Текст книги "Смерть приятелям, или Запоздалая расплата"

9

Мечислав Николаевич обрадовался, когда Лунащук сообщил, что первым знакомым убиенного числился архивариус Военно-медицинского управления коллежский советник Варламеев с именем-отчеством Александр Андреевич, а вторым – прапорщик фон Линдсберг из лейб-гвардии Сапёрного батальона, точнее, Карл фон Линдсберг.

Только одному человеку Власов то ли суживал, то ли дарил деньги, но эти суммы, уходящие таинственному незнакомцу, всегда заносились в статью «расходы». Некий М. Д. С.

И ещё один господин был скрыт под инициалами К. Л. Уж не Карл ли это любезный фон Линдсберг?

A. А., А. В. или В. А. – не скрывается ли за этой аббревиатурой господин Варламеев Александр Андреевич? Если первый с регулярностью брал деньги, но и так же регулярно возвращал, то последний задолжал немалую сумму. Если быть точным, то девять тысяч восемьсот рублей, а время возврата денег стремительно приближалось.

B. А. Здесь стоит посоветоваться с Филипповым и не пороть горячку.

Кроме того, согласно амбарной книге, ещё два господина задолжали Власову. Это некие Г. Р. и С. П.

За несколько дней до убийства Власов ссудил (точнее, подарил или отдал) три тысячи рублей – во всяком случае, в книге сумма числилась в графе «без возврата» – тому же самому М. Д. С.

10

– Итак, у вас в батальоне есть прапорщик Линдсберг…

– Карл фон Линдсберг, – перебил Лунащука племянник, – правильнее будет «прапорщик фон Линдсберг».

– Значит, ты с ним знаком?

– Не так, чтобы близко мы с ним сошлись, но батальон невелик, поэтому мы знаем друг о друге все новости.

Бруно замолчал. Михаил Александрович не торопил, а терпеливо ждал продолжения.

– Знаю, что у фон Линдсберга хороший покровитель, всегда снабжал его деньгами. Ведь на наше жалование, – подпоручик усмехнулся, – не проживёшь. А мы, как ты видишь, молоды и полны сил. Ресторации, клубы, ну и, конечно же, дамы. На всё это требуются, увы, денежные знаки. Хорошо, если твоя семья богата, а если нет? Но я не строил догадок, почему некий господин снабжает прапорщика фон Линдсберга деньгами. Это, в сущности, не моё дело.

– Значит, прапорщик в деньгах не нуждался?

– Я бы так не сказал, – Бруно на миг остановился, стал серьёзным, потом добавил: – Дядя, ты же понимаешь, что я не вправе рассказывать о том, что происходит в батальоне.

– Бруно, убит человек, и вполне возможно – благодетель прапорщика. Нам надо найти и наказать преступника. Для этой цели нам необходимо допросить всех, в том числе и фон Линдсберга.

– Я понимаю, но…

– Да, дело чести превыше всего, но ты представь, что убийца будет ходить по земле и сорить похищенными у убитого деньгами. Разве это справедливо?

Подпоручик молчал, только играл желваками.

– Но ведь…

– Бруно, ты не сделаешь ничего противоречащего чести. Мы рано или поздно добудем сведения, но иногда бывает именно что поздно. Преступник может ускользнуть или уничтожить то, что связывает его с преступлением.

– Хорошо, – тяжело вздохнул подпоручик, – спрашивай.

– Так нуждался прапорщик в деньгах или нет?

– Лунащук нахмурил лоб.

– В последнее время Карл пристрастился к игре в карты, а там, как ты знаешь, всё зависит от фортуны. Порадует она тебя или в геенну огненную ввергнет.

– Стало быть, он имел нужду, как ты говоришь, в денежных знаках?

– Имел.

– Ты уверен?

Бруно опять усмехнулся.

– Знаю доподлинно, даже знаю, кому он проиграл немалую сумму и должен был в конце прошлого месяца карточный долг вернуть.

– Любопытно, – сказал чиновник для поручений и потёр подбородок.

– Дядя, ты прости, но я не должен был бы тебе этого говорить. Я не хочу прослыть пособником полиции, – глаз племянника дёрнулся.

– Бруно, – вполне серьёзным голосом произнёс сыскной агент, – то, о чём мы беседуем, не выйдет за стены трактира. Я даю слово чести.

– Хорошо, – подпоручик налил из графина по рюмке. – Он задолжал три тысячи штабс-капитану Зеленскому.

– Теперь скажи – вы же, военные, отдельная каста, не пускающая в свои ряды посторонних – к кому я могу обратиться, чтобы мне разрешили побеседовать с фон Линдсбергом и Зеленским?

– Наш командир генерал Иванов ныне находится в отпуску, за него исполняет должность полковник Тарасевич. Мих-Мих по-нашему, Михаил Михайлович. Грамотный, думающий, но я бы посоветовал, чтобы начальник сыскной полиции… кто там у тебя начальник?

– Филиппов Владимир Гаврилович.

– Вот, чтобы этот самый Филиппов телефонировал полковнику. Он щепетилен в этих вопросах. Если явишься сам, то получишь от ворот поворот. А ещё лучше, если сам начальник твой явится в канцелярию батальона.

– Когда можно прибыть в батальон?

– С часов девяти утра Мих-Мих на службе.

11

– Таким образом, возможно, это был Карл фон Линдсберг, – докладывал Кунцевич Владимиру Гавриловичу после доклада Лунащука, – для которого Власов являлся благодетелем, и он же снабжал прапорщика деньгами.

– Вы тоже придерживаетесь такого мнения? – обратился Филиппов к Михаилу Александровичу.

– Да, – ответил последний.

– Допустим, вы, господа сыскные агенты, правы. Допустим, – задумчиво сказал начальник сыскной полиции, – завтра мы с вами, Михаил Александрович, уточним нужные сведения в батальоне и у самого прапорщика фон Линдсберга. Чем, Мечислав Николаевич, душу согреете?

– У меня есть догадка, что В. А. – это приятель Власова Варламеев Александр. За ним числится долгов почти на десять тысяч рублей.

– Вы думаете, он нам говорит неправду?

– Вполне допускаю, – вмешался в разговор Лунащук, – мне показалось, что его не было у сестры в указанный им же самим день.

– Так проверяйте, Михаил Александрович. Пока мы беседуем здесь, он может навестить сестру и создать себе прочный тыл.

– Простите, Владимир Гаврилович, но я не привык доверять словам одного свидетеля. Я обязательно проверю, помнит ли полицейский на дебаркадере прибытие нашего Варламеева, потом опрошу соседей. Обязательно найду и расспрошу кондуктора. Ну и последней проверенной будет сестра. Так что, Владимир Гаврилович, я изучу Александра Андреевича, как букашку под микроскопом.

– Хорошо, – сказал Филиппов и повернул голову к Кунцевичу. – У вас, Мечислав Николаевич, от перестановки букв голова не болит? Поступим таким образом: завтра вы проверяете Варламеева, – Кунцевич что-то хотел сказать, но воздержался, – а мы с Михаилом Александровичем посетим Сапёрный батальон.

Дверь отворилась, и перед сидящими предстал Власков. Он встряхнул головой, словно лошадь в упряжке.

– Простите, задумался.

– Проходите, Николай Семёнович. Чем сегодняшний день вас порадовал?

– Убийцу не отыскали? – не утерпел Лунащук. Иногда его заносило, и он свысока смотрел на Власкова.

– Михаил Александрович, – укоризненно посмотрел на чиновника для поручений Владимир Гаврилович и покачал головой.

– Увы, к счастью для вас, не обнаружил, – Власков не стал дальше развивать тему, хотя с языка готовы были сорваться язвительные слова. – Всего лишь познакомился с дамой, как писал Николай Васильевич Гоголь, приятной во всех отношениях.

– Мы здесь копья ломаем, а наш Власков…

– Михаил Александрович, – повысил голос Филиппов.

– Умолкаю, – Лунащук поднял руки.

– По вашему указанию я посетил аукционную камеру. Поговорил там с управляющим господином Георгом и сотрудниками, которые служили вместе с Власовым. Как он попал в компанию к купцам, честно говоря, я так и не смог выяснить. Но все относились к Николаю Ивановичу, как к варягу. Близко он ни с кем не сошёлся, вёл себя немного… – Власков запнулся.

– Высокомерно, – подсказал начальник сыскной полиции.

– Вот именно, высокомерно. Но с одним человеком он всё-таки сошёлся, – теперь настала очередь Николая Семёновича свысока посмотреть не на всех присутствующих, а на одного Лунащука. Все молчали. – Это незамужняя дама, помощник бухгалтера. Состояла долгое время в связи с Власовым, и разорвали они отношения через месяц после его ухода из камеры.

– Какова причина разрыва? – серьёзным тоном поинтересовался Владимир Гаврилович.

– Убиенный был Казановой, по словам Ольги Николаевны, не пропускал ни одной юбки.

– Казанова, значит. Из сослуживцев кто-нибудь об этой его черте говорил?

– Увы, каждый из них клятвенно уверял, что Власов ни с кем из них никогда не откровенничал.

– Не находите странным – столько лет служить бок о бок, а ничего друг о друге не знать?

Никто не ответил.

– Так, – продолжал Филиппов, – и что же поведала госпожа… – он посмотрел на Власкова, ожидая подсказки.

– Щепина Ольга Николаевна, – сообщил Николай Семёнович.

– Что госпожа Щепина поведала о причинах ухода Николая Ивановича из камеры?

– Банальная история – получение наследства.

– И велико ли наследство, что досталось нашему покойнику?

– Суммы точной не знаю, но достаточно, чтобы бросить службу и жить на проценты от ссуживаемых денег.

– Ясно. То есть можно подвести предварительные итоги, – Владимир Гаврилович щипал ус и смотрел в окно. – Теперь на подозрении два человека, и оба являются приятелями господина Власова. Первый – это коллежский советник Варламеев, возможно, имевший денежные обязательства перед убитым на сумму в десять тысяч. Могу добавить, что точно мы этого не знаем, поэтому вы, Мечислав Николаевич, занимаетесь либо подтверждением алиби вышеуказанного господина, либо… Второй наш подозреваемый – прапорщик фон Линдсберг, состоящий, или, правильнее сказать, состоявший на содержании у Николая Ивановича. И в последнее время увлёкшийся игрой в карты, задолжав при этом большую сумму сослуживцу. А как вы знаете, долг чести каждый обязан отдать вовремя. Кроме вышесказанного, мы имеем показания дворника, который видел высокого человека в шинели Сапёрного батальона, вначале входящего в дом, а спустя некоторое время уходящего из дома. Но при этом свидетель не может показать, прапорщик это был или нет. Пока, господа сыскные агенты, мы имеем такой расклад.

– Я бы не исключал Щепину, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс Власков.

– Возможно, но сомнительно, – Филиппов посмотрел на Николая Семёновича. – Сколько времени тому они разорвали отношения?

– Три года.

– Вот и ответ. Неужели вы думаете, что женщина вынашивала план мести целых три года?

– Ну…

– Николай Семёнович, женщины либо мстят сразу, либо оставляют в прошлом старые связи, – наставительным тоном произнёс Лунащук.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Власков.

Филиппов тяжело вздохнул и с минуту поразмышлял, теребя пальцами ус.

– Господа, мы забыли об одном обстоятельстве, – наконец произнёс Владимир Гаврилович.

Три пары глаз выжидательно уставились на начальника сыскной полиции.

– Мы с вами не проверили завещание господина Власова. Кому должны достаться капиталы нашего Казановы? Вот завтра с утра, Николай Семёнович, этим и займитесь. Как я понимаю, с аукционной камерой вы завершили?

12

Исполняющий должность командира лейб-гвардии Сапёрного Батальона полковник Тарасевич скривился, словно от зубной боли, когда его адъютант, штабс-капитан Тотлебен доложил о приходе двух гражданских лиц, представившихся как начальник сыскной полиции столицы Филиппов и его помощник.

– Что им надо? – спросил Михаил Михайлович, стоящий у окна.

– По вопросам службы.

– Нашей или их? – пробурчал высокий и стройный, довольно молодой полковник, обратив взор серых глаз на штабс-капитана. Немного подумал. – Пригласите.

Тотлебен вышел.

Через несколько секунд дверь отворилась, и вошли два господина. Один – низкорослый, плотный в кости, с пышными усами, держал в руке шляпу.

Адъютант не прислуга, промелькнуло в голове у полковника.

– Начальник сыскной полиции надворный советник Филиппов Владимир Гаврилович, – отрекомендовался вошедший после того, как поздоровался, и тут же представился второй:

– Чиновник для поручений Лунащук.

– Чем обязан, господа? – голос полковника звучал начальственно-глухо, но вполне отчётливо. Видимо, выработал за время службы.

– Господин полковник, разрешите? – Филиппов указал на стул.

– Да, присаживайтесь, простите, что не предложил, – Тарасевич прошёл к столу и сел напротив Владимира Гавриловича, устремив холодный взгляд на нежданного гостя. – Как я понимаю, разговор предстоит непростой и долгий? – в его тоне послышалась иронические нотки.

– Михаил Михайлович, вы не будете против, если я буду вас так называть? Мы – люди штатские.

– Хорошо, – кивнул полковник. – Так с чем вы к нам пожаловали? Кто из моих сорванцов, – последнее слово было произнесено Тарасевичем с какой-то отеческой нежностью, – отличился на сей раз?

Филиппов про себя отметил это «на сей раз».

– Михаил Михайлович, – нарочито глубоко вздохнул Владимир Гаврилович, – нашей службе поручено дознание тяжких преступлений, в том числе убийств. – На лице полковника появилось заинтересованное выражение, и он подался вперёд.

– Так вот, сейчас мы расследуем обстоятельства насильственной гибели одного горожанина, и по воле злого рока один из ваших офицеров, – глаза исполняющего должность командира батальона сузились, – оказался давним знакомым убитого. Поэтому нам хотелось бы его расспросить и задать несколько вопросов, имеющих важное значение. Не исключено, что они помогут нам в изобличении преступника.

– Владимир Гаврилович, если я правильно понял, офицер приятельствовал с убитым?

– Совершенно верно.

– То есть он не в подозрении?

– Ни в коей мере, – заверил Филиппов. – Просто некоторые обстоятельства побудили нас обратиться к вам, его непосредственному начальнику, чтобы вы позволили поговорить с офицером. Действовать в обход вас мы не сочли уместным.

– Благодарю за доверие, – серьёзное выражение лица Тарасевича дополнилось сведёнными на переносице бровями. – Значит, мой офицер всё-таки остаётся в подозрении?

– Михаил Михайлович, если говорить откровенно, то в качестве свидетеля.

Полковник задумался.

– Неприятно это, господа, неприятно даже то, что он свидетель. Мы живём не в лесу, – полковник наморщил лоб и потёр пальцами, – пойдут разговоры, а мы не какие-то там штафирки. – он взглянул на Владимира Гавриловича, но последний не повёл даже бровью, – а гвардия. Не хотелось бы, чтобы кто-то из батальона был замешан в преступлении и нашу часть трепали бы в газетах журналисты.

– Мы сделаем всё возможное, чтобы лишние сведения не просочились в печать.

– Насколько я понимаю, если я вам откажу в возможности допросить офицера, то вы дойдёте до военного министра?

– Мне кажется, до крайностей не дойдёт.

– Правильно думаете. Так кто вас интересует?

– Прапорщик фон Линдсберг.

– Значит, вы пришли не только поговорить с самим фон Линдсбергом, но и узнать о его поведении?

– Именно так, если возможно.

– Отчего же? Прапорщик в противоправных действиях не замечен, исполнителен, грамотный командир. Здесь ничего порочащего сообщить не могу. А побеседовать с ним вы не сможете, – встретив удивлённый взгляд Филиппова, полковник торопливо добавил: – нет, не из-за моего упрямства или запрета. Прапорщик двадцать пятого августа получил отпуск на десять дней и выехал в имение, которое находится, – он заглянул в бумаги, – в Жагорской волости Шавельского уезда.

– Сегодня шестое. Когда он должен вернуться?

– Увы, третьего пришла телеграмма, в которой прапорщик просит об отсрочке отпуска в связи с болезнью.

– Что ж, извините, Михаил Михайлович, стало быть, зря мы вас потревожили, – Филиппов поднялся со стула. – Простите, последний вопрос. Вам не известна дата отъезда прапорщика?

– Он собирался уехать двадцать шестого.

– Простите. Прапорщик не выглядел обеспокоенным или взволнованным?

– Увы, господа, обеспокоенность присутствовала, ведь кто-то у него заболел, и ему доставляла беспокойство повреждённая накануне рука. Он с трудом написал рапорт.

Филиппов и Лунащук переглянулись, у обоих промелькнула одна и та же нехорошая мысль.

Со штабс-капитаном Зеленским беседа состоялась в отдельном кабинете питейного заведения. Высокий, стройный, с тонкой полоской усов на ироническом лице, Александр Иванович не слишком жаловал статских. Как почти все его родственники, он с детства воспитывался с одной мыслью, внушаемой старшим поколением, что единственная достойная служба для дворянина – армейская, а всё остальное – для ленивых и не слишком умных людей.

Вначале штаб-капитан не хотел рассказывать о взаимоотношениях с фон Линдсбергом, но спустя некоторое время (видимо, выпитое вино дало о себе знать) он рассказал, что да, он выиграл в карты у Карла некоторую сумму. Действительно, три тысячи рублей. Срок оплаты долга был назначен на двадцать шестое августа. Именно в тот день прапорщик с самого утра явился к Александру Ивановичу и вручил требуемую сумму. Правая рука? Да, была повреждена. Нет, ничего он не рассказывал. Вручил деньги и откланялся. В тот же день он собирался отъехать в отпуск. Более его не видел.

Проведённый в тот же день обыск на квартире, где проживал прапорщик фон Линдсберг, не дал ожидаемых результатов.

Хотя как посмотреть. Кое-что всё же обнаружилось: окровавленное полотенце, небрежно брошенное в уборной комнате, и две ассигнации по двадцать пять рублей с номерами из амбарной книги убитого Власова.

III

1

Выехать сразу же по завершении обсуждения плана дознания не представилось возможным. Необходимо было заручиться поддержкой директора Департамента полиции и какими-нибудь официальными бумагами, в том числе и прокурорской – для задержания фон Линдсберга. Хотя Ковенская губерния и относилась к Российской империи, но всё-таки имела свои традиции и негласные законы. К центральной власти относились с определённым почтением, но не более. Столица далёко, а местные властители здесь, под боком, и поэтому население больше заглядывало в рот местным, нежели приезжающим на время «варягам».

К главе Департамента Филиппову попасть не удалось, зато его принял вице-директор Войтов, но тут же направил во второе делопроизводство к действительному статскому советнику Зуеву.

Нил Петрович внимательно выслушал начальника сыскной полиции, закусил нижнюю губу, словно бы что-то прикидывал на невидимых счётах.

– Да, – сказал Нил Петрович, – вы правы. В данном случае слишком подозрительным выглядит поведение этого самого прапорщика, да и притом, вы сказали, что Брончинский установил: у убийцы повреждена рука. Н-да, вы упомянули, что тот несчастный господин снабжал деньгами гвардейца, – он как-то стушевался, пошарил руками по столу, – вы же, любезный Владимир Гаврилович, получали циркуляр из Департамента полиции, если не ошибаюсь, за номером десять – двести семьдесят?

– Это о злоупотреблениях званиями и служебными бумагами? – Филиппов позабыл за прошедшие дни о присланном из центрального управления документе.

– Совершенно верно, – Нил Петрович прикусил нижнюю губу, потом пытливо посмотрел на начальника сыскной полиции. – Надеюсь, в данном случае не последует, – он запнулся, – каких-то неприятных историй?

– Нил Петрович, – щёки Филиппова пошли пятнами, – мы…

– Успокойтесь, Владимир Гаврилович, я же понимаю, что мы в России не видим середины, у нас либо всё плохо, либо хорошо. Вот и мотаемся от одной крайности к другой… – Он вызвал секретаря и распорядился составить бумагу, чтобы местные власти не чинили препятствий в проведении дознания, а наоборот, помогли в столь нелёгком деле, как дознание убийства. – Надеюсь, вы арестуете супостата, и тем самым свершите правосудие. – Поставил размашистую подпись на принесённой бумаге.

– Мы сделаем всё, что в наших силах и возможностях, чтобы убийца был разыскан и предан суду, – Владимир Гаврилович поднялся, слегка наклонил голову и вышел из начальственного кабинета.

2

– Вот вам, господа, бумага от начальника Второго отделения Департамента полиции, – напутствовал Владимир Гаврилович чиновников для поручений Лунащука и Кунцевича и, заметив удивлённый взгляд одного из них, развёл руками. – Да, господа, не от вице-директора и тем паче не от директора Департамента, а от действительного статского советника Зуева. Всё-таки вы из столицы, и бумага о содействии дана не петербургским градоначальником, а человеком, имеющим не последнее слово в нашей богадельне. – Филиппов невесело усмехнулся. – Нет, господа, вдвоём вам там делать нечего. Вы справитесь, пожалуй, один, – начальник посмотрел на Кунцевича. – А вы, Михаил Александрович, нужны здесь. Кроме наших трупов, – на его лице вновь появилась улыбка, – у нас достаточно иных дел.

– Владимир Гаврилович, мне арестовывать Линдсберга? – спросил Кунцевич.

Начальник сыскной полиции ни на миг не задумался.

– Конечно, – и положил на стол бумагу, подписанную прокурором.

– Владимир Гаврилович… – собирался было возразить Мечислав Николаевич, но, увидев подпись прокурора Судебного округа, в состав которого входила соседняя губерния, так ничего и не произнёс.

– Привезите его сюда. Всё говорит против прапорщика. И шинель, – Филиппов потеребил ус, – и внезапный отъезд, и выплаченные карточные долги, и повреждённая рука, и найденные во время обыска несколько купюр с номерами из запасов убитого Власова.

– Может быть, кто-то намеренно нам внушает, что господин фон Линдсберг и есть убийца? – подхватил мысль начальника Лунащук.

– Вы верно, Михаил Александрович, заметили – внушает. А если говорить откровенно, то улики внушают. – И многозначительно повторил по слогам: – у-ли-ки. Хотя чего в жизни не бывает. Кстати, не забудьте, что Брончинский указал: убийца то ли порезал руку, то ли сильно оцарапал. Обратите внимание на это обстоятельство при аресте.

Снова вернулись к обсуждению, словно вчерашним днём не заседали, делясь полученными сведениями.

– Странно всё-таки… Да, и хорошо бы мне выехать, зная содержание завещания Власова, – добавил Кунцевич. – Может быть, всплыли бы иные люди, заинтересованные в безвременной кончине Николая Ивановича.

– В котором часу отходит поезд? – Филиппов вроде бы и не обратил внимания на последние слова Кунцевича.

– За двенадцать минут до полуночи.

– Я думаю, к вечеру вы будете знать, кто является наследником господина Власова. Николай Семёнович расстарается. Кстати, какой дорогой вы намерены попасть в Шавли?

– Я уже прикинул, – Кунцевич посмотрел на Филиппова. – Вначале на поезде Петербург – Варшава до станции Кошедары, – Мечислав Николаевич улыбнулся, больно уж название забавное, – а уж потом через Ковно до Шавли. Ну, а там уже по обстоятельствам.

– Каким поездом намерены отправиться в путь?

– Скорее всего, сорок третьим пассажирским, он прибывает в полдень в Кошедары, там пересяду на другой поезд.

– Владимир Гаврилович, я не до конца понимаю. Зачем Мечиславу Николаевичу ехать в эти самые Шавли? Мы же можем запросить местную полицию, чтобы арестовали подозреваемого.

– Вы говорите верно, – Филиппов провёл пальцем по усам, – но есть некоторые, так сказать, неприятные нюансы. В частности, власти наших западных областей с большой неохотой, это я мягко говорю, идут нам навстречу. Там всюду слишком глубоко проникло убеждение, что местных, даже преступников, нельзя выдавать российским властям. Поверьте, я знаю это из первых рук, ибо сам служил в Польском царстве. Другие вопросы есть?

– Но ведь они… – начал Михаил Александрович, но его перебил начальник.

– Там вам придётся полагаться на самого себя, поэтому бумагой, полученной от господина Зуева, размахивать направо и налево не надо. Надеюсь, ясно?

– Да, – кивнул головой Кунцевич.