Текст книги "Закон абордажа"

Глава 13

Капитан сидел за столом где потрескивали две свечи в серебряном подсвечнике, и тупо улыбаясь, накачивался ромом.

В эту ночь капитан Домналл впервые в жизни попытался напиться, чтобы забыться. Под дверью собралась прислуга – в щель наблюдали невиданное зрелище. Толстая оливковокожая кухарка Йорула-Элис, прижимая к губам край передника, толкала локтем сожителя-лакея:

– Ох, бедный хозяин, да что ж ты так...

А он пил... Вино кончилось, и он хлестал ром, как воду… Бутылка прыгала в неверной руке, не попадая горлышком в стакан – стекло звякало о стекло, ром, булькая, проливался на скатерть.

Его не держали ноги, он уже почти ничего не видел, но голова оставалась ясной, как будто назло.

Плыли в глазах огоньки. Шевельнулись губы; ночь напролет он пил и ругался всеми словами, какие помнил, – и иные ругательства больше походили на всхлипывания

Море лежало за наглухо закрытыми ставнями, за садами и улицами, за пристанью и судами, дремлющими у причала; едва различимыми во мраке громадами спали острова, окольцованные смутной белизной прибоя.

Пьяный командор все же сумел подняться; подняв подсвечник, ощупью вдоль стены побрел – куда-то.

Точнее, обходил свой дом, как и положено рачительному хозяину.

Хороший дом – из лучшего горного кедра, в два этажа, на кирпичном фундаменте, с конюшней, каретным сараем и службами. Все деньги, имевшиеся у капитана, плюс те, что были выручены от удачной продажи призового хлопка и кошенили, ушли в уплату за дом – было это год назад. Тогда капитан был счастлив. Ему казалось, что в его судьбе произошла решающая перемена, и жизнь пойдет по-новому, что он получил не только дом, но и любовь...

Подняв подсвечник с тремя огарками, зачем-то долго силился разглядеть свое отражение в большом зеркале, – не увидел ничего, кроме смутных отраженных огней.

Потом он пошел в уборную и опорожнил на голову кувшин с водой. Почти протрезвев, спустился вниз, в людскую – навстречу уже выбежали кухарка и лакей.

– Здравствуйте, абуна! – поклонились слуги.

Офицер отметил растерянного встрепанного лакея, и то, что под торопливо накинутым капотом на кухарке ничего не было, но лишь усмехнулся про себя.

– Вина, шоссо, рому? – осведомился Дага. – А может быть, желаете поесть?

«Шлюху привези, да пошикарнее, а лучше – двух-трех!» – про себя велел Домналл, но вслух лишь справился:

– Я вот вчера и не спросил, как там поживает моя находка?

– Ох, абуна Домналл, малышка поживает хорошо – слава Эллу и Монгале! – закудахтала кухарка. – Мы нашли ей кормилицу – как раз у соседей жена конюха недавно родила. Она говорит – просто чудо, что за ангелочек-девочка! Говорит, кожа у нее белее, простите, абуна, чем у их хозяйки, масса Марианны! Знаете, абуна, я уже договорилась с падре Норио о крестинах – и он сказал, что за такое доброе дело как сделали вы, спишется семижды семь грехов! Ой, простите, абуна...

– Возьми у меня золотой, и пожертвуй падре за его добрые слова, – натянуто улыбнувшись, изрек командор.

Поднявшись к себе, он тяжело рухнул на койку. Нужно было сказать Йеруле, чтобы к утру приготовила рассол, или сбегала за пивом – иначе будет весь день трещать голова.

Домналл издал тяжелый полувздох-полустон.

Вот, судьба – без него бы крошечное существо наверняка бы погибло. Но кто поможет ему? Во всем мире, наверное, нет средства помочь тому, кто страдает неразделенной любовью!

Внизу, прислушиваясь к храпу сердешного дружка, истово молилась Йерула – молилась во здравие и благополучие господина.

Истинно, грех гневить Творца и хозяев Нижнего Мира – ей досталась лучшая доля, какая может выпасть невольнице, – добрый хозяин.

Он купил ее вместе с сыном – последним ребенком, что у нее оставался, не разлучил, не продал ее маленького Анго, кровиночку, невесть куда, не лишил последней услады. Он был добр, никогда не сек рабов. Никогда не посылал даже глупого плотника Сарбано с запиской к городскому палачу с указанием – сколько ударов кнута влепить разгильдяю.

Его любят матросы, любят офицеры, а все рабы и вольноотпущенники знают, что когда он захватил корабль Гуго Смердящего, то свою долю призовых рабов отпустил на волю. Лишь глупая белая масси его не любит, а ведь каким хорошим мужем он мог бы ей быть! Какие чудесные дети у них могли бы родиться – и старая Йерула нянчила бы детей господина, как своих...

И Йерула даже знает, как помочь господину. Но ведь он не послушает чернокожую рабыню! Он не пойдет в квартал Айланс-Лоу, не даст мудрой маммбо Деи золота, не ляжет с ее дочерью перед алтарем Великой черной Матери, совершая обряд Призыва, не пожертвует жалкие несколько капель своей крови Подземным и Незримым, после чего глупая дочка губернатора сама прыгнет к нему в постель, а ее суровый отец с черной душой согласится отдать ее в жены абуне без возражений. Увы, как это тяжело, знать, что можешь помочь любимому господину, и не иметь такой возможности!

Йерула всхлипнула, украдкой утерев глаза передником.

А почти заснувший Домналл вдруг вскочил и, подойдя к окну, сделал в сторону дворца наместника непристойный жест.

Ну, уж нет! Старый хрен может верить во что угодно, но он, Домналл ок Ринн дворянин и воин в девяти поколениях так просто не откажется от той, которую любит, из-за каких-то там старых костяшек!

Игра еще не отыграна – у него остался один бросок.

И мы еще посмотрим, как кости выпадут!

* * *

Кармиса не заметила, как прошла пляж, и брела уже по внешнему берегу гавани. Ленивый прибой, накатывавший на золотые пески пляжа, плохо вязался с тоскливым настроением девушки.

Море тускло фосфоресцировало, позволяя идти по кромке воды без опаски споткнуться о камень или бревно.

Сюда она явилась отдохнуть – иногда что-то в душе юной магички требовало одиночества под звездами, у кромки Изумрудного моря.

Пришла в одиночестве и не боясь – кого бояться? Кто тронет чародейку одного из самых удачливых вольных капитанов? Да и какому пьяному матросу взбредет в голову тащиться на пустынный берег из веселого разгула таверн и борделей?

На крайний случай, у нее в запасе имеется острый стилет за низким декольте, а под турнюром спрятана баллестрина – маленький четырехзарядный арбалетик искусной работы – с изящными тонкими дугами лучшего танисского булата, тетивами плетенной стальной нити, и встроенным воротком, натягивавшим оружие.

Его нашли на взятом «купце» в сундуке с роскошными платьями, выписанными из Сеговезы для какой-то богатой красотки. Как объяснила Игерна, штука предназначалась для великосветского развлечения – стрельбы по мелким пташкам и голубям, периодически входящего в моду среди придворных дам.

Пулька или стрелка из такого может убить разве что при попадании в глаз или в висок, но Кармиса знала толк в зельях, и смазала наконечники болтов ядом спрута–скорпиона. Он не убивал, зато в считанные мгновения валил жертву с ног волной адской боли.

Ну а ножом бывшая рыбачка работать училась с семи лет, и потрошить ей доводилось даже клыкачей с акулами – с человеком, ежели чего, тоже не оплошает.

* * *

Издалека доносились женские и мужские голоса, выводившие нехитрые слова портовой песни:

 
Спит Анита, и не чует,
Что на ней матрос ночует...
 

Кармиса постояла некоторое время, глядя на лунную дорожку и не обращая внимания на волны, доходившие до щиколоток.

Потом чуть отошла и села прямо на песок, не заботясь о сохранности дорогого красного платья.

 
...Врет она – она все чует,
Она долго с ним мандрует…
 

Тускло светится вода, словно давно севшее солнце все еще пронзает лучами толщу морей, мириадами бликом пляшут по волнам отражения звезд.

Звезды в небе, звезды в море...

Точно так же, как в ту ночь, полтора года назад, когда резко изменилась ее судьба.

Кармиса вспоминала (вообще-то ее редко тянуло на воспоминания) о временах, когда она еще не была пиратским магом. Хотя лишь года полтора с небольшим прошло с того момента, когда ее нога ступила на палубу «Акулы».

Когда она рассказала свою историю одному из своих мимолетных дружков, приказчику из недоучившихся семинаристов, и тот, посмеявшись, сообщил, что она точь-в-точь похожа на какой-нибудь роман про волшебниц, корсаров и благородных рыцарей. И что и он даже как будто читал что-то похожее, Кармиса даже обиделась и бросила ему, уходя, что никаких таких романов она не читала, потому что читать вообще не выученная, а простую девушку всякий осмеять рад.

...Селение Эль-Котуи, где она родилась, было самым обычным, селением, таким же что грелось под лучами жаркого солнца, окруженное полями маиса и рощами апельсинов и диких ананасов с красной мякотью – тех, за которые в Арбонне платят серебряный мервенн за штуку.

Стояло оно на одном из тех несчетных тысяч и тысяч островков Архипелага, из которых на картах да в лоциях помянута хорошо, если одна десятая. И жило так, как ему подобные селения в этой части света. Местные жители ловили рыбу и черепах, когда те выбирались на песчаные пляжи из воды.

Изредка, раз-два в год жители отправлялись на баркасах в ближайший городок Санто-Энго, что на западном, самом глухом побережье Кивирры. Там они продавали черепаховую кость или красное дерево, срубленное в горах своего острова, да еще раковины и случайно найденный жемчуг. А на вырученные деньги покупали железные орудия, ткани, изредка дешевые серебряные украшения женам и дочерям, а если что оставалось, то просаживали в тавернах.

Кто-то уходил в большой мир – в селении рассказывали про одного своего земляка, дослужившегося полвека назад до лейтенанта и даже пожалованного во дворяне, а троюродный брат Кармисы по материнской линии некоторое время ходил с ребятами миледи Ку. Но таких было мало – скорее уж занесенный штормом и потерпевший крушение моряк оставался тут, ибо на острове было все что нужно человеку – чего ж еще желать?

Были эти люди храбры той неяркой храбростью, что отличает всех промышляющих морем, и куда больше чем все шторма и акулы напугала бы их мысль о том что на их острове может поселится сборщик налогов.

Ученые мужи в университетах рассказывали на лекциях об ужасных архитеутисах и кракенах, что достигают такой величины что способны стащить своими щупальцами человека с палубы самого большого корабля, а мелкое суденышко – даже уволочь на дно.

А вот дядя Кармисы Эдвар, с четырьмя своими сыновьями на небольшой шлюпке как-то на промысле тунца встретил двадцатифутового головонога, решившего поживится уловом эль-котуйцев. Но ее земляки не бежали в ужасе (видать потому что оных лекций не слышали) а взявши гарпун, тесаки и абордажную саблю, прихваченную на случай встречи с клыкачом, принялись бить и рубить протянувшую к ним щупальца тварь, и в полчаса превратили грозного архитеутиса в почти пять сотен фунтов превосходной наживки.

Вот среди таких людей и появилась Кармиса на свет почти двадцать лет назад. До десяти она ничем не выделалась среди пары сотен рыбацких детишек, обитавших в этой деревне, почти никому за пределами узкой укромной бухточки неизвестной. В семье старшего на лодке Арвина Сиргиля и его жены Инты она была самой младшей из выживших детей. Играла в нехитрые детские игры, в спорах со сверстницами выбирала себе женихов из сверстников и старших ребят, кормила цесарок и кур, в дни лова работала наравне со старшими женщинами, разделывая рыбу.

За десять лет ее жизни в Эль-Котуи почти ничего не случилось.

Лишь однажды, когда ей было лет шесть, в бухту вошла пиратская шебека под штандартом с двумя секирами и отрубленной головой, и девочка вместе с родителями и односельчанами благоразумно укрылись в глубине леса.

Пираты, правда, вели себя вежливо. Конечно, они зарезали и сожрали всех найденных в селе кур и свиней и вылакали все вино, но не тронули молочных коров и коз, и сожгли всего один дом – да и тот, похоже, случайно. Да и за взятое расплатились честь по чести, оставив в доме старосты, одноглазого Ингрема, мешочек с монетами и полдюжины ножей с топорами.

А в остальном жили селяне мирно и без бед – не считая за таковые шквалы, топившие лодки с отцами семейств, болезни и прочее неизбежное зло мира.

Остров этот был ничей. Вернее сказать, в сундуке у Ингрема имелось три ветхих затертых грамоты на все случаи жизни, объявлявшие остров и селение Эль-Котуи владением эгерийской, арбоннской и хойделльской короны. (Впрочем, у него же были припрятаны и охранная бляха от Миледи Ку, и резной костяной жезл от «владыки всех пикаронов великого императора Дарина Иднаги Мудрого»). Так что жили они тут без Супремы и алькальдов, без податей и рекрутчины.

Старенький монах – брат Иеронимо, попавший на островок лет тридцать назад, служивший в их часовенке, отпевавший мертвых и крестивший детей, говорил за кружечкой пальмового вина, что именно так и жил род людской во времена древние, до того как прельстились люди прелестью хамирановой.

Казалось, жизнь Кармисы пойдет тем же путем, что у матери и старших сестер – через два-три года выйдет в море на «женской» лодке, будет ставить сети и забрасывать снасти, потом выйдет замуж и станет хозяйкой в доме любимого или не очень – как повезет – супруга. И если не умрет, рожая пятого или десятого ребенка, и не погибнет в шторм, закончит свои дни главой огромного семейства, уважаемой старухой-вдовой, окруженной почтительными немолодыми невестками и юными непоседливыми правнуками.

Все изменилось в один день.

Утром как-то пришла она на пляж, откуда отплывали на утренний промысел односельчане – отнести отцу с дядьями свежего черепашьего жаркого, да и увидела...

Увидела мертвенный синий ореол вокруг головы соседа Доро Хромого, да всех пятерых гребцов его лодки.

И под ярким солнцем ей вдруг стало холодно и жутко. В страхе забормотала она молитву Творцу и старшим детям его, а потом, не помня себя, подбежала к Доро, и сбивчиво заговорила – мол, пусть он не плывет никуда сегодня, потому как видит она над ним «темень непонятную». Но старый Доро рассмеялся ей в лицо – мало того, что он первый упрямец в Эль-Котуи, так еще находился в давней ссоре с отцом Кармисы.

Прогнав заплаканную малявку, да сказав напоследок, что мозгов у нее еще меньше, чем у родителя, вышел он в море.

А вечером Пако Сонари, ходивший на тунца, привез умирающего Доро – с перебитым хребтом и переломанными ребрами, так и сжимающего в помертвелых руках обломок киля рыбачьей лодки, благодаря которому и держался на воде.

Всех остальных его товарищей погубил разъяренный базилиск, неведомо как оказавшийся в этих водах.

Тут-то все и вспомнили, что прадед Кармисы по матери попал в Дальние Земли, спасаясь от слишком уж настойчивого внимания отцов-инквизиторов, в те времена как раз с особым старанием искавших среди сословия магов слуг Хамирановых.

Следующие два с лишним года провела Кармиса на соседнем острове Савонна, учась у старой маммбо Софи Веро – толстой одышливой старухи с кожей цвета ночи – настоящей ведьмы из Айлана. Заплачено было за это десять полновесных золотых и новенькая лодка – но глупо стоять за ценой, если можно получить своего деревенского мага.

Тут, правда, ей не очень повезло – несмотря на то, что чернокожая ведьма старательно вколачивала (иногда даже в самом прямом смысле) в нее чародейскую премудрость, великой колдуньи из нее не вышло. Способность видеть будущее к Кармисе приходила от случая к случаю, и как она не старалась, так и не смогла ее призывать по желанию.

Лечить наложением рук она тоже толком не научилась. Чуять рыбный косяк, идущий на глубине, определять ветер, ощущать приближающиеся рифы в ночном мраке, и предсказывать шторм за день-другой – вот почти и все. Единственное – она преуспела в изготовлении всяческих зелий – лечебных, дурманящих, и тех, что, будучи вылитыми в воду, усыпляют рыбу. Да еще тех, что на краткое время обостряют способность творить чары, мстя потом долгой утратой сил и мучительной головной болью.

Пожалуй, из трех десятков учениц маммбо Веро в этом деле она была если не первой, то уж точно одной из лучших.

Но этого было мало для того, чтобы стать настоящей великой и знаменитой магичкой, известной на всем Изумрудном море. Какой была сама Софи и какой мечтала поначалу стать и сама Кармиса.

И вот через месяц после того, как стукнуло Кармисе четырнадцать лет, маммбо вызвала ее и изрекла, поигрывая своими амулетами (как шептались ученики, выточенными из костей колдунов, осмелившихся бросить вызов ей, старой жрице грозного Эсудо):

– Слушай меня, ученица... Я должна сказать, что ошибалась в тебе. У тебя и в самом деле много силы, но сила эта надежно заперта, и ключа я подобрать не смогла и уже не смогу. Может, попади ты ко мне годика хотя бы за три до того... Ну да что говорить об этом! Поэтому тебе уже не стать сильнее, чем ты есть сейчас, даже если старая Софи будет учить тебя до седых волос. Так что возвращайся домой и живи, как сможешь. Может быть, ты и отыщешь ключ и посмеешься еще над старой глупой чернокожей. Может, не найдешь. Но я сказала то, что сказала. Через пять дней пой племянник Грекир уходит с товаром на Кивирру – он отвезет тебя на твой Эль-Котуи.

Следующие годы Кармиса была обычной морской волшебницей, какие есть на всех морях мира – и которые хотя и не могут укрощать шторма и усыплять мановением руки морских чудищ, как по легендам делали маги древности, но без которых жить рыбакам и мореходам непросто. Отыскивала стаи тунцов и зажигала летними ночами костры на берегах, чтобы приманить вкусных морских черепах, рисовала защитные руны на бортах лодок и останавливала лов, когда головокружение и звон в ушах говорили о приближении бури.

Дважды приходило к ней то самое «смертное знание», дважды видела она синие ореолы вокруг односельчан – и оба раза предупрежденные команды лодок беспрекословно оставались на берегу. В семнадцать лет увидела она над головой десятилетнего Марко, внука погибшего Доро красный переливающийся отсвет – верный признак природного чародея, и по ее совету бабка отправила мальчишку к Софи.

Жила она теперь отдельно от семьи, в построенной для нее специально хижине за околицей – как и положено чародейке. Сверстницы ее уже повыходили замуж и нянчили детишек (кое-кто уже второго-третьего). Новых подруг она не завела. Что же до мужчин, то уже лет в семнадцать она окончательно поняла, что вряд ли дождется сватов – тем более, как и у всех, кто живет морем, у народа Эль-Котуи женщин было заметно больше, чем мужчин. И если еще украдкой развлечься с молодой пригожей колдуньей охотники бы нашлись, то взять в жены ту, что знается с темными духами – ну уж нет! Так что оставалось лишь вздыхать, да утешаться, что у маммбо Веро детей было пятеро, хотя мужа – ни одного.

А когда ей стукнуло девятнадцать, жизнь ее переломилась в очередной раз.

Тот день ничем не отличался в череде жизни Эль-Котуи: солнце уже опускалось за горизонт, и мужчины готовились к завтрашнему лову и проверяли снасти.

Готовилась к нему и Кармиса, расслаблено валяясь в хижине на мягкой подстилке и отдыхая.

Как вдруг у входа послышался шум, и ворвался запыхавшийся, измученный Сирго Цуранис – пятнадцатилетний хомбре из Арибо – крошечной деревни-выселок на другой стороне острова.

Из его сбивчивого рассказа она сначала поняла, что от нее требуется зачем-то тащиться в Арибо, иначе Арибо пропадет. А когда, наконец, разобрала, что он там лопочет, то расхохоталась. Ибо по его словам, возле выселок в море завелось не много, ни мало – аж три русалки!

Русалки – это же надо! Неудивительно, что она просто прогнала сопляка (тем более что он хоть и устал, но уж слишком недвусмысленно стал поглядывать на ее ноги и грудь), посоветовав напоследок возвращаться в Арибо, и передать тамошним мужам ее, Кармисы, настоятельный совет – не увлекаться хмельным.

Но напрасно Кармиса думала, что на этом все закончится.

Вскоре хомбре явился со старостой – Ирканом Демоло, сменившим помершего уже три года как Ингрема, и тот потребовал от магички исполнять свой долг перед кормящими ее людьми, и немедленно отправляться в Арибо, чтобы бороться с морской нечистью.

Ее объяснения, что русалки – это всего лишь сказки, никого не убедили.

К старосте присоединился его сосед, Урман Рисс, к тому – его свояк Инельмо, того поддержала Янтра Линно, считавшаяся кем-то вроде старосты женской части Эль-Котуи.

Когда от их возмущенного визга у Кармисы начало звенеть в ушах, она, не выдержав, заорала так, что те невольно умолкли, сорванным голосом послала всех собравшихся по всем возможным румбам горизонта, а затем бросила, что Хамиран бы с ними всеми, и она отправляется ловить этих самых русалок, а всем им желает пойти данным русалкам на корм.

После чего, распихав оторопевших односельчан, отправилась на берег, влезла в первую попавшуюся лодчонку и, поставив парус, принялась отчаянно грести.

Хотя и разозлившись, как сто базилисков, Кармиса тем не менее знала уже, что собирается делать. Благодаря попутному ветру и течению она без труда доберется до Арибо до ночи. И пусть она подавится тухлым черепашьим яйцом, если не проищет этих русалок с неделю, при этом не сожрав и не выпив на треклятом хуторе все, что только сможет, даже если ее начнет выворачивать наизнанку, и не стребует с них еще и пару-тройку серебряных за напрасно потраченное время.

Видимо бешенство и злоба сыграли с девушкой скверную шутку, потому что шквал она почуяла за считанные мгновения до того, как налетевший воздушный поток повалил лодку почти на бок. Кармиса вцепилась в мачту, проклиная себя за то, что не взяла второпях рыбацкий нож…

И еле-еле не вылетела за борт, когда подточенное временем дерево хрустнуло, и мачта вывалилась в волны, где тут же была подхвачена ветром и унесена прочь.

Когда шлюпка выпрямилась, а шквал утих, Кармиса отряхнулась, приходя в себя, осмотрелась.

И выругалась так, как не ругалась, наверное, никогда.

Не выдержала не только мачта – рывок сдвинул старые доски обшивки, и теперь в ее утлый челн сочилась вода.

Схватив весло, чародейка принялась грести к берегу, но вскоре ей пришлось оставить это занятие, взять валявшийся под банкой деревянный ковш и лихорадочно вычерпать воду.

За время, пока она этим занималась, течение, ставшее из союзника врагом, оттащило ее дальше в открытое море, так что вновь пришлось взяться за весла.

Закат еще только собирался окрасить небо в рыжие тона, а молодая ведьма-рыбачка уже вымоталась вконец и клятвенно пообещала себе, что больше в одиночку никуда, никогда, ни по каким причинам в море не выйдет!

* * *

Ночь она провела, разрываясь между веслом и черпаком.

С рассветом изрядно вымотавшаяся девушка огляделась, уточняя, не отнесло ли ее слишком далеко. Как оказалось, отнесло.

Выяснилось, что Кармиса болтается неподалеку от рифов Ариос, что в двадцати милях от берега Эль-Котуи.

Оглядывая берег, чтобы определить собственное местоположение, девушка вовсе не считала нужным изучать еще и горизонт. Но когда все-таки повернулась в ту сторону, была очень удивлена, обнаружив среди волн пару белых лепестков. Верхние паруса. И, кстати говоря, приближающиеся.

В этом месте Кармису посетила умная мысль, что встречаться с мореплавателями ей не хочется. Мало ли кого носит в этих водах? И кем бы эти «мало ли кто» не были, что свои эгерийы, что чужие хойделльцы, арбонны, фризы с амальфами (не говоря о танисцах), – ждать от них молодой пригожей девушке, выловленной из моря, можно было всякого. С другой стороны, течение упорно не подпускало ее берегу, и даже больше того – отбойные волны медленно, но верно отжимали ее в открытое море. Если бы не сломанная мачта…

Кармиса выдала заковыристое ругательство и отложила весла. Вода наполняла лодку, и, похоже, перед ней был нехитрый выбор – или утонуть, или принять помощь неведомых мореплавателей – если они, конечно, обратят на нее внимание.

Но ей пришлось снова взяться за осточертевший черпак и вычерпывать лишнюю воду...

Когда нелегкая война с водой была окончена, Кармиса вернулась к веслам.

Сопроводив сие действо и самой грязной бранью, какую знала, ибо уставшей рыбачкой было обнаружено, что пока она черпала, течение отнесло ее еще дальше от мыса.

Гребля – и вода натекает. Вычерпывание – и лодку относило обратно. Снова гребля – и снова черпак... Это называется – сплавала, Хамиранов хвост!

Она повернулась в сторону корабля – тот, разрезая валы цвета мутного бутылочного стекла, торопливо уходившие от черневшего на горизонте высокого берега, направлялся в ее сторону. Сомнений не было... Но вот оставалось по-прежнему неясным – то ли в дальнозоркую трубу рассмотрели ее отчаянную войну с волнами, то ли… «То ли» возможно было всякое – от желания капитана полакомиться свежей рыбой, до вожделения команды полакомиться свежим женским телом.

– Assez! – процедила она.

Мысль, посетившая Кармису при этом, была странной, хотя и по-своему логичной – она возблагодарила судьбу, что уже полгода как не была девушкой. Все ж если что, будет не так страшно…

Следующий час прошел довольно однообразно. Работа черпаком, отчаянная гребля, брань сквозь зубы, когда обнаруживалось, что берег почти не приблизился, работа черпаком... И, время от времени оглядываясь, Кармиса обнаруживала, что паруса все ближе. Вот корабль уже стал хорошо различим. Фрегат арбоннской постройки, при этом почему-то фризской раскраски, и насколько она могла разглядеть – под хойделльским флагом. Мда… Чего только не плавает по Великой Зелени.

Вот уже крутой бок корабля навис над головой закрыв собой половину небосвода. Сверху сбросили веревочную лестницу, и грубый голос властно приказал:

– Быстрее взбирайсь!

И сопроводивший его гогот дюжины мужских голосов наводил на самые невеселые подозрения.

– Эй, на лодке! – угрожающе рявкнул высунувшийся из-за планширя бородач на скверном лингва маррис. – Есть кто живой?

– Есть, как не быть, – только и ответила она.

– Суши весла, а то ко дну пойдешь!

Стоя по щиколотку в воде, Кармиса обреченно взялась обеими руками за колючий канат штормтрапа.

В одно мгновение девушку затащили на борт.

Первым, кого она увидела, был сильно смуглый мужчина, с непривычными чертами лица и крючковатым носом. Узкие, далеко поставленные друг от друга, его глаза округлились, когда он окинул девушку взглядом.

– Тебе нечего бояться, – постарался он ее успокоить.

Но вот глазки его блестели в сумерках столь сально и недвусмысленно, а штаны у окружающих оттопырились уж столь заметно, что даже и не чародейка поняла бы, что за мысли родятся в головах у команды этого непонятного корабля.

Похоже, прикинула Кармиса, деваться некуда, и либо ложись и терпи, когда все это кончится, либо шевели мозгами.

Она вспомнила рассказ старой Софи. Еще в бытность ученицей одной из Великих Маммбо, ее в порту Кадисты поймали подвыпившие матросы с фризского галеона, всего их было восемь человек, а она одна и притом без оружия...

Следуя заветам старухи Софии, Кармиса подняла на капитана безумный взгляд сквозь выбившиеся из хвоста на лицо волосы и широко улыбнулась-оскалилась

– Прррокляну, – прорычала она страшным голосом, – ко дну пойдешь при первом же жалком шторме. У меня бабка ведьма, мать ведьма, а я... – она ткнула пальцем в лицо капитану, – седьмая дочь седьмой дочери! Тронешь меня – кровью умоешься, немочь нападет страшная – тело иссушит, душу вынет, разум загубит!

– А-а-а, вижу, как на дно опускается тело твое, и рыбы гложут кости твои! – взвыла она под конец анафемы и с удовлетворением заметила, как матросня в ужасе шарахнулась от нее на шаг

Еще бы – лохматая, глазищи горят, завывает да руками страшно машет. Суеверный морской народ с такими предпочитал не связываться.

– Так ты колдовка? – пробормотал смуглый. – Так бы и сказала!

– Я морской маг поселения Эль-Котуи! – отчеканила она.

– Ежели ты маг, то почему ж в море болтаешься? – недоверчиво осведомился кто-то, вызвав пробежавший по толпе смешок.

– Ха, а ты много магов видел, что летний южак усмиряют? – бросила Кармиса.

– Эй, какого Змея? Капитана разбудили!

Распихав матросов, появилась новая участница происшествия.

И вот при виде ее суеверно оробела уже Кармиса.

Высокая крепкая темнокожая девушка – года на два, на три постарше самой чародейки, в безрукавке на голое тело, широких матросских штанах в пятнах смолы, и абордажным тесаком за кушаком дорогого пурпурного шелка, расшитого золотой нитью.

– Это кто?

– Да вот, это… ведьма, говорит, морская! – произнес смуглый, явно оробев. (Вскоре Кармиса поймет, почему: боцман Гвенн боялся своей жены больше, чем даже капитана).

Дальше Кармиса сама не поняла, как оказалась в довольно роскошно убранной каюте, где на койке сидела молодая и миловидная женщина не сильно старше рыбачки, на которой был лишь короткий камзол на голое тело.

И первой мыслью девушки была не вполне здравая: что, пожалуй, пиратский капитан, а это были, несомненно, пираты (у кого же в каюте будут золотые подсвечники и зеркала в полный рост?), мог бы найти себе любовницу и получше.

И лишь когда притащившая ее сюда мулатка пригнула Кармису с возгласом: «Кланяйся капитану, дура!», та все поняла, да только что не упала на пол.

Ибо, как знали даже на ее острове, ровным счетом было на Великом море три пиратских вожака-женщины. А фрегатом командовал только одна…

– Донна Игерна… – жалобно пискнула Кармиса.

– Вообще-то – донья, – облизнула розовые губки хозяйка каюты. – Но мы вроде не встречались?

– Так я это… чародейка все-таки… – нашлась магичка и вымученно улыбнулась.

* * *

Потом был разговор-допрос, где Кармиса без утайки рассказала все – и даже то, что маг она слабый и неумелый, а селение выкуп за нее не заплатит, ибо золота почти не имеет.

Игерна о чем-то думала с минуту, а потом с улыбкой позвонила в колокольчик.

В дверях появилась Хор’Тага (так звали мулатку, оказавшуюся корабельным коком).

– Какие будут приказы, леди?

– Нужно ведро морской воды…

– Будет сполнено, леди! Сюда?

– Нет, на палубу!

Кармиса сидела, не на шутку встревожившись, а ну как чертова баба захочет утопить ее в этом самом ведре, засунув голову туда – как топили у них в деревне свиней в жертву Отцу Волн? Может, у них так принято расправляться с ведьмами, чтобы те не причинили вреда?

Затем капитанша выволокла девушку наверх, на бак, где собрались уже все свободные от вахт и отдыха.

– Значит так, ребята, – сухо сказала Игерна. – У нас не было мага – теперь он есть. Звать Кармиса Сиргиль. Первые три плавания – две доли добычи, потом – будем смотреть. И чтоб не обижали, – она продемонстрировала небольшой, но крепкий кулак. – Ежели кого-то евнухом не сделает она, того я и без всяких заклятий охолощу.

Народ сдержанно засмеялся.

Признаться, больше всего поразило тогда Кармису не то, что Игерна Бесстыжая так просто и легко решила ее судьбу, сколько вот эта забота о женской чести новоявленного подчиненного.