выжить…

– Интересно, – покачиваясь в седле, размышлял Ярик. – Почти как у людей. Только мы подчиняемся либо ради куска хлеба, либо слепо, отдав душу во имя кого-то или чего-то, любви, например, идеи, если она завладевает нами, либо по глупости, про слабость – вообще молчу. Но у шуршиков как-то всё честнее получается, что ли. Вырвали сердце, и забыл человек, что был человеком. А у нас ничего из памяти не выкинешь, не сотрёшь, не вырежешь. Хотя иногда жить с этим просто невыносимо.

– Вот что, ваше высочество, опять же хочу предупредить: на что могут пойти отщепенцы в общих чертах известно, но как поведёт себя Большой Бло, не знает даже сам Большой Бло. С ним нужно держать ухо востро́! И самое главное: ни на секунду не забывайте, зачем пришли. Испугаетесь за себя, дадите слабину – проиграете! «Если чему-то суждено быть вашим – так и будет». Кто сказал – не помню, но мне очень нравится! Но полно болтать… время не терпит…

Маринка пришпорила лошадь, и Ярик последовал её примеру. В самом деле: есть время лясы точить, и есть время – делать великие дела! Упрямые скулы взрезали лицо их высочества решимостью ввязаться в самую отчаянную драку, лишь бы те, кто дорог его сердцу, были счастливы, а главное – живы!

Лес закончился внезапно. Заснеженная и довольно узкая тропа, петляющая меж вековых елей, вывела принца и его попутчицу к глубокому рву, что рассёк дорогу, отрезая всадников от высоких стен мрачного за́мка шуршиков. Гигантские чёрные валуны, ловко пригнанные друг к другу, так, что не видно было меж ними ни щели, ни зазора, уносились вверх к клубящимся тучам. От увиденного у Ярика даже дыхание перехватило. Он резко натянул поводья, отчего лошадь встала на дыбы и заржала. Маринка обернулась и непонимающе взглянула на юношу.

– Ваше высочество? – её бровки изогнулись домиков. – Всё путём?!

– Да, – кивнул королевич. – Прежде я видел только развалины за́мка шуршиков. А тут такая громадина…

Он заворожено таращился на гигантскую каменную цитадель, и в голове его не укладывалось, как вообще возможно было возвести нечто подобное?! Но, если для Маринки логово шуршиков давно не являлся чем-то фантастическим, то их высочество вполне можно было понять. Останки древнего прибежища, куда они с Иринкой не так давно наведались, с этой мощью не шли ни в какое сравнение! Люди так не строили, да и вряд ли смогли бы, даже если б захотели. Такое могли возвести только гиганты, обладающие не только невероятной силой, но и недюжим умом. Ни одна мортира, ни одна пушка не причинила бы этим стенам никакого вреда. Буквально гении строительной и военной мысли!

Маринка дождалась, когда королевич справится с чувствами, и тогда заметила со знанием дела:

– Понимаю. Я когда впервые увидела всё это, чуть не лишилась дара речи…

Ярик кивнул и пробормотал растерянно:

– Но как же мы внутрь-то попадём? – он искренне не понимал, как быть дальше.

– А я тут на кой? – усмехнулась дочка трактирщика и спешилась, взяв свою лошадь под уздцы. – Теперь, ваше высочество, следуйте за мной, но очень и очень осторожно. По краю пропасти пойдём…

– По краю? – удивился королевич, но последовал примеру отважной девицы, покинул седло и двинулся следом, стараясь не заглядывать в бездну.

Дело оказалось не из простых, так как волновался не только юный отрок, но и его четвероногая подруга! Тем не менее довольно скоро за очередным поворотом наследник престола смог разглядеть очертания моста и заметно воспрял духом, тем более что трактирщица его всячески подбадривала:

– За мной, ваше высочество! Наш девиз: не отступать и не сдаваться, двигаться только вперёд! И пусть все сдохнут от зависти!

Подойдя ближе, любители приключений заметили существо, расхаживающее перед запертыми воротами взад-вперёд и гневно размахивающее не то руками, не то лапами – издали разглядеть было трудновато. Однако вскорости картина прояснилась: матёрый убийца и преданный слуга их сиятельства – советника тайной канцелярии – достиг цели своего похода и теперь бесцельно метался по древнему мосту, понимая, что ему необходимо попасть внутрь, но как – он и представить себе не мог! Ноги бывшего картёжника и кутилы укоротились, а руки, наоборот, увеличились в размерах, покрывшись рыжим волосом, ногти превратились в когти. Однако, это всё ещё был Халвус, ибо, слоняясь туда-сюда, он злобно пинал ворота, пытался карабкаться по стене и, всякий раз упрямо соскальзывая, гневно сотрясал воздух, выкрикивая всяческие гнусности:

– Эй, вы, уроды! Выходи, кто смелый! Разговор есть!.. Ну?! Всех в капусту порубаю! Верните сердце, мерзкие отродья!!!

Но железные морды, неведомых ни Маринке, ни Ярику зверей, угрюмо торчащие из стен крепости и закусившие цепи подъёмного механизма, молчали, не обращая внимания на истерику «блохи» у подножия каменной громады. Только ветер завывал, огибая гигантские башни. И Халвус всё начинал сначала!

Принц и дочка трактирщика пересекли каменный мост, и девушка крикнула будущему отщепенцу:

– Эй, красавчик! Хватит орать! Хочешь попасть внутрь?

Превращенец обернулся и долго всматривался в лица человеков, столь бесцеремонно вторгшихся в его гневный протест. Ярик даже занервничал, а ну как это обезображенное «нечто» захочет вновь пустить в ход шпагу? Однако в дичающем мозгу наёмного убийцы уже не всплывало никаких ассоциаций, и он кивнул:

– Хочу… Не пускают. Уроды! Все!

Тогда Маринка достала крюк, привязанный к огромному мотку верёвки, и помахала им перед носом Халвуса:

– Сможешь забросить его во-он туда? – и указала на узенькую бойницу, величиной с горошину, такой она представлялась путникам, задравшим головы вверх.

Ярику пришлось долго щуриться и хмурить брови, чтобы разглядеть этот единственный вход в цитадель. Прикинув расстояние, Халвус утвердительно кивнул. Шуршика в бывшем наёмнике становилось всё больше, и превращение давало свои плоды. Он со знанием дела раскрутил верёвку, метнул, и крюк ловко вошёл в иголочное ушко, засев там крепко-накрепко.

Нисколько и ни о ком не заботясь, будущий отщепенец стал спешно карабкаться вверх. Маринка, недолго думая, отправилась следом – и правильно сделала! Едва Халвус достиг цели и не без труда протиснулся внутрь, с чувством проклиная всё на свете, мысль нагадить тем, кто протянул ему руку помощи, тут же посетила его деградирующий мозг. Однако, едва он взмахнул шпагой, чтобы отсечь канат, прямо перед его носом нарисовался пистоль, курок которого под нажимом девичьих пальцев аккуратно щёлкнул, не обещая наглецу ничего хорошего.

– Даже не думай, – тихо процедила Маринка сквозь зубы.

Халвус развёл своими мохнатыми ручище-лапищами и заметил саркастически:

– Подумаешь! Пошутить нельзя, что ли? – и, не желая продолжения разговора, тут же утопал по коридору прочь. Вскоре в просвете бойницы показался и Ярик.

– А где уродище?

– Ушло за своим сердцем, – отмахнулась трактирщица небрежно. – Чуть не лишил нас верёвки, мерзавец! Дичает – что тут ещё скажешь?! Лошадей привязал?

– Конечно! – кивнул королевич. – Нам же ещё возвращаться!

И два лазутчика, вполне довольные сообразительностью друг друга, бесшумно ступили в пределы чужого мира, такого диковинного и такого настораживающего…