Текст книги "Смерть приятелям, или Запоздалая расплата"

3

До приезда чиновника для поручений из Ковенской губернии необходимо было проверить некоторые обстоятельства и собрать сведения. Власков вначале не знал, с чего начинать поиски нотариуса, который заверил духовное завещание. Не будешь же объезжать всех по списку? Хотя можно было начать с имеющих конторы поблизости. Но потом он всё-таки решился обратиться к господину Варламееву. Действительно, оказалось, что в Петербурге Власов не имел родственников. Жил Николай Иванович безвыездно в столице. С имения, полученного в наследство, получал только деньги. Один раз он встречался с шумным господином, занимавшимся управлением хозяйства. Лев Борисович, невысокий мужчина шестидесяти с лишком лет, был толстяком с отвисшим брюшком, но при этом – подвижным и деятельным. Наговорил новому хозяину с три короба, наобещал золотые горы и уехал. И в самом деле не обманул, регулярно присылал оговоренную сумму. Власов не пытался узнать, обманывает ли его управляющий, рассуждая: каждый живёт так, как позволяет совесть, а если не совесть, так складывающиеся обстоятельства.

– Простите за вынужденное беспокойство, Александр Андреевич, – Власков смущённо улыбался, словно явился в Военно-медицинское управление к архивариусу Варламееву с нижайшей просьбой, – но так складываются обстоятельства.

– Здравствуйте, Николай Семёнович, – хотя лицо архивариуса не выражало никаких эмоций, но некоторая бледность выступила на щеках, и глаза загорелись неприязнью. – Вы нашли убийцу?

– Увы, – развёл руками чиновник для поручений, – обнаружить преступника нам пока не удалось, но мы уверены, что идём верным путём.

– Тогда что привело вас ко мне? – голос звучал отнюдь не приветливо, даже с каким-то непонятным вызовом.

– Вы же были одним из близких приятелей господина Власова?

– Допустим, был.

Николая Семёновича покоробило это «допустим», но он не подал вида.

– Видимо, он делился с вами некоторыми секретами?

– Возможно.

– Александр Андреевич, у Николая Ивановича имелось завещание?

– Конечно, – Варламеев не выказал удивления.

– Не будете ли вы так любезны назвать мне фамилию человека, приложившего руку к написанию сего документа?

– Воздвиженский Дмитрий Иванович, адрес – Невский, сто восемь, – торопливо сказал архивариус, словно хотел быстрее донести сведения до сыскного агента, потом столь же торопливо добавил: – если мне не изменяет память.

– Может быть, вам известно и содержание документа?

– Нет, мне Николай ничего не говорил. Возможно, Карл знает о нём.

– Вы говорите о прапорщике фон Линдсберге?

– Да.

– Власов отличался скрытным характером?

– Я бы так не сказал, – после этих слов Варламеев словно бы споткнулся, затем продолжал: – но иной раз в нём появлялось некое чувство таинственности, и то, что он не хотел озвучить, из него было не вытянуть никакими железными клещами.

– Благодарю, Александр Андреевич. Значит, Невский, сто восемь.

– Я не уверен, но, кажется, так.

Контора нотариуса Воздвиженского находилась в первом этаже вышеуказанного дома. Несколько помещений занимало само заведение, а этажом выше в шести комнатах расположился Дмитрий Иванович с семейством.

Степенного вида господин принял Власкова сразу же – видимо, выдалась свободная минута.

– Садитесь, – нотариус плавным жестом указал на кресло, стоящее у окна возле невысокого журнального столика. – Извините, не расслышал вашего имени-отчества.

– Николай Семёнович, – подсказал сыскной агент, – чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Власков, – ещё раз представился он.

– И что потребовалось сыскной полиции от меня? – с недоумением посмотрел на Николая Семёновича Воздвиженский. – Вроде бы я не телефонировал к вам?

– Простите, но по служебной надобности приходится отвлекать вас от дел. У вас заверял духовное завещание некий Власов…

– Извините, я многим помогаю составлять и заверять документы, не только духовные. А Власов – довольно распространённая фамилия.

Дмитрий Иванович лукавил – Николая Ивановича он помнил довольно хорошо. Последний довольно часто обращался к Воздвиженскому за помощью.

– Николай Иванович Власов, проживающий в Гродненском переулке.

– Припоминаю, но, увы, вам лучше обратиться к господину Власову, ежели он позволит вам заглянуть в завещание.

– К великому прискорбию, Николай Иванович уже никогда не сможет дать согласия.

На лице Воздвиженского появилось заинтересованное выражение.

– Не смею предположить ничего трагического, но… господин Власов жив? – чуть ли не шёпотом спросил Дмитрий Иванович.

– Николая Ивановича, – Власков сделал паузу, – убили, поэтому он не сможет дать нам согласия на прочтение завещания.

– Убили? – так же тихо переспросил Воздвиженский.

– Да.

– Какое несчастье!

– Для кого? – с едва скрываемым раздражением спросил Власков.

– Как для кого? Для родственников и друзей Николая Ивановича!

– Дмитрий Иванович, теперь вы можете мне сказать, кто упомянут в завещании?

– Николай Семёнович, если не ошибаюсь?

– Совершенно верно.

– Я не могу полагаться на слова даже чиновника для поручений. Вы меня поймите, я вынужден хранить тайну до тех пор, пока не удостоверюсь в ваших словах.

– Что ж, разумно. У вас, я надеюсь, есть справочник всех номеров телефонов города?

– Конечно.

– Я предлагаю вам телефонировать моему начальнику Владимиру Гавриловичу Филиппову и у него удостовериться: служит ли под его началом Николай Семёнович Власков?

Через пять минут, когда уставшего от свалившихся на него дел Филиппова соединили с нотариусом, Владимир Гаврилович подтвердил, что это он, начальник сыскной полиции, направил Николая Семёновича Власкова для выяснения некоторых обстоятельств, касающихся духовного завещания убитого накануне господина Власова.

– Извините, господин Власков, – нотариус развёл руками, – но в нашем деле нельзя верить на слово первому пришедшему. Вы даже не представляете, сколько на свете мошенников.

– Оставим политесы другим, – улыбнулся Николай Семёнович, – давайте перейдём к делу. Вы помните Власова?

– Само собой, мы виделись, не так чтобы часто, но достаточно, чтобы его запомнить.

– Может быть, вы помните и содержание его завещания?

– Отчего же, помню.

– И можете рассказать о его содержании?

– Там всего-то один или два пункта. Наследником всего движимого и недвижимого имущества, денежных средств объявлялся некий господин фон… Лисберг.

– Может быть, фон Линдсберг?

– Вы правы, если память мне не изменяет, то Карл фон Линдсберг. – Воздвиженский поднялся.

– Если вас не затруднит подождать минутку, то, возможно, я смогу помочь вам.

– Да, я подожду, – кивнул Власков.

– Ну так вот. Некоторая сумма назначена некой Степанидовой, – Дмитрий Иванович посмотрел поверх очков на чиновника для поручений. Видимо, хотел убедиться, знает ли Николай Семёнович эту фамилию. – Пожалуй, больше никто не упомянут.

– Значит, только один наследник?

– Совершенно верно.

– Благодарю, Дмитрий Иванович, за содействие.

– Неужели убийца – Линдсберг?

– Спешу вас разочаровать, – Власков поднялся со стула, держа шляпу в правой руке, – мы проверяем всех, кто мало-мальски знал господина Власова, и называть его наследника убийцей, простите, пока неосмотрительно. Не все наследники таким диким способом получают состояния. Вы же сами об этом прекрасно знаете. Засим, господин Воздвиженский, разрешите откланяться.

4

Кунцевич решил сразу, что лучше доплатить к билету в вагон второго класса (на первый денег в сыскном отделении не выдавали) собственных девять рублей, зато ехать в отдельном купе. Тогда можно и выспаться, и заняться прихваченными бумагами, и никто не помешает. Двое полицейских, приданных в помощь, ехали вместе с ним.

Мечислав Николаевич прихватил с собою бутылку шустовского коньяку. Поэтому дорога показалась не слишком длинной, хотя наговорились вдоволь.

– Всё-таки я не понимаю, для чего нам ехать в такую даль, чтобы посмотреть на наследника безвременно усопшего? – спросил один из полицейских, с виду неказистый, но обладавший большой физической силой. Кунцевич разлил коньяк по маленьким рюмкам из походного набора.

– Видишь ли, Ваня, мы, видимо, поздно едем. Со дня убийства прошло десять дней, и рука нашего фон Линдсберга – искомого нами преступника – зажила. Это во-первых, а во-вторых, почему он с такой поспешностью уехал из столицы? – Полицейский, названный Ваней, пожирал глазами чиновника для поручений. – И мне, то есть нам всем, – поправился Кунцевич, – неизвестно. Может быть, хотел скрыться подальше от содеянного, либо произошла обычная случайность, которую мы принимаем за злой умысел.

– Но можно было послать распоряжение от лица директора департамента, чтобы местные власти привезли прапорщика в Петербург. Вышло бы быстрее.

– Не спорю, наверное, быстрее. Но нам важно, как поведёт себя фон Линдсберг, узнав о смерти благодетеля. К тому же у него имеются повреждения на руках. Согласись, что слишком уж вовремя он покинул столицу.

– Вовремя.

– Возникли бы вопросы, тем более что дворник видел господина в шинели лейб-гвардейского Сапёрного батальона. Если прапорщик не замешан в настоящем деле, то кто мог знать о столь заботливом отношении Власова к фон Линдсбергу? Значит, есть ещё один человек, заинтересованный в том, чтобы заподозрили именно Карла.

– Дела-а, вот сколько раз говорил. У нас всё по-простому – топором по голове или нож под рёбра. А вам, простите, господин Кунцевич, господам надо непременно на кого-то другого указать, чтоб самому остаться не в подозрении.

– Жизнь такова. Вот в завещании больше никто не упомянут, хотя был у убитого ещё один близкий друг.

– Если в завещании он не упомянут, то в чём его интерес? – всё допытывался Ваня. Второй полицейский украдкой дёргал его за рукав: мол, куда ты со своим рылом да в калашный ряд, не твоё дело дознание вести, взяли тебя для арестования, вот и молчи, дурак. – Ну, был дружен с обоими, разве ж это преступление?

– Ты прав, но его необходимо тоже проверить, – категоричным тоном добавил Кунцевич…

– Раз вы говорите, стало быть, проверить надо.

– Думаю, Власков справится.

– Власков? – ухмыльнулся Ваня. – Не уверен. Пусть бы занимался своими кражами, больше было бы проку. А так… Не по его уму думать и дознавать убийства. Поверьте, я его уже восьмой год знаю. Воображения ему не хватает. – после этих слов Ваня опустил голову, поглядывая украдкой на Кунцевича. Разговорился не по чину.

– За что ты его так не любишь?

– Простите, Мечислав Николаевич, это я сболтнул, не подумавши.

Узловая станция Кошедары, стоящая на пересечении нескольких железнодорожных путей, предстала перед взорами чиновника для поручений маленькой, пыльной, словно бы вытканной на старом гобелене. То ли день не радовал взгляд осенним солнцем, то ли настроение было пасмурное. Но ко всему прочему оказалось, что скорый поезд на Шавли ушёл час тому, а следующий под номером 5 ожидался к прибытию только через два с половиной часа.

Чиновник для поручений переглянулся с полицейскими после того, как с минуту постоял у вывешенного расписания движения поездов. Не сговариваясь, все тяжело вздохнули и отправились приобретать билеты у темноволосого кассира с большой родинкой на носу и непонятно каким акцентом, напоминающим и местный акцент, словно бы с задержкой дыхания, и вкрадчивый еврейский (этому кочевому народу позволили с прошлого года селиться в Ковенской губернии).

– Пожалст, – улыбка не сходила с лица кассира, демонстрирующего чёрный провал на месте передних зубов.

– Благодарю, – пробурчал Кунцевич. – Теперь в буфет.

«А куда ж остаётся?» – даже не прозвучало, но легко угадывалось во взгляде Мечислава Николаевича.

До отхода поезда оставалось достаточно времени, чтобы то ли позавтракать, то ли пообедать.

5

– Я могу ошибаться, Владимир Гаврилович, – Власкову хотелось действовать, куда-то бежать, что-то делать, но задания начальника были исчерпаны, и оставалась обычная неудовлетворённость выполненным делом, – но мне кажется, стоит поближе присмотреться к Варламееву.

– Что побудило вас к такому мнению? – насторожился Филиппов. Он поддерживал инициативных сотрудников, но иной раз хотелось и бить их по рукам. Хотя в данном случае он скорее поддержал бы Николая Семёновича. Скажите на милость, промелькнуло в голове, как же так случилось, чтобы у такого господина, как Власов, оказались только два приятеля: один – ровесник, а второй – если и не годящийся в сыновья, то близко к этому.

– В последнем разговоре он вначале сказал, что не знает ничего про завещание, но тут же мне поведал о нотариусе, который это самое завещание скрепил своей подписью.

– Хорошо, Николай Семёнович. Кунцевич должен был заняться проверкой того, где в день преступления находился Александр Андреевич, если не ошибаюсь? – Владимир Гаврилович лукавил – память никогда его не подводила, напротив, он запоминал множество сведений, в том числе ненужных.

– Именно так.

– Вот и возьмите эту миссию на себя.

6

Удивительно, однако на такой маленькой станции располагался буфет. Комната с двумя высокими, до потолка окнами, неизменная стойка напротив входа и четыре стола, накрытые белоснежными скатертями. И по два стула возле каждого, словно заведение предназначалось для путешествующих пар.

Мечислав Николаевич сел за стол и покрутил головой, рассматривая станционное заведение. На стенах висели картины, изображавшие: одна – лесную чащу с вековыми соснами, а вторая – причал, с которого было видно то ли озеро, то ли море и розовеющее солнце на горизонте. Не совсем понятно, встаёт оно или же, напротив, садится.

Буфетчик в белоснежной сорочке с высоким воротом подошёл не сразу, спустя несколько минут. Осмотрел чиновников для поручений, видимо, прикидывая, на каком языке обратиться к клиентам. Выбрал русский язык, который в его устах зазвучал как-то угловато, но отнюдь не смешно.

– Господа хотят попить чаю или скоротать время за рюмкой хлебного вина?

Так и сказал: «хлебного вина». Мечислав Николаевич и позабыл, что так по-старинному называют водку.

– Господа сегодня не завтракали, – Кунцевич поддержал это безликое обращение. – Хотелось бы хорошо поесть, ну, и если мои товарищи не против, выпить предложенного хлебного вина.

– У нас… – начал было буфетчик, но Кунцевич его перебил:

– Несите, что у вас есть. Кушать очень хочется.

Сыскные агенты сели за стол начальника, чувствуя себя не в своей тарелке. Хотели было заказать только чайную пару, но чиновник для поручений приказал хорошо накормить полицейских. Последние должны быть в форме – ведь неизвестно, что предстоит впереди.

Человек в белой рубашке возвёл глаза к потолку, видимо, переводил для себя сказанное одним из сидящих за столом. Но в конце концов склонил голову и, не потревожив полотенца на руке, удалился.

Вначале на столе появились рюмки и сразу же запотевший на тёплом воздухе графин.

Сидели за столом и не разговаривали – слишком много беседовали ночью за бутылкой коньяка. Но больше не затрагивали Власкова. Кунцевич не стал банально выпытывать, а Ваня не захотел ворошить прошлое. Не за воспоминаниями они приехали в такую даль. Стоило выработать некое подобие плана – ведь не стоит сразу же являться в имение лейб-гвардейского прапорщика, чтобы с порога начать задавать неудобные для последнего вопросы.

Буфетчик принёс поднос, на котором стояло несколько тарелок – с солёными огурцами, квашеной капустой, сыром. Как определил по чёрным зернышкам Кунцевич, с тмином. Прежде чем отправиться в командировку, Мечислав Николаевич изучал местную кухню. Иной раз можно было расстроить организм, как с ним случилось в Полтавской губернии, куда его послали помогать местным полицейским вести дознание по тройному убийству. На столе появился рульмайзе – хлеб из грубой ржаной муки с добавлением солода и того же тмина. Силькюкудинш – запеканка из сельди с отварным картофелем, в сковороде, отдельно кровяные колбаски. Чиновник для поручений посмотрел на полицейских, но притрагиваться к ним не стали.

Мечислав Николаевич разлил по рюмкам прозрачную жидкость, подхватил вилкой капусты.

– За удачное предприятие!

– За счастливое его завершение!

– Согласен.

Ваня после проглоченной в один глоток рюмки удивлённо посмотрел на Кунцевича. Жидкость не обожгла, а легко, словно холодная вода, скользнула в организм.

– Неплохо, – проговорил Мечислав Николаевич.

Буфетчик не терял времени и вскоре поставил перед чиновниками для поручений большие плоские тарелки, на которых лежали клопсы – бифштексы под дымящимся луковым соусом.

Два часа пролетели довольно быстро. Вроде бы просто сидели и трапезничали. Вначале утоляли голод, а потом уже просто наслаждались на удивление вкусной едой. Даже осмелели и попробовали кровяные колбаски, которые оказались вкусны и приятны на вкус. Не разочаровал Кунцевича и сваренный кофе, хотя полицейские предпочли обычный чай.

– Господа, – буфетчик наклонил голову, – прибыл ваш поезд, он отправится через сорок пять минут. – Он выговаривал слова хоть и правильно, но всё равно чувствовалось, что русский язык ему не родной.

Мечислав Николаевич и полицейские вначале удивлённо переглянулись, мысленно задаваясь одним и тем же вопросом, но потом засмеялись, одновременно угадав ответ. В маленьком городке все знают не только друг друга, но и кто из приезжих куда направляется.

– Благодарю, – сказал Кунцевич, достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и расплатился.

7

Первым делом Николай Семёнович направился по месту проживания Варламеева. Надо было уточнить, видел ли кто Александра Андреевича вечером или нет.

Дворник, татарин с острой бородкой и бегающими глазками, долго щурился, чесал поочерёдно то волосы под одноцветной тюбетейкой, то растительность на подбородке. Он чем-то напоминал Власкову Ивана Грозного, только царь представлялся чиновнику для поручений выше ростом.

– Двадцать пятого, говоришь, – татарин сжимал губы и опять повторял: – двадцать пятого, двадцать пятого… – Потом посмотрел в глаза полицейскому. – Вай, сколько времени прошло. Тут то, что вчера было, не вспомнишь, а тут двадцать пятое…

– Ты вспоминай, – поторапливал Николай Семёнович. – Не каждый же день в дом гости толпами ходят. А жильцов ты и так знаешь, когда кто возвращается и уходит.

– Так-то оно так, да не совсем. Вот давеча, – последнее слово в устах татарина прозвучало совсем уж по-крестьянски, – господа из пятой квартиры в театр ходили, а я ночью вставай, ворота открывай.

– Вот именно.

– Это ж какой день двадцать пятое было? – Дворник нахмурился и начал что-то прикидывать на пальцах.

– Четверг, – подсказал Власков.

– Ежели четверг, то господин Варламеев всегда дома бывают.

– Ты не знаешь, нет ли у Александра Андреевича сестры?

– А как же! Есть.

– Часто она бывает у господина Варламеева?

– Нет, это он каждое воскресенье её навещает.

– Ничего не путаешь?

– А чего мне путать? Сестрица евойная, дай господь ей здоровья, больна и из дому не выходит, вот Александр Андреевич, добрая душа, её и навещает по неприсутственным дням.

– Ты откуда знаешь?

– Я-то должен знать, чем жильцы заняты.

– Значит, ты должен помнить, уезжал ли куда двадцать пятого Александр Андреевич, или нет.

– Сколько времени прошло, господин хороший, разве уж всё упомнишь?

– Ты-то – и не упомнишь?

Дворник опять почесал подбородок. Долго смотрел в одну точку, насупившись и сведя брови к переносице. Потом радостно воскликнул:

– Помню я этот день, помню! К нам днём забрели два оборванца, вот мне и пришлось их метлой гнать со двора. Потому и помню. И было это, в сам-деле, двадцать пятого числа. Александр Андреевич вернулся около полуночи, как раз колокола умолкнуть успели. Расстроенный он вернулся, лица на нём не было. Словно призрака узрел. Потом, через четверть часа, а может, и позже, вышел одетый в пальто и с саквояжем в руке. Точно так и было, – добавил дворник, обрадованный тем, что вспомнил тот далёкий августовский день.

– Когда господин Варламеев первый раз воротился, было ли у него что-либо в руках? Ну, свёрток там или ещё что?

– Мил человек, трудно так вот, сходу…

– Ты вспоминай, старик, дело важное, государственное, – подбадривал дворника Власков. Хотя на лице он старался сохранять невозмутимое выражение, глаза выдавали нетерпение.

– Ты меня не торопи, господин хороший, иначе я что-нибудь напутаю.

С минуту стояли в молчании.

Николай Семёнович пристально смотрел на дворника – казалось, ещё секунда – и от этого горючего взгляда появится на фартуке не маленькая дырочка, а большая дыра и запылает, распространяясь по кругу.

– Был, – наконец произнёс старик, – он его рукой вот так к себе прижимал, – и показал, как именно прижимал. – В газету завёрнут.

– Ты и газету вспомнил?

– Ну да, газету. Если б во что другое, я, может быть, не заметил бы, а газета белая, вот она пятном на пиджаке и выделялась.

– Ты ж сказал – «пальто»? – разочарованно протянул Власков.

– Э-э-э, – дворник погрозил пальцем чиновнику для поручений, – ты меня, барин, не путай. Это господин Варламеев в пиджаке возвращался, а уходил, – с нажимом произнёс старик последнее слово, – именно в пальто.

– Назад в эту ночь он возвращался?

– Нет, – категорично заявил дворник, – ворота я ему не открывал.

Власков отправился на Царскосельский вокзал, чтобы там сесть на поезд. Ранее он выяснил адрес Варвары Варламеевой. Оказалось, что младшая сестра проживает не в самом городе, а в Гуммоласарах, относившихся к Третьему стану Царскосельского уезда. Имеет небольшой дом в четыре комнаты с садом и двором, за всем этим ухаживает семейная пара – Иван и Марья, приехавшие из Тверской губернии.

Варвара была моложе брата на восемь лет и с юного возраста находилась под его опекой. Родители в один год сошли в могилу, но у Александра Андреевича дела пошли в гору, и он смог купить дом в Царском Селе. Вначале он ездил на службу оттуда, но когда с Варварой произошло несчастье, и она обезножела, пришлось Варламееву, теперь ставшему старшим в семье, нанять работников, чтобы они не только ухаживали за сестрой, но и занимались каким-никаким хозяйством. Сам же переехал в столицу, поближе к службе. А если говорить прямо, то не имел желания ежедневно видеть страдания Варвары, которая не хотела огорчать брата, но получалось в точности наоборот. Александр Андреевич ощущал какую-то вину – ведь он здоров и занят своей жизнью. Поэтому-то он взял за правило приезжать в Гуммоласары только в воскресные дни.

Здание Царскосельского вокзала, построенное в новом стиле «модерн», как писали в газетах, выглядело и в самом деле непривычно. Николай Семёнович присмотрелся издалека. Правы критики. Вокзал и вправду напоминал паровоз, хотя, конечно, не напрямую. Но башенка с левой стороны возвышалась трубой, а купол справа – кабиной машиниста, стоящей на витраже-колесе. Оказавшись внутри здания, Власков задрал голову. Интерьеры вокзала поражали монументальностью и декоративным убранством. Основное помещение вокзала – гигантский вестибюль с парадной лестницей, украшенной мраморными перилами с бронзовыми вставками. Через огромные витражные окна зал освещался дневным светом. По периметру с потолка спускались светильники. Между окнами в простенках красовались лепные панно, окрашенные под цвет старой бронзы, с изображениями женских голов и Меркурия в растительных орнаментах.

Николай Семёнович залюбовался новшествами. Хотел пройти на дебаркадер, но таблички указывали, что надо подняться на второй этаж. Только спустя минуту Власков вспомнил, что владельцы намеренно подняли железнодорожные пути на две с половиной сажени, чтобы ничего важного не сносить. Для вспоможения людям с багажом работали лифты. Платформы вокзала оказались под длинным навесом, сверху нависали ажурные металлические перекрытия, переходящие внутрь вокзала, там же виднелись такие же со стеклянными фонарями.

Чиновник для поручений забыл, что не взял билет и не узнал, в котором часу и с какого пути отходит поезд в Павловск. Самое удивительное оказалось то, что дом, хотя и относился к Царскому Селу, но находился в двух шагах от железнодорожной станции Павловск. Пришлось вернуться. Если бы сыскной агент не поспешил, то пришлось бы ждать следующего поезда почти два часа, поэтому к вагону Николай Семёнович шёл быстрым шагом. На висках и лбу у него выступили капли пота. Казалось, он неминуемо опоздает. Не хотелось терять впустую время. Но всё-таки для себя отметил, что после полуночи отходят в нужном направлении только два поезда: один с номером 23 – ровно в двенадцать, на который Варламеев мог и не успеть, и второй, номер 25 – в один час тридцать три минуты. Этот подходил. Значит, Александр Андреевич должен был сидеть либо в комнате ожидания, либо в буфете. Власков уже назначил архивариуса виновным и теперь старался примерять полученные сведения на чиновника Военно-медицинского управления, решив, что на обратном пути обязательно поинтересуется в двух намеченных местах, находился ли в них этот самый приятель Власова.

Ехать предстояло 33 версты, по времени – сорок три минуты, поэтому Власков резонно решил, что незачем переплачивать, если можно проехать в третьем классе. Его от этого не убудет, а собственному карману экономия. Поэтому через несколько минут он сидел на лавке в вагоне тёмно-зелёного цвета. Напротив устроился мужчина в новой одежде и начищенных до блеска сапогах, с поседевшими курчавыми волосами и блестящими глазами, быстро перебегавшими с предмета на предмет. Николай Семёнович не присматривался к нему, но потом их взгляды встретились.

– Снова, Илья, за старое взялся? – совсем тихо проговорил Власков, но сидящий напротив услышал и, приложив руку к груди, так же тихо ответил:

– Никак нет, господин Власков, никак нет. Истинный крест, – мужчина быстро перекрестился и посмотрел внимательным взглядом в глаза сыскному агенту, – давно этим делом не балуюсь. Ей-богу, истинную правду говорю.

– Я б тебе поверил, Илья, если бы… – Власков скосил взор на сидящих рядом: вроде не прислушиваются, но ловят каждое сказанное слово, – тебя же… не знал.

– Николай Семёнович, не возводите на меня напраслину, – И собеседник тут же перевёл разговор на другую тему: – Слышал я, что вы теперь иными делами занимаетесь, особо важными? – улыбка не сходила с лица Ильи. К нему пришло успокоение – ведь ничего он плохого не сделал, только вот едет с приятным человеком, который не раз ловил его за руку.

– Занимаюсь, – с нарочитым равнодушием ответил чиновник для поручений, – но вот с тобою, видимо, знакомство не прекратим, – и тоже улыбнулся в ответ. – Ладно, Илья. Если что услышу о сегодняшних делах на дороге, то спуску от меня не жди.

– Николай Семёнович, – на лице собеседника проступило выражение нескрываемой обиды, но прослеживалось и разочарование, что в этом поезде работать сегодня не стоит, да и своих предупредить. Власков слов на ветер не бросает, с ним шутки плохи.