Текст книги "Находка на станции Стрельна"

Глава шестнадцатая
Орлов продолжает расспросы

Широкая лестница, покрытая красной ковровой дорожкой с синими полосками по бокам, привела Василия Михайловича на третий этаж, где одна-единственная дверь с потертой латунной ручкой предстала перед глазами. Штабс-капитан повернул рычажок звонка, и где-то в глубине квартиры едва слышно прозвенел колокольчик, потом повернул еще раз. Гость прислушался, но никаких шагов за дверью не услышал, только неожиданно громко щелкнул замок, и на пороге возникла, словно из воздуха, женщина лет тридцати в домашнем ситцевом платье и с распущенными темными волосами.

– Доброе утро, – улыбнулась женщина, и на щеках появились привлекательные ямочки. – Что вам угодно? Господин Ребров в отъезде, – протараторила она заученную фразу.

– Я, собственно говоря, Катя, к тебе.

Тонкие брови на миг вздернулись вверх, но затем заняли насиженные места, и в глазах мелькнул огонек.

– Да, да, именно к тебе, позволите войти? – губы Орлова расплылись в ответной дружелюбной улыбке. – На лестнице больно уж неудобно разговаривать, – и, заговорнически, добавил совсем тихим голосом: – Можем помешать соседям.

Женщина без особой боязни ступила в сторону, освобождая дверной проем.

– Прошу, – видимо, Катя привыкла к нежданным гостям хозяина.

Большая гостиная, куда женщина привела штабс-капитана, двумя окнами выходила на Сергиевскую улицу. Плотные шторы были отодвинуты в сторону, комнату заливало лучами весеннего солнца. Два дивана, четыре кресла, обитых цветастым шелком, маленькие столики, на которых стояли коробки с сигарами, вазы, в которых по приезде хозяина, видимо, стояли свежие цветы, и камин, над которым на полке возвышались часы.

– Я вас слушаю, – женщина остановилась на пороге гостиной, теребя в руках платок.

– У меня к тебе, Катя, несколько вопросов.

– Позвольте узнать, с кем я разговариваю. Вы приятель Николая Алексеевича?

– Увы, не имею чести быть лично с ним знакомым.

– Но простите…

– Катя, – перебил женщину Орлов, – я – агент сыскной полиции Орлов Василий Михайлович, и мой визит, надеюсь, к самому господину Реброву отношения не имеет.

– Не понимаю, чем я могу быть вам помочь? – недоуменно спросила служанка.

– Может быть, позволишь присесть?

– Пожалуйста, – она осталась стоять у двери.

– Катя, – штабс-капитан указал рукою на кресло напротив и сел после того, как женщина первой опустилась, – мой интерес, как я сказал, не к Николаю Алексеевичу, а к его сестре и сыновьями.

– Если так… – служанка передернула плечами.

– Ты давно при Реброве?

– Шестой год.

– Значит, Марию Алексеевну знаешь шесть лет.

– Да.

– Сыновей тоже?

– Да.

– Как мне говорили, господин Ребров редко бывает в столице?

– Вы правы, очень редко, – женщина была не слишком многословна.

– А Мария Алексеевна?

– Чаще.

– Катя, я тебе представился и напоминаю, что я – агент сыскной полиции и поэтому задаю вопросы не интереса ради.

– Я понимаю.

– Как часто бывает здесь госпожа Мякотина?

– Я… – служанка облизнула в волнении губы.

– Катя, все, что ты мне поведаешь, никто не узнает.

– Мария Алексеевна бывает два-три раза в месяц.

– И каждый раз встречается с Александром Николаевичем?

– Да, – служанка произнесла совсем тихо и покраснела, словно ее уличили в чем-то неприличном.

– Катерина, – Орлов так тяжело вздохнул, что женщина вздрогнула. – То, что можешь рассказать мне ты, я могу узнать другими способами, но на это уйдет время, которого, к великому моему сожалению, у меня нет. Понимаешь, служба, и от каждого ушедшего часа может зависеть чья-то жизнь.

– Василий Михайлович, что может зависеть от того, сколько раз в месяц встречалась Мария Алексеевна с… – она запнулась, – с Александром Николаевичем?

– Многое, – ударил себя по колену штабс-капитан. – Это кажется, что не так, а на самом деле многое. Я не питаю никаких особых чувств ни к сестре твоего хозяина, ни к ее… близкому другу, но речь идет об убийстве. Поэтому мне необходимо знать все о приезжавших и проживавших в квартире в последнее время.

– Убийстве? – Женщина побледнела, и глаза расширились от ужаса. – Кто убит?

– Сперва ответь на вопросы.

– Я готова.

– Когда Мария Алексеевна в последний раз приезжала?

– Недели две-три тому, – увидев укоризненный взгляд сыскного агента, добавила: – Двадцатого марта.

– Хорошо, сколько времени она здесь провела?

– Днем двадцатого приехала, а утром… – служанка покраснела, – …следующим утром с Александром Николаевичем уехала.

– Больше она здесь не была? – Женщина покачала головой. – Хорошо… Кто приезжал в последние дни?

– Только Сергей, – и продолжила: – Второго он был уже здесь, а четвертого с утра ушел, ничего не сказавши, вот с тех пор в квартире я одна.

– К Сергею кто-нибудь приходил?

– Нет.

– А Иван?

– Это вы про сына господина Нартова?

– Да.

– Так они с детства дружны были, но вот года два, как рассорившись, друг друга на дух не переносят.

– Что стало причиной?

– Ни один, ни другой так и не признались. На улице встретят друг дружку, так носы воротят, словно никогда знакомства не водили.

– Не признались?

– Никому. Тайна превеликая, как об этом говорит Мария Алексеевна.

– Не знаешь других приятелей Сергея?

– Нет, на квартиру больше никто не приходил, правда, один раз… – и женщина умолкла, прикусив губу.

– Продолжай.

– Сергей вышел утром, и мне показалось, что его кто-то ждал на улице.

– Можешь его описать?

– Вы у Сергея узнайте.

– Я спрашиваю у тебя, итак?..

– Ростом с Сергея, круглолицый, по возрасту… Наверное, ровесник Сергея или на годок постарше.

– В чем был одет?

– В темном весеннем пальто, мне показалось, черного цвета, да и шарф, из окна не разглядишь, но скорее всего, шелковый белого цвета.

– Шляпа? Фуражка?

– Нет, он был с непокрытой головой, тепло сейчас, а может, он в руках держал, я не приметила.

– Когда ты его видела?

– Четвертого числа, Сергей попросил приготовить ему утку к ужину, но так и не пришел.

– Часто случалось, чтобы он беспричинно уезжал?

– Иной раз бывало. Кто я для них, чтобы меня предупреждать? – Она сжала губы, видно было, с трудом разняла и произнесла: – Сродни мебели, которая хоть и нужна, но ее никто не замечает…

– Значит, к Сергею никто более не приходил? – Штабс-капитан не обратил внимания на слова служанки.

– Никто.

– Хорошо, – Орлов поднялся.

– Вы так и не сказали, кого убили, – обреченно произнесла женщина.

– Сергея, – тихо сказал штабс-капитан.

– Сергея? – с удивлением в голосе выдавила из себя Катерина.

– Катерина, я попрошу пока никому не рассказывать о нашем разговоре и тем паче о преждевременной смерти сына Марии Алексеевны.

– Я буду молчать, но Сергея? За что?..

* * *

Вскоре Василий Михайлович спускался по лестнице на второй этаж. Он собирался поговорить с Иваном, сыном статского советника Нартова. Сказывалось то, что всякое дело должно быть доведено до конца, будь то расспросы, будь то поиски нужных сведений. Иной раз от сказанного вскользь слова, которому говоривший и внимания не уделял, в такую сторону заводило, что до окончания расследования один шаг оставался, а здесь есть еще соседи, не один год живущие рядом. Впрочем бывает, что живешь дверь в дверь, а о человеке так ничего и не знаешь, пока что-нибудь с ним, либо от него не случится…

Горничная, молодая девушка, в белом переднике и чепце, из-под которого выглядывала прядка темных волос, зарделась от взгляда на высокого статного мужчину и немного смутилась под его взглядом, но взяв себя в руки, доложила хозяйке о приходе штабс-капитана из сыскной полиции. Госпожа Нартова была удивлена визитом полицейского, хотела отказать, но благосклонно приняла господина Орлова и позволила поговорить с сыном.

Иван Нартов – юноша семнадцати лет, с соломенными волосами, разделенными посредине головы щегольским пробором. Несмотря на то что он находился в постели из-за высокой температуры, он не выглядел больным.

Юноша встретил Василия Михайловича настороженным взглядом. Как будто бы ждал неприятностей, но ни один мускул не дрогнул на лице. Иван не отвел глаз.

– Что вам угодно? – спросил юноша вместо приветствия.

– Штабс-капитан Орлов, сыскная полиция, – отрекомендовался Василий Михайлович, придвинул ближе к кровати стул, стоявший в углу, и украдкой обернулся. Закрыта ли дверь, никто не подслушивает?

– Сыскная? – Иван не скрывал удивления. – Неужели в нашем городе таковая существует?

– Представьте себе, молодой человек, уже восемь лет.

– Восемь? Я о ней и не слышал.

– Просто вы заняты совсем другими делами, и недосуг следить по газетам за расследованиями.

– Может быть… Так чем я смог заинтересовать столь важный департамент?

– У меня несколько вопросов касательно вашего приятеля Сергея Мякотина.

– Приятеля? – вспыхнул юноша. – Я его знать не знаю и тем более знать не желаю.

– Но все-таки попрошу ответить.

– Хорошо, – сквозь зубы прошипел Нартов.

– Вы давно с ним знакомы?

– Не помню.

– Однако…

– С тех пор, как его дядя занял квартиру на третьем этаже, – Иван ткнул пальцем куда-то вверх.

– Были дружны?

– Пожалуй, были, – смилостивился юноша, признавая знакомство с Сергеем. – Даже очень.

– У него были приятели в столице помимо вас?

– Не думаю, я бы о них знал.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Года два тому.

– Значит, два года тому между вами пробежала кошка?

– Да.

– И что или кто явился раздором?

– Надеюсь, что об этом никто не узнает.

– Все же?

– Поинтересуйтесь у Сергея, если у него хватит духу вам рассказать.

– Хорошо, – Василий Михайлович наклонился вперед, – а разве несколько дней тому вы не видели Мякотина?

– Я вам сказал, что предпочитаю его не замечать.

– Настолько серьезные причины раздора?

– Не вам о них судить, – огрызнулся юноша.

– Хорошо, не припомните, где вы были четвертого апреля днем?

– Четвертого? – Иван прикусил губу, задержавшись с ответом на секунду. – В гимназии. А что?

– Я любопытствую по службе. Где вы учитесь?

– Во Второй гимназии.

Орлов покачал головой. Гимназия, основанная при Александре I, славилась тем, что аттестаты имели равную силу с университетскими при производстве в высшие чины. Ученики, окончившие курс учения с отличием, сразу же получали XIV класс по Табелю о рангах.

* * *

Городовой, прохаживающийся у пожарной команды, подсказал Василию Михайловичу, где можно найти в этот час околоточного. Но тот ничего не добавил к сказанному дворником, служанкой и Иваном Нартовым.

– О! Господин Ребров, – улыбнулся околоточный. – Николай Алексеевич – сила. Вы знаете, в какие кабинеты он вхож? А с какими людьми приятельствует? Нет, определенно, Николай Алексеевич – сила, но вот сестра его, – и поведал уже слышанную штабс-капитаном историю о связи с Александром Николаевичем Касьяновым, большим чиновником из уездной Казенной палаты. – Про Сергея ничего плохого сказать не могу, спокойный, обходительный и очень уж тихий.

Выйдя от околоточного на улицу, Василий Михайлович подумал, что слова словами, но не грех проверить: присутствовал ли Иван Нартов четвертого апреля на занятиях в гимназии, благо что Вторая гимназия находилась почти по дороге в сыскное отделение на Казанской улице.

В гимназии пришлось потратить некоторое время на хождение из одного начальственного кабинета в другой, пока инспектор по всемилостивому разрешению попечителя соизволил поведать, что Иван, ученик второго года обучения седьмого класса, сын статского советника Нартова, 4 апреля на занятиях отсутствовал. О чем направлена соответствующая телеграмма на адрес господ Нартовых.

Штабс-капитан возвращался в сыскное отделение в крайне озадаченном виде. Заданий добавилось, предстояло узнать, как и где провел день, в который совершено убийство, бывший приятель Сергея Мякотина Иван. Конечно, прояснится, но не хотелось терять времени на новые опросы, хождения, встречи. Надо же, ведь чуть было не поверил этому юноше, так искренне говорившему и с такой убежденностью.

Служба она и есть служба, несмотря ни на что, надо докопаться до порой не очень приятной истины. Как с этим мальчишкой, который, видимо, что-то скрывает, может быть, относящееся к делу, но может быть, и нет.

Штабс-капитан перед дверью на миг остановился, вздохнул полной грудью и вошел в открытую дверь сыскного отделения.

Глава семнадцатая
Нитки из клубка

Путилин стоял у окна. Он даже не обернулся, когда кто-то открыл дверь и произнес:

– Иван Дмитрии, позволите?

Голос Жукова ни с каким не спутать.

– Входи, путешественник. Присаживайся. – Начальник сыскной полиции продолжал смотреть в окно, внизу по мостовой прохаживался полицейский, приставленный для наведения порядка, если что произойдет. Сабля болталась сбоку, и служивый придерживал ее рукой. – Что, Михаил Силантьич, – не дал вымолвить ни слова Жукову господин Путилин, – впустую съездил?

– Совершенно верно, впустую.

– Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

– Верно, Иван Дмитрич.

– Наверное, кассир сказал, что видел только одного гимназиста в лицо и не запомнил его. Так?

– Так.

– А было их трое. Так?

– Так.

– Вот видишь. Значит, не зря ты посетил Стрельну.

– Но…

– Нет, Миша, ты узнал, что их было трое.

– Но вы же сами об этом знали? – с досадой пробурчал Жуков.

– Догадки, мил друг, должны быть подтверждены, иначе они и остаются только догадками.

Путилин продолжал стоять у окна, боясь сделать шаг, чтобы помощник не заметил хромоты. Колено продолжало ныть изнутри, словно кто-то выворачивает сустав наружу. Превозмогая боль, на негнущихся ногах прошел к столу и с улыбкой на обескровленных губах сел в излюбленное кресло. Вроде бы отпустило.

– Все у нас как-то зыбко, – пододвинул очередной циркуляр поближе к себе. – Нет ничего, что смогло бы подвигнуть нас на дальнейшее расследование, боюсь, снова окажемся в тупике, – и сжал губы.

– А что Орлов и Соловьев?

– Тоже пусто, вот только, – и Иван Дмитриевич рассказал о том, чем завершились поиски чиновников по поручениям, – Иван Нартов вызывает подозрения, но думаю, в конечном итоге окажется, что почувствовал себя юноша взрослым и посетил какую-нибудь из доступных мадмуазелей, чтобы хвастать перед приятелями победой.

– А если…

– Может, конечно, и если… – Путилин смотрел в циркуляр, но буквы выплясывали на бумаге танец, – вот думаю, что тот незнакомец в темном пальто вызывает определенные подозрения. Займись, Миша, ты им.

– Им же штабс-капитан занимается?

– Видишь ли, Миша, хоть вы и агенты сыскной полиции, но каждый из вас, как и я сам, ведет дело по-своему. Каждый задает те вопросы, какие считает нужными. Поэтому вы с Василием Михайловичем дополните друг дружку и непременно найдете молодого человека, не думаю, чтобы это было очень затруднительно для вас, – подольстил Путилин тщеславному помощнику.

– Хорошо. Говорите, Сергиевская улица, дом господина Ромолова?

– Именно так, Миша.

– Разрешите выполнять? – Жуков поднялся, поправляя форменный китель.

Путилин отодвинул на край стола циркуляр, очередная пустая бумажка. Чиновники горазды делать вид, что заняты важными государственными делами. Была бы моя воля, разошелся в мыслях начальник сыскного полиции, провел рукой по лицу, что это я? Каждый служит, как может, на то она и служба, и не сдержался, ухмыльнувшись.

– Иван Дмитриевич, – после дробного громкого стука предстал перед Путилиным в проеме двери дежурный чиновник, – к вам рвется коллежский асессор Седков, говорит, с наиважнейшим делом.

– Проси, – распорядился Путилин, хотя имел желание посидеть в одиночестве, разобрать скопившиеся бумаги, написать несколько ответов, которые уже давно требуют внимания.

В кабинет влетел, именно влетел господин. Человек лет тридцати с небольшим, невысокого роста, скорее мальчик по сложению, чем зрелый мужчина. С куцей бородой ржавого цвета в темных пятнах, с огромной головой и ртом с толстыми губами от уха до уха, придававшим всему виду вошедшего лягушечье выражение. Круглые темные глазки прятались в морщинистых веках. Картуз с маленьким козырьком прятал волосы. Синяя полотняная рубашка была расстегнута, обнажая безволосую грудь. Поверх был надет пиджак, на котором не сохранилось ни одной пуговицы. Незнакомец рухнул на колени, лбом ударил в пол и запричитал тонким женским голосом:

– Благодетель, спаси душу мою от погибели, Христом заклинаю, спаси!

– Сядь! – рявкнул Путилин. Влетевший поначалу обомлел. Как-то подернулись плечи, и голова спряталась в вороте пиджака. – Сядь! – громовым голосом повторил Иван Дмитриевич.

Коллежский асессор торопливо поднялся и, повинуясь голосу начальника сыскной полиции, сел на краешек стула.

– Я слушаю, – Путилин положил руки на столешницу и навалился грудью на ее край.

– Уповаю…

– Это я уже слышал, говорите, господин Седков, по сути дела, иначе у меня нет времени заниматься пустыми делами.

– Оно, может быть, для вас и пустое, – набрался смелости коллежский асессор, – а для меня дело жизни и смерти. Уповаю только на ваше превосходительство, что вы разоблачите прохвостов и мошенников, выведете их на чистую воду. У меня нет более сил и возможности призвать негодяев к ответу.

– Господин Седков, давайте без околичностей, если вы хотите, чтобы я помог вам, то излагайте понятным языком. Загадок у меня и без вас хватает, – Иван Дмитриевич немигающим взглядом смотрел в глаза коллежского асессора. – Итак?

– Все началось полгода тому, – начал Седков, сжимая в руках фуражку, которую снял, когда поднимался с пола. Он рассказал о том, что дядюшка, поссорившись с молодой женой, составил завещание в пользу племянника, то есть его, коллежского асессора. Месяц тому дядя возьми и помри. На радостях господин Седков загулял. Но теперь приходит вдова и предъявляет духовное завещание, составленное в день смерти мужа, и что главное, весь капитал в пятьдесят тысяч, доходный дом на Васильевском, дом на Гороховой отписаны оказываются ей, этой подлой женщине. – Это подлог, – уже спокойным голосом проговорил Седков, – чистой воды подлог. Вот бумага, оставленная мне. – Он протянул Ивану Дмитриевичу, составленное и подписанное свидетелями духовное завещание в пользу племянника – Седкова Ивана Ивановича.

Путилин взял в руки бумагу, прочел два раза и только после этого передал назад коллежскому асессору.

– Значит, то духовное составлено в день смерти?

– В том-то и дело, ежели бы раньше, хотя бы на неделю, я смирился, а так, – Седков всплеснул руками, – подозрительно. Может быть, и того, – коллежский асессор умолк.

– Что того?

– Может, дяде помогли уйти из жизни, – тихонько произнес Седков.

– Вы утверждаете, что вашего дядю, кстати, как его имя-отчество?

– Алексей Палыч.

– Вы утверждаете, что смерти Алексея Палыча помогла жена? – вопросительно посмотрел Путилин на сидящего напротив побледневшего коллежского асессора.

– Софья Петровна…

– Вот именно, Софья Петровна помогла кончить дни.

– Может, так, но согласитесь, подозрительно в день, когда дядя, то есть Алексей Палыч предстал перед Всевышним, он успел еще составить духовное завещание и именно в пользу супруги, с которой был в ссоре.

– Что ж, господин Седков, я не могу вам обещать положительного исхода вашего дела, но попробую разобраться во всем. Где проживает Софья Петровна?

Коллежский асессор продиктовал адрес.

– Можно мне с вами? – робко спросил Седков.

– Нет, – отрезал Путилин. – Вы мне будете только мешать.

* * *

Через некоторое время Иван Дмитриевич, помахивая тростью, спустился со ступеней крыльца сыскного отделения на тротуар, и тут же подъехала коляска. Извозчики считали за честь подвозить Путилина. Поэтому постановили, что один из них будет дежурить либо на улице Теряева, где проживал Иван Дмитриевич, либо на Большой Морской, где находилась полиция.

– На Гороховую, – тростью слегка прикоснулся к плечу извозчика и назвал номер дома.

Зацокали подковы по булыжной мостовой. Дома проносились по сторонам. Иной раз, чтобы привести мысли в порядок и найти новые ниточки, Иван Дмитриевич отвлекался на более легкое дело, как казалось при беседах или со слов посыльных. И вот теперь он всецело поглощен следствием о духовном завещании, как стал его именовать. В нем, на первый взгляд, не наблюдалось подводных камней: духовное завещание, составленное второпях, за несколько часов до смерти вызывает определенные подозрения. Здесь есть над чем подумать, хотя причины бывают разные, но со счетов сбрасывать ничего не стоит.

Нужный дом находился недалеко от пересечения с Фонтанкой.

– Иван Дмитрии, подождать? – обернулся возница к Путилину.

– Жди, – коротко кинул начальник сыскной полиции и хотел открыть дверь, но она оказалась заперта. Начальник сыска позвонил в новомодный, недавно появившийся электрический звонок.

Вышедшая заспанная женщина неопределенного возраста запахнула на груди теплый плат, проговорила в нос:

– Чаво надоть?

– Хозяйка дома?

– Вестимо дома, кохвий пьют.

– Доложи.

– Что я, девка ихняя? На втором они сидять с Петькой Медведевым.

– А ты кто такая?

– Дворничихина женка.

– А где сам?

– Так нам от места отказали, вот и ищет.

– Ясно, за что отказали?

– Да кто ее поймет, – женщина махнула рукой.

– А кому еще отказали?

– Дак Маньке Беляевой, почитай как месяц.

– После смерти Алексея Палыча?

– Точно, сразу же после похорон.

– И где она теперь? – заинтересовался Путилин, отказ от места служанке после смерти хозяина может быть простой неприязнью нынешней вдовы.

– У купца Парамонова на Рижском.

– Значит, хозяйка на втором этаже.

– Угу.

– А кто служанкой?

– Дак новую взяли.

– Что ж она не вышла?

– Дак, – усмехнулась женщина, скривив рот, – у нее и спроси.

Не успел Путилин подняться на несколько ступеней, как откуда-то сверху послышалось шуршание материала, оказалось, что спускалась молодая девушка в синем до пят платье.

– Ой! – удивилась она. – Как вы сюда попали?

– Дверь была открыта, – соврал, не дрогнув глазом, Иван Дмитриевич.

– Да? – с удивлением сказала девушка и зарделась до корней волос. – Вы к кому?

– К хозяйке, вестимо, к Софье Петровне.

– Как прикажете доложить?

– Статский советник Путилин по делу о духовном завещании.

Иван Дмитриевич продолжал подниматься, но высокий визгливый голос, отвечавший служанке, был отчетливо слышен.

– Не знаю я никакого Путилина, не знаю. Иди и откажи в приеме. Не хочу никого видеть.

Девушка не успела повернуться, как начальник сыскного отделения остановился на пороге гостиной, внимательным взглядом оглядел комнату, новую, видимо, на днях купленную мебель, аляповатые картины на стенах и сидящую за столом с открытым ртом хозяйку, онемевшую от такой наглости незнакомого человека.

– Сударыня, прошу прощения за столь внезапный визит, – Путилин снял головной убор, – но я вынужден побеспокоить вас по делу, непосредственно вас касающемуся.

Софья Петровна, крупная упитанная женщина с круглым лицом и аккуратно убранными волосами, поднялась с места, по щекам поползли алые пятна. Она тяжело задышала, но справившись с волнением, сказала все тем же высоким визгливым голосом:

– Я внимательно вас слушаю.

– Госпожа Седкова, я – начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин.

– И что с того?

Только теперь Иван Дмитриевич заметил сидящего напротив хозяйки тщедушного человека с посеревшим от какой-то внутренней болезни лицом.

– Ко мне пришел племянник вашего покойного мужа…

– Иван?

– Так точно, Иван.

– Никак не угомонится несостоявшийся наследник.

– Так вот пришел Иван Иванович Седков и заявил о подложности духовного завещания.

– Прошу прощения, господин Путилин, если не ошибаюсь?

– Совершенно верно, Иван Дмитрич Путилин.

– Господин Путилин, Иван не может смириться с тем, что мой муж свое состояние оставил мне.

– Вот мы и проясним это положение с вашей помощью, – и так улыбнулся, словно нанес визит друзьям, – не откажите мне в любезности, покажите завещание.

– Сию минуту, – сказала госпожа Седкова и бросила едва уловимый взгляд на тщедушного мужчину. Вернулась через некоторое время с деревянной шкатулкой в руках, поставила на стол, достала из нее сложенную вчетверо бумагу и протянула Путилину.

Духовное завещание было написано на гербовой бумаге, все подписи на местах, ничего подозрительного. Сотни, если не тысячи таких пишутся каждый божий день.

– Вы довольны? – бескровные губы Софьи Петровны приподнялись уголками, но она так и не прекращала бросать взгляды на сотрапезника.

– Мне бы хотелось поговорить с поручиком Петелиным и губернским секретарем Медведевым.

– Я – Медведев, – подал неожиданно голос тщедушный человек.

– Значит, вы удостоверяете свою подпись и подпись господина Седкова?

– Да, именно, удостоверяю.

– И когда вы подписали бумагу?

– К обеду меня пригласила Софья Петровна, после которого Алексей Палыч меня позвал и попросил составить духовное завещание, так вот оно и писано моей рукой.

– Поручик кем был позван?

– Мной, – подала свой визгливый голос госпожа Седкова, от которого Путилин вздрогнул. – Он живет в соседнем доме.

– Значит, завещание составлено седьмого марта после обеда.

– Да, после обеда.

– Говорите, что, – Иван Дмитриевич понял, что ничего более узнать не удастся, – поручик живет по соседству.

– В доме напротив, – нетерпеливо визгнула хозяйка, – я же вам говорила, напротив.

– Разрешите откланяться, – и Путилин ретировался так же быстро, как и появился.

Иван Дмитриевич прошел в соседний дом. Отставной поручик, высокий худой мужчина с бритым до синевы лицом, смотрел выцветшими глазами и близоруко щурился.

– Да, – рассказал он. – С месяц тому меня пригласил господин Седков через жену и попросил засвидетельствовать духовное завещание. Нет, ранее я соседа не видел, да и лица различаю с трудом, в особенности в темноте и сумерках. В спальне в тот день были задернуты шторы, Седков лежал в постели… Да. Он попросил губернского секретаря, не помню фамилии, то ли Медведкова, то Медяйкина… Да, да, Медведева, подписать за него… Более я ничего не знаю.

Путилин покачал головой, Господи, до чего же доходит человеческая глупость и жадность. Становится ясно, что завещание подложно, на что делали расчет участники аферы.

Иван Дмитриевич, по многолетней привычке доводить дела до конца, поехал на Рижскую. Дом купца Парамонова стоял в самом начале проспекта.

Мария Беляева, бывшая служанка Седковых, рассказала, что Алексей Палыч отдал душу Богу в ночь на седьмое марта, а утром ей отказали от места.

Все стало до безобразия ясно, Иван Иванович оказался прав, духовное завещание – подделка, теперь оставалось дело передать судебному следователю, далее уже его забота.