Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

Те, кому посчастливилось выжить, рассказывали потом, что подобной зари им не доводилось видеть ни прежде, ни впоследствии, а только однажды, в то роковое утро, когда тьма накрыло Широкороссию своей чёрной тенью. До конца дней своих тот рассвет калёным железом врезался в их воспоминания.

С первым лучом солнца пурга стихла. Надежда на чудо умерла. Природа не дала людям отсрочки. Повисла звенящая, пугающая тишина. Поле меж крепостными стенами и кромкой леса было выбелено так, что, когда показалось солнце, глазам сделалось нестерпимо больно. Но дальше, там, где начинались вековые дебри, продолжала клубиться пугающая темень. Дневное светило повисло над Широкороссией, словно задумалось, затем сумрак над лесом расступился, но как-то неохотно и лишь для того, чтобы обнажить кроваво-красный диск Луны, и чёрно-белая граница, лёгшая на отутюженное пургой поле, явственно рассекла два мира – мир людей и мир диких плотоядных тварей, что утробно взвыли, едва король приказал открыть крепостные ворота. Гремя оружием, малочисленный отряд столичного гарнизона в количестве ста человек покинул пределы замка. Горожане в молчании проводили своих защитников, и ворота были немедленно заперты, а мост через ров поднят.

Отряд растянулся по полю длинной, стройной шеренгой. Ольга, стоявшая у окна самой высокой башни, в молчании взирала на происходящее, и ей было нестерпимо больно.

Когда в покои вошла служанка, королева с надеждой взглянула на неё, но та лишь сокрушённо покачала головой: ответа на письмо, посланное голубиной почтой, в котором она просила родственников о помощи, не было! Впрочем, она и не надеялась на благополучный исход предприятия, отправив послание скорее от отчаяния, нежели в надежде на чудо. Свирепствовала пурга, и птица могла попросту замёрзнуть в пути, так и не достигнув цели.

С каждым годом, что остаётся за спиной, вера в чудеса безнадежно слабеет. В это утро Ольга утратила последние её крохи. Она вновь обернулась к окну и едва не упала в обморок, благо служанка вовремя подхватила её, а потом сама едва устояла на ногах. Лес, над которым проклятием болтался кроваво-красный диск Луны, пришёл в движение и буквально исторг из себя чёрную клокочущую массу, что стала поглощать белое пространство перед за́мком, пока не остановилось у чёрной кромки, разграничившей день и ночь. Всё гигантское пространство, очерченное тенью, кишело шишигами, упырями и вурдалаками, а против них стояло крошечное войско их величества в количестве ста, которое, и это стало ясно со всей очевидностью, будет раздавлено первой же и единственной атакой.

Кровь в жилах королевы вскипела. Что-то давно забытое и дикое глухо стукнулось о грудную клетку, придав походке былую лёгкость.

– Коня мне! – крикнула она служанке и стремительно сбежала по каменным ступеням сторожевой башни дворца, вошла в королевскую гардеробную и распахнула дверцы шкафа, к которым не прикасалось со времён бракосочетания. Там, покрытый пылью, висел её девичий наряд дикого народа гор. Она схватила и бросила на пуфик платье и ей призывно блеснули золочёные воинские доспехи: шпага, арбалет и колчан со стрелами. Без сожаления расставшись с царскими нарядами, она буквально влетела в прежние одежды, которые, словно соскучившись, обволокли тело их величества ладно и ловко. Шпага с широким лезвием, которым возможно было не только колоть, но и рубить со свистом рассекла воздух, узнав кисть хозяйки и, описав круг, покорно нырнула в ножны. Колчан со стрелами и арбалет, которому позавидовал бы любой воин, были привычно отправлены за спину, а два пистоля воткнуты за пояс. Польза от них была не велика, но в ближнем бою, они могли спасти жизнь.

Она вышла во двор, легко взлетела в седло и, громко присвистнув, пришпорила Облако – преданного друга своего сына. Конь сорвался с места и, словно соскучившись по вольным скачкам, стремительно покинул пределы дворца, направляя свой бег к крепостным воротам. Женщины со смешанным чувством зависти и уважения провожали гордую воительницу и вслед осеняли её путь крестом.

Подросток Иван, поднеся к пушкам ящик с ядрами, выглянул в бойницу и разглядел, как к королевским гвардейцам торопится гонец. Поравнявшись с их величеством, он натянул поводья и, взвившись на дыбы, конь тяжело воткнул копыта в снег. Владислав с надеждой взглянул на гонца, но тот отрицательно покачал головой – помощь, на которую всё ещё рассчитывал глава государства, так и не появилась.

«Определённо, Митя не добрался до союзного королевства», – нахмурился Владислав пуще прежнего. Зная друга своего сына, он не сомневался – тот предпримет всё возможное и невозможное, чтобы исполнить обещанное. И если этого не случилось, значит, произошло непоправимое.

Заметив, что Иван засмотрелся, офицер прикрикнул на него, чтоб не мешкал.

– Любое промедление равносильно смерти!

Подросток кивнул и поспешил за следующим ящиком, а лейтенант скомандовал:

– Пушки к бою!

Облако остановился у крепостных ворот, и королева приказала, чтобы ей немедленно открыли! В ответ стражник проявил неслыханную дерзость: обозвал их величество дурой, и добавил бесцеремонно, чтобы проваливала домой, ибо не бабское это дело – лезть в мужские дела! Рассвирепев от подобной наглости, Ольга крикнула, что он забывается, что перед ним королева и, если ворота немедленно не будут открыты, ему не поздоровится! Но в ответ получила не менее резкий отпор:

– Их величество запретили подпускать женщин к крепостным стенам, а уж тем более покидать пределы крепости!

– Но позволила этим детям подойти к пушкам? – она указала на подростков, что сновали на стенах, выполняя распоряжения старших.

Стражник не нашёлся что возразить, да этого и не потребовалось. В следующую секунду земля гулко задрожала под ударами приближающихся копыт, и на дороге показались лошади, верхом на которых восседали женщины, одетые в чёрное. На их талиях, подпоясанных мужскими ремнями, болтались шпаги, выкованные для мужских рук. И ворчун испуганно перекрестился. Вслед за королевой за оружие взялись вдовы тех, кто не вернулся из окрестных лесов, желая навести там порядок. Тут уж грубияну ничего не оставалось, как опустить подъёмный механизм.

Ждать милости от природы дольше не имело смысла. Владислав пришпорил коня и, выехав перед своим малочисленным войском, обратился к нему с последней речью:

– Гвардейцы, нас мало! Скорее всего, сегодня нам суждено будет умереть! Мы могли бы оставить город и уйти, но что тогда сказали бы о нас наши жёны, матери, дети?! Помощи ждать неоткуда! Остаётся либо с честью погибнуть, либо с позором бежать. Я обращаюсь к вам, как равный к равным, ибо сегодня буду драться с вами плечом к плечу! Если кому-то из вас повезёт выжить, расскажите о том, что видели, дабы потомки наши знали, что мы не дрогнули. И да поможет нам бог!

С последними словами их величества мост через ров с грохотом опустился, и из распахнувшихся ворот стремглав вылетел серый конь, верхом на котором Ольга буквально парила над землёй. В рассветных лучах её позолоченные доспехи полыхнули огненным заревом – так Солнце встречало королеву Широкороссии, мать опального принца и жену защитника столицы. За нею в чудовищно-тяжеловесном молчании следовали жаждущие мести вдовы, за которыми устремились полные гнева и решимости горожане. Похватав, кто вилы, кто косы, кто топоры и оглобли, одним словом, всё, что подвернулось под руку, мужчины и женщины решили не ждать своей участи и, если уж смерть неминуема, сложить в последней битве свои головы.

Рев, рычание и вой огласили окрестности перед Мирославль-градом, и им отозвались глухие набатные удары из глубин вековых дебрей, призванные сломить волю защитников столицы. Но едва Ольга и следующие за нею обнажили клинки, с крепостных стен грянули пушки.

Так началась великая битва добра со злом!

Ядра вспарывали ревущее и клокочущее море лесных тварей, стрелы рассекали набухшее тревогой небо, выкашивая ряды чудовищ, свистели мушкетные пули, шпаги кололи, а древние мечи и топоры крошили урчащее вражье море. Но армия вурдалаков, шишиг и упырей волна за волной выкатывалась из лесной чащобы навстречу отважным защитникам, пока обе армии не перешли разделительную черту, и тогда всё смешалось: люди и звери, крики и рычание, стоны и животные хрипы. Небо заклубилось тучами, и те, что смотрели с крепостных стен на происходящее, уже не могли понять, день всё ещё длится или настала ночь. Сквозь чёрное клубящееся марево на жестокое побоище взирали Луна и Солнце, кроваво-красные и абсолютно равнодушные к прошлому и будущему этого мира.

Стоит ли описывать дальнейшие ужасы? Думаю, навряд ли. Через час те, кто всё ещё крепко стоял на ногах и, несмотря на раны, с остервенением продолжал сражаться, увидели, как зверьё достигло крепостного вала, без труда преодолело ров, без особых усилий взобралось на стены… и скоро всё было кончено. Ни стрелы, ни оружейные выстрелы, ни тонны горящей смолы – ничто не помогло защитникам столицы выстоять, разве что оттянуло финал и без того неизбежный.

* * *

Стол, за которым ещё недавно ночные гости резались в карты и подпевали Халвусу, был пуст. Шуршиков простыл и след! В камине умиротворяюще потрескивали дрова. На кухне, Никодим колдовал над завтраком, ибо ужин непростительно канул в прошлое, когда в заведение нагрянули охотники за сердцами. Вкусный запах жареной картошки с мясом наполнял придорожное заведение домашним уютом. В трактир вернулись покой и размеренность. Убрав посуду и объедки со стола, Маринка вытирала тряпкой пивные лужи. Дело своё шуршики вершили аккуратно – ни капли крови, ни намёка на пребывание, но что касается культуры сидения за столом, тут рыжики составили бы неплохую конкуренцию поросятам. Впрочем, требовать от дикого и нелюдимого существа, какого-либо зачатка цивилизации, возможно ли, даже невзирая на то, что оно умеет говорить? Канарейке тоже свойственно передразнивать, да и попугай может неприлично высказаться, но это не значит, что и тот и другой при случае не нагадят вам на голову! Твари они, хоть и божьи, а всё одно – неразумные! Единственное, что извиняло ушастых дармоедов, это опять же – «Кодекс», в коем говорилось, что «…истинному шуршику до́лжно вкушать трапезу разухабисто и смачно, дабы послевкусие от оного, как можно дольше наполняло существование не токмо радостью, но и смыслом, сподвигая грызущего к делам праведным, но уму его непостижимым!»

На полу лежало тело Халвуса и видимых признаков жизни не подавало. Только небольшое кровавое пятно на рубашке в области сердца свидетельствовало о том, что рыжие истребители разбойников сделали своё чёрное дело! Шрам на груди затягивался, обещая миру нового отщепенца.

Трактирщик появился с двумя тарелками доброго завтрака. Присев прямо на стол, чтобы возможно было наиболее полно наблюдать происходящее, отец и дочь принялись, наконец, за перекус.

– Гадко это, конечно, брать деньги за такое, – сокрушённо заметила Маринка. – Но, с другой стороны, мы с тобой вроде шуршиков – санитары жизни. Я ведь сразу подумала, этим кончится. Едва он вошёл. Он не узнал их.

Никодим кивнул. Его угрызения совести перестали мучить лет двадцать назад. Ибо если шуршик существует на этом свете, стало быть, есть в нём и исконная необходимость, хотя бы для того, чтобы поддерживался известный баланс между людьми порядочными и негодяями. Но это уже рассуждения философские, а они не всегда должным образом сочетаются с жаренной картошкой и томлёной в горшочках говядинкой.

– Видимо, редкостная сволочь, – кивнул трактирщик. – Вон, как стремительно меняется…

Тут дверь комнаты, где почивал найденный Маринкой путник, открылась, и в холл трактира выглянул… Конечно же, Ярик!

Хозяева заметили пришедшего в сознание юношу, и владелец придорожного заведения тут же отправился за ещё одной порцией завтрака. Трактирщица же махнула рукой, чтоб паренёк не стеснялся и спускался к столу.

– Где я? – хрипло поинтересовался королевич, осторожно огибая лежащее на полу тело.

– В трактире «У трёх дорог», – отозвалась Маринка.

И беглец кивнул, как будто ничего другого услышать не надеялся, хотя его тут же посетил новый вопрос, озвученный, правда, наполовину:

– А как я…

Он не договорил, потому что был вновь перебит:

– Я вас притащила!

– Вы? Угу, – наследник престола вздохнул с облегчением. Понимание с полуслова – что может быть приятней! – А волк? – вспомнил он, и пережитый ужас на мгновение цапнул своими костлявыми закорючками отважное сердце подростка. Перед глазами явственно пронеслось ужасающее видение: гигантский волчара с горящими голодными глазами, разбивая снежные хлопья, несётся на него, распахивается чёрная пасть, а вместе с нею отчётливо мелькает мысль: вот и настали последние мгновения жизни! Он едва успевает вытащить закоченевшими пальцами шпагу, понимая, что сил на драку уже не осталось… Хищник прыгает… А дальше – темнота… Провал… Чёрная пелена.

– Волк? – усмехнулась Маринка. – Нормально. Пошёл на корм шуршикам.

Никодим принёс из кухни горшочек с мясом и тарелку с жареной картошкой. Поставил всё это перед отпрыском королевских кровей и немного извиняющимся тоном пояснил:

– Не знаю, как вы предпочитаете, ваше высочество, мы с дочерью любим смешивать. Но я слышал, будто бы во дворце новые веяния: раздельное питание и всё такое…

– Нет-нет, спасибо. Я тоже люблю смешивать…

Ярик вывалил мясо в тарелку и с жадностью набросился на еду. Когда острое чувство голода было утолено, он поднял глаза на хозяев, собираясь извиниться за отсутствие манер, но Маринка только улыбнулась и махнула рукой, мол, можно без церемоний.

– У нас всё запросто, по-домашнему.

Ярик взглянул на хозяина заведения:

– А вы?

– Никодим, ваше высочество, – тут же ответил трактирщик. – А это – Маринка – моя дочь.

– Очень приятно… – принц отправил в рот очередной кусочек мяса пополам с картошкой и покосился на тело Халвуса, которое вдруг дёрнулось… но тут же затихло.

Спрашивать, что происходит в трактире, кроме того, что происходило в данную минуту, было рановато, потому он поинтересовался:

– А как вы догадались, что я – принц?

Отец и дочь немедленно просияли, ибо это был их конёк: сперва озадачивать, а потом давать до безобразия очевидные ответы! И после некоторой бессловесной, но не лишённой полужестов борьбы за пальму первенства, ибо соревноваться в этом деле им доставляло явно большое удовольствие, первым начал Никодим.

– О, это элементарно, друг мой, путём логических умозаключений. Но не будем вдаваться в подробности. Ибо главный вопрос, я так полагаю, в другом, а именно: в чём ваша необходимость меня? – и он с готовностью отложил нож и вилку, готовый внимать столь важному гостю.

Прозорливость новых знакомых поразила королевича. С другой стороны, это было вполне объяснимо, ведь не просто же так он был послан в такую даль! И, собравшись с духом, Ярик честно признался:

– Один офицер сказал, что вы сможете помочь мне…

В это время Халвус подал признаки жизни и полу-застонал, полу-зарычал. Принц даже вздрогнул от эдакой неожиданности.

– Извините, а это кто?

– Шуршик. Будущий, – без особого энтузиазма ответила Маринка. – Кстати интересовался вами. Чем вы так не угодили канцлеру?

– Канцлеру? – насторожился наследник престола.

На что трактирщица многозначительно вскинула пальчик:

– Всё, что заказывается в нашей стране в смысле убийств, имеет отношение к тайному советнику. Вы в бегах, вас ищут…

– Причём тайно! – поддержал дочь Никодим.

– Что странно само по себе! – закивала барышня. – Люди короля не станут тайно искать отпрыска королевской фамилии. Деньги, которые намеревался просадить здесь сей господин, нешуточные.

– Кроме того кошелёк… – как бы напомнил умудрённый родитель.

– Именно! – девушка бросила на стол перед их высочеством кожаный кошель, коего Халвус лишился благодаря хитрости Крошки Пэка, и пояснила: – Пошив дворцовых мастерских, о чём свидетельствуют характерные стежки… Отсюда вывод…

– Перед нами наёмник! – и, дружно хлопнув в ладоши, отец и дочь растеклись в победные улыбки.

– Причём со стажем и редкостная сволочь! – подвела черту Маринка.

А батюшка её поставил жирную точку:

– На хорошего человека ни один шуршик бы не позарился!

Будущий отщепенец встряхнул головой и хмыкнул. По всему было видно, к нему шустро возвращалось утраченное не более часа назад сознание.

– Ой, он шевелится, – тревожно заметил парнишка.

– Более того, ваше высочество, он сейчас заговорит…

И действительно:

– Где я? – пробормотал Халвус. – Кто я?

Недавний наёмник сел на полу и безумным взглядом повёл вокруг, пока не утвердился на трёх, сидящих на столе, людях. – Вы кто?

Люди молчали. Трансформирующийся в шуршика мотнул головой и хлопнул глазами. Сознание в нём странным образом крошилось на осколки: то он осознавал, где находится и что делает, то вдруг не понимал ничего и чудовищным усилием воли заставлял себя вернуться к чему-то существенному, что только что было осмыслено, но в мгновение ока утрачено. Сплошная погоня за хвостами, снующими перед носом и тут же ускользающими. Одним словом, чёрти чё клубилось в голове бывшего наёмника! Это, конечно же, очень и очень не нравилось, но что он мог поделать? Оставалось только злиться на самого себя. Но тут будущий шуршик заметил на рубашке кровь, а на груди – шрам.

– Кровь? – удивился он. – Не понятно.

– Вы проиграли шуршикам сердце.

– Сердце? – усмехнулся Халвус. – Что за чушь? Как можно проиграть сердце?! Как же голова трещит!

Заметив на столе кружку, превращающийся в зверя поднялся и, схватив её, перенёс себя к бочке с пивом. Налил. Выпил. И ему заметно полегчало. Мысли перестали клубиться и рваться, наоборот, обрели некоторую плавность, даже законченность. Он вернулся к хозяевам трактира и, насупившись, прошёлся циничным взглядом по лицам. В облике их высочества что-то откровенно насторожило бывшего убийцу:

– Я вас где-то видел… – он предупреждающе вскинул палец, чтоб ему не мешали, и стал приводить обрывки мыслей в порядок: – Сейчас вспомню…

Никодим, его дочь и наследник престола ждали, не без интереса разглядывая нехорошего человека. Теоретически превращающиеся постепенно утрачивали память о прошлом, потому была некоторая надежда, что и Халвус не вспомнит, что привело его в этот дом на краю цивилизации. Но, увы, мир не без исключений!

– Вспомнил! – наёмник с довольным видом развёл руками и вынул шпагу. – Я вас должен убить… – затем перевёл взгляд на хозяев трактира и добавил со всей категоричностью: – А заодно и вас, как свидетелей! Здесь были шуршики, как вы говорите. Решат, что это их рук дело… Отлично придумано?

Маринка понимающе кивнула:

– Вам не откажешь в сообразительности.

Бывшему конокраду не понравилась эдакая женская невозмутимость, и он отмахнулся от девчонки:

– Тебя и папу твоего, так и быть, порешу в последнюю очередь. Вы только не уходите. Лады́?

– Премного благодарны, сударь! – кивнула трактирщица. – Мы с папой, конечно же, задержимся.

– Я рад, что мы поняли друг друга! А пока, заказ – есть заказ! – и, указав шпагой на их высочество, отрезал: – Начнём с тебя, малец!

Никодим сгрёб со стола посуду, дабы в запале ничего не побилось, и поинтересовался у юного отрока:

– Ваше высочество, наша помощь необходима?

Ярик неопределённо пожал плечами. Происходящее казалось ему каким-то нелепым, невсамделишным сном.

– Не знаю. Попробую, – тихо отозвался он и оглянулся в поисках оружия.

– Держите, – крикнула Маринка, вынула шпагу из декоративного крепления на стене и кинула их высочеству.

Королевич ловко поймал клинок за рукоять и приготовился к бою. Халвус вышел на линию атаки и выказал опять же не свойственную превращающимся манеру поведения:

– Извините, ваше высочество, ничего личного. Только работа!

Ещё через мгновение с криком: «Мама!!!» – наследник престола ринулся в атаку.

Маринка и Никодим, переходя от одного угла к другому, дабы не мешать фехтующим, с интересом наблюдали за ходом поединка. И двигало ими отнюдь не праздное любопытство! Они были прекрасно осведомлены, о происходящем в столице, наслышаны о сыне их величества, который, если судить по тому, что о нём разнесла людская молва, собственноручно расправился с двенадцатью хорошо обученными гвардейцами, то есть, проявил недюжинные способности по части владения шпагой. Увидеть же подобную диковину собственными глазами было чрезвычайно любопытно!

* * *

Прежде отутюженное пургой поле перед крепостными стенами столицы Широкороссии теперь было изрыто взрывами и усыпано трупами вурдалаков, упырей, шишиг и ещё страшных, досель невиданных существ, похожих не то на волка, не то на крокодила, имя которым никто бы дать не решился. Найти среди них тела защитников королевства было немыслимо. После того как нечисть вошла в город, чудовища занялись излюбленным: устроили кровавое пиршество. В свою очередь, бочки, прежде сколоченные для вызревания вин, ныне с жадностью наполнялись упырями и вурдалаками кровью мёртвых. Единственные, кто чувствовал себя обманутыми и оттого неприкаянными, были шишиги. Благодаря событиям, что творились в природе вопреки известным законам: вода промёрзла и их родная стихия теперь отсутствовала – чудить было негде, не с кем, а, стало быть, и незачем, вследствие чего девицы забирались на крыши домов, где нестройно горланили заунывные, а порой и вовсе непристойные песенки.

Едва город пал, тайный советник и бывший канцлер, следуя договору, некогда заключённому с шуршиком по имени Маленький Бло, добровольно расстался с собственным сердцем. Когда же после экзекуции сознание вновь постучалось в мозг, он немедленно отправился на поиски их величества. Время, отпущенное ему до окончательного превращения в отщепенца и полной утраты личности, стремительно сокращалось, а он всё никак не мог найти правителя Широкороссии. Однако с общей деградацией обострились другие чувства: интуиция, обоняние, горящие в темноте глаза отчётливо различали тела людей и мёртвые туши лесной не́чисти. Вскоре он уловил знакомый запах желанной добычи…

Король был ранен, но всё ещё жив. К нему подбирались оборотни, но так как Владислав отменно владел ножом, парочка тварей с перерезанными глотками уже лежала у его ног, остальные осторожничали и, описывая круги, выжидали, когда человек, наконец, ослабнет и потеряет сознание. Тогда можно будет без особого риска вдоволь насладиться ещё теплой плотью.

Будраш окликнул Владислава и тот, обернувшись на голос, не без труда узнал в полушуршике-получеловеке тайного советника, а узнав, на мгновение растерялся. Этого чудовищу хватило, чтобы прыгнуть и сбить их величество с ног. Оборотни, до сего момента недовольно урчащие, взвыли и ринулись вслед за канцлером делить добычу. Но бывший не последний человек в государстве, вырвав из руки короля нож, с таким проворством отправил парочку в преисподнюю, что остальные, заскулив, шарахнулись в стороны и недобро взвыли, призывая сородичей.

И канцлер смекнул: следует поторопиться!

– Будраш, – теряя сознание, еле слышно выдавил Владислав. – Что с тобой? Ты превращаешься в чудовище!

– Какая разница, Владислав? Сейчас я пришёл за твоим сердцем. С ним всё сразу наладится… – и без долгих объяснений бывший тайный советник его величества, занес над королём руку, на которой уже выросли острые, как бритва, когти…

Что-то низко прогрохотало над полем, усеянным мёртвыми телами, от чего оборотни, вурдалаки и упыри вжались в землю. Клубящиеся тучи разорвало вспышкой молнии. Наэлектризованный воздух разогрело так, что не́чисть, окружившая канцлера, полыхнула факелами. Сердце короля, вставленное полушуршиком-получеловеком на место прежнего сердца тайного советника, заставило сгустившуюся темень расступиться, открывая кровавый диск Луны с нарисованным на нём знаком Мурга. Столб огня расколол небеса и воткнулся в грудь чудовища, выжигая на нём печать проклятия. Новоявленное сердце брызнуло огнём, отчего Будраш закричал дико и страшно, а ещё через мгновение бывший человек стал превращаться во что-то досель никем не виданное и не слыханное.