Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

В тюремной камере память о прошлом – единственное, за что в отчаянии цеплялось расколовшееся сознание их высочества. Есть не хотелось, говорить с кем бы то ни было – тем более! Однажды пришла мысль умереть, дабы на небесах воссоединиться с любимой. Только сочувствие к родителям остановило от рокового поступка. Что станется с ними, когда он уйдёт в мир иной? Впрочем, если казнь неминуема, в разлуке они пробудут недолго. И эта мысль, как ни странно, по-настоящему утешила подростка.

Молва об убийце двенадцати гвардейцев и несчастной девочке разнеслась по дворцу мгновенно. Даже заключённые попритихли, когда бесчувственное тело королевича волокли по коридору к его последнему пристанищу, а потом шептались меж собой, как заговорённые: «Двенадцать человек! В шестнадцать лет!».

Но «старый пират», хранитель ключей в «башне смерти», как-то сразу прикипел к мальчонке, даже раздобыл одеяло, чтобы в беспамятстве их высочество не преставились раньше времени. Когда же всех голодранцев сопроводили в подземные казематы, тюремщик и вовсе упросил начальника тюрьмы оставить его, приглядеть за парнишкой – дитя всё-таки! И тот смилостивился. За годы службы старик зарекомендовал себя вполне безупречным служакой, если бы не пристрастие к выпивке. Однако последнее извинялось, так как работка у смотрителя – не позавидуешь!

Занять себя было нечем. Потому, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, королевич продолжал напевать песенки, тщетно стараясь изгнать из сердца тоску-печаль:

 
Когда страх плавит ночь на гроздья пустоты,
Когда луну туман стирает в бледный дым,
Когда движенья губ врут сами по себе,
Тогда нисходит в мир и тянется к тебе
Из пустоты, где нерв звенит звончей струны,
Ползущее, как тень, предчувствие беды…
 
 
Когда занозой сверлит чей-то смех и взгляд,
И шутки сыпятся, но как-то невпопад,
А сердце бьётся, вдвое учащая ритм,
Едва коснёшься пальцами её руки,
Когда дрожишь, не в силах совладать с собой,
Поскольку взмах ресниц сжигает за спиной
Мосты и города, что возводил внутри…
Так входит в жизнь твою предчувствие любви!
 

Голос затих. Сквозь прутья решётки в камеру залетали снежинки, однако, достигнув пола, таять уже не успевали. В наступившей тишине стало отчётливо слышно, как тоненько свистит, огибая тюремную башню, ветер. С тех пор как за их высочеством захлопнулась решётка, а старый пират повернул в увесистом замке ключ, ветер над столицей Широкороссии заметно окреп. Да и белёсые столбы дымов из затопленных печей и каминов, вытянувшиеся к звездам, не предвещали ничего хорошего.

Спрятав кольцо Иринки на груди, Ярик прилёг на кровать и, свернувшись калачиком, постарался плотнее завернуться в одеяло, даже закрыл глаза, чтобы немного вздремнуть, да только холод всё крепче вымораживал тело, сотрясая его мелкой дрожью, отчего сна не было и в помине.

Совершенно пригорюнившийся тюремщик, сидел, опершись спиной о решетку каземата напротив, и, глоток за глотком, опустошал тыквенную бутыль. Песенка юного арестанта вырвала строму пирату сердце, наполнив глаза и душу пьяными слезами, словно никогда прежде о чём-то подобном и в такой степени ему задумываться не приходилось.

– Признаюсь честно, ваше высочество, – он тяжело мотнул головой, – много я песен слышал на своём веку. Да что там говорить, моя тётка – царство ей небесное! – пела так, что сердце в такт колотилось! Но чтоб вот так проникновенно… Ни-ни! Вы талантливый человек, ваше высочество. Особенно о предчувствии беды… Казалось бы, чего там, предчувствие – и всё тут. А сколько пронзительности! Хотите выпить? – он протянул бутыль в сторону решётки.

Но королевич остался недвижим, и тюремщик согласился с ним тяжелым вздохом, однако себя ограничивать не стал.

– А я, пожалуй, выпью. Нагнали вы грусть на меня, ваше высочество. Нет, ничего дурного в том нет. Просто, когда мне было столько же, сколько вам сейчас, я тоже любил… Вероятно, в этом есть какая-то закономерность: мы женимся на тех, кого, если и любим, то не так сильно, как первую любовь. Или чувство любви с годами притупляется? Тьфу, чертовщина какая-то! Тюремщик превращается в философа! Это стоит отметить… – стукнув бутылью по носу, тюремщик икнул и сделал очередной глоток. – А ведь я всё хотел сказать вам спасибо за спектакль на прошлое Рождество. Я его, конечно, не видел, о чём сожалею. Но песенки были очень замечательные. Весь город распевал. Очень хорошие были песенки…

Ярик молчал. Старому пирату же хотелось выговориться. При его работе и отсутствии приятного собеседника дефицит общения ощущался особенно остро.

– Я смотрю, вы совсем расстроены. Не расстраивайтесь. Конечно, тюрьма – не дворцовые покои. Но, уверяю вас, все великие мира сего рано или поздно оказывались в тюрьме. Так было и так будет. И знаете, почему? Мудрость редко бывает в почёте у власти. Власть любит дураков… – он взял суровую паузу, отчего брови сдвинулась ещё угрюмее, а потом выпалил решительно: – И я не верю, что вы могли отравить эту девочку. Не-ве-рю! Гений и злодейство – две вещи несовместные! Поверьте мне. Я знаю, что говорю!

Ветер за стенами башни крепчал, как и пьяная мысль хранителя ключей. На решётках появился лёд. Ярик попробовал завернуться в грязную холстину, на которой лежал, но спасение оказалось так себе! Тюремщик же, казалось, не замечал перемен. Он прикладывался к бутыли и краснел не то от негодования, не то горячительности самого напитка.

– Конечно, может я и пьян. Но это слабое вино. И мысль от него только яснее становится. И вот что я скажу вам, ваше высочество, это канцлер! Его проделки! Если б вы только знали, сколько замечательных людей за последние шестнадцать лет он продержал здесь… Прорву! И какие светлые умы! Как с вами вот, разговариваешь, и душа радуется. Нет, положительно, подгнило что-то в широкоросском королевстве, если безвинных сажают за решётку. Будь моя воля, всех бы выпустил! К чертям собачьим! Клянусь, ваше высочество, уйду я с этой проклятой должности. Одна нервотрёпка!

На этих словах в коридоре появился офицер, в руках у которого покачивались два заботливо собранных узелка. Увидев входящего, тюремщик постарался вытянуться во фрунт, как предписано уставом, но вышло неказисто.

– Что тут происходит, тюремщик? – крайне недовольно поинтересовался лейтенант, остановившись напротив раскрасневшегося пьянчуги.

Последний в растерянности оглянулся. Неужели он что-то пропустил? Неужто кто-то в камере позволил себе дебош? Но нет! Всё было тихо. Да и разве могло быть иначе?! В его подответственных владениях на данную минуту находился один единственный заключённый, и тот лежал у себя в камере и безмолвствовал!

– Виноват, ваша честь, – старый пират близко-близко наклонился к офицеру королевской гвардии, – а что вы имеете в виду?

Лейтенант поморщился от несвежего дыхания работника решётки и ключа. Тюремщика же качнуло, и коридор на мгновение раздвоился, накренившись на один бок и едва не встав на дыбы.

– Ого, как лодочку-то пошатывает!

– Да ты пьян, мерзавец! – нахмурился офицер.

– Никак нет, господин лейтенант! – сурово мотнул головой ключник. – Это всё негодование. Распирает оно меня, хотите – верьте, хотите – нет. Ну, не верю я, что их высочество могли отравить девушку! Не верю и всё тут! Понимаете? Гений и Злодейство… Ну, вы понимаете… Поверьте, я знаю, что говорю!

– Вот что, сходи-ка, освежись… – приказал офицер. – Только решётку отопри.

– Момент! – тюремщик кинул в сторону замка своё огромное тело, умело догнал его заплетающимися ногами, ловко вставил в скважину ключ и, провернув его, распахнул решётчатую дверь, а рука выразительно махнула: – Готово!

– Иди, – кивнул лейтенант.

Ключник сделал шаг, но остановился с видом весьма насупленным.

– Что? – нетерпеливо осведомился офицер.

Старый пьянчужка подался к офицеру и, разя перегаром, зловеще прошептал:

– Это всё канцлер, господин лейтенант. Это его нужно на хлеб и воду, а не их королевское высочество… – нижняя губа его многозначительно поджалась, а брови негодующе сдвинулись. Но, встретившись с не менее суровым взглядом старшего по званию, предупреждающе поднял руки: – Но – тсс! Я – могила… Уже ухожу…

Когда шаги тюремщика слились с завываниями ветра за стенами башни, и остался лишь характерный треск капающей смолы горящих факелов, офицер, бросив взгляд вдоль коридора на случай посторонних ушей и глаз, вошел в камеру с видом весьма сосредоточенным. Ярик сел на кровати, но глаз на вошедшего не поднял. Лейтенант помедлил некоторое время, ища, с чего бы начать, и начал с того, что оказалось под рукой – протянул их высочеству узелок покрупнее.

– Вот, ваше высочество… Родители просили передать. Тут тёплые вещи – тюрьма, всё-таки… – и приподняв второй узелок поменьше, добавил: – А тут из еды кое-что… И извините, что пришлось оглушить вас. Приказ, есть приказ…

Последовала неловкая пауза. Оба не совсем понимали, как вести себя в не слишком располагающей к беседе обстановке.

– А чего сами не пришли? – тихо спросил Ярик. – Стыдно за меня?

Лейтенант совершил несколько шагов по камере, как бы невзначай проверил, нет ли в коридоре посторонних, и только тогда достал и протянул их высочеству письмо.

– Здесь вы найдёте ответы на свои вопросы, ваша светлость…

Дрожащими от холода руками арестант развернул помятый пергамент и погрузился в чтение торопливо написанных королевой-матерью слов, напутствий и объяснений причин их с отцом поступков. И какое-то щемящее, досель незнакомое, но невероятно нежное чувство охватило его: не смотря ни на что, он всё так же любим, не смотря ни на что, прощён, не смотря ни на что, его готовы защищать, хотя на кон поставлено очень и очень многое. Ярик смахнул непрошенные слёзы и крепко призадумался, глядя, как снежинки влетают в камеру, множа свои ряды…

глава 21

Отметив, сколь бережно Ярик спрятал на груди письмо матери, лейтенант, не менее растроганный происходящим, чуть улыбнулся, затем вышел из камеры и громко позвал:

– Тюремщик!

Дабы прогнать хмель, а мысли привести в порядок, старый пират остужал голову, раз за разом погружая её в бочку с ледяной водой. Услышав окрик, он появился весь мокрый, отдувающийся, но совершенно готовый к приключениям. Отведя его в сторону, офицер достал кошелёк и со значением встряхнул содержимым:

– Вот деньги. Сходи к бакалейщику, что на площади, и купи их высочеству ужин. Бакалейщик – человек сведущий, знает, что подобает есть королевскому сыну…

Весёлый бородач не сразу уложил сказанное по полочкам, однако сделав это, проникся к широте жеста уважением:

– И то – дело! – он собрался было приступить к возложенной на него миссии, но вдруг с удивлением развел руками. По-видимому, не всё ладно склеивалось в его всё ещё наполненной хмельным брожением голове: – А как же? – он во все глаза вытаращился на лейтенанта, а брови вскинул домиком: – Сейчас ведь ночь на дворе! Бакалейщик стопудово спит…

– А ты скажешь, что по приказу их величества… – внушающе сжимая кулак с кошельком, подсказал офицер.

Тюремщик призадумался. И вдруг страшная догадка настигла старого пирата: его хотят сделать сопричастным чему-то очень и очень важному, но его ума не касающемуся!

– О-о… – значительно протянул он. – Хитро, ваша честь! Часа через два вернусь, как ни в чём не бывало… И сразу лягу спать, будто бы проспал так всю ночь… Как бы напился… С морозца… Дубак-то нынче будьте-нате! Ну, я как бы пошёл?

– Иди, – кивнул лейтенант.

Бородач довольно усмехнулся, подкинул кошель, проверяя его увесистость, и вышел прочь. Дождавшись, когда шаги стихнут, офицер вернулся в каземат. Ярик сидел, прислонившись спиной к холодной стене, и вид его был чрезвычайно подавлен.

– Что ж они мне сразу ничего не рассказали? – сокрушённо покачал он головой.

– А что бы это изменило? – в тон переспросил офицер и очень по-философски заметил: – Вы же всё равно любите Иринку…

Наследник престола не ответил, ибо какое это теперь имело значение? Да, любит… Любил! Но той, кого он любил больше жизни, теперь нет!

И тут вдруг лейтенант, присев рядышком, заговорил очень собранно, бегло, вполголоса, так, чтобы слышал только королевич:

– …А раз любите, поговорим-ка о деле. Времени у нас мало. В узелке побольше тёплые вещи. Они вам в дорогу. Родители хотят, чтобы вы бежали прочь из королевства и как можно дальше, в узелке поменьше – деньги и еда… Переодевайтесь!

Развязав узелок покрупнее, офицер вытряхнул содержимое на лавку и, не давая опомниться, принялся кидать принцу вещь за вещью. Не понимая, что вообще происходит и к чему весь этот маскарад, но внимательно слушая наставления, Ярик стал облачаться в принесенное. Он путался в складках, спотыкался, но старался не упустить ни словечка из того, что скороговоркой тараторил лейтенант с крайне заговорщическим видом, прислушиваясь на всякий случай к посторонним шорохам в коридоре:

– Слушайте меня внимательно и запоминайте! Детство кончилось, ваше высочество. Началась жизнь! Там, на кладбище, вы поступили, как мужчина, а значит, отныне и навсегда с вас будут спрашивать, как с мужчины. Мало вам не покажется, и отступать будет некуда. Если хотите спасти Иринку, вам необходимо будет сделать то, что я скажу.

Королевич замер:

– Спасти Иринку? – он непонимающе воззрился на офицера, полагая, что ослышался. – Она жива?

– Одевайтесь и слушайте…

Сердце глухо стукнулось о грудную клетку и утроило обороты. Казалось, весь мир дрогнул и задрожал, будто гигантский механизм, дремавший не одну сотню лет, вдруг пробудился, заскрипев проржавленными шестерёнками, а вековые наслоения, как короста, стали отваливаться, крошась в муку. Принц весь обратился во внимание и слух.

– Её напоили «снотворным шуршиков» – глюнигатэном. Откуда мне это известно, не спрашивайте!

Ярик утвердительно качнул головой:

– А что такое «глюнигатэн»?

– Снотворное… – на мгновение выпав из реальности, растерялся лейтенант. – Нет времени на тонкости! Запомните главное: если не раздобыть противоядия, Иринка так никогда и не проснётся! Сечёте?

– Секу! – впервые с тех пор, как он оставил любимую в поле, полагая, что смерть разлучила их навсегда, в королевиче затеплилась искорка надежды. – Противоядие?

– Именно! – офицер осмотрел их высочество, нашел одетым подобающе, кое-где одернул, где-то подтянул, встряхнул, попросил пару раз подпрыгнуть и, убедившись, что подопечный ничем не звенит, сказал, как отрезал: – И молите бога, чтобы оно существовало!

– Противоядие? – уточнил принц.

– Оно…

Ярик взволнованно и благодарно взглянул на лейтенанта королевской гвардии. Не прошло и суток, как они были врагами, и вдруг такая перемена! Что-то определённо изменилось, пока он коротал время за решёткой, более того, изменилось в его пользу. И чувство, что он теперь не одинок, приободрило наследника престола. Но тут страшная догадка мелькнула в его разгорячённом сознании.

– Но дело ведь не только в противоядии, верно?

Офицер кивнул:

– Верно. Вашего побега желают не только отец и мать, но и сам канцлер, так что радоваться нечему. Советнику невыгодно оставлять вас в замке. Действительность – штука непредсказуемая, да и сам Будраш давно всем поперёк горла! Дело о предательстве Даниила – друга короля и отца Иринки – у всех оставило неприятный осадок. Теперь вот ваша очередь идти на плаху. Слишком у многих возникают сомнения и подозрения, а там, где подозрения, там – и вопросы, следовательно, так рисковать с вами он не станет. Побег для него – очень удобный сценарий! Понятно, как действовать. Сечёте?

– Секу! То есть, он хочет зарезать меня на какой-нибудь большой дороге?

Лейтенант кивнул:

– Более того! Думаю, за вами будет послан наёмный убийца…

– Убийца? – напрягся королевич.

– Он. Кто такой – не знаю. Но, по-видимому, та ещё сволочь!

– Это он убил раненых?

– Возможно…

– Я бы никогда, честное слово.

– Сейчас речь не о случившемся, а о вас и о вашей жизни, ваше высочество. Сечёте?

– Секу…

Видя, что королевичу стало заметно не по себе, офицер ободряюще потрепал его по плечу:

– А вот расстраиваться не стоит… Страшно, когда не знаешь, чего ждать. Когда правила известны, можно играть не по правилам! Канцлер хочет, чтоб вы бежали на север, отец и мать – чтоб вообще вон из королевства. Но! Вы, ваше высочество, пойдёте на север, в горы…

– В горы?

– Да. К шуршикам.

– Шуршикам?

– К ним. Надеюсь, кто такие «шуршики», объяснять не надо?

Ярик неопределённо покачал головой. Кто такие шуршики, он, безусловно, знал. Встречаться же с ними нос к носу – особого желания не возникало.

– Для отвода глаз, канцлер пошлёт конные разъезды на юг. Но только для отвода! Таков его план… – продолжал лейтенант.

– Может быть, тогда мне не стоит идти на север и поискать шуршиков где-нибудь южнее?

– Нет, вы пойдёте на север, дабы канцлер счёл, что я выполнил его приказ. Да и мне, в случае чего, найти вас будет легче. На всё про всё у вас семь дней, не больше! Опоздаете – и больше Иринку не увидите! Смекаете?

– Смекаю! – кивнул Ярик.

– Однако, наёмник, как и вы, тоже отправится на север. Потому очень прошу вас, ваше высочество, будьте крайне осторожны! Поговорка: «Лучший принц – это мёртвый принц!» – не для вас! Чуете?

– Чую! А где сама Иринка?

– Она у монаха Мефодия. Спрятана в королевской усыпальнице.

– Усыпальнице? – на лице юноши проявилось очевидное беспокойство. – Но там же холодно…

– Зато безопаснее всего. Так, не отвлекайте! Мне приказано передать вам всё слово в слово! Всё время следуйте северной дорогой. Миновав две крепости, на развилке трёх дорог у границы северных лесов найдёте трактир. Он так и называется: «Трактир „У трёх дорог“». Трактирщика зовут Никодим – мой родственник! Увлекается шуршиками. Если кто и сможет помочь раздобыть противоядие для вашей невесты, только он… Смекаете?

– Смекаю! – кивнул подросток, сосредоточенно укладывая услышанное в памяти.

– Если раздобудете противоядие, всем нам очень повезёт, а у канцлера не останется никаких шансов. Вы меня поняли?

Офицер, не мигая, заглянул в глаза их высочеству, словно хотел рассмотреть, что творится в голове этого шестнадцатилетнего отрока, в одночасье расставшегося с детством. И чувства оказались весьма противоречивыми.

– Но за семь дней! Успею ли я? – с сомнением выдавил Ярик.

– Должны… – отрезал офицер. – Считайте, это приказом. А теперь стукните меня табуреткой.

– Стукнуть?

– Да, – кивнул лейтенант.

– Это ещё зачем?

– Для правдоподобия… – он встал, ногой придвинул табурет их высочеству и озорно подмигнул. – Как говорится, зуб за зуб! Не бойтесь. Я отвернусь!

– А куда бить?

– По голове, разумеется.

– Господи! – испуганно сглотнул Ярик. – Я ещё никогда и никого не бил табуреткой по голове!

– Всё когда-нибудь случается в первый раз. Ну? Давайте, не стесняйтесь… – и офицер приглашающе повернулся к королевичу спиной. – Время, ваше высочество. Время! Ну, не биться же мне головой о стену…

Совсем растерявшийся юноша неуверенно взялся за деревянную ножку и, зажмурившись, в ужасе опустил табурет на голову лейтенанта королевской гвардии. Было слышно, как с грохотом упало тело. Не раскрывая глаз, Ярик осторожно поинтересовался:

– Так нормально?

– Ага… – донёсся до слуха королевского отпрыска убитый голос офицера. – А теперь ходу, ваше высочество… ходу!

* * *

Ярик преодолевал коридор за коридором, строго следуя указаниям офицера, натыкаясь на охранников, уходил в другие коридоры, поднимался и спускался по лестницам, прятался по углам и за портьерами, неустанно, как заклинание, твердя наставления учителя фехтования: «Слиться со стенами… превратиться в тень… стать проворней рыси…» – пока, наконец, не оказался на крыше. Там для него была заблаговременно оставлена чуть приоткрытая форточка, в которую он протиснулся, приложив при этом немало усилий, а также припрятана записка с инструкцией, что делать дальше. Затем – дверь. Заперта! Но ключ в условленном месте, действительно, ждал его… Ещё пол пути. Немного.

«Последняя половина всегда самая сложная, – наставлял учитель фехтования в своё время, глядя в глаза ученикам, но смотря при этом куда-то мимо, и в то же время в самую сердцевину их неуверенных и неопытных душ. – Позади – половина! Казалось бы, столько преодолено и пройдено, и тут, поверьте, захочется расслабиться. Вы станете уговаривать себя: осталось чуть-чуть, только дух перевести… И это крайне неверно! Самое трудное всегда впереди! Никогда не позволяйте вашему духу успокаиваться. Даже во сне! Во сне человек беззащитен, а значит – уязвим! Учитесь спать и слышать тишину. Если вдруг станет совсем тихо, берегитесь – может быть, это смерть пришла за вами и, стоя в двух шагах, с любопытством рассматривает свою новую жертву…»

Беглец остановился. Впереди были охранники. Одного сморил сон, второй хоть и стоял на ногах, но заметно покачивался. И тем не менее они являлись препятствием! Королевич снял обувку и босиком, стиснув зубы от выжигающего ноги холода, держась тени, миновал пост.

«Дальше будет легче, – успокаивал себя Ярик. – Дальше – лес, дорога и неделя сроку… Семь дней! Всего лишь! Главное ничего не забыть!»

«Всё время следуйте северной дорогой, – инструктировал лейтенант. – Миновав две крепости, на развилке трёх дорог у границы северных лесов найдёте трактир. Хозяина зовут Никодим – мой родственник! Увлекается шуршиками. Если кто и сможет помочь раздобыть противоядие для вашей невесты, только он…»

Прошмыгнув мимо охраны незамеченным и преодолев последнее препятствие – каменную ограду королевского за́мка, принц прыгнул в воз с соломой и дремавшим возницей – всё точно так, как прописано было в записке, найденной их высочеством ранее в тайнике рядом с форточкой. Возница тут же взмахнул хлыстом, да прикрикнул на полусонную кобылу, чтобы поторапливалась, сонная тетеря!

Солнце как раз выкатилось из-за горизонта, когда повозка углубилась в занесённый снегом лес. Здесь, королевич покинул её, растворившись в зарослях придорожного кустарника. Но и в этот раз возничий даже не обернулся, только придал лошади ускорение звучным ударом хлыста, да в очередной раз обозвал её ленивой скотиной!

Пройдя милю или две, Ярик остановился, чтобы перевести дух, собраться с мыслями и немного подкрепиться – пупок, прилипший к позвоночнику, вопил об истощении, а дорога, судя по рассказу лейтенанта королевской гвардии, предстояла немалая. Он внимательно осмотрелся и прислушался. Погони не было! Ни лая собак, ни хруста хвороста, только ветер раскачивал кроны деревьев, да где-то далеко дятел долбил дупло. И всё же, искушать судьбу не следовало – дама она капризная, да и любопытные глаза, как ни странно, появляются там, где, казалось бы, можно вздохнуть с облегчением! И это было ещё одно правило, всплывшее из глубин подсознания, что так ловко вложил в души юных отроков учитель фехтования.

«Большое видится на расстоянии», – теперь Ярик, как никогда, понимал всю ценность науки, прежде так мало им ценимую. Впрочем, искусство преподавания велико не тогда, когда требует повторения прописных истин, а когда истины эти сами всплывают в памяти, помогая тебе выжить.

Принц облюбовал себе укромное местечко в корнях рухнувшего дерева, где, наконец, мог более спокойно рассмотреть содержимое узелка поменьше. Краюха хлеба, сало, соль, с десяток головок редиски, пара огурцов, фляга с водой, увесистый кошель с деньгами, пистоль, пули, порох – не так уж плохо для начала грандиозного предприятия! Да, ещё была офицерская шпага, что лейтенант благосклонно позволил позаимствовать, подставив свою голову под табурет, ибо понимал, что их высочество отправляется в места дикие и неприветливые! В целом, жизнь, как говорится, налаживалась!

Беглец оторвал кусок хлеба, шпагой отрезал шмат сала и, как никогда прежде за всю свою царственную жизнь, с наслаждением отправил всё это в рот. Вкус был неимоверно вкуснющий! Ярик блаженно вдохнул морозный воздух и подумал почему-то, что вероятно таков он и есть – запах свободы!