Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

* * *

Короткий вздох присутствующих, порвавший тишину королевской усыпальницы, был последним, что услышал отец Мефодий. Через мгновение он стоял посреди безбрежного поля, слегка волнуемого ветром, где по небу из конца в конец перекатывались гигантские разноцветные сферы…

«Интересно… – подумал батюшка, принюхиваясь и прислушиваясь к неведомому. – Вроде всё, как у нас…»

Он взглянул на руки, повертел, внимательно рассматривая их, и пожал плечами – такие же, как прежде! – затем наклонился, чтобы рассмотреть травку-муравку повнимательнее. Стебелёк, пробежавший меж пальцев, на первый взгляд показался знакомым, однако усилий, чтобы оторвать его и рассмотреть повнимательнее, потребовалось не в пример больше, нежели на Земле, причём едва он был поднесён к самому лицу, как в следующую секунду окрасился в голубоватый цвет и немедленно рассыпался прямо в руке старика, после чего мерцающая пыль поднялась в воздух и по спирали улетела вверх.

– Матерь божья! Нет, не всё, как у нас. Или мне это снится? – додумать мысль окончательно он не успел, потому что за спиной раздался бодрый голос.

– И зачем надо было травинку срывать? Она, между прочим, живая. Ей тоже жить охота.

Мефодий обернулся. Над ним с довольно укоризненным видом возвышался бирюзовый шуршик, сверливший слугу божьего осуждающим взглядом.

– Ты кто такой? – вымолвил зверь и деловито сложил лапы на груди.

– Мефодий. Монах… Святой отец, батюшка…

– Хм… Что-то зачастил ваш вид в наши пенаты, Мефодий-монах-святой-отец-батюшка… Ух, какие у вас трудные имена! А покороче можно?

– Конечно.

– Тогда я буду звать тебя «Меф»!

– Значит, ты уже встречал человека?

– Видать – видал, встречать не пытался.

– А можешь отвести меня к нему? Я, собственно, за тем и пожаловал…

– Отвести-то отведу, если дойдёшь, конечно…

– Отчего ж не дойти, дойду. Далеко идти-то?

– Нет. Тут всё близко, Меф… Главное понять, чего ты хочешь…

– Так дело не хитрое… К королевичу нашему хочу…

– К нему? – и бирюзовый указал когтем куда-то вдаль за спину отшельника.

Мефодий обернулся и увидел на горизонте раскидистое дерево, вернее, его пятно, так как зрение от старости давно ослабло.

– Не знаю… ничего не вижу… Там дерево такое большое, если мне зрение не изменяет…

– Оно. Следуй за мной, Меф… – хмыкнул зверь и зашагал к линии горизонта.

Монаху ничего не оставалось, как последовать за забавным существом. Не прошло и пары минут, как дерево выросло перед святым отцом буквально на глазах. Под ним, прислонившись спиною к небольшому камню, сидел юноша лет двадцати шести, и вид его был крайне задумчив.

– Здравствуйте, – вежливо нарушил уединение их высочества святой отец, с недоверием всматриваясь в знакомое на первый взгляд, но не до конца, лицо.

Ярик обернулся, смерил гостя взглядом и тут же, ловко поднявшись на ноги, заключил отшельника в крепкие объятия.

– Отец Мефодий?! – произнёс он довольно низким голосом, отстранился, разглядывая гостя с искренним изумлением, словно бы само видение может исчезнуть в любой момент. – Вы как здесь?

– Ваше высочество? – растерянно пробормотал отшельник.

– Я, святой отец, я! Но что вы здесь делаете?! Впрочем, можно догадаться, – и, став совершенно серьёзным, добавил: – Это очень скверно. Очень! Вам следует немедленно вернуться. Иначе дело кончится плохо…

– Почему?

– Здесь один день за десять лет…

– Шутите?

– Если бы! – он указал на камень под деревом. – Это всё, что осталось от Иринки, хотя ещё вчера я держал её за руку.

– Святые угодники! – перекрестился Мефодий.

– И мне, как вы понимаете, уже не шестнадцать, верно?

Святой отец снова осенил себя крестом, с трудом осмысливая невообразимое.

– Это как же так? Впрочем, пустое. Я ведь за вами. Мы там, у нас, уже сутки ломаем голову, как вызволить вас отсюда. Вот я и вызвался, так сказать, сюда…

– Эх, зря вы это затеяли, батюшка! Не увидеть вам следующего дня, ежели бог не отмерил вам хотя бы добрую сотню лет… Да и мне, по-видимому, путь домой заказан. Видите ли, я должен понять…

– Что «понять»?

– Не знаю. Успею дотумкать – сам вернусь, хоть и сомневаюсь уже, а стоит ли. Тут навсегда останется моя любимая. И мне подумалось, если однажды я поклялся ей в любви, а теперь вдруг оставлю – это же предательство! Изменять же слову своему – низко! На Земле я готов был отдать жизнь за одно лишь мгновение быть вместе, а уж здесь, где мы точно встретимся через несколько дней, пусть и на небесах – сам бог велел…

– А как же родители? Они ведь ждут вас… – святой отец хотел было добавить ещё что-нибудь достаточно существенное, дабы вразумить отрока, но увидел, что рука его стала прозрачной. – О, как! – немало удивился он, разглядывая, как прямо на глазах исчезают пальцы. – Странно… Должно было появиться что-то вроде зеркала, а тут… – но кинув взгляд по сторонам, он не заметил ничего, что хоть как-то походило бы на ожидаемое или указывало бы путь к нему. – Впрочем, коли мы правы оказались и средство, чтобы вернуть вас, найдено, ждите. Чуток остался…

– Вот что, – Ярик крепко схватил отшельника за плечи, – передайте родителям, чтобы не возвращали меня! Я остаюсь здесь, слышите? В этом причудливом мире…

Но договорить он не успел. Мефодий исчез окончательно, и не осталось от него даже мерцающей голубой пылинки.

* * *

Убрав флакончик от губ монаха, Маленький Бло сделал осторожный шаг назад. Остальные последовали его примеру. Однако святой отец, растянувшийся на длинной лавке со сложенными на груди руками, продолжал лежать, наполняя сердца присутствующих пока не очевидной, но уже ощутимой тревогой.

– Неужели, ошиблись? – с трудом выдавила Ольга, не сводя глаз с безжизненного тела. – А что с тобой было, когда мы возвращали тебя с того света? – обратилась она к мужу.

– Не знаю, – отозвался Владислав. – Помню только, как провалился в забытье на поле боя, а потом оказался в гадальной комнате Марго аккурат за вашими спинами. И это всё.

Тогда померанская ведьма подошла к Мефодию и, знаком попросив тишины, осторожно коснулась рук старика. Присутствующие затаили дыхание.

– Пальцы холодны, как лёд, – констатировала она, хрипнувшим от волнения голосом, припав же ухом к груди отшельника, прислушалась, после чего выпрямилась и молвила с выжигающим сожалением: – Стука сердца тоже не чувствуется… Кажется, свой праведный путь он закончил.

Памятуя о том, что ещё недавно приключилось с их товарищем – Крошкой Пэком, шуршики понимающе переглянулись, Ляля ткнулась в Маринкин бок, и та по-матерински приобняла её, Митя и Ваня печально склонили головы и только Ольга, нарушив трагизм момента, чуть слышно простонала, закрыв в отчаянии глаза:

– Что же нам теперь делать-то? Как спасти сына?

Словно бы вторя её словам, в полутьме усыпальницы раздался шорох, а за ним тоненький писк, и все инстинктивно обернулись. Из маленькой, едва заметной норки выполз мышонок. Привстав на задних лапках, отважный малыш принюхался к присутствующим, после чего, ни на кого не обращая внимания, решительно подбежал к лавке, на которой покоился Мефодий, вскарабкался вверх и, обнюхав почившего, улёгся на его груди там, где некогда билось отважное сердце.

– Мне кажется, – тихо прошептала Ляля. – Это и есть Викентий. Я не настаиваю особенно, но, по-моему, у нас появился шанс попробовать ещё раз… – девчушка подошла к скамейке и присев на корточки попыталась объяснить маленькому приятелю, чего они хотят от него.

Тут за спиной крохи остановилась Маринка и, погладив девочку по голове, заметила:

– Это всего лишь мышонок. Он тебя всё равно не понимает.

– Понимает, – выпрямилась Ляля. – Звери всё понимают, только сказать не могут… – она протянула руку мышонку и тот, обнюхав пальчики, деловито перебрался на детскую ладошку. – Где противоядие?

Шуршики недовольно переглянулись, но внутренне уже готовы были рискнуть дальним родственником. Как-никак человек не пожалел своей жизни, стало быть, и им не гоже включать твердолобых упрямцев. Маленький Бло вынул из утайки флакончик и молча отдал его девочке.

Ляля забрала сосуд и поднесла его к мордочке преданного крохотули. То ли тот был изрядно голоден, то ли, и в самом деле, понимал, что от него сейчас зависит многое, если вообще – не будущее, только Викентий припал к горлышку и, натрескавшись парой капель шуршиковского зелья, тут же затих на ладошке Красной шапочки, которая аккуратно уложила его на грудь покойного друга. Затем в руке девочки появился глюнигатэн, который в такой же пропорции был влит в пискуна, отчего пузико его немало надулось. И в последнем пристанище королей воцарилась очередная звенящая тишина, в которой даже просто сглотнуть казалось немыслимым кощунством.

Неизвестно сколько песчинок времени просочилась сквозь узкое горлышко вечности, только через несколько мгновений лапка мышака́ дёрнулась, и он приоткрыл свои глазки-бусинки.

Присутствующие переглянулись, а Марго, выдохнув с облегчением, заметила, как самая продвинутая из всех продвинутых по части магических заклинаний и зелий:

– Будем вливать королевичу по чуть-чуть. Главное не переборщить! Чуете?

Шуршики и люди, понимающе кивнули.

* * *

Солнце как раз достигло зенита, когда Ярик открыл глаза и увидел над собою взволнованные лица родителей, друзей и шуршиков. Сев в каменном саркофаге, он хрипло поинтересовался:

– Мам, пап? Что произошло? Как я здесь оказался?

– Сыночек! – всхлипнула Ольга и бросилась сыну на шею, заплакав от счастья.

Владислав тяжело засопел и кашлянул, справляясь с обрушившимися на него чувствами. Марго же, вернув флакончик с глюнигатэном к остальным баночкам и колбочкам, устало улыбнулась и, покинув усыпальницу, не спеша вышла на улицу, где, присев на ступеньку, прислонилась головой к холодной стене. Как ни странно, она впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему счастливой! Ещё через мгновение рядом опустился Маленький Бло. Померанская ведьма положила руку на его загривок и с чувством потрепала и почухала старого товарища, отчего зверь превратился в довольное тесто, задрожав лапой.

– Ты что же, ничего не помнишь? – разжав объятия, отстранилась Ольга, сжав в ладонях исхудавшие щёчки любимого чада.

– А что я должен помнить? – растерялся Ярик.

– Он ничего не помнит, – подтверждая слова матери, кивнул Митя сгрудившимся вокруг.

– Ну, почему «ничего»? Тебя помню. Ты – Митя.

– Ну, тогда ещё не всё потеряно! – по обыкновению весело подхватил слова товарища верный друг и, достав из кармана яблоко, с довольным видом впился в него зубами.

– Был бой… Помнишь? – продолжала королева, заглядывая в глаза сына.

Ярик нахмурился, обращаясь к закромам памяти, и тогда в сознании начали пятнами вспыхивать фрагменты сражения в королевском замке.

– В тебя попала стрела…

Рука их высочества невольно стиснул место, где всё ещё продолжала ныть недавняя рана, и тут же из тьмы забвения отчётливо проявилось, как стрела рассекает зал и вонзается в самую грудь.

– И пузырёк с противоядием спас тебе жизнь. Если бы не он, ты наверняка погиб бы в ту ночь… – продолжала помогать с воспоминаниями королева-мать.

– А сколько прошло времени?

– Да почитай двое суток, – заметил Митя.

– И эти двое суток ты был на грани между жизнью и смертью, – подхватила Маринка. – Если бы не вот эта кроха… – она обняла Лялю. – Мы бы всё ещё ломали голову, как вернуть тебя…

– Противоядие смешалось с кровью. Вы могли никогда уже не очнуться, – тихо добавила Красная шапочка.

– Если бы не отец Мефодий, царствие ему небесное, и не мышонок – его друг, мы бы не вытащили тебя… Откуда? – обратилась Ольга к Владиславу.

– Я же говорю, не помню, что со мной происходило, – развёл руками король Широкороссии.

– Может, ты помнишь, что было с тобой в эти двое суток?

Ярик растерянно оглядел морды и лица, и только плечами пожал:

– Была стрела, потом боль… я потерял сознание… и вот, очнулся здесь…

– Ну, и слава богу! – воскликнул король, помогая сыну выбраться из саркофага. – Главное, ты здесь, с нами. А раны затягиваются, уж поверь мне…

Однако, ступив на каменные плиты усыпальницы, Ярик тихо пробормотал, словно бы очередное воспоминание булькнуло в глубинах сознания:

– Противоядие… – и тут же, отодвинув короля-батюшку и матушку, он приблизился к шуршикам и, заглянув за их спины, где в хрустальном гробу, сложив ручки на груди, всё ещё покоилась Иринка, спросил с надеждой:

– Успели?

Шуршики в ответ лишь виновато поникли ушами. Расступившись, они пропустили королевича к возлюбленной, и тот остановился как вкопанный, не в силах отвести взгляда от безмятежного лица.

– Противоядие? – тихо спросил он.

– Вливали, – отозвался Большой Бло.

– Опоздали?

– Пожалуй…

Ярик коснулся хрустальной крышки и с нежностью погладил её, а ещё через мгновение подбородок их высочества дрогнул, а на глазах навернулись слёзы.

– Дайте мне его! – тихо, почти шёпотом пробормотал он, протягивая руку.

– Это не имеет смысла, – отозвался вожак стаи.

– Противоядие! Ну же! – настойчиво повторил наследник престола.

Гигант угрюмо кивнул Тихому Туку, который, взяв из батареи колбочек нужный флакончик, осторожно опустил его в дрожащую руку юноши. Тогда принц резко отпихнул от себя хрустальную крышку, которая, с грохотом рухнув на пол, разлетелась на сотни мелких осколков.

Марго и Маленький Бло, сидящие на ступенях склепа, вздрогнули и поспешили внутрь, где королевич, по капельке отправлял в рот девушке зелье, призванное вывести «спящую» из вечного сна. Но Иринка продолжала лежать, и ни единый мускул не отзывался на старания её верного рыцаря. Ярик во все глаза вглядывался в любимые черты, надеясь угадать или увидеть признаки возвращающейся жизни… Но в давящей пустоте фамильного склепа был слышен только лёгкий сквозняк, что едва заметно касался причёски красавицы, и только.

Видя, что королевич не успокоится, пока не использует средство до последней капли, Митя, протиснувшись сквозь спины присутствующих, подошёл к другу и, сжав пальцы с сосудом, убрал их от лица девушки.

– Её больше нет, дружище… – тихо сказал он.

Ярик опустошённо взглянул на товарища и растерянно повторил:

– Нет?

И Митя с искренним сочувствием покачал головой:

– Нет…

– Ну, да, – чуть слышно прошептал шестнадцатилетний мальчишка, в мгновение ока утративший весь смысл жизни. – Понятно… Что уж тут… Её больше нет. Я понимаю… – он не спеша прошёлся взглядом по лицам окруживших его, и на ком бы ни задерживался, тот не выдерживал, отводил глаза и опускал голову.

Наткнувшись на Большого Бло, наследник престола вспомнил о кольце, которое пообещал вернуть, когда всё закончится. Без излишних церемоний он подошёл к гиганту и, сняв с шеи верёвочку с заветной находкой, протянул вожаку стаи подарок Иринки.

– Возьмите… – сказал он сухо, ведь обещанное шуршиками не случилось, а потому где-то внутри сердце невольно обвиняло их в неисполнении обещания.

– Мы старались, – как можно аккуратнее попробовал заверить юного друга Большой Бло, а Тук, Глоб и Лум общим кивком постарались подтвердить слова вожака, на что королевич только неопределённо повёл плечом.

– Я обещал вернуть кольцо. Возвращаю… – повторил он, сдерживая пульсирующую в груди боль.

Кольцо было единственным напоминанием о любимой, самым дорогим, самым светлым, но – увы! – и самым болезненным. Расставаясь с ним, принц прощался с прошлым, а также со всем, что связывало его с возлюбленной. Однако Большой Бло не стал торопиться забирать столь важную для стаи вещицу. С высоты своего роста, он невозмутимо взирал на их высочество, словно бы ожидая чего-то ещё. И пауза сделала своё дело – Ярик смягчился, и повторил менее категорично:

– Возьмите. Теперь оно мне, и в самом деле, ни к чему. Я отдаю его добровольно…

Только тут огромная лапа гиганта разжалась, принимая желанный артефакт. Едва колечко опустилось на чёрную длань, по нему прокатился голубоватый всполох и растворился в холодном олове. Тогда зверь перевёл взгляд на младшего брата, и тот, догадавшись о намерении старшего, осторожно заговорил:

– Вы ни в чём не виноваты, ваше высочество…

Но королевич, подняв палец верх, прервал едва начавшуюся речь, ибо выслушивать бессмысленный поток каких-либо объяснений и извинений больше не было ни сил, ни желания. Не проронив ни слова в ответ, он направился к выходу, однако в дверях задержался и, взглянув на отца, тихо бросил ему:

– Это ты виноват в её смерти…

Слова любимого сына прозвучали хлёстко, подобно пощёчине. Владислав готов был немедленно вспыхнуть, но Ольга вовремя стиснула локоть правителя, дабы он приструнил гнев. Взглянув на жену, король Широкороссии внял молчаливой просьбе. Королевич же, тяжело вздохнув, вышел на воздух.

– Ему нужно побыть одному… – прошептала королева-мать, глядя на открытую дверь склепа.

– А крышечку жалко. Историческая реликвия как-никак, и разбили! – вздохнув с сожалением, заметила Марго, конечно же, не в тему, но, уловив непонимание на лицах обернувшихся, спохватилась: – Ну, и чёрт с нею!

* * *

Ярику очень хотелось плакать, но слёзы словно бы заперли на ключ! Он сделал шаг, другой, потом ускорился, пока ноги, разбивая застывший наст, сами не побежали куда глаза глядят.

Так он пересёк заснеженное кладбище, выбрался на продуваемое всеми ветрами поле, но продолжал бежать и бежать, пока не оказался в развалинах замка шуршиков и только тут, выбившись из сил, рухнул прямо в снег, надеясь, что сможет хоть как-то остудить пылающий от обиды и несправедливости мозг. Присев на разрушенные ступени древней громадины, королевич опустил голову и, закрыв глаза, попытался вернуться мыслями в прошлое. Но спасение оказалось так себе.

В это мгновение рядом с ним шлёпнулся дорожный мешок и человек, присев рядышком, утомлённо вытянул ноги. По-видимому, идти ему пришлось долго и, добредя до развалин, он решил чуточку перевести дух, благо ветер, среди рассыпавшихся от времени стен, заметно терял свою хватку.

– Прошу прощения, если напугал вас, – миролюбиво заявил незнакомец, – не подскажете, я правильно иду в Мирославль? Не хотелось бы заблудиться…

– Правильно, – не глядя, буркнул королевич. – Если пересечёте поле и увидите шпили за́мка, значит идёте в верном направлении. Не увидите – стало быть, заблудились. Но это навряд ли…

– Ясен пень, ежели не увижу, – весело отозвался путник. – Но всё равно, благодарю за помощь…

Воцарилась неловкая пауза. Человек не желал скоро покидать уже насиженное место, королевич же не спешил возвращаться домой. И тогда он спросил просто из вежливости:

– Вы издалека? Никогда раньше не бывали в наших краях?

– Не знаю, что и сказать, может и бывал. Наверное, бывал… А, может, и вообще – вырос тут. Не помню. Но страна мне нравится. К кому не обратишься, любой готов прийти на помощь. Даже подумываю, не осесть ли в этих краях? У вас были тяжёлые времена. И, если мои руки пригодятся, готов был бы помочь всем, чем смогу, а умею я много чего, как оказалось. Не поверите, за что ни возьмусь, всё ладится!

– А вы откуда? – уставившись на проталинку перед собой, поинтересовался королевич.

– А бог его знает… – отозвался человек, развязывая мешок. – Не помню ничего. Память у меня отшибло, говорят. Руки всё помнят, а в голове пусто… В этом вся закаморина!

– Совсем не помните? – задумавшись над услышанным, Ярик, наконец, взглянул на собеседника.

– Совсем! – улыбнулся человек чрезвычайно добродушно. – Просто однажды, где-то с месяц назад я открыл глаза и обнаружил себя стоящим под незнакомым деревом, в незнакомой местности, среди незнакомых людей, даже говорили они не так, как мы с вами. И один добрый человек, знающий язык, посоветовал отправиться сюда, на север. «Там живёт твой народ!» – сказал он. И я пошёл… Шёл, шёл, и вот пришёл, как видите. И очень рад, что вы меня понимаете, что вам можно что-то рассказать, а вы даже ответите. Это так здорово! Вот… – он достал ответственно запечатанную бутылку и поставил перед их высочеством. – Возьмите. Мне кажется, у вас что-то приключилось. Не думаю, что это сильно поможет, но определённо станет легче.

– Как бы и мне хотелось ничего не помнить о прошлом…

– А вот это вы зря. Мне кажется, память делает нас людьми, а события, приключившиеся в жизни, воспитывают человечность. Впрочем, кто я такой, чтобы утверждать это наверняка, если сам ничего не ведаю о собственной жизни. Остаётся только сожалеть, что памяти нетути, – он расплылся в озорной улыбе, после чего вздохнул глубоко-глубоко и добавил с заметной грустинкой: – А ведь оно было какое-то… Прошлое… Может быть, хорошее, может быть, не очень, но было! Одно знаю наверняка, все те года, что остались мне, я постараюсь прожить достойно, чтобы было о чём вспомнить в старости, чего и вам желаю. Вы ведь совсем ещё мальчик… Впереди у вас целая жизнь… И это прекрасно, поверьте мне… Может быть, чтобы понять эту простую истину, действительно, стоило потерять память… Удачи, мой друг! – он поднялся и, взмахнув на прощание рукой, пошёл по заиндевевшему полю в сторону древней столицы Широкороссии, где Солнце, достигнув зенита, набирало свою живительную силу, разгоняя морок и хлад.

На мгновение Ярику почудилось, что чужеземец очень даже знаком ему, он только никак не мог вспомнить, где, а главное, при каких обстоятельствах им довелось свидеться. Особенно умилял рост! Собеседник оказался самым маленьким из самых маленьких, каких королевич когда-либо встречал на своём пути. Ещё эти выражения: «Ясен пень!», «Закаморина!» – не так чтобы очень уж редкие, но всё-таки…

«Однако, – пожал плечами наследник престола, сбрасывая наваждение, – я вполне могу и ошибиться…»

Он откупорил бутылку, принюхался и сделал глоток. Внутри был самый обыкновенный компот, но компот, сделанный заботливыми руками хозяйки, которая постаралась вложить в него всю свою душу. И тут у шестнадцатилетнего мальчишки по щеке покатилась слеза, а на сердце стало чуточку легче. Несмотря ни на что он всё-таки вернулся домой. И теперь нужно было как-то жить дальше…