Текст книги "Смерть приятелям, или Запоздалая расплата"

7

После осмотра Филиппов возымел желание побеседовать с владельцем дома. Однако на вопрос, где найти такового, дворник – невысокого роста жилистый мужчина лет пятидесяти – только улыбнулся, ощерив рот с провалами на месте некоторых зубов.

– Господин Олсуфьев тут не бывают. Ежели вы, господин хороший, имеете желание поговорить с владельцем, так вам нужен управляющий наш, Степан Иваныч.

– Где я могу его найти? – поинтересовался Владимир Гаврилович.

– Так вот они идут, – дворник указал рукой на мужчину, выходящего из дверей парадного входа.

– Ты его оповестил?

– Так он туточки давно, это ж он полицию вызвал.

Степан Иванович, управляющий всеми домами господина Олсуфьева, оказался мрачным господином шестидесяти с лишком лет. Волосы, хотя и полностью седые, не отступали с головы и оставались густыми. Каменное лицо напоминало гипсовую белую маску. Только бегающие глаза выдавали живого человека.

Владимир Гаврилович поздоровался, представился с полным наименованием должности.

– Я думал, что приставом дело и ограничится, – после того, как поприветствовал начальника сыскной полиции, сказал управляющий.

– Убийства теперь в компетенции нашего ведомства, – Филиппов с интересом смотрел на управляющего.

– Простите, – спохватился собеседник, – Степан Иванович Безручков, управляющий доходными домами господина Олсуфьева.

– Вот слышу о нём не в первый раз, но не знаком и ничего о нём не знаю, – посетовал Владимир Гаврилович.

– Владимир Александрович, – с заметным пиететом в голосе произнёс управляющий, – служит в лейб-гвардии Конно-Гренадерском полку, имеет звание подполковника. Предваряю ваше любопытство: во вверенных моему попечению домах господин Олсуфьев не бывает. Я же по всем возникающим вопросам обращаюсь к Александре Александровне, супруге господина Олсуфьева.

– Хорошо. Меня больше интересуют жильцы, взявшие внаём квартиры.

– Владимир Гаврилович, – Безручков исподлобья посмотрел на начальника сыскной полиции, словно желая понять, как последний отреагирует на такую фамильярность, и продолжал, – как мне кажется, вас больше занимает Николай Иванович Власов?

– Именно так.

– Что я могу о нём сказать? Платил за проживание всегда вперёд, шумных гостей к нему не приходило. Девиц, если вас это тоже интересует, не водил. Жил тихо, скромно, принимал двух-трёх приятелей. Вот, пожалуй, и всё. – Степан Иванович тяжело вздохнул. – Жил человек, ходил, дышал, а как не стало, – управляющего потянуло на философские размышления, – и сказать-то, по сути, нечего.

– Вы упомянули двух-трёх приятелей. Вы знаете, кто они?

– Не вполне, – с хитринкой ответил управляющий.

– Степан Иванович, я веду дознание, и меня мало интересует моральный облик всех участников драмы. Истина важнее, тем более что господина Власова и его служанку умертвили жестоким образом. И нам надо найти злодея, который должен понести заслуженное наказание.

– Владимир Гаврилович, неужели я без понятия? Двух я видел, с одним даже беседу имел. Он при Военно-медицинском управлении служит, Варламеев его фамилия. Простите, имени-отчества не знаю, не удосужился спросить.

– Так, понятно, а второй?

– Вот со вторым я не знаком, видел издали.

– В цивильной одежде или в мундире?

Управляющий задумался, наморщив лоб. Потом складки разгладились.

– А как же! В мундире, и вы знаете, – опять задумался, – по-моему, в лейб-гвардейском.

– Теперь о Николае Ивановиче. Не подскажете, когда вы видели его в последний раз?

– Видимо, с неделю тому. Но в точности вспомнить не могу. Видите ли, время бежит, и не уследишь… Дни мелькают, как в окне поездного вагона.

– Значит, вы не помните этого господина?

– Увижу – вспомню, а так… – Безручков пожал плечами. – Словами мне не описать.

– В тот последний раз, когда вы имели возможность видеть Власова, кто-нибудь из приятелей к нему приходил?

– Не могу знать. Я же, Владимир Гаврилович, не каждый день нахожусь в этих краях. У Владимира Александровича на Гороховой дом, на Итальянской, и два – на Малом Царскосельском. Так что забот мне хватает. Сами понимаете, каждый норовит от работы увильнуть, вот и приходится савраской по столице мотаться. Слава богу, за Савелием пригляд не нужен, он сам знает, что и когда делать.

– Савелий – этот тот, с кем я до вашего прихода беседовал?

– Совершенно верно. Он здесь каждую собаку в округе знает и по лаю отличить может, не то что по виду.

– А всё-таки что вы можете сказать о Николае Ивановиче?

– Близкими приятелями мы не были, – скривил губы Безручков, – в гости к нему я не захаживал, даже не знаю, что вам поведать.

– На какие капиталы жил Власов?

– Говорю, не знаю. Служил он при каком-то комитете, потом вроде бы наследство получил. Но это я слышал, а как на самом деле, простите, не извещён.

– То есть капиталом он обладал?

– Видимо.

– Благодарю, Степан Иванович, за беседу, – Филиппов приподнял край шляпы и отправился на поиски вездесущего и наслышанного новостей хозяина метлы.

Савелий, десятый год служивший в дворниках при домах Олсуфьевых, всё так же щерился провалами между зубов. Он с крестьянской хитринкой посмотрел на начальника сыскной полиции.

– Знал я, что Савелий ещё сгодится для дачи… как бишь его… – скривил лицо, словно болезненно что-то припоминал.

– Показаний, – подсказал Филиппов.

– Во-во, бес его в душу, показаний.

Было видно, что дворник числился на хорошем счету и поэтому иной раз позволял себе некоторую вольность в разговорах с господами.

– Кажется мне, что хочешь мне полезное для дознания поведать.

– А то! – и дворник умолк, выдерживая театральную паузу, хотя, пришло в голову начальнику сыскной полиции, этот субъект в стоптанных сапогах и пыльных шароварах ни разу в театре, поди, не бывал.

Филиппов не стал подгонять, как того хотел дворник, а улыбнулся, неспешно убрал со своего плеча несуществующую пылинку и сделал вид, что спешка ему ни к чему.

Вначале дворник словно бы сделался ниже ростом, но потом распрямил плечи. Видимо, раскусил замысел важного господина.

– В последний раз, – начал Савелий, – я господина Власова видел вечером двадцать четвёртого августа. Он спешно прошёл по двору, взял извозчика и куда-то поехал. О визите он даже Варваре не сказал…

– Кому? – перебил Филиппов.

– Служанке своей, Варваре Семенидовой, а ей он обо всём доклад имел. Так вот и она мне следующим днём ничего не сказала.

– Стало быть, ты Власова видел в последний раз двадцать четвёртого, а Варвару – двадцать пятого?

– Я ж о том и толкую, ваше превосходительство…

– Владимир Гаврилович, – начальник сыскной полиции кивнул головой.

– Я ж о том же, Владимир Гаврилович, – казалось, дворник во рту перекатывал и смаковал имя с отчеством.

– В котором часу ты её видел?

– То ли в пятом часу, то ли в шестом. Звиняйте, но точнее сказать не могу, часов не имею, а колокольный звон пропустил.

– Допустим, в шестом, – сказал Филиппов. – И о чём с ней разговаривал?

– Да так, перекинулись парой слов. Звиняйте, Владимир Гаврилович, говорила, что следующим днём должны переехать в Парголово.

– В Парголово? – удивлённо спросил Филиппов.

– Ну и я о том же. Что ж, говорю, Варвара, вы на зиму на дачу переехать решили? Наши-то остальные жильцы на лето нанимают. А мы, отвечает, не все. Мы когда хотим, тогда за город ездим. Я ей: право ваше. А что это, говорю, Николай Иваныч выскочил вчера, как скаженный? То всегда поздоровается, а тут молнией проскочил и чуть было с ног не сбил. А она: да я и сама не знаю, что с ним вчерась было. Так вот постояли и разошлись.

– Двадцать пятого Николай Иванович гостей не ждал, или кто к нему приходил?

– Эт, сколько времени-то прошло, Владимир Гаврилович, разве ж упомнишь?

– Ты, братец, вспоминай. Может быть, от твоих слов поимка преступника зависеть будет.

– Ежели так, – дворник почесал бороду, – двадцать пятого, говорите… Двадцать пятого, двадцать пятого… – сощурил глаза и губы в трубочку сложил, потом брови вскинул и обрадовано сказал: – помню я. Ей-богу, помню. К Николаю Иванычу гость приходил, хотя юркнул в подъезд, но я его заприметил. Это приятель господина Власова был.

– Который?

– Тот, что в лейб-гвардии Сапёрном батальоне служит.

– Ты не мог ошибиться, ведь говоришь, далеко было? – недоверчиво спросил Филиппов.

– Не, и выправка егойная, и шинель…

– Так двадцать пятого тепло было, неужели приятель Власкова в шинели пришёл?

– Ну, я… – протянул дворник. – Нет, – вдруг твёрдо сказал он, – это прапорщик был, который часто к Николаю Ивановичу захаживал. Не мог я ошибиться. И фигура, и плечи, да и рост… Точно он.

– Не помнишь, как его звали?

– Владимир Гаврилович, не припомню я. Фамилия такая заковыристая, немецкая, одним словом.

– В котором часу это было?

– К вечерне уже отзвонили, – вспомнил Савелий, – восемь уже пробило, стало быть.

– Ты не видел, когда он ушёл, приятель власовский?

– Видел, часа два прошло. Пока я, ну, в общем, повечерял я.

– Наверное, и чарку принял?

– Не без этого.

– Перепутать гостя с кем другим не мог?

– Ну, как можно? В шинели он был, рост опять же… Не, спутать не мог.

– И лицо ты видел?

– А вот лица я не разглядел, – признался Савелий.

8

– Итак, господа, что нам известно? – Владимир Гаврилович обвёл взглядом присутствующих в кабинете чиновников для поручений Кунцевича, Власкова и Лунащука. – Мечислав Николаевич, что удалось узнать?

Кунцевич поднялся, но Филиппов поморщился и указал жестом, что можно докладывать сидя.

– Согласно заключению старшего врача Врачебно-полицейского управления статского советника Стеценко, смерть обоих жертв наступила двадцать пятого августа в промежутке между двенадцатью часами дня и полуночью. Точнее установить время не представляется возможным из-за состояния трупов.

– Убийства произошли между шестью часами вечера и полуночью, – дополнил Мечислава Николаевича Филиппов. – Дворник в шесть часов разговаривал со служанкой Власова, и последняя на тот час была во здравии. Продолжайте.

– Жертвы – надворный советник Власов и его служанка Семенидова. Николай Иванович сорока четырёх лет, православного вероисповедания, уроженец села Райвола Выборгской губернии.

Владимир Гаврилович покачал головой. Жители села Райвола в основном были из крепостных графа Салтыкова, переселённых из Орловской губернии для работ на заводе, принадлежащем помещику. Впоследствии крестьяне вместе с заводом отошли в казну. По присоединении Сестрорецкого участка к Санкт-Петербургской губернии рабочие Райволовского завода, принадлежащие военному ведомству, были прописаны к Сестрорецку, но им дозволялось жить по паспортам в Райволе. Отсюда и возникала двойственность их подчинения: по месту жительства – властям финляндским, а по месту приписки – общественному управлению Санкт-Петербургской губернии. Такая двойственность ставила жителей в крайне неопределённое юридическое положение, и в течение последних сорока лет порождала целый ряд недоразумений.

– …служил последние десять лет при Санкт-Петербургской городской аукционной камере до увольнения, в связи с получением наследства… – продолжал Кунцевич.

– Как так? – перебил подчинённого Филиппов.

– Ведь при ней служат только люди купеческого звания?

– Оказывается, не только.

– Может быть, убийство связано с аукционной камерой? – не вытерпел молчания и предположил Власков, ранее занимавшийся кражами, – только недавно ему поручили расследование более тяжких преступлений.

– Вот вы, Николай Семёнович, и займётесь там сбором сведений.

Власков кивнул головой.

– Продолжайте, Мечислав Николаевич.

– После увольнения из аукционной камеры последние три года живёт на доставшееся от тётки, родной сестры его отца, наследство.

– Установили ли вы, похищено ли у него что-нибудь?

– Да, – Кунцевич расплылся в улыбке. – Николай Иванович был довольно аккуратным человеком и вёл подробные записи о расходах и приходах денежных средств. Оказалось, что убитый давал деньги в рост и вёл амбарную книгу. Правда, в ней указаны только инициалы, и не совсем понятно, это имена и фамилии или отчества. Суммы разные, от сотен рублей до десятков тысяч. Напротив каждого из обозначений заёмщиков две даты – выдачи денег, и их возврата.

– С этим мы разберёмся позже. Мечислав Николаевич, поясните, это банальное ограбление или всё-таки месть обиженного? – при последних словах Филиппов улыбнулся, вспомнив рассерженное лицо судебного следователя.

– Кража, – с категоричностью в голосе подтвердил Кунцевич. – У Николая Ивановича, к счастью, всё закреплено на бумаге, и получается, что исчезло тридцать восемь тысяч триста восемнадцать рублей наличными деньгами и пятьдесят три тысячи в ценных бумагах.

– Значит, кража, – Владимир Гаврилович почесал пальцем ус. – Тогда поступим таким образом. Вы, Николай Семёнович, займитесь, как я сказал ранее, аукционной камерой. Вы, Мечислав Николаевич, продолжайте копать в амбарной книге, а вы, Михаил Александрович, – Филиппов обратил взгляд на Лунащука, – опросите знакомых и родственников Власова, если таковые имеются в столице. О двоих мы знаем: один из них служит при Военно-медицинском управлении, фамилия его Варламеев, второй – прапорщик в лейб-гвардии Сапёрном батальоне.

– Так их казармы по соседству находятся, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Кунцевич.

– Да, рядом, практически за углом дома убитого.

– Дела-а…

– Вот поэтому второму господину, Николай Семёнович, уделите более пристальное внимание. Дворник говорит, что в день убийства, а точнее, с восьми до десяти вечера он мог находиться у Власова в гостях…

– Может быть, он и есть убийца? – обрадовался Власков.

– Не надо делать поспешных выводов, господин Власков, – с металлом в голосе сказал Филиппов.

– Меня смущает то обстоятельство, что военный, приходивший в гости, в столь жаркую погоду, которая стояла в те дни, был в шинели. Тем более что Савелий – так зовут дворника – лица приходящего не разглядел. Только шинель. Так что выводы делать пока рано.

– Но, может быть, он хотел незаметно вынести деньги и бумаги, ведь они занимают немало места?

– не унимался Власков.

– Ещё раз повторюсь: выводы делать рано. Вначале надо собрать сведения.

– Но…

– Никаких «но», господа. Нам поручено вести дознание со всей тщательностью, и, простите за грубость, дотошностью, чтобы виновного задержать и чтобы невинные при этом не пострадали. Да что я вам, должен азы сыскной службы напоминать? Вы же сами давно служите и всё прекрасно знаете. А засим разрешите прервать наши прения. Вы свободны. Занимайтесь порученными делами.

Чиновники для поручений поднялись с мест.

9

Городская аукционная камера располагалась в трёхэтажном доме по Мещанской улице, построенном для Петербургского Мирового съезда и Сиротского суда лет двадцать тому и имевшем три двора.

В доме помещались, кроме аукционной камеры, столичного Мирового съезда и архива, кабинеты для участкового мирового судьи, Сиротский суд с архивом, городское училище для мальчиков и городское училище для девочек. Залы для судопроизводства, занимавшие два двора, находились вдали от уличного шума в центральном корпусе, расположенном параллельно Мещанской улице, и освещались с двух сторон окнами, выходившими в световые дворы. Школьные же помещения устроили со стороны Екатерининского канала. В здании размещались также двухкомнатные квартиры учителя и учительницы, квартира в четыре комнаты смотрителя здания, кухни для сторожей и дворницкая.

Главный оштукатуренный фасад по Мещанской улице архитектор Китнер спроектировал, переплетая воедино разные стили, а именно неоренессанс и неоклассицизм. Элементы декора нигде не повторялись. Первый этаж имел рустовку и окна с замковыми камнями, лепными кронштейнами и гирляндами. Проёмы второго этажа были обработаны профилями и расположенными над ними панно. Выше на главном фасаде выделялись обрамления из стилизованных пилястр. Более пышно оформлялись боковые ризалиты, часть здания, выступающая за основную линию фасада и идущая во всю высоту здания. Окна первого этажа (первоначально здесь предполагались двери) были украшены фигурными профилями и большими лепными кронштейнами, а проёмы второго – колоннами и треугольными фронтонами. Арочные обрамления окон третьего этажа имели картуши с гербом Петербурга.

В филёнках аттиков были помещены рельефные изображения символов правосудия – меча и весов, ведь здесь располагались люди, ставящие главенство закона превыше Божьего суда. В верхней части каждого ризалита – лепной герб Санкт-Петербурга. Под одним – дата начала строительства: «1884», под другим – окончания: «1885». В качестве других декоративных элементов использованы монограммы Александра III над окнами второго и третьего этажей, орнаментовка первого этажа, фронтоны и тосканские колонны оконных проёмов ризалитов.

Николай Семёнович недолюбливал людей купеческого сословия. А Владимир Гаврилович, словно почувствовав его неприязнь, распорядился, чтобы именно он, Власков, занимался этими жуликами.

У управляющего аукционной камерой личного почётного гражданина Дмитрия Фёдоровича Георга всегда не хватало времени. Приходилось много разъезжать по городу и самому осматривать движимое имущество, которое выставлялось на продажу по взысканию правительственных и общественных учреждений, а также по желанию владельцев.

Должность суетливая – надо самому отслеживать, чтобы не было явных нарушений.

Дмитрий Фёдорович, услышав, что его хочет видеть чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, насторожился и сразу же предположил самое наихудшее. Его афёры раскрыты. Георг засуетился, но потом взял себя в руки.

– Сколько верёвочке не виться, – прошептал он про себя и, махнув рукой, попросил пригласить в кабинет полицейского, шепча под нос: – семь бед – один ответ.

Николай Семёнович, нахмурив лоб, вошёл в кабинет и осмотрелся.

Георг побледнел и вскочил из-за своего рабочего стола. Позади управляющего на стене не было портрета государя, как ожидал увидеть Власков, а висела в рамке грамота:

«Божиею Милостию Мы, Александр Третий, Император и самодержец Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, согласно удостоению Комитета и службе чинов Гражданского ведомства и о наградах, Мы, ко дню Благовещения всемилостивейшее пожаловали Георга Дмитрия Фёдоровича званием потомственного почётного гражданина. Во свидетельство чего повелеваем Мы сию грамоту Правительствующему Сенату подписать и государственною нашею печатью укрепить. Дана в Санкт-Петербурге».

Далее шла дата и размашистая подпись в бозе почившего государя-императора.

Николай Семёнович поздоровался и представился. Дверь за его спиною тихонечко закрылась.

– Чем могу быть полезен, господин Власков? По делам службы или по сугубо личным? – Хотелось услышать, что по личным, но вместо этого прозвучало:

– Меня привели к вам исключительно дела служебные.

– Садитесь. Может быть, чаю? – суетился хозяин кабинета.

– Благодарю, э-э-э… – Николай Семёнович вдруг осознал, что позабыл имя-отчество собеседника.

– Дмитрий Фёдорович, – услужливо подсказал Георг.

– Так вот, любезный Дмитрий Фёдорович, к вам меня привели дела служебные. Сейчас мы ведём дознание о насильственной смерти Николая Ивановича Власова, – чиновник для поручений внимательно смотрел на управляющего, но на лице последнего, кроме, пожалуй, удивления ничего заметить не смог.

– Насильственной смерти Николая Ивановича? – скрыть ошеломление хозяин и не пытался. – Скажите на милость, вполне цветущий мужчина, и… – Он покачал головой. – Но чем же я могу вам помочь?

– Власов служил под вашим началом?

– Д-да, но это было три года тому. И я совершенно не понимаю, чем могу вам услужить.

– Чем занимался в камере Власов? Какие выполнял обязанности?

– Наша основная задача заключалась в первоначальной оценке движимого имущества, выставляемого на продажу, и проведении собственно аукциона.

– Николай Иванович справлялся со своими обязанностями?

– Несомненно, иначе мы вынуждены были бы с ним распрощаться.

– Были ли недовольные господином Власовым?

– В нашем деле не без этого, – сокрушённо покачал головой Георг. – Вы знаете, для скольких людей я стал врагом? Вот именно, и не подозреваете.

– Стало быть, спустя три года никто бы мстить не стал?

– Окститесь, любезный господин Власков, спустя три года? – Дмитрий Фёдорович улыбнулся. – Здесь вы можете быть совершенно уверены, что наши так называемые продавцы ни при чём.

– Дмитрий Фёдорович, вы не подскажете в таком случае, с кем из ваших работников приятельствовал Власов?

– Видимо, ни с кем.

– Как это – «видимо»?

– У нас в камере основную часть работы выполняют люди купеческого звания, а Николай Иванович у нас из дворян, – Георг поднял вверх указательный палец.

– Так и что?

– Наши его… – управляющий замялся, потом всё-таки сказал: – сторонились. Мы – люди простые, – добавил он и сам покраснел, – вот и дружбу с Николаем Ивановичем не водили.

– Значит, ничего толком сказать не можете?

– Да, – согласился личный почётный гражданин, – точно так-с, – иронически добавил он (или ненароком вырвалось это «так-с».

Николай Семёнович поднялся со стула.

– Я могу поговорить с вашими сотрудниками, служившими в одно время с Власовым?

– Думаю, да.

– С кем?

Георг назвал пять фамилий.

– Неужели и женщины заняты в аукционной камере? – искренне удивился Николай Семёнович.

– Приходится терпеть, – вырвалось у Дмитрия Фёдоровича, но он тут же попытался исправить оплошность. – Ольга Николаевна, не в пример иным мужикам, работает на совесть, – и личный почётный гражданин отвёл взгляд в сторону.

– Могу я с ними сейчас побеседовать?

Георг намеревался сказать категорическое «Нет», но передумал. Кто его знает, какие силы стоят за этим чиновником для поручений? А от говорильни никому плохо не будет, тем более что ничего лишнего никто не скажет.

– Пожалте, господин Власков.

– Благодарю. И где я могу найти вышеназванных господ и, – добавил он с улыбкой, – дам?

– Я вас провожу.

– Не стоит беспокоиться, Дмитрий Фёдорович.

– Мне всё одно в ту сторону надобно.