Текст книги "Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги"

– Сейчас всё сделаем, ваше высочество… – приятель стремительно пересёк спаленку, отпер дверь и выглянул в коридор.

– Я тута! – отозвался детский голосок.

Опустив голову, Митя увидел Лялю. Девочка светилась, как начищенная копеечка, и перейдя на заговорщический шёпот, объявила:

– Маринка сказала, что ты тута, что у вас переговоры. Передай их высочеству, к ним пришли. Шуршики. У них есть к нему… к ним… короче, дело у них какое-то… важное-преважное… – и она многозначительно подмигнула.

– А ты здесь при чём? – мигнул в ответ любитель выводить принцев из кризиса.

– А я парламентёр. Вот! – и она вытащила из-за спины маленький белый флажок. – Белки сказали, что, когда нужно переговорить с невменяемой стороной, выбрасывается белый флаг. Что такое «невменяемая сторона» не знаю, а флаг – вот он.

– Хм… Интересно, где они этого понахватались? Ладно. Передай рыжим, скоро будем…

– А что с флагом делать?

– Нарисуй на нём солнышко…

– Фи! Какая пошлость! Мне что, пять лет? – и, сокрушённо помотав головой, Красная шапочка удалилась, вертя в руке тряпочку на палочке.

Митя прикрыл дверь и обернулся к другу, зарывшемуся в подушках:

– Там к тебе шуршики причапали, – он приблизился к кровати и продолжил беззаботно: – Говорят, мол… «У нас до вашего младшенького базар есть», «Пошуршать, говорят, надо». Ты им ничего не должен?

Ярик нехотя сел и призадумался:

– Во-первых, я всё слышал. Во-вторых, кольцо отдал… В-третьих… Нет, больше я никому и ничего не должен, – он вновь плюхнулся на спину, после чего пробубнил: – Передай парламентёрам, я никого не хочу видеть. Я умер.

– Ну, я как бы твой друг, а не мальчик на побегушках. Тут как бы есть разница. Смекаешь? Давай, ты такой сам выйдешь к ним и скажешь, всё что о них думаешь… Хотя… Шуршики не тот народ, чтобы являться по пустякам. Ну, мне так показалось. А вдруг они пришли чего важное сообщить… Ты бы сходил, узнал, что ли… Вы же закорефанились уже. А я пойду, пройдусь. Пока ты тут валяешься, кто ещё присмотрит за королевством? Только я… Везде я, понимаешь! Всё я, да я… И ведь никто не поможет, слово доброго не скажет, плечо надёжное не подставит, не взбодрит шуткой острой, слух ласкающей…

Рассуждая в таком духе, Митя удалился, оставив дверь спальни приоткрытой, дабы их высочество решилось, наконец, покинуть прибежище мученика. Ярик с ужасом взглянул на образовавшуюся щель меж его миром перин и подушек, и миром, где каждый день приходится сражаться за жизнь и частенько проигрывать. Туда нужно было сделать шаг один единственный и невероятно трудный.

И он сделал его, как сделает потом, ещё очень много довольно непростых шагов по жизни и однажды получит прозвище Ярослав Умудрённый. Но это будет потом, а пока предстояло надеть штаны. Рана всё ещё напоминала о себе, но с одёжей справиться всё-таки удалось…

«А значит, и всё остальное будет по плечу…» – покидая прибежище отшельника, не слишком оптимистично подумал королевич.

* * *

Тихий Тук, Толстина́ Глоб и Неве́ра Лум с нескрываемым любопытством изучали картины, развешанные по стенам приёмной залы. Некоторые столь достоверно изображали предков короля Владислава и взирали на озадаченных зверьков с такой исключительно-подчёркнутой царственностью, что рыжим обаяшкам становилось откровенно не по себе. Желая развеять смутные страхи, они даже заглядывали за полотна, однако находили там абсолютно голые стены. Факт сей особенно бередил их охочие до впечатлений тумки. Большой Бло и Маленький меж тем хранили суровое непричастие к происходящему, хотя заметно было, что данное обстоятельство и их не оставляло равнодушными. Однако же, что дозволительно отщепенцу, то шуршику чистокровному определённо не к лицу. Демонстрировать явственный интерес к чему-либо истинному войну не пристало категорически! Опять же причиной всему – «Кодекс», который, безусловно, хотелось послать ко всем чертям, однако воспоминания о последствиях подобных решений были слишком свежи, чтобы слепо потакать низменным страстям, повинуясь демону любопытства…

От себя поспешу добавить: шуршики, продвинутые в деле рисования, как правило, расписывали стены замков и крепостей, дабы приключения дней минувших являлись ярким напоминанием грядущим потомкам о великих деяниях прошлого. Люди называли подобный вид росписи фресками, ушастые именовали их не менее затейливо – постами! Так главная зала логова одного из самых известных шуршиков прошлого столетия – Фила Красивого была расписана постами Андра Рубленного, на которых изображались прозрения Лопоухого Бима и Несчастного Мома о вращении земли вокруг Солнца. Случалось, к Филу наведывались целыми стаями, дабы причастившись к великому, ярче разжечь пламя безграничной тяги к непознанному и неизведанному. Однако же ни один ушастый художник не постил свои творения вне стен, подобно тому, что в настоящую минуту лицезрели Тук, Глоб и Лум. Для них зрелище явилось истинным откровением! Они просто не ведали, что после нашествия гвирдумов, упырей и вурдалаков, многие произведения придворных живописцев оказались повреждены, а некоторые и вовсе утрачены безвозвратно. Марго же в знак благодарности за то, что наследник престола помог миру избавиться от неизбывного ужаса, малёха колдонула, но, как водится, переборщила, отчего картины и соизволили обрести столь впечатляющую реалистичность. Царствующая чета, увидев произошедшие перемены, поначалу так же застыла в немом удивлёнии, но вскоре махнула рукой со всей благосклонностью, как бы подводя черту: ну, что сделано, то сделано! В конце концов, существуют же семь чудес света! Так отчего б не появиться восьмому? В далёком королевстве Италийском исхитрились сотворить падающую башню Аквилонскую, почему бы Широкороссии не прославиться живыми полотнищами? Забегая вперёд, отмечу, что их высочество впоследствии задумались над воплощением сопричастной идеи: «движущихся картинок»! И скажу вам, весьма преуспели в оном, благо Марго потакала их высочеству в дерзких прожектах со всей искренностью, что нашла для себя делом увлекательным и как ни странно прибыльным! В конце концов, она имела непосредственное отношение к рождению столь талантливого юноши, а потому в тайне считала себя его тёткой. Король и королева тому препонов не чинили!

Однако же, вернёмся к нашему повествованию…

Ярик вошёл в приёмные покои и остановился, глядя на товарищей по оружию опустошённым взглядом. Звери в молчании окружили их высочество. Что такое любовь, горечь потери, разочарование – подобные чувства рыжим грызунам были явно неведомы, или же быстро забывались за очевидной ненадобностью. Взять, к примеру, гибель Крошки Пэка. Скорее, она вызвала удивление и только: оказывается, и шуршик может умереть! Бессердечные существа – что тут ещё скажешь? Как это, когда от собственного бессилия что-либо изменить день и ночь в груди ноет и хочется выть – им невдомёк. И ничего с этим не поделаешь! Увы…

Чёрный гигант перевёл взгляд на младшего брата, и тот начал бодро и по привычке издалека:

– Вы ни в чём не виноваты, ваше высочество. Виноват только я. Всё началось ещё до вашего рождения.

Ярик поднял руку и перебил:

– Виноват или нет – сейчас не имеет никакого значения. Что случилось, то случилось. Это судьба…

– И всё же, я договорю, – мягко возобновил Бло прерванную речь. – Это я встретил канцлера. Это я понял, что Будраш – тот самый крепкий орешек, что не всякому шуршику по зубам. Но мне так хотелось утереть нюхалку старшему брату, что я не удержался и закрутил всю эту аферу, чуть не стоившую нам жизни. Такие уж мы азартные существа…

– Подождите, – насторожился королевич. Услышанное прозвучало для него абсурдно: – А как же легенда о «кольце шуршиков»?

Большой Бло кивнул, наполняя залу серным дыханием:

– Легенда, действительно, существует. Как и пророчества Страдалимуса-младшего. Но! Легенды обретают жизнь, когда начинают происходить в реальности, в противном случае они остаются самым заурядным набором пустых фантазий, не более.

– Не понимаю… – в груди их высочества отчётливо закипало негодование. – Если пророчества существуют, значит, они должны были происходить в будущем…

Маленький Бло указал когтем на прозвучавшую фразу их высочества и добавил с довольным видом:

– А могли бы и не происходить! Это зависит от тех, кто в них верит. У вашего отца родился мальчик. То есть вы, ваше высочество… Рождение мальчика было предопределено или нет?

– Не знаю… – все больше напрягался шестнадцатилетний паренёк.

Шуршики рассуждали о тончайших, потусторонних материях, стоивших жизни огромному количеству не только людей, но и своих же сородичей так запросто, словно бы решали пустяковую математическую задачку, где от ответа ничего не зависело. Но ведь это не так! Игры с пророчествами едва не уничтожили оба рода!

– А если б родилась девочка? – попробовал уточнить принц, с трудом сдерживая ярость.

– Если б родилась девочка, может быть, ничего и не случилось бы… – прогрохотал Большой Бло. – Но родился мальчик, как и было предсказано.

– Да-да! – подхватил старшего брата младший. – И вы даже не представляете, сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы всё случилось именно так, как предсказано, и никак иначе! А дальше – пошло-поехало… Только бери ту или иную легенду и лепи из неё крепкий орешек. А ваше племя такое доверчивое!

– Человек вообще склонен слепо верить в то, во что хочет верить, – поддержал младшего брата старший.

– Канцлер жаждал власти, и любое пророчество только ближе подвигало его к тому, чтобы идти тем путём, какое когда-то описал Страдалимус. Я лишь подталкивал его, – черно-бурый авантюрист гордо выпятил перед наследником престола свой улюляк, полагая, что усилия его следует оценить по достоинству.

Но Ярик не оценил. Желание открутить головёнки своим ещё недавним союзникам завладевало им всё больше. И хотя Маленький Бло, стоит отдать ему должное, хотел, как лучше, более того, озвучил всю правду, признание в содеянном разорвало душу юного принца, и он заорал, точно загнанный зверь:

– Ах, вот как! Значит, для вас всё то, что произошло с нами – только игра, кто круче?! Но Иринка умерла! Её больше нет! Тысячи детей остались сиротами, жёны потеряли мужей, матери сыновей, отцы дочерей, и всё только потому, что одна шерстяная морда решила доказать другой, что его морда всем мордам морда? Так? – и Ярик в отчаянии крикнул, чтобы шуршики убирались прочь и больше никогда с ними – людьми – не пересекались!

Тут, пожалуй, горе-парламентёрам со всей очевидностью стали понятны параграфы «Кодекса» о том, что человекам и дикому лесному воинству лучше не соприкасаться! А ещё они вдруг осознали, что в эту минуту, в это мгновение, в эту самую секундочку их «братству» пришёл конец. Когда королевич перестал кричать, рыжики виновато опустили тумки, даже Большой Бло и его дерзкий брат грустно воткнули взгляды в каменный пол. И тут не только человеку, но и ушастым грызунам стало вдруг грустно-грустно! Но что тут поделаешь?! «Кодекс», и в самом деле, писан не зря, да и расставания – увы! – неизбежны!

– Простите, – тихо сказал королевич с искренним сожалением, за то, что вышел из себя. – Вам, действительно, лучше уйти…

Принц и звери постояли в молчании ещё минуту, потом ещё, потому что никто не торопился уходить, потом ещё, потому что хотелось что-то сказать, потом ещё, потому что, необходимые слова никак не находились, потом ещё… И тогда Ярик просто плюнул…

– Тьфу ты! – он медленно повернулся и направился прочь в сторону спальни, где собирался запереться от всех и вся, причём на этот раз окончательно.

Однако, остановившись в дверях, чтобы закрыть их, его вдруг догнали слова Маленького Бло, сказанные тихо и как бы невзначай:

– А ещё ваша невеста сказала вам, что в смерти обретёт любовь! Только вы почему-то забыли об этом!

Ярик медленно обернулся.

– Неужели не помните? На кладбище… перед вашим побегом… Она ещё взмахнула руками вот эдак, присела вот так… и давай такая плакать… – не унимался ушастый авантюрист.

Шуршики смотрели на мальчишку с очень независимым видом и на мордах их уже не было нарисовано ни тени угрызения совести, ни стыда. Одно слово – зверьё, чтоб ему пусто было!

– Выгляните в окно… – добавил черно-бурый малыш.

Королевич подарил визитёрам полный смятения взгляд и пожал плечами:

«Неужели они снова что-то задумали? Неужели это никогда не кончится?!»

Нехотя, но он всё-таки приблизился к окну и взглянул на лужайку перед дворцом. И действительность качнулась перед его глазами, а сердце с такой силою стукнулось о грудную клетку, что перехватило дыхание.

Хрустя по обыкновению яблоком, внизу стоял Митя и разговаривал с девушкой. Заметив в окне их высочество, он тронул локоть незнакомки, которая обернулась и, увидев королевича, приветливо помахала ручкой. Это была Иринка, только Ярику показалось, что выглядит она чуть старше и чуть женственнее, что ли. А что бы вы хотели? – пережить столько потрясений за такой короткий период! Тут хочешь – не хочешь, а вмиг распрощаешься с детством!

Мир в сознании юного королевича разорвался короткой вспышкой, и стало темно…

– Оголодал парень, – хмыкнул Толстина́ Глоб.

И шуршики засуетились, возвращая отрока к жизни.

– Какой впечатлительный! – сжав лапой подбородок, Неве́ра Лум стал со знанием дела потряхивать головой принца.

Не помогало. Тогда он шлёпнул впечатлительное дитя по щеке. И вновь никакой реакции!

– Слабоватый народ эти человеки, – прогрохотал Большой Бло. – А всего-то хотелось разыграть парня, по-доброму, без всякой задней мысли.

– А я тебе всегда говорил: розыгрыш без задней мысли – не твой конёк, – хихикнул Маленький Бло.

– Что д-делать будем? – Тихий Тук озабоченно наморщил нюхалку и от души отхлестал их высочество по щекам.

Принц был бесчувственен, как дохлая рыба.

– П-понесли, что ли? – весело оскалился Маленький Бло.

Тук насупился:

– Н-не дразнись, Б-Бло. Н-неприятно…

– Д-действительно, – подхихикнул Глоб. – На солнышко нужно д-дохляка́…

И подхватив наследника престола под белы рученьки, ушастая братия шустро перенесла их высочество на лужайку перед королевским дворцом…

* * *

Жизнь вырвалась из мрака, в который погрузился королевич, и стремительно проносилась перед глазами, воскрешая, как светлые, так и мрачные картины его шестнадцатилетнего путешествия в миру́ вплоть до последних событий, на секундочку задержавшись перед последними эпизодами, вновь сорвалась и устремилась дальше, всё ускоряясь. Он увидел своё бракосочетание с Иринкой, и счастливых родителей в окружении трёх детишек – двух девочек и одного мальчика, которые радостно махали им, поклявшимся перед алтарём, сооружённым на залитой солнцем лужайке перед дворцом, хранить верность друг другу до самой смерти. И принц почему-то узнал в малышах своих ещё не рождённых детей… и может быть, привиделось бы ещё что-нибудь интересное, если бы до слуха не донеслись слова, произносимые с тем щемяще-греющим переливом, что так обожало его ухо:

– Эй, ваше высочество, хватит уже притворяться! Я прекрасно вижу, что ты пришёл в себя. Давай, оживай уже. Я соскучилась по тебе и, между прочим, сильно.

Боясь поверить в происходящее, Ярик осторожно приоткрыл сперва один, потом второй глаз. И не осталось никаких сомнений, что, стоя у окна, он увидел именно её! Любимая, лукаво хлопая ресницами, взирала на суженого, и озорная улыбка растягивала её такие желанные и такие живые губки.

– Иринка? – выдавил он, наконец, и закашлялся.

– Нет, дед Пихто и бабка с пистолем!

Тогда юноша сел и тревожно посмотрел вокруг. Они были одни на зелёной лужайке перед королевским дворцом, высоко в небе парили голуби, и Солнце, подбираясь к зениту, припекало всё более и более.

– Поцелуй меня, – осторожно, боясь, что видение исчезнет, пробормотал он.

Пожав плечиками, Иринка, как ни в чём не бывало, запросто поцеловала избранника своего сердца.

– Нет, не сон! – задыхаясь от избытка нахлынувших чувств, наследник престола схватил любимую за руку, боясь, что она растворится, улетит, исчезнет, растает так же мгновенно, как снег, укутывавший Широкороссию какие-то две недели назад.

– Ярик, мне больно, – поморщившись, заметила ожившая невеста. – Я же живой человек.

– Но как? – оказавшись перед любимой на коленях, принц растерянно развёл руками. – Не понимаю! Мне сказали, ты умерла!

Иринка чуть опустила глаза и сказала, как можно, мягче:

– Давай будем считать, что тебя разыграли. Идёт?

– Разыграли? – не понял Ярик. – Как так «разыграли»? Где же ты бала тогда три дня подряд?

– Подыгрывала. Я же талантливая, ты сам говорил.

– Подыгрывала?! – королевич вскочил на ноги, как ошпаренный, готовый тут же придушить предмет своей безумной страсти, но в ответ вырывалась одна лишь брань: – Чёрт! Чёрт! Чёрт! Я и так из-за тебя с ума схожу, а они разыгрывать меня вздумали! Тут места себе не находишь! Жизнь закончилась! А они розыгрыши устраивают! Тебе смешно, да?! Это шуршики?! Это они, эти рыжие интриганы?! Это была их идея?!

Ярик бы ещё долго возмущался, сыпал проклятиями и вопросами, сам же на них отвечал, люто утюжил ушастый народец, досталось бы, возможно, и Мите, который, как выяснилось бы позже, был даже не в курсе чудесного воскрешения подруги детства. Но всё это случилось бы после, если бы Иринка, скептически покачав головой, не заметила, когда их высочество взяли, наконец, кипучую паузу, дабы перевести дух:

– Какой ты смешной, когда сердишься! – хохотнула она. – Прям, действительно, переживаешь. Интересно у нас семейная жизнь начинается…

Ох, зря она это сказала, ибо слова красавицы только подлили масла в огонь:

– Семейная жизнь?! Да меня чуть не убили! Я в горах едва не замёрз! Меня волк чуть не загрыз! Канцлер едва не укокошил! А они розыгрыши устраивают! Бессердечные эгоисты! Только бы похохотать, а что творится у человека внутри – до этого никому нет дела!

Пожалуй, их высочество всё бранились бы и бранились, вызывая сдержанные улыбки притаившихся в засаде, но тут в небо взмыли петарды! И со всех сторон на лужайку перед дворцом, где шестнадцать лет назад праздновали свадьбу Ольга и Владислав, устремились придворные и прочий люд, причастный к произошедшим событиям, крича юным влюблённым: «По-здра-вля-ем!» Из кустов выскочил оркестр бродячих музыкантов, и под вдохновенным дирижированием Мити, завёл любимую песенку королевича, от которой у растерявшихся влюблённых даже навернулись слёзы:

 
Не грусти, приятель. Что толку в печали?
Грусти тень не красит чело.
Так уж повелось, мы все умираем —
Вечной жизни нам не дано.
 
 
Но за неизбежностью многих трагедий
Стоит повторить вновь и вновь,
Что во все века мудрецы говорили:
ЭТИМ
        МИРОМ
                    ПРАВИТ
                                 ЛЮБОВЬ!
 

Песенка плыла над лужайкой, поднимаясь всё выше и выше, ширясь и разрастаясь. Подхваченная полными жизни голосами, она покинула пределы королевского замка, уходя в народ, который наконец-то полной грудью ощутил возвращение долгожданного мира в дома, а главное в сердца и души жителей королевства.

 
Жизнь, увы, весьма коварная штука:
На грамм счастья – литры беды.
Не было б пустынь, где песка до жути,
Разве б знали ценность воды?
 
 
Всем вещам свой срок: от столетья до мига
Выверен! Чего хмурить бровь?
Улыбнись, скрути неудачам фигу!
Помни:
           МИРОМ
                       ПРАВИТ
                                    ЛЮБОВЬ!
 

У окна королевской спальни стояли Ольга и Владислав, с улыбками взирая на происходящее внизу. Теперь все были счастливы. Только волосы короля, выбеленные минувшими событиями, напоминали о том, какой ценой было завоёвано это счастье.

– Ну вот, – опуская голову на плечо мужа, сказала Ольга, – а ты всё: «Пророчество, пророчество!». Если человек любит, его никакие пророчества не испугают.

Владислав чмокнул макушечку любимой жены и заявил авторитетно:

– А наш мальчик-то стал настоящим мужчиной!

– По-моему, у нас чудесный сын.

– И замечательная дочь…

 
Не спеши с итогом, вдруг вывод не верен,
Пусть хоть трижды ясен ответ!
Победит в бою тот, кто верит в победу!
Ждущий света выйдет на свет!
 
 
И часы, молчавшие многие годы,
Ход возобновят. Даже кровь
Может оказаться вином. Только помни:
ЭТИМ
        МИРОМ
                    ПРАВИТ
                                 ЛЮБОВЬ!
 

Именно в этот самый момент в полумраке дворцовых лабиринтов, Тук вернул «кольцо шуршиков» Большому Бло. Гигант нанизал его на один из пальцев своей огромной лапы, прикрыл глаза и, коснувшись влажного кирпича, пробормотал мудрёное заклинание на неведомом наречии, что эхом отразилось от стен и затерялось в подвальных глубинах с пугающими слух шорохами и шёпотами.

В следующую секунду голубоватый всполох сотряс стены древнего за́мка и поспешил далее вслед за эхом, тормоша колонны и своды, доводя очищение дворцового убранства, а затем и всей столицы Широкоросии – Мирославль-града – до первозданного великолепия. От него ахнули и зазвенели бокалы в королевской кухне, широко распахнулись величественные ставни окон, качнуло даже огромный воздушный шар, что воспарил над лужайкой, где ещё бухтел и хмурил брови королевич Ярослав, не находя в себе сил вернуться из трагедии в мелодраму. Из корзины шара подростки – Иван и Ляля – обрушили на влюблённых целую простынь розовых лепестков, наколдованных, конечно же, королевой Марго. Ибо откуда взяться столь нежному цветку, когда весна только вступила в свои права?! Когда же летательный аппарат подбросило, и он озорно́ заискрил голубоватым сиянием, рты детей пооткрывались ещё шире, ибо чудеса, творящиеся под их люлькой, плывущей над королевскими пенатами, поражали воображение настолько, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Тут ещё кто-то внизу крикнул: «Горько!» – и шестнадцатилетнему юноше ничего не оставалось, как сменить гнев на милость и погрузиться в пучину столь желанного обоим чувственного поцелуя, тем более что земля сама всколыхнулась под ногами жениха и невесты, привлекая их губы друг к другу.