Текст книги "Закон абордажа"
Автор книги: Игорь Недозор
Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 8
Год 3335 от Возведения Первого Храма. За восемь лет до основного действия. Дальние Земли.
По всему Изумрудному морю – от тайных убежищ пикаронов на мысе Дигнидад до причалов Геоанадакано, и от скалистых обрывов черного берега до коралловых пляжей Альмадено только и разговоров было о капитане Ар-Рагире, впрочем, нет – уже о Рагире Морриганхе – этом новом владыке здешних вод, которого таковым признавали не только люди, но уже казалось и клыкачи с муренами. В кабаках и салонах рассказывали о его яростных атаках и холодной жестокости и о том что почти никому не удавалось ускользнуть от его кораблей, если марсовые корсаров замечали его паруса.
– Рагир – арбоннский купец, сосланный на каторгу за похищение королевского золота.
– Нет, Рагир – сын халифа Северного Таниса, замешанный в заговоре против отца.
– Нет, не халифа, а всего лишь тингисского эмира, и не заговорщик он, а всего лишь совратил любимую отцовскую наложницу...
– Да хватит чушь пороть – он хойделлец с Борреби, пиратствовал дома помаленьку, пока король флибустьеров тамошних не прижал.
– Да нет же, говорю вам – он эгерийский еретик, сбежавший прямо с костра! И морда у него самая что ни на есть эгерийская!
– Я точно знаю – он знаменитый амальфийский корсар Бальтассар ди Росса! И послали его сюда дожи генуситийские, чтоб им ни дна, ни покрышки! Чтоб торговлю нашу значить подрывать!
– Верно, чтобы торговлю подрывать, только не амальфиот он никакой – фриз, и борода у него рыжая как у фриза – просто он ее красит, чтобы никто не догадался – но нас не обманешь!
– Танисец он, точно говорю: вынюхивает тут, куда ловчее ударить, а потом халиф-то флот свой и двинет!
– Он чернокнижник!
– Ясное дело – чернокнижник. И продал душу Хамирану, закопав в землю Святое Писание.
– Какой еще чернокнижник? Эгериец он! Из бывших попов!
– Арбонн!
– Ютт!
– Суриец из флота тамошнего царя!
– Эгериец!
– Сын айланского царька и танисской принцессы...
А люди Сына Смерти знай себе посмеивались, когда до них доходили эти слухи. Ну, кому какое дело? Рагир – это Рагир, их капитан, что еще надо?
И почти никто не обращал внимания, как изредка наливаются его глаза бездонным мраком – мраком нездешним и зловещим.
* * *
Рагир Морриганх, стоял на палубе и перебирал пальцами концы золотистого шарфа, завязанного вокруг талии.
Преследуемый эгерийский торговый галеон вот-вот должен был оказаться на дистанции огня его пушек.
Впрочем, может и обойдется без стрельбы, ибо сейчас, на второй год его пребывания в водах Изумрудного моря, его имя уже внушало должную меру страха.
Да, вот уже почти два года он тут. И кто бы ему не попался: фризы с их грузами сала, рома и рабов, эгерийцы с золотом и черным деревом, амальфиоты со всякой всячиной, хойделльцы с шоссо и сахаром, танисцы с рабами и оружием – ни от чего не отказывался непривередливый корсар.
Добравшись до Изумрудного моря, он поступил не так как обычно поступали ищущие тут неверной пиратской удачи люди Востока, и не вступил в здешний таиф. А каким-то способом вышел на Миледи Ку, и стал работать на нее – но при этом не принося клятвы и не войдя в число ее «пасынков», а всего лишь отдавая пятую часть добычи за право пользоваться ее стоянками и сбывать добычу через прикормленных купчишек. За такую умеренную плату им были предложены несколько укромных бухт, где они без помех могли провести кренгование и ремонт корабля, да еще и возможность команде отдыхать и развлекаться в тайных убежищах среди островов.
Люди местного таиф-реиса Акдала Хитрого пытались его прощупать через Йунуса: тот, как оказалось, когда-то знал этого человека. Но хоть тот и обещали брать лишь седьмую часть, Рагир отказался, мол, привык работать один. На самом деле причина была другой: как он понимал, ни в стае Миледи, ни в среде чужаков-танисцев ему не пробиться наверх. А для того, для чего предназначил его Господин, ему потребуется не только золото и авторитет, и право самому определять, куда направить нос своего корабля. Ему нужно будет стать здесь своим. Ведь только свой сможет повести людей за собой, когда... Впрочем, не будем загадывать, нужно еще дожить. Но пока все идет хорошо – его теперь зовут не Ар-Рагир аб Фаргид а Рагир Морриганх – Сын Смерти, в честь его корабля. Вначале вообще-то прозвище звучало прямо как у знатного человека – ок Морриган, в честь забытой уже богини, выпавшей из пантеона эллианцев давным-давно. Но почти сразу сократилось до простонародного Морриганха. Впрочем, как ему подсказали, при желании можно было его понять и как презрительную кличку – что-то вроде «Смертеныш». Но Рагир не обижался – где неверным понять, что к их забытым ложным богам гордое «Сын Смерти» отношения не имеет?
Что для понимающего нет более почетного титула, ибо носят его солдаты, избегшие гибели и победившие в неравном, последнем бою: что-то похожее есть у эгерийцев с их крестом Алькантары, который чаще всего надевают на грудь умирающему от тяжелых ран. И Рагир был свято убежден, что имеет право на это звание. А дураки еще пожалеют, что пренебрегли чужеземцем.
Уже не так много осталось из людей, пришедших с ним сюда назад – кто погиб, кто ушел на другие корабли, кто предпочел вернуться обратно, со своей долей добычи.
Рагир, Йунус, да еще несколько матросов – вот и все.
Но команда у него была отборная, и, пожалуй, одна из лучших в Изумрудном Море, если вообще не лучшая.
Абордажников возглавлял арбоннский дворянин Арно дю Шавресс, происходивший из младшей ветви герцогов сего имени. Странным было присутствие этого кавалера среди пиратского сброда – но чего только не бывает? Парни называли его Щеголем.
Его одеяние даже перед самым кровавым боем составлял синий, расшитый серебром камзол с позолоченными пуговицами, кружева на рукавах, белоснежные кружева и роскошная шляпа украшенная золотой кокардой с родовым гербом. Одеяния неизменно поддерживались им в безупречном порядке. Да и за своей внешностью Шаврез тоже следил. Длинные каштановые волосы, белоснежные зубы, нос с горбинкой, усики. Щеголь был единственным на борту «Сына Смерти», кто брился каждый день.
В сражении арбонн был страшен. Таких виртуозов клинка Ар-Рагиру больше не приходилось видеть. Он обучал команду фехтованию в крепкий ветер и качку, и довел действия морских волков до такого совершенства, что никто не мог противостоять им в бою на качающейся палубе.
А когда со своим отборным отрядом, который именовал по старому рыцарскому обычаю – «копьем», состоявшим из десятка самых неистовых ребят, он врывался на борт неприятеля, случалось, что, увидев стремительный вихрь, стали в руках головорезов, бросали оружие даже солдаты воинских команд компанейских кораблей.
В бою Щеголя прикрывали двое бойцов.
С правой стороны эгериец Маноло – невысокий, почти квадратный похожий на валун человек, казалось весь состоявший из толстых как канаты мышц, прекрасно владевший своим страшным и необычным орудием: трехзвенным боевым цепом, прозванным «кропилом» – потому как после удара даже по доспеху брызги крови разлетались не хуже, чем от кропила святого отца, благословлявшего добрых прихожан.
С левой стороны от арбонна обычно шел здоровенный танисец Абдал – из числа спасенных Рагиром, вооруженный двумя кривыми ятаганами.
Артиллерией у Рагира а заведовал другой арбонн – Габриэль Эрро, которого иначе, как Старым Сидром, никто не называл. Ибо не было большей радости для этого молчаливого мрачного пьяницы, как откупорить бутылочку привезенного с родины сидра.
Этот бывший гран-бомбардье королевского флота, угодивший за убийство совратителя сестры на каторжные рудники Кадэны, был переманен Рагир у Дарьен Бешеной за двойную плату и условие в консорте – отдавать ему одному весь любимый напиток, найденный на борту призового корабля.
И Сидр этого стоил – потому что если удавалось привести вражеский корабль к залпу на двух кабельтовых, вот, точь-в-точь как сейчас, то противнику с расстрелянными снастями и сбитым румпелем не уйти от абордажа.
Все время, когда не пил, Старый Сидр дрессировал канониров или возился с пушками.
А вот, к примеру, взять корабельного плотника: старика-эгерийца Арнольдо Иньиго – он был просто выкинут со службы, когда стал слишком дряхл чтобы стоять вахту на парусах.
Известное дело у матроса какая судьба: стал стар – отправляйся гнить в канаву.
Рагир углядел его на площади перед кабаком, выпрашивающим медяки не на ром – на хлеб, и рассказывающего о своих плаваниях, подобрал, назначил старшим констапелем – и не прогадал. Старый хрыч знал о своем ремесле буквально все, а хороший корабельный плотник, это очень часто жизнь и корабля и команды. Все что находится в ведении плотника – от запасных стеньг до брашпиля было в идеальном порядке. А то, что на мачту уже не влезет – так молодых мартышек для этого хватит.
Службой, надо сказать, у старого врага-танисца Иньиго не тяготился, к грабежам соплеменников относился философски – в Эгерии в каждом уважающем себя селении есть свой разбойник или конокрад.
Ну, про штурмана или там марсовых и говорить не о чем. Так что не удивительно, что добыча от него не уйдет. Тем более – такая.
Нагоняя тяжело переваливающегося по волнам купца, Рагир воочию видел и скверно зашитые паруса, и ветхие много раз сплеснутые в местах разрывов шкоты и тросы, и сместившийся балласт. Нет, не уйти ему.
Но эгерийцы, уверенные в своем перевесе надеялись на число своих орудий и мощь огня, намного превосходивших возможности тех двоих; но не приняли в расчет их мастерства в управлении кораблями в бою.
И вот в тот момент, когда галеон выполнил поворот и двойные ряды орудийных жерл уставились на пирата, Йунус резко развернул штурвал, проскочив под самой кормой эгерийца. Почти тут же загремели его пушки.
Орудия на нижней палубе прыгнули назад, рванув стропы, лафеты подскочили и вернулись на место, туча черного дыма взмыла вверх. Одно из ядер перебило рею фок мачты. Главный парус рухнул на палубу, накрыв суетящихся на полубаке врагов, в то время как нацеленный в борт «Сына Смерти» залп прошел мимо цели.
Тем временем, корсары готовились к абордажу: десятки моряков с длинными крюками в руках толпились у борта, а Щеголь во главе своих головорезов уже смахивал с обшлага безупречного камзола несуществующие пылинки, держа наготове тяжелую боевую рапиру.
– Приготовиться к развороту! – крикнул капитан.
Йунус помчался на нос, боцманы отпустили брасы, матросы ухватились за снасти – и «Сын Смерти» резко развернулся направо, входя под ветер, пересек свой собственный пенный след, вновь набрал ход и пошел на сближение с галеоном.
Когда эгерийский парусник приблизился, Рагир прочитал его название, выложенное золочеными буквами на корме: «Навис Диос». До торговца было уже около сотни саженей, и расстояние это стремительно сокращалось.
Рядом с бортом негоцианта расцвело множество белых фонтанчиков – суда сблизились на расстояние выстрела. C торгового корабля послышались громкие проклятия и крики боли. Стрелы и пули начали находить цели. Жертва еще пыталась маневрировать, но парус безвольно повис, потеряв ветер.
Приближалась неотвратимая развязка.
Ах, все демоны моря!
На палубе торгаша сверкали алебарды и доспехи стражи. Но отворачивать было поздно
Глухой деревянный стук и протяжный скрип возвестили о том, что суда, наконец, сошлись.
Оба штурмовых мостика почти одновременно упали на палубу торговца, и пираты во главе с Йунусом ринулись в бой.
Десятки одержимых неукротимой жаждой наживы морских чертей ринулись на палубу купца. Несколько пиратов упали, сраженные выстрелами, но это были последние выстрелы.
Прежде чем торгаши опомнились, стая дико визжащих корсаров с топорами, ножами и пистолетами в руках уже вторглась на их палубу, сея опустошение среди столпившихся солдат охраны, которые теперь не могли ни стрелять, ни толком применить свои пики и алебарды с длинными древками.
Шеренги солдат хотя и не подавались под этими безумными наскоками, но с боков напирали другие пираты, беспорядочная свалка вскоре сменилась организованным наступлением. Пираты постепенно теснили матросов и солдат. Некоторые, видя всю бесполезность сопротивления, бросили палаши, показывая, что желают сдаться – иногда это спасало от смерти. Ничего не поделаешь – таков закон абордажа: драка идет до последнего сдавшегося...
Яростные атаки шаг за шагом теснили матросов, все чаще морским разбойникам приходилось переступать через очередного упавшего моряка, сраженного их клинками.
Дымящаяся кровь залила палубу, сапоги скользили, заставляя предательски открываться ударам вражеских сабель.
Йунус выдернул клинок из тела очередного противника, приготовившись к новому поединку, однако его никто не атаковал. Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел, что бой практически закончен. От команды захваченного судна оставалось меньше половины. Его парни прижали побежденных к борту.
Спрыгнув с носовой надстройки на палубу, Морриганх заревел во всю глотку:
– Эй, вы, стоять! Мы победили!
Голос Рагир подействовал на всех отрезвляюще.
– Бросьте оружие, – обратился Ар-Рагир к эгерийским матросам.
Звякнули упавшие клинки.
– Вы хорошо сражались, а я уважаю храбрость. Поэтому останетесь живы.
Оружие – аркебузы, пистолеты, сабли, алебарды и топоры, ножи и стилеты лежали грудой посреди палубы, а команда – отдельно офицеры, отдельно – матросы, отдельно – пассажиры, была построена в три шеренги, как полагалось по неписанному кодексу Изумрудного моря.
Капитан, низенький смуглый толстяк с седеющей бородой, опираясь на свою шпагу, взирал исподлобья на Рагира, бессознательно копируя выражения лица мученика в руках язычников.
И когда Рагир, остановившись перед ним, с усмешкой протянул руку, тот, выругавшись вырвал шпагу из ножен и, ухватив клинок обеими руками, плашмя ударил им об колено, чтоб не досталась врагу. Однако не вышло – клинок даже не согнулся.
Рагир громко рассмеялся.
– Это не так делается, – заметил он. – Дай сюда, идальго!
Эгериец, сгорая от стыда и гнева, отпустил клинок, дрожащими руками отцепил серебряные, украшенные гравировкой ножны и бросил их перед собой. Рагир их на лету подхватил, вставил шпагу до половины и без видимого усилия согнул ее кольцом перед лицом капитана. Треск лопающейся стали – и сломанная шпага блеснула в лучах заходящего солнца, покатившись по палубе.
– Вот так и надо, – улыбнулся пират.
– Спасибо, сеньор… – растерянно пробормотал эгериец.
* * *
Старший офицер «Сына Смерти» и правая рука знаменитого Рагира Морриганха, шел по улицам Давенхафена – столицы одной из двух колоний Фрисландской Ганзы в Изумрудном Море, уже полгода бывшей портом, где Рагир сбывал добычу, и где отдыхали его люди после рейдов.
С ним вежливо раскланивались солидные трактирщики в колпаках и жилетах, стоявшие на порогах чистеньких белых заведений под черепицей, а вежливые аккуратные девицы вежливо обращались к нему – не желает ли «баас Юстус» отдохнуть в их обществе – все чинно, как и в любом городишке самой Ганзы.
Но сейчас танисец шел не веселиться, а по некоему важному делу, суть которого была в холщевом свертке у него под мышкой.
Выйдя на окраину Давенхафена, Йунус приблизился к обширной усадьбе, откуда доносился грохот молота и несло дымом.
Подойдя, ударил висевшим кованым билом в хитро изогнутую бронзовую пластину у ворот, и она зазвенела, запела долгим звоном.
– Друг Йус, давно не видел! – громадный мужчина, в котором белые волосы изобличали потомка нордландцев, большой горбатый нос – арбонна, а покрытые старыми ожогами руки – кузнеца, заключил пирата в объятия. – По делам пришел или как? Лилиана, тащи выпивку, свинину...
Молодая мулатка, согнав с колен белоголового мальчишку лет трех, унеслась выполнять мужнину волю.
– Благодарю, – осушил поднесенный стакан вина пират. – Но я ведь по делу. Взгляни-ка, мастер, – он развернул холст и протянул Ларсу обломок капитанской шпаги. – Что ты насчет этого скажешь?
– Ну, что сказать, – повертев сломанное оружие, сообщил кузнец, пожимая плечами. – Клинок толеттской ковки, клеймо, правда, не припомню, но с тремя крестами, значит, вроде как лучший мастер, королевскими интендантами аттестованный. Закалка отличная, воздушная – не конная, пожалуй, а в ветровом колодце... Ты разницу-то разумеешь, моряк?
Йунус кивнул. Он хорошо помнил, как в детстве, отец совал только что откованный ярко полыхающий клинок в стальную «лапу» с рукоятью, обмазанной обожженной глиной, и десятилетний Йунус, одевая толстую кожаную рукавицу хватал саблю или ятаган, вскакивал но коня и мчался что есть сил, высоко подняв над головой пышущее жаром оружие, дабы придать ему наилучшую для булата закалку
– Так что оружие доброе... было. А вот дураку досталось – это ж как надо было ухитриться, чтобы его сломать-то? Не иначе в мачту или в фальшборт вогнать, да еще сверху алебардой или секирой рубануть. Вот тоже еще: нет, чтобы по дурной голове врезать – добрую шпагу испортили.
Кузнец сокрушенно покачал головой.
– Ну чего еще – эфес само собой снять не штука, а вот перековывать пользы нет, потому как твердости уже не будет, отпустит закалку-то. Но могу выточить острие на камне точильном – будет тебе добрый кортик или ландскнетточка. Пару золотых всего возьму, а за готовый-то куда больше сдерут. Ну так как? Если эфес мне отдашь, даром сделаю!
«Вот старый перец! – усмехнулся про себя танисец, – в эфесе серебра на пять, на шесть золотых и будет».
– А скажи, мастер, руками такой клинок можно сломать? – как бы между прочим спросил он.
– Шутишь? – хохотнул Ларссон, и наморщил лоб, так что выжженное на нем каторжное клеймо сложилось в некое подобие улыбающейся рожицы. – Нет, ну ежели у кого матушка с троллем или там гримтурсом согрешила, то тогда можно конечно – хотя и то не побожусь... А что?
– Да просто… друг, который мне ее отдал, говорит, что как раз руками сломали, чтобы нам не досталась.
– Врет как сивый мерин! – припечатал оружейник. – Я тридцать лет с железом работаю – ты уж мне поверь.
– Ну а может просто – тот... идальго сильный очень? – с удивлением ощутив в своем голосе неуверенность, переспросил Йунус.
– Ох, ну что с тобой делать, брат Йус? – пожал плечами Ларс. – Слышал я про людей, что зубами стволы аркебузные на потеху народу в балаганах перекусывали да цепи рвали, какие и слону не одолеть. Только вот скажу про то, что сам видел.
Когда я еще кузнецом в Аронже был, поймали у нас одного шевалье, который девушек молоденьких насиловал и убивал. А по таким злодействам полагалось не только смерть позорная, но и лишение дворянства.
Ну само собой помост, лошадки там, палач, чтобы жилы надрезать, да рвать побыстрее. Полагалось еще в костер его герб и все грамоты дворянские швырнуть, и клинок его сломать над головой перед казнью, а железка была почти такая же – даже и похуже: тут видишь, излом мелкозернистый, а там покрупнее – известное дело, рейбахское оружие толеттскому не чета.
Так вот, шпагу ломать само собой палачу полагалось, а вот подпиливать меня назначили. Я, конечно, не будь дураком, подпилил не на две трети, как обычно положено по артикулу, а на три четверти. Так и то мэтр Годо, палач наш присяжный, на семь потов изошел, а не одолел. Ну судья меня и погнал – так и то с трудом сладил. Вот...
Может с того дела у меня все наперекосяк и пошло, – Ларс вздохнув, потер изуродованный лоб, – потому как еще с древности идет, чтобы кузнецу да пахарю, да прочим честным работникам дела палаческого не касаться... Мне бы дураку упереться да вот… Ну так чего, будешь кортик делать? Сделаю честь по чести – сам понимаешь, тут с этим строго: «Святой Джио не мошенничает»!
– Знаешь, дружище, оставь себе – вместе с эфесом, – вдруг буркнул Йунус.
Сидя в кабачке «Свинья и апельсин» – не самом худшем заведении Давенхафена, и поглаживая сидевшую на коленях прелестницу Хану (а может – Хэлен) чинно хваставшуюся, что она не простая потаскуха, а дочь самого настоящего ратмана, и что свои марки она отработает честно, Йунус размышлял об услышанном.
Нет, он не усомнился в своем реисе. Наоборот, он думал, что, идя с этим человеком, может быть удастся достигнуть тех высот, о которых даже и помыслить сейчас страшно.
Глава 9
3342 год от Возведения Первого Храма, 12 число месяца Аркат.
Стормтон, Ледесма.
Вечером двери особняка Оскара ок Л’лири вновь распахнулись перед капитаном.
К восьми часам перед домом выстроилась целая очередь экипажей прибывших гостей. Домналл прошел к столу, где уже стояла огромная хрустальная чаша с глинтвейном. Зачерпнув литым серебряным ковшом с гербом Эгерии, наверняка каким-то пиратским трофеем, он наполнил бокал синеватого генустийского стекла и сделал неторопливый глоток.
Горячий глинтвейн, терпкий и пряный, напомнил командору детство, зимние праздники – Самхайн, или новолетье, когда они с отцом торопились по заснеженным улицам родного городка домой, где у украшенного ветвями ели очага их ждало приготовленное мамой и бабушкой горячее вино, для которого не жалели дорогих пряностей.
Эти воспоминания были особо приятны, и особенно горчили – ибо напоминали о самом невозвратном. Поэтому Домналл прогнал их и заставил себя сосредоточиться на происходящем.
Наместник прислал ливрейного лакея, сказав, что примет офицера позже, или пригласит на званый вечер, но пока пусть командор обождет.
В ожидании он устроился на уголке дивана.
Бригитт появилась в сопровождении новой горничной, шурша юбками. На ней было яблочно-зеленое чесучовое платье с драконами и удивительными рыбами – хэйянский шелк.
– Бригитт, – капитан, наконец, повернулся, осторожно взял ее за локоть, мягко потянул за собой, – позвольте мне сказать вам несколько слов наедине.
Он подвел ее к кожаному диванчику в углу, отметив, как ярко блеснули золоченые гвоздики на тисненой коже крокодила, но она не дала себя усадить – высвободила руку.
Молодой человек решился.
– Бригитт!
Она обернулась и остановилась, недоумевающе глядя на командора.
– Я хотел обсудить с вами нечто очень важное…
– Я слушаю вас, милорд.
– Как бы вы отнеслись к тому, если бы я пригласил вас на завтра к себе на обед?
Девушка пожала плечами:
– Пригласите, но ведь есть еще и мой отец. Я бы не хотела огорчать вас, потому что он может не позволить мне пойти в гости к стороннему мужчине, не являющемуся моим помолвленным женихом...
– А разве вам уже не семнадцать?
Бригитт посмотрела в его блестящие от волнения глаза.
– Что с вами, милорд Домналл?! Вы… в своем уме??
– Что со мной?! – командор нервно усмехнулся. В своем ли я уме? Если чувства испытываемые мной…
– Милорд, – оборвала его Бригитт, – я вижу, что вас мучают какие то непонятные мысли. Причем тут мой возраст?
– Да, верно, все верно... Простите, леди...
Откланявшись, он ушел прочь, унося в груди горечь и волнение.
На душе у Бригитт тоже было неспокойно. Ей и в самом деле было уже семнадцать, точнее, уже девятнадцать (целых девятнадцать!)
И она понимала, прекрасно понимала, что происходит с Домналлом, но от сознания того, что в нее страстно влюблен этот блестящий офицер, можно сказать, без пяти минут адмирал, и даже того, что и она к нему неравнодушна, на нее нападала легкая растерянность. Юная ок Л’лири догадывалась, что если между нею и Домналлом что-то произойдет, то это очень удивит и огорчит отца. А она слишком любила его, чтобы думать о чем-то подобном спокойно. Ей не хотелось быть неблагодарной дочерью, а именно так оценивала она свою влюбленность – пусть и самую невинную – в милорда ок Ринна. Да как вообще можно благовоспитанной и благородной девице помыслить о том, чтобы нарушить волю отца?!
Много, много лет назад, когда она была маленькой девочкой, старая няня рассказывала ей истории о прекрасных принцессах, запертых в башнях своими злобными мачехами. В каждой из тех историй появлялся юный благородный герой, храбростью и отвагой проникавший в башню и спасавший принцессу. Видимо поэтому принцессы никогда не теряли присутствия духа, зная, что рано или поздно придет верный рыцарь, и тогда все будет хорошо.
Конечно, она не была принцессой, ничего подобного... ее отец всего лишь барон.
Обуреваемая всеми этими мыслями, Бригитт вошла в парк.
* * *
Домналла вывел из раздумий голос мажордома – тот появился в дверях и, повысив голос, торжественно объявил:
– Уважаемые леди и лорды, прошу в столовую, обед будет сию минуту подан.
Гости начали допивать вино и продвигаться к дверям, ведущим в столовую. Последовал за ними и командор, даже слегка толкнув управляющего канцелярией – пожилого толстяка, разодетого в красный бархат с кружевными оборками.
Обед был подан на славу – устрицы с лимоном, суп из омаров с пряностями, молодой нежный тунец и креветки, телятина в вине и каплун с трюфелями. Холодные закуски представляли паштет из перепелов, спаржу и недавнее арбоннское нововведение – «золотое яблоко» в сметане – этот занятный овощ, прежде выращивавшийся аборигенами северного материка, красный и кисловатый, пришелся по вкусу сеговезским придворным гурманам.
Домналла впрочем, адмиральская кухня занимала мало. Он попытался подсесть ближе к Бригитт и дамам, но это не удалось – и соседями его оказались двое мужчин – один уже в годах, весь в черном, с кружевным воротником вокруг короткой толстой шеи, и с золотой цепью, свисавшей на большой живот; второй – молодой, с одутловатым бледным лицом и срезанным подбородком.
Кажется, оба были из Хойделльской компании заморской торговли.
Во время бесконечной перемены блюд в зале появились девушки – гибкие и грациозные, как газели. Оркестр, состоящий из маленьких барабанов и цитр, на которых играли чернокожие музыканты в туниках алого хлопка, играл все громче, выбивая на барабанах зажигательный ритм. Девы быстро задвигались по кругу. Плавные движения и нежные всплески рук были совсем не похожи на западные танцы.
– Как вам представление, командор? – осведомился сосед слева. – Не ожидали?
Признаться, Домналл и в самом деле был удивлен – вроде за Оскаром таких склонностей, как содержание дома танцовщиц, не водилось.
– За возможность лицезреть этих чудесных созданий, нам нужно благодарить Маджио Ардживетти! – пояснил сосед, опорожняя чарку с вином. – Он демонстрирует свой новый товар – только на прошлой неделе этих танцовщиц привезли из Тингиса: на корабле почтенного Урдагана. Узнав о праздновании у губернатора, он вызвался помочь развлечь гостей.
После того как трапеза закончилась, гостей провели в главный зал, предоставив развлекаться в меру их разумения. Вокруг мэтра Ардживетти тут же возникла стайка юнцов и седовласых щеголей вперемешку – видать, договариваться о покупке показанного «товара».
Другие бродили по залу, сбиваясь в группки по двое, по трое, обсуждая прошедший пир, или предстоящие дела.
В углу кто-то уже раскинул карты. Лакеи не успевали расставлять на столиках бокалы с вином и легкую закуску – блюдечки с чищеными орешками.
Дамы изящно флиртовали с кавалерами, и кое-кто из них уже проскакивал мимо бродящего в одиночестве Домналла, бросая на него многозначительные взгляды.
Но мысли его были заняты совершенно другим.
В конце концов, командор решил действовать напролом.
Поймав за рукав выглянувшего в зал мажордома, он сурово осведомился, где можно увидеть хозяина.
Тот, как всякий вышколенный опытный лакей, поняв, что дело тут серьезное, жестом пригласил следовать за собой. Пройдя анфиладой комнат, они оказались в другом крыле дома, в Малой гостиной. Тут мажордом поклонился и оставил Домналла наедине с хозяином.
Тот неподвижно стоял у стены, изучая старинные часы, стоявшие на полу. Как помнил командор из рассказа Бригитт, эти часы были единственным, что он повелел привезти из родового поместья.
Бесшумно ступая по начищенному восковому полу, вошла мулатка в синей юбке и белом тюрбане на голове. В руках у нее был серебряный поднос, на нем – большой серебряный же кофейник и три микроскопические чашечки.
Поставив кофе на стол, она удалилась.
– Зачем вы искали встречи со мной, командор? – без обиняков спросил адмирал. – Вы ведь пришли не для того, чтобы поесть за мой счет и поглазеть на полуголых девок, которых привез этот торговец человеческим мясом?
Командор подумал, что хуже уже не будет, а рано или поздно этот момент должен был все равно настать.
– Я хочу попросить у вас руки вашей дочери, милорд вице-адмирал.
– Что?! – уставился на него Оскар.
– Я прошу у вас руки Бригитт! – почти выкрикнул Домналл.
– Что?!! – вновь переспросил губернатор, также донельзя повышая голос. – Нет, я все понял, – забормотал он, словно растерявшись, – просто... И... зачем это вам нужно, офицер?
Теперь уже пришла очередь растеряться командору.
– Но, ваше превосходительство, я... я люблю Бригитт, и...
Он запнулся.
– Во-первых, раз уж решил сделать предложение – делай его по всей форме и установленному порядку – то есть будь любезен именовать мою дочь, как положено. Ты ведь не забыл, как положено?
– Я, – речитативом начал капитан, – эсквайр Домналл ок Ринн, законнорожденный и свободнорожденный, офицер службы короля Четырех Островов Хойделльских и иных владений Руперта Сторма, прошу руки девицы Бригитт ок Л’лири ар Фармут, старшей дщери вашей.
Глаза адмирала мрачно уставились на командора.
– Мог бы добавить также титул баронессы Эрхолл, и виконтессы Марнайской, перешедший к ней после смерти ее деда по матери, как к единственной живой из его потомков. Это во-первых.
Он помолчал.
– А во-вторых, я, отец вышепоименованной девицы, вынужден огорчить рекомого эсквайра Домналла ок Ринн отказом.
Домналл стоял, не шевелясь.
– Прежде чем схватишься за шпагу или упадешь передо мной на колени, начав бессмысленные мольбы, выслушай меня для начала, – как ни в чем ни бывало продолжил адмирал Оскар.
Командор еще на что-то надеялся мелкой глупой надеждой – ведь по старым обычаям право на обращение на «ты» возможный тесть приобретает, если дает согласие жениху.
Но видимо наместнику его величества было не до всяких условностей.
– Прежде всего – не знаю, любишь ли ты Бригитт, но она тебя не любит. Это не было бы так важно... Но ты, командор, не слишком подходящая ей пара.
– Может, у вас есть на примете кто-то получше?! – хрипло бросил Домналл, сглатывая тяжелый ком в горле. – Не иначе, это тонконогий сынок управляющего вашей канцелярии?
– Нет, конечно, – пожал Оскар могучими плечами. – Эннио ок Стамп хотя и графский сын, но кроме долгов у его отца нет ничего... Что вообще-то странно для такого взяточника, – он усмехнулся. Это не говоря уже обо всем прочем... Но если тебе угодно, у Бригитт действительно есть более подходящий жених – гоф-регистратор министерства двора граф Эрдвин Саргсонн ок Баррир. Юноша достойны во всех отношениях.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?