Текст книги "Находка на станции Стрельна"

Глава третья
Снова расспросы

– Замечательно, – сказал Иван Дмитриевич, поднял взгляд, прищурив глаза, казалось, витал где-то далеко, но не здесь, в лесочке близь станции Стрельна, возле тела незнакомого молодого человека. – Да, – Путилин словно очнулся от задумчивости. – Продолжай, Миша, поиски. Может, еще что будет найдено.

– Иван Дмитрич, – к начальнику сыскной полиции подошел исправник и заглянул в квитанцию, – но здесь только фамилия значится. Мяко или мяка, видимо Мякотин или Мякатин, и ничего более?

– Нет, дорогой Константин Николаевич. – Путилин помахал бумажкой в воздухе. – Это уже след, и от него мы будем тянуть ниточку. Не могу сказать, куда она приведет, но, однако же, смею вас заверить, что в нужном направлении, – потом закусил нижнюю губу и добавил: – Хотя всякие чудеса бывают в нашей службе.

Поиски в лесочке длились не более получаса, заглядывали под каждый куст, тревожили снежные кучи, но все без толку, ничего более найдено не было, кроме прошлогодней листвы да упавших с деревьев сухих сучьев.

– Что ж, любезный господин Колмаков, – Путилин улыбнулся, – теперь к вашему счастливцу.

– Какому? – изумился исправник.

– Как же? К тому, которому посчастливилось наткнуться на столь неприятную находку.

– Вы про Степанова?

– Именно, про него.

Возвращались той же дорогой, вдоль железнодорожных путей, и, как понял Иван Дмитриевич, в то же служебное помещение, которое облюбовал исправник или там часто останавливался, будучи на станции. Настроение, несмотря на зверское преступление, улучшилось. Найденная квитанция вселяла маленькую надежду, что опознание убитого дело недалекого будущего, а там… Вот о «там» загадывать не хотелось, уж очень в иной раз становилось «там» непредсказуемым.

Степанов, оказавшийся станционным служителем, был небольшого роста, с черной щетиной на лице и маленькими бегающими глазками, словно нашкодил и теперь не знает, куда спрятать взгляд. Вскочил со стула, когда исправник и начальник сыскной полиции вошли в служебное помещение.

Лицо, немного одутловатое, и трясущиеся руки, как отметил Путилин, говорили о бессонной ночи, в течение которой выпито служителем немало хлебного вина, судя по запаху. Иван Дмитриевич внимательно осмотрел служителя с головы до ног, отметив, невзирая на нездоровый вид, форменная одежда выглажена, без единого пятнышка, выглядывал накрахмаленный воротничок белоснежной рубашки. Только вот брюки снизу запачканы пятнами свежей грязи и довольно большое на правом колене, видимо, как наткнулся на обезглавленный труп, так бросился стремглав бежать не разбирая дороги, то ли испугался, то ли по иной причине.

Степанов от пристального взгляда незнакомого господина, в котором признал большого начальника, сконфузился и как-то даже в росте стал меньше, чувствуя себя виноватым непонятно за что. Украдкой бросал взгляды на мужчину в летах, облаченного в статский костюм. Путилин знал, что это начальник станции и в его присутствии Степанов правды не скажет.

– Константин Николаевич, – Путилин повернул голову к исправнику, – для пользы дела мне хотелось бы поговорить с господином Степановым тета-тет, в приватной, так сказать, обстановке, – и глазами указал на начальника станции.

Константин Николаевич понятливо улыбнулся.

– Не вижу препятствий. Селиван! – позвал Колмаков. – Проводи господина Путилина в залу для гостей.

– Следуйте за мной, – перед Путилиным, словно из воздуха, появился полицейский, держа руку на эфесе сабли.

Исправник подтолкнул Степанова, мол, иди за петербургским гостем.

Зала для ожидающих поезда гостей оказалось небольшой, но светлой, с большими до пола окнами и удобной изящной мебелью. В этот час тут было пусто. Кресла и диваны с хрупкими на вид ножками не внушали доверия.

– Разрешите идти? – полицейский приложил руку к головному убору.

– Да, ступай, голубчик, – вроде бы рассеянно произнес Путилин, но взгляд цепко наблюдал за служащим станции.

Иван Дмитриевич прошелся по зале, подошел к окну, отодвинув в сторону белую невесомую гардину, выглянул на улицу, потом резко обернулся и внимательно посмотрел на Степанова, который и так чувствовал себя неуютно, а здесь вообще оробел.

– Прошу, – наконец произнес начальник сыскной полиции и указал рукой на одно из кресел.

– Извините, я стоять привыкши, – Степанов вцепился в фуражку, как утопающий за подвернувшуюся под руку доску.

– Присаживайся, в ногах правды нет, – Путилин опустился на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на спинку.

– Я…

– Садись, – повысил голос Иван Дмитриевич, и служащий станции не стал противиться, присел так, чтобы в любую секунду вскочить. – Итак, любезный, как твое имя-отчество?

– Иван Иваныч, – совсем тихо пробормотал Степанов.

– Иван Иваныч, значит, – Путилин знал, как разговаривать с такими людьми, занимающими должность без чина, поначалу немного строго, чтобы тот почувствовал неудобство, а уж потом можно вытаскивать маленького человека из раковины, в которой тот прячется, – меня можешь звать Иваном Дмитриевичем.

– Да как я смею? – и впервые, как вошли в залу, поднял взгляд на Путилина.

– Давно служишь на станции?

– На этой с первого дня.

– А до этого?

– В Петербурге при Варшавском вокзале.

– Отчего сюда переехал?

– У меня семейство, а здесь жалование почти на треть выше.

– Понятно. Значит, в этих краях всех знаешь?

– Не то чтобы всех, но знаю, вот его высочеств…

– Об их высочествах поговорим позднее. А теперь меня больше интересует, не встречал ли убитого ранее? – Вопрос был задан с умыслом, Путилин и так знал, что Иван Иваныч не мог разглядеть убитого, тем более голова с порезанным лицом найдена была в другом месте.

– Я, как споткнулся об…

– Тело, – подсказал Иван Дмитриевич.

– Так точно, – торопливо произнес Степанов, – тело. Сперва не понял, что это, а как склонился над ним, так сердце едва из груди не выскочило, пока бежал.

– Скажи, а часто ты той дорогой ходишь?

– Нет, – и прикусил губу.

– Говори, братец, – в голосе Путилина звучали участливые нотки, которые переросли в настойчивые. – Все одно разузнаю, уж лучше от тебя.

– Я там хожу, когда меня в гости иной раз заносит.

– Вчера вечером и был такой день?

– Совершенно верно.

– Выкладывай на чистоту, что это я должен из тебя всякое слово тянуть клещами.

– Здесь неподалеку вдова живет, вот я, грешен, к ней похаживаю.

– В прошлый раз когда был?

– С неделю будет.

– Почему так рано на службу шел?

Степанов покраснел и снова уперся взглядом в пол.

– Ну?

– Полаялись мы, – выдавил из себя Иван Иванович. – Слово за слово, вот я и хлопнул дверью.

– Верхнее платье она привела в порядок?

– Она, – Степанов погладил рукой по колену. – Хозяйственная она.

– А что семья? – Иван Иваныч обиженно засопел. – Да и не мое это, братец, дело – в семейных делах разбираться, – успокоил его Путилин. – Мои мысли более занимает убиенный. Значит, ничего добавить к делу не можешь? – Степанов неопределенно пожал плечами. – Так-так, а кто этой дорогою еще ходит?

– Не знаю, – задумался служащий, – там сколько живу, никого не встречал.

– Понятно, а как тело обнаружил?

– Да как, – удивился вопросу Иван Иваныч, вроде бы уже сказал. – Полаялись, я оделся, домой идти поздно, так я сразу на станцию, ведь все одно утром на службу.

– Много выпил?

– Достаточно, – и Степанов спохватился, что себя выдал.

– Давай далее, как я сказал, меня больше занимает иное, нежели твое поведение на службе.

– Иду я, ругаюсь вполголоса. Не обращаю ни на что внимания, будто с Клавкой говорю, – бросил быстрый взгляд на Путилина, имя вылетело вдовы. – Споткнулся и упал, вот и брючину вымазал, – он показал рукой на пятно на колене. – Когда поднялся, зажег спичку. Белое тело и без головы. Меня такой испуг обуял, вмиг вся хмель из головы вылетела. Я, не разбирая дороги и не беспокоясь, что могу упасть, побежал на станцию предупредить об убитом. Вот и все.

– Хорошо, – изрек Путилин. – Хотя хорошего здесь мало. Скажи-ка, братец, ты ведь на службе каждый день?

– Не совсем так. Воскресенье – мой неприсутственный день.

– Пусть так, – Иван Дмитриевич поднялся с дивана и, заложив руки за спину начал прохаживаться по зале. Вслед за ним пружиной вскочил Степанов. – Ничего в последние дни необычного не видел?

– Не знаю, – пожал плечами Иван Иваныч. – Как и каждый божий день, приезжают господа и дамы, отъезжают.

– Понятно, а вот чтобы внимание привлек, ну, там скандал какой или кто буянить начал.

– Не припомню, у нас полицейский при станции приставлен, так тот не допустит ничего лишнего, слишком Селиван строг.

– Это тот, что нас провожал сюда?

– Так точно, он самый.

– Тогда более не держу, ты, братец, кликни Селивана.

Иван Дмитриевич видел, как на улице появился Степанов, плечи расправлены, словно подвиг какой совершил или от начальства поощрение заслужил. Подошел к Селивану, стоящему на платформе, и что-то сказал. Полицейский поправил ремень, не стал ничего спрашивать у Ивана Иваныча, а сразу направился к петербургскому гостю.

Раздался громкий требовательный стук, дверь отворилась, и на пороге появилась высокая ладная фигура полицейского. По лицу невозможно было понять ничего, словно вошла статуя с каменной физиономией.

– Ваше высокородие… – начал он, но Путилин поморщился и махнул рукой.

– Проходи.

Но Селиван так и остался стоять у двери.

– Скажи-ка мне, Селиван, – посмотрел Путилин на стоящего у двери полицейского, но тот только недоуменно моргал и ничего не произносил.

– Как тебя по батюшке?

– Степаном отца звали.

– Вот что, Селиван Степаныч, в последнее время на станции никаких происшествий не случалось?

– Никак нет, – гаркнул Селиван.

Путилин вновь поморщился.

– Тише, чай не на платформе паровоз перекрикиваешь.

– Извиняюсь, ваше высокородие!

– Так было что-то или нет? Мне интерес представляет все, что было.

– Да ничего такого и не было, у нас же публика вся, почитай, из благородных, а они поведения богоугодного.

– И офицеры ведут себя пристойно, и, скажем, молодые люди?

– Вы про это, – Селиван выдавил на одном дыхании. – Офицеры, те иной раз, когда выпимши лишнего, что-нибудь учудят, но меж собой, а чтобы к статским – ни-ни.

– А молодежь?

– Они тоже, конечно, ведут неподобающе, вот намедни трое совсем молоденькие, а вина, видимо, попробовали, хотя и вели себя тихо, но какие-то настороженные были.

– Если запомнил, чем привлекли внимание?

– Больно уж тихо себя вели.

– Не скандалили же?

– Так вели себя тише травы, шепотом переговаривались. Странно как-то.

– Понятно. Запомнил их?

– Увидел бы, узнал.

– В чем они одеты были.

– В гимназической форме.

– Не вспомнишь, какой гимназии?

– Никак нет.

– Убиенного видел?

– Так точно.

– Не он ли среди тех гимназистов был?

– Не могу знать, этот без головы и голый, в таком виде не признать.

– Хорошо, тогда опиши тех гимназистов.

Селиван так толково описал гимназистов, что Путилин достал книжечку и занес слово в слово сказанное полицейским. Иван Дмитриевич привык запоминать или записывать все, чтобы потом отсечь лишнее, словно скульптор от куска мрамора.

– Ступай, братец, – начальник сыскного отделения смотрел в окно.

Глава четвертая
Все начинается в столице

Ближе к трем часам пополудни исправник любезно предложил отобедать у него дома. Марфа Васильевна, говорил он, предупреждена, что пожалуют столичные гости, так что расстарается. Кухарку она не держит, добавил Константин Николаевич, а делает все сама. Господь не дал им детей, вот она и норовит угодить мужу, и прикрыл рукой улыбку.

Иван Дмитриевич не стал отказываться от столь заманчивого предложения и любезно согласился, напомнив, что он не один. На что исправник заметил, гостям, мол, всегда рад и всегда найдется и тарелка супа, и кусок мяса, ну и кое-что покрепче, чтобы обед пресным не казался.

Хозяйка оказалась особой средних лет, но довольно привлекательной, в особенности добродушной улыбкой и русыми волосами, непослушно выбивающимися из-под чепца. Марфа Васильевна сама вызвалась быть сегодня в роли прислуги и попросила не смущаться. После великолепных щей со свежим, теплым хлебом, казалось только вынутым из печи, на столе, словно из воздуха, появились, печеный гусь и баранья нога под причудливым соусом.

– Все-таки не пойму – наконец произнес исправник, видимо давно хотел спросить, но не решался, – чем же квитанция поможет в деле?

Иван Дмитриевич на мгновение замер, положив ладони на белоснежную накрахмаленную скатерть, сглотнул слюну, тяжело вздохнул, что, мол, он не хотел вести такие разговоры за столом, но после красноречивого взгляда на хозяйку, словно бы извинившись, произнес:

– В квитанции указана фамилия отправителя…

– Но ведь Мякатиных-Мякотиных по столице не одна тысяча будет? – нетерпеливо перебил исправник.

– В этом вы правы, но нам известен получатель, он-то наверняка знает отправителя, и мы по надписи на квитанции видим, откуда и когда была отправлена телеграмма. Вот по этим сведениям мы найдем человека, если это не наш убиенный, – Путилин посмотрел вновь извиняющимся взглядом на хозяйку, что, мол, он не хотел о таких страстях упоминать за обедом, – то найденный может опознать или рассказать, как его квитанция от отправленной телеграммы оказалась в кармане убитого.

– И всего-то? – удивленно произнес Константин Николаевич. – А я уж думал…

– Все обыденно и неинтересно, – Иван Дмитриевич катал между пальцами шарик из мякиша, – наша служба сродни поиску драгоценного камня, прежде чем его найти, приходится десятки пудов горной породы просеять. Вот начнем после выяснения фамилии гимназиями заниматься…

– Иван Дмитрич, – робко вставил Миша Жуков.

– Да, – Путилин не посмотрел на помощника, явно занятый своими мыслями, – впрочем… – поднял взгляд на хозяина, – с гимназией проще, на околыше над козырьком серебряный знак, на котором я заметил буквы «КрГ», что, как вы знаете, означает Кронштадтская гимназия.

– А я и не обратил внимания, – исправник изумленно смотрел на начальника сыскного отделения, словно тот, как фокусник, достал из шляпы живого кролика. – Форменный полукафтан, так такие все гимназисты носят, а вот о фуражке позабыл, да, честно говоря, как увидел обезглавленное тело, так и мысли-то прочь.

– Константин Николаевич, нам невнимательными быть нельзя, от этого зависит ход расследования.

* * *

После сытного обеда исправник пригласил гостей в кабинет, чтобы там обсудить, в каком направлении двигаться дальше. Сам хозяин принес самовар, Марфа Васильевна – на подносе чашки.

Выходя, она прикрыла за собою дверь, чтобы не мешать серьезному разговору.

Хозяин разлил чай.

– Иван Дмитрич, что же дальше? – не выдержал томимый любопытством исправник, отделивший себя от ведения следствия.

Путилин поднялся из кресла, держа в правой руке чашку, в левой – блюдце, и по давней привычке, словно был в своем кабинете на Большой Морской, подошел к окну.

– Искать убийцу, после выяснения личности убитого. Сегодня же посетим деревеньку, где провел ночь нашедший убиенного господин Степанов, выясним, не видел ли кто что-то привлекшее внимание, потом надо поговорить со служащими станции. Не ждал ли кто гостей – гимназистов.

– Вы думаете, – вскинул брови Колмаков, – что такое могли с товарищем сотворить гимназисты?

– Я не исключаю такой возможности, – Путилин продолжал стоять у окна, и исправник не видел его лица, которое скривилось, словно начальник сыскного отделения испытал резкую зубную боль. – Нынешние юноши не в пример нам испорчены французскими любовными романами, – и повернулся к Жукову. – Не так ли, Миша?

Помощник покраснел от слов Ивана Дмитриевича, но ничего не произнес в ответ.

Возникла неловкая тишина, только часы продолжали отстукивать свое неизменное «тик-так».

– Иван Дмитрич, – поднялся со стула штабс-капитан, – можно приступать? Только вот… Константин Николаевич, подскажите, какие деревни расположены рядом со Стрельной?

– Всего три, но я бы не рекомендовал там никого опрашивать, – исправник склонил голову к левому плечу и покачал ею.

– Отчего же? – произнес Путилин.

– Все равно ничего не скажут, даже если что-то видели.

– Но…

– Иван Дмитрич, вы для них чужаки, а я смогу выяснить и завтра, может быть, послезавтра вам доложу о том, что смогу узнать.

Начальник сыскного отделения тяжело вздохнул.

– Хорошо, хотя я не привык полагаться на чужие слова, – и быстро добавил: – Вы не примите мои слова как недоверие, просто привычка проверять все самому.

– Я не имею претензий, – неожиданно улыбнулся Колмаков, – сам из той же породы.

– Константин Николаевич, я попрошу вас не мешкая, как только доктор составит рапорт о вскрытии, прислать не почтой, а с посыльным.

– Непременно, об этом можете не беспокоиться.

– Тогда, с вашего позволения, мы продолжим расследование в столице, там и гимназия, и отправитель телеграммы, видимо, оттуда придется тянуть ниточку.

Из-за рабочего стола поднялся хозяин.

– Иван Дмитрич, если мы поспешим, то успеем на пятичасовой поезд, ведь следующий будет только в одиннадцатом часу.

* * *

Каждый из сотрудников сыскного отделения думал о своем. После прощания на вокзале они ехали почти половину пути не разговаривая, пока не нарушил первым молчание Миша Жуков.

– Как вам кажется, справится исправник с заданием? – обратился он к сослуживцам.

– Вполне, – с серьезным выражением лица ответил Иван Иванович.

– Но…

– Константин Николаевич знает порученный ему уезд, и ему, как своему, расскажут больше, чем нам.

Штабс-капитан подтвердил слова надворного советника кивком головы.

– Хорошо.

– Итак, господа, – Иван Дмитриевич опирался двумя руками о трость, – каковы соображения по данному делу?

– Я думаю, рано говорить, – начал неугомонный Миша.

– Рано, – перебил его Путилин, – но, чтобы двигаться далее, необходимо выбрать сторону.

– Направление, Иван Дмитрии, выбрано, – штабс-капитан сжал губы и продолжил: – Вы верно заметили, что нам требуется проверка Кронштадтской гимназии, не пропал ли кто из их учеников, и квитанция, которую тоже стоит проверить. В данную минуту вижу только эти дорожки.

– Вы правы, – Путилин посмотрел на Орлова, – вот вы и займитесь Кронштадтом, а вы, Иван Иванович, квитанцией, – и он протянул надворному советнику бумагу серого цвета.

– А я? – обиженно вопросил Миша.

– Ты мне нужен на Морской.

– Иван Дмитрич, сегодня мне не поспеть в Кронштадт, – штабс-капитан смотрел на свои руки.

– Я на этом не настаиваю, займитесь с утра.

– Хорошо.

– А я думаю, – сощурил глаза надворный советник Соловьев, – сумею узнать в ведомстве, откуда и, главное, кем послана телеграмма.

– Вполне возможно.

Уже на перроне Иван Дмитриевич пальцами правой руки медленно почесал нос.

– Вот что, господа, сейчас вас не смею задерживать, завтра у каждого из нас трудный день, ступайте-ка по домам, – на секунду замолчал. – Меня предчувствие никогда не обманывало, и вот в данную минуту мне кажется, что еще не одно неприятное мгновение преподнесет нам расследование. Ступайте, и жду от каждого из вас известий, которые помогут нам в изобличении преступников.

– Преступников? – не утерпел Жуков и вставил слово.

– Да, именно преступников, мне кажется, их было не менее двух. Все, ступайте, – Иван Дмитриевич повернулся и, помахивая тростью, направился в сторону Обводного канала, где намеревался взять экипаж, чтобы проследовать на Большую Морскую. Дома никто, кроме домработницы Глаши, не ждал, поэтому Путилин предпочитал проводить время в кабинете в отделении, считая, что там он приносит больше пользы, чем сидя в домашнем халате у камина с газетой в руках.

Глава пятая
Новые нити

Причал, с которого отходили суда в Кронштадт, находился напротив 8-й линии Васильевского острова. Небольшое деревянное здание в два этажа, на первом – светлая зала с буфетом для пассажиров первого класса и небольшая комната для второго.

Несмотря на размеры судна, оно тоже имело каюты для разных сословий. Те, кто побогаче, получал места на верней палубе с большими стеклами и изумительным видом на залив.

Штабс-капитан прибыл к причалу за четверть часа до отправления. Суда отходили в Кронштадт каждые три часа, начиная с девяти утра и заканчивая шестью вечера. Василий Михайлович приобрел билет, заплатив за место в первом классе, отсчитал шестьдесят копеек серебром. Неспешным шагом поднялся по трапу на пароход и остановился на открытой площадке, наблюдая за суетой на причале и судне. Еще вечером он посмотрел в адрес-календаре, что в Кронштадте только одна гимназия, и любопытно было то, что «по Высочайшему указу 10 февраля 1817 года дарованы гимназии сей особыя права и преимущества, состоящия в том, что ученики, окончившие курс учения в оной, поступают в гражданскую службу чином XIV класса и при дальнейшем производстве в чины не подвергаются установленному указом 6 августа 1809 года испытанию».

Не каждое заведение имеет такие привилегии…

Инспектор тамошней гимназии статский советник Добронравов представал перед штабс-капитаном пока черным пятном с неизвестным характером.

Захочет ли он принять столичного сыскного агента?

Тоже интересный вопрос. Порой начальники заведений не то что с неохотой, а с большим неудовольствием принимают полицейских чинов, считая, что приход тех ставит большое несмываемое пятно на репутации воспитанников.

* * *

Шли по заливу полтора часа, и, несмотря на то что апрельский ветер все-таки окутывал штабс-капитана холодными потоками, Василий Михайлович не покинул палубу, а продолжал стоять, подняв воротник пальто и задумчиво разглядывая проплывающий мимо берег.

Прибыли минута в минуту.

Чтобы не терять времени, Орлов взял извозчика.

– Эх, барин, куда изволите?

– В мужскую гимназию, – ответил Василий Михайлович, удобнее усаживаясь в коляску.

– Извиняйте, – обернул голову возница. – Ту, что на Николаевском?

– А что, здесь много мужских? – удивленно спросил штабс-капитан.

– Никак нет.

– Так что спрашиваешь?

Извозчик спрятал улыбку под густой бородой и щелкнул кнутом.

– Пошла, родимая.

Ехать пришлось недолго. Вначале пересекли канал Петровского дока, Обводный канал, потом по левую руку остался Гостиный двор, гудевший, как разбуженный улей, по правую – деревянный собор Владимирской иконы Божьей Матери.

Они остановились у ворот трехэтажного желтого здания.

– Приехали, барин, – обернулся возница.

Орлов молча протянул извозчику пятиалтынный, сошел с коляски, размял ноги и направился к входу в гимназию.

Перед входом прохаживался то ли привратник, то ли местный дворник в сером камзоле, словно солдат на посту. Штабс-капитан обратился к нему.

– Послушай, любезный, где я могу найти господина Добронравова?

– Ивана Ильича или Сергея Фомича?

– Инспектора, – удивленно остановился Василий Михайлович.

– Значит, Ивана Ильича. Он недавно здесь проходил с проверкой…

– Так где я могу его найти? – прервал словоохотливого собеседника штабс-капитан.

После того как дворник объяснил, как найти инспектора, Василий Михайлович поинтересовался, кто же такой Сергей Фомич Добронравов.

– Он тут воспитателем служит. Прошу прощения, а вы кто будете? – Собеседник держал дверь за ручку, не пропуская штабс-капитана, выполняя роль цербера при гимназии.

– Сыскная полиция, – Орлов посмотрел в глаза дворнику, тот стушевался и отступил в сторону, пропуская штабс-капитана.

* * *

Господин Добронравов оказался мужчиной сорока пяти лет с пышной шапкой темных волос улыбающимся лицом и детскими ямочками на щеках.

– Чем обязан? – после того, как штабс-капитан представился, произнес Иван Ильич.

– Хотелось бы получить некоторые сведения об одном из ваших воспитанников.

– Любопытно, чем наши воспитанники могут заинтересовать сыскное управление? – удивился инспектор.

– Служба такова, – на лице Василия Михайловича появилась улыбка. – Видите ли, приходится проверять всяческие, даже самые нелепые слухи, чтобы расследование вышло на прямую дорогу.

– Понимаю, присаживайтесь, господин Орлов…

– Василий Михайлович.

– Да, Василий Михайлович, присаживайтесь, – и указал на изящное кресло, обитое коричневым бархатом. – Так чем могу служить?

– Вы, конечно, знаете всех своих воспитанников?

– Конечно.

– Вам знакома фамилия Мякотин или Мякатин?

– Да, – Иван Ильич кивнул головой, – в старшем классе учится Сергей Мякотин.

– Вы позволите с ним переговорить?

– С удовольствием, но, увы, это невозможно.

– Отчего? – казалось, что штабс-капитан искренне удивился.

– Минуту, – Иван Ильич поднялся с кресла, приблизился к столу, открыл толстую тетрадь, полистал ее и с обрадованным видом подошел с какой-то бумагой к сыскному агенту.

Василий Михайлович взял бумагу оказавшуюся телеграммой:

– Третьего дня мне принесла ее госпожа Мякотина.

Орлов прочел текст, потом посмотрел на адрес «Наличная улица, дом 15, квартира 5, Марии Алексеевне Мякотиной».

– Кто вам принес телеграмму?

– Госпожа Мякотина.

– Вы сказали, третьего дня?

– Так, сегодня тринадцатое, – начал вспоминать господин Добронравов. – Десятого… Нет… Нет… Госпожа Мякотина принесла мне телеграмму девятого числа, именно мне.

– Что-нибудь при этом говорила?

– Добавила, что Серёжа заболел.

– Понятно, а что вы можете сказать о воспитаннике?

– Почти ничего, – Иван Ильич присел на соседнее кресло. – Талантами Сергей не блещет, посредственные оценки по всем предметам.

– Про поведение что-либо можете сказать?

– К сожалению, ничего.

– Может быть, подскажете, с кем он дружен в гимназии.

– Увы, – Добронравов развел руками, потом добавил: – Вы мне все-таки скажете, что случилось?

– Не хотелось бы вас пугать, – Василий Михайлович подбирал слова. – Но мне кажется, что вы лишились своего питомца.

– Он что-то совершил противозаконное?

– Хотелось бы, чтобы я ошибался.

– Так что же случилось с Мякотиным?

– Не хотелось бы вас огорчать, но мне кажется, что Сергей мертв.

– Такого просто не может быть.

– Может, – тяжело вздохнул штабс-капитан, решивший, что инспектор кронштадтской гимназии заслуживает знать правду, – вчера утром у станции Стрельна найден труп молодого человека, и мы предполагаем, что этим человеком может быть Сергей Мякотин.

– Он опознан?

– К сожалению, нет, повреждено лицо.

– Может быть, ошибка?

– В кармане гимназической формы найдена квитанция, свидетельствующая, что молодой человек отправил телеграмму, текст которой вы мне показали.

– Если вы ждете, что я могу что-то добавить к сказанному о Сергее, то напрасно, я все о нем вам сказал. Учителя тоже не смогут вам добавить ничего нового.

– Неужели ничего?

Добронравов задумался, потирая пальцами переносицу.

– Ничего, повторюсь, добавить не смею, ведь Мякотин ничем не блистал. По поводу дружбы Сергея с соучениками добавить ничего не могу, насколько я знаю, он был необщителен.

– Позволите поговорить с учениками?

– Извините, но позволить не могу. Мне не хотелось бы ненужных слухов в гимназии, тем более что ничего нового вы не узнаете. Мне службой предписано знать всех учеников, их чаяния и даже мысли, вот поэтому для вас будет пустой тратой времени, а для меня лишними слухами.

– Но все равно в гимназии рано или поздно станет известным о смерти ученика старшего класса.

– Поверьте, я сумею преподнести сей печальный факт в выгодном для гимназии свете.

Орлову так и хотелось добавить «для вас», но он сдержался, поднялся с кресла, откланялся и вышел. Только на улице он вспомнил, что не спросил инспектора, как пройти на Наличную улицу.

Дворник топтался во дворе, словно на самом деле стоял на посту. Он-то и объяснил сыскному агенту, что здесь недалеко: пройти вдоль крепостной стены по Северному бульвару до Чеботарёвой улицы, потом направо, и предстанет Наличная во всей красе.

– Далеко ли? – поинтересовался Орлов.

– Нет, барин, рукой подать, – ответил страж входной двери.

И на самом деле до искомого дома штабс-капитан дошел за четверть часа. Поднявшееся солнце дарило тепло и слепило глаза, небо не предвещало плохой погоды, ни единого облачка не проплывало по голубому океану.