Текст книги "Фернандо Магеллан. Книга 3"

Глава VIII
Просчет Карвальо

«Пресветлый отче, святой Николае, любовью твоею побеждаем и вопием к тебе: радуйся, образ агнцев и пастырей; радуйся, святое чистилище; радуйся, святыни светлое жилище. Радуйся, всесветлый и вселюбимый светильник; радуйся, златозарный и непорочный свет. Радуйся, достойный ангелов собеседник; радуйся, наставник добрых людей. Радуйся, благочестивое правило веры; радуйся образ духовной кротости. Радуйся, укротивший бурю на море и воскресивший мертвого матроса. Радуйся, яко тобою от страстей телесных избавляемся; радуйся, яко тобою сладостей духовных исполняемся. Радуйся, Николай, великий Чудотворец», – читал благодарственную молитву Антоний.

Разгоряченный схваткой, с окровавленным мечом в руках, Карвальо принимал поздравления. Вокруг него собрались офицеры, чиновники Торговой палаты, боцманы. Внизу на палубе хвастались подвигами солдаты и матросы, канониры с завистью глядели на добычу героев.

Высокое солнце разогнало лазурь, обесцветило небо. Корабли без парусов покачивались на якорях у входа в бухту. Вдали виднелся серо-зеленый размытый берег, вобравший в себя враждебный город, пауком вросший в залив. Пахло въедливой орудийной гарью, кровью, фруктами. Груды ананасов, апельсинов, фиников, бананов валялись у мачт внутри кнехтовых ограждений. В трюме стонали пленные.

– Мавры сюда не сунутся, – петушился Карвальо. – Переждем здесь опасность и на закате вернемся в гавань. К тому времени до султана дойдет слух о нашей победе, он станет вежливее, – Жуан довольно улыбнулся, предвкушая унижения послов.

– Надо скорее обменять пленных, – посоветовал не принимавший участия в стычке Альбо. – Мы не прокормим их, есть раненые.

– Давайте отошлем рабов на джонке к Сирипаде? – предложил Панкальдо. – Пусть расскажут о мощи кораблей, привезут выкуп за товарищей.

– Успеем… – отмахнулся Жуан. – Вели не давать маврам пищи. За сутки не помрут. Коли царек не выкупит, утопим за бортом.

– Побойся Бога, Жуан, – возразил Альбо. – Не бери греха на душу!

– Не волнуйся за меня – замолю. Не христиане же!

– А капитан у них молодец! Ох, как дрался! – восхищался пленным Панкальдо. – Я уж думал, придется застрелить красу флота, – и он звонко засмеялся. – Надо позвать его сюда.

– Хорошая мысль, – похвалил Альбо. – Узнаем замыслы раджи.

– Устал я… – заартачился капитан, – жарко тут.

– За него дадут много золота, – мечтательно произнес фактор, жадный до денег маленький пожилой человек.

– Тебе не достанется, – усмехнулся Панкальдо. – Это моя добыча. Не так ли, Жуан?

– У тебя не отнимают его, – посерьезнел капитан. – Получишь положенную долю. Кликните Пигафетту без него мавра не поймем!

– Верно, – поддержал Панкальдо, – разыщите толмача.

– Эй, Антонио, – закричал боцман, – приведи пленного капитана!

– Его здесь нет, – ответили с палубы. – Он отдыхает в кубрике.

– Пошли за ним! Пусть разыщет мавра!

– Чего его искать? Он заперт вместе со всеми.

– Не болтай! – разозлился боцман. – Исполняй волю капитана!

– Вот еще… Я тоже устал.

– Сходи сам, – попоросил Альбо, – быстрее будет.

– Обнаглели сволочи! – выругался боцман. – Выдрать бы плеткой кого-нибудь… Помнишь, как Барбоса порол Сибулету?

– Строгий был капитан, – похвалил Панкальдо покойного Дуарте.

Летописца нашли в кубрике за просмотром дневника. В углу на сундуке он свинцовым карандашом старательно делал пометки в толстой тетради, описывал утренние события. Антонио с радостью согласился помочь допросить мавра.

Адмирал лежал в трюме на грязной циновке рядом с вонючей клетью, разглядывал петуха, обреченного топтать кур в неволе. Свита повелителя уныло сидела рядом, упершись спинами в чаны с протухшей водой. Неподалеку у ясель стонали изувеченные воины. Тусклый свет пробивался через решетку вентиляционного люка. С палубы слышались радостные крики подвыпившей команды, падали слова молитвы францисканца:

«Яко первомученик Стефан молил об убивающих его, так и мы припадаючи просим Тебя, Господи, простить ненавидящих и обижающих нас, пусть никому из-за нас не погибнуть, всем спастись Твоею благодатью, Боже всещедрый».

Моряки растолкали пленных, загородивших проход к адмиралу, вывели его под руки на дек корабля. В помятом и грязном одеянии мавр выглядел величественным. Он высоко поднял голову, презрительно сжал толстые губы, без страха смотрел на офицеров.

– Кто ты? – развалясь в кресле, спросил Карвальо. Туземец поправил съехавшую на бок чалму, убрал руки за спину и безмолвно поглядел поверх голов испанцев на тоненькую ниточку берега. – Как тебя зовут? – мягче сказал капитан, сраженный его смелостью. – Почему вы надумали напасть на нас?

Адмирал опустил глаза, повернул голову к солнцу, зажмурился.

– Не желаешь разговаривать со мной? – рассердился Карвальо.

– Надо вздернуть его за ноги на рее, – обиженно проворчал фактор из-за спины капитана.

– В последний раз спрашиваю, – угрожающе произнес Жуан, – будешь говорить?

Пленный не пошевелился.

– Антонио, ему случайно не отрезали язык? – удивился Карвальо. Летописец пожал плечами.

– Есть у него язык, – сообщил стражник. – Кричит на слуг не хуже девки.

– Тогда я велю тебя казнить! – вспыхнул гневом капитан. Адмирал открыл глаза, тяжелым взором уперся в него.

– Я прикажу, я… – не выдержал взгляда Жуан. – Я придумаю такое…

– Не тронь его, – заступился Альбо. – Он все равно ничего не скажет. Вели привести начальников.

– Черт с ним! Пусть молчит, – поддержал Панкальдо, опасаясь, как бы не лишиться богатого выкупа. – Не каждый на его месте сохранит гордость и честь, – пожалел он невозмутимого мавра.

– Хватит, заступники! – оборвал Карвальо. – Сам решу, как с ним поступить.

Он откинулся на спинку кресла и задумался. По лицу Жуана было видно, что он тоже не хочет смерти мавра и обеспокоен тем, как выкрутиться из неловкого положения.

– Сколько пленных сидит в трюме? – Альбо пришел ему на помощь.

– Много, – доложил стражник, – я не считал.

– Шумят?

– Испугались, притихли… – солдат почесал густую бороду.

– Капитаны есть среди них?

– Двое хорошо одеты.

– Приведи их! А этого, – штурман кивнул на адмирала, – капитан успеет повесить.

Стражник посмотрел на Карвальо.

– Да, я успею вздернуть его на рее, – неожиданно согласился Жуан, – а пока допросим подчиненных.

Помощники мавра оказались разговорчивыми. Они беспрестанно кланялись, выражали знаками почтение.

– Кто это? – важно осведомился командующий, показывая на адмирала.

– Сын властителя острова Лусон, – согнул спину перед своим повелителем невысокий придворный с царапиной на лице, – верховный начальник флота властителя Брунея. Он великий флотоводец, ему нет равного на островах!

– Я в этом не сомневался, – ухмыльнулся Жуан. – Он сам хотел напасть на нас, или Сирипада велел ему?

Мавры переглянулись, военачальник смущенно промолвил:

– Это вы налетели на джонки. Мы приплыли с острова Лаоэ (Лаут), где подавили мятеж и разрушили город за то, что жители отказались повиноваться властителю Брунея, встали на сторону правителя Малой Явы. Наши джонки ночью вернулись в гавань, но боялись наскочить на мели, ждали утра.

– Ты лжешь! – Карвальо вскочил с кресла.

– Нет, мудрейший правитель христиан, он говорит правду! – замахал руками второй пленный. – Посуди сам: если бы мы хотели напасть на вас, то сделали бы это в темноте, когда воины спят и не готовы к сражению.

– Вы придумали это в трюме и договорились морочить мне голову! – наступал на них Жуан.

– Мы знаем, что у тебя мир с властителем, – на коленях оправдывались мавры.

Карвальо схватил за бороду поцарапанного пленного.

– Зачем в нашу сторону направлялись сотни вооруженных пирог?

– Я не знаю, повелитель, – испугался военачальник.

– Мы не слышали о них, не видели лодок, – торопливо объяснял второй.

– Наверное, это шло подкрепление, которое мы ожидали несколько дней назад, – вспомнил первый.

– Они чуть не накинулись на нас, – заявил Жуан, отпуская туземца. – Я не верю вам. Вас будут пытать, пока не сознаетесь в злых умыслах.

– Помилуй нас, повелитель! – завопил военачальник, униженно ползая на коленях у ног Карвальо.

– Пощади нас! – взмолился второй.

– Нет, – наслаждаясь зрелищем, замотал головою Жуан. – Я добьюсь признания. Вы понюхаете угольков!

– Не тронь их! – выступил вперед адмирал. – Ты первым нарушил мир и ответишь за это.

– Ага, заговорил! – обрадовался португалец. – Ты, конечно, ничего не знал о пирогах?

– Они могли выступить против язычников.

– А против нас могли? – издевался капитан.

– Да.

– Похоже, они говорят правду, – заметил Альбо.

– Он сознался! – Жуан показал рукой на адмирала.

– В чем?

– В том, что лодки могли напасть на нас.

– Но не сделали этого ни ночью, ни утром. Адмирал не отвечает за пироги. Они шли на язычников.

– Мы совершили большую глупость, – пожалел о случившемся Панкальдо.

– Что делать? – растерялся Жуан. – Отпустить их?

– Нет, но и не пытать, – решил Альбо.

Карвальо с досады пнул валявшегося у ног военачальника, вернулся в кресло.

– Санчо, уведи мавров, – устало велел он солдату, стараясь не глядеть в сторону адмирала.

* * *

Заканчивался тяжелый напряженный день. Растратив жару, солнце опускалось в океан. Волны чередою бежали в бухту, куда с криком проносились птицы. Легкий ветерок путался в снастях, полоскал концы неприбранных парусов.

Приподнятое воинственное настроение прошло, уступило место апатии и вялости. Никто не гнался за испанцами, не штурмовал каравеллы, не требовал вернуть пленных, не предлагал выкупа. Тишина и одиночество вокруг, словно в городе забыли о них, будто ничего не произошло.

Как часто после похмелья наступает раскаяние, так на Карвальо навалилось уныние. Он заперся в каюте, просил Спасителя даровать прощение, вызволить Хуана из беды.

«Владыка Человеколюбец, неужели сей одр будет мне гробом? – вторил Жуан молитве Иоанна Дамаскина. – Боюсь Твоего суда и бесконечных мук, но не перестаю творить злое. Гневлю Тебя, Бога моего, Пречистую Матерь, Небесные силы, святого Ангела, хранителя моего. Всем не достоин человеколюбия Твоего, заслужил осуждения и муки. Но спаси меня. Если спасешь праведника, разве в том величие? Если помилуешь чистого, разве это дивно, достойно Твоей милости? Удиви народ щедростью ко мне, грешному; яви в сем человеколюбие. Да не одолеет моя злоба Твоей невысказанной благости и милосердия…»

Много гадости скопилось в душе капитана, надолго растянулась молитва. Альбо открывал дверь, чтобы спросить разрешения войти в бухту, но каждый раз возвращался на палубу без ответа, довольный переменой, произошедшей с командующим.

Поздно вечером на закате, полыхавшем над океаном, корабли воровски пробрались в гавань и заякорились там, где утром стояли джонки. Из города были видны кровавые паруса каравелл-призраков, вернувшихся на место побоища. Когда совсем стемнело и мир скрылся от глаз, к флагману осторожно причалила пирога. Дозорные без шума доложили о ней изнуренному капитану, провели в каюту худого старика в перстнях, с дорогим кинжалом на поясе.

Поклонившись и сложив руки перед собой, посланник тонким голоском пытался объяснить цель приезда. Следовало разбудить толмача, да внутренним чутьем Карвальо понял, что привезли выкуп за пленных. В душе моряка от пролитых слез возникло желание отпустить всех с Богом, не взяв ни монеты, и тем хоть немного искупить вину. Жуан слушал мавра, не понимал слов, но знал все, что он говорил. Пока тот просил, в сердце капитана боролись сомнения. Старик закончил, а португалец не решил главного.

– Ты наполнишь вазу до краев, – неожиданно для себя промолвил Жуан, показывая на приобретенный фарфор.

Он взял ее в руки, провел линию выше горлышка. Карвальо почувствовал тяжесть внутри себя, словно что-то тянуло вниз. Ему почудилось, будто туземец заговорит по-испански, осудит его. Гость молчал, раздумывал над предложением.

– Вот так… – повторил Жуан, передавая вазу старику и показывая линию.

Тот бережно взял фарфор, поставил на стол, покачал головой, отмерил половину.

Торг начался. Карвальо с облегчением вздохнул. Он поступал, как предписывали правила. На смену угрызениям совести пришли купеческий азарт, желание сохранить сделку в тайне.

– Голова сына властителя Лусона пополам не делится, – возразил Жуан, знаками показывая на себе.

Посланник очеркнул пальцем выше.

– Слуг повесить? – спросил капитан, изображая веревку. – Или ты хочешь, чтобы я за каждого воина запросил по монете? Тогда получится две вазы.

Мавр задумался, вновь провел линию на том же месте, раскрыл кулаки, кивнул на меч Жуана.

– Такого добра у меня хватает. Давай полную чашу или… – он указал на дверь.

Старик проследил взглядом, куда его посылают, понял, что спорить бесполезно, потребовал джонку в придачу.

– Лодку получишь бесплатно, – великодушно заявил Жуан, довольный результатами сделки.

Посланник ушел, а Карвальо ощутил радость и страх перед новым грехом. Он поглядел на распятие, на оплывшие воском молельные свечи, на черный переплет Библии, погладил рукою скатерть, тяжело вздохнул.

– Слаб я душою, – сказал в оправдание Господу. – Но ведь они грозятся разграбить Твой гроб!

Христос не ответил. Жуану стало легче. «Замолю этот грех, – подумал он, натолкнулся взглядом на вазу и усомнился: – Не продешевил ли я? Да, но это зачтется мне в добрые дела».

Старик вернулся с фарфоровым сосудом, похожим формой на вазу капитана, но чуть меньшего размера, до краев наполненным золотыми монетами.

– Э нет, – замотал головою Жуан, – ты не надуешь меня!

Мавр поставил сосуд рядом с вазой, раскрыл пальцы, подсчитал, сколько он стоит, и сообщил, что включает его в счет выкупа.

– Забирай своих вонючих солдат с лягушкой-капитаном. Бог мне судья! – согласился Карвальо.

* * *

Утром с океана на каравеллы наползли редкие облака тумана. Они стлались над водой, окутывали корабли до фор-салингов и, не дотянувшись до вымпелов, двигались к берегу, смешивались, таяли по дороге. Между ними, как посреди клубов дыма, возникали чистые открытые поля с притихшей водой и желтизною отмелей. Прохладный сырой воздух крался по палубам, загонял под тряпки моряков, проникал через люки в трюм, вытеснял прогретую теплую гниль. Пушки, камни, ядра омылись обильной росой. Стекла офицерских кают помутнели, покрылись испариной.

Когда в первых лучах зари девушки моют корочками мыльных апельсинов свои длинные черные волосы, чтобы стать прекраснее солнечного света, приплыла лодка с Элькано и Баррутиа.

– Где остальные?

– Что с ними?

– Живы? – посыпались вопросы.

– Сидят под стражей в доме правителя, – ответил писарь.

– Почему мавры пытались напасть на корабли?

– Не знаю.

– Как вам удалось бежать?

– Сирипада послал нас для переговоров, – сообщил кормчий.

– Он требует выкуп?

– Нет.

– Чего ему надо?

– Пока только мира.

– Он сам нарушил его.

– Раджа показал нам головы убитых язычников и сказал, будто пироги с джонками предназначались для борьбы с ними.

– И вы поверили?

– Нет.

– Отправились воевать, а головы поверженных врагов уже сложили во дворце, – заметил Ганс Варг.

– Головы могли быть с джонок, – возразили с дальних рядов. – Они разгромили Лаоэ.

– Головы не доказательство, – зашумели в толпе. – В городе ежедневно казнят преступников.

– Головы были не мавров, – устало возразил Баррутиа.

– Язычники тоже воруют на базаре. Вон их сколько вокруг…

– Дались вам эти головы… Мы своими глазами видели, как пироги двигались в нашу сторону!

– А вы, сеньор штурман, что думаете?

Элькано пожал плечами.

– Все можно исправить, – решил писарь. – Вы взяли в плен капитан-генерала.

– Правильно говорит, – поддержали в толпе. – За пленных туземцы вернут Хуана с солдатами и заплатят выкуп.

– Опоздали. Их уж нет на корабле, – послышался насмешливый голос.

– Как нет? – опешили моряки.

– Пока вы спали, капитан отпустил мавров вместе с джонкой.

– Не ври!

– Погляди за корму!

Десятки ног застучали по палубе, забарабанили по ступеням юта.

– И впрямь нет… – раздались удивленные голоса.

– Как же он без нас решился на это?

– Измена! Теперь мы пропали! – завопил кто-то со страху.

– Может, они сбежали? – канонир усомнился в поступке капитана.

– Мы видели, как он отпустил генерала, – подтвердили вахтенные.

– Ослы! Почему нам не сказали?

– Кто мог подумать о предательстве? Он ведь капитан! У него сын на берегу.

– Что за шум? – из каюты в халате вышел Жуан, увидел писаря со штурманом и спросил: – Где Хуан?

– Почему ты отпустил мавров? – угрожающе крикнули из дальних рядов.

Прочие затихли. С кормы послышался топот ног – возвращались искатели джонки.

– Отвечай! – зашумели в толпе. – Говори, Жуан!

– Я для вас не Жуан, а сеньор капитан! – вспылил Карвальо.

– Ха-ха, капитан… Посмотри на себя!

Карвальо поспешно запахнул халат, глубже сунул ноги в мягкие туфли.

– Отвечайте, капитан! – потребовали моряки.

– Бунтуете? Захотели на реи? – засверкал глазами португалец.

– Не пугай нас. За измену королю тебе первому болтаться с веревкой на шее, – ответил невидимый смутьян.

– Причем тут король? Он нас предал! – заявил фактор.

– И ты с ними? – обиделся Жуан.

– Мы все хотим знать! – сурово промолвил Леон.

– Расскажи, Жуан, что произошло ночью? – мягко попросил Баррутиа, не поверивший в измену родственника. – А вы, – обратился к толпе, – успокойтесь!

Вернувшийся из плена человек вызывал уважение. Толпа смолкла.

– Хорошо, – нехотя уступил Карвальо. – Только учтите: вы не напугали меня! Разве вы не знаете, что поведал на допросе капитан-генерал? – начал Жуан. – Мы совершили преступление! В мирной гавани напали на джонки, потопили их, уничтожили людей, разворовали трофеи с острова Лаоэ, залили кровью сына властителя Лусона.

У нас есть только слабое оправдание: мы думали, будто пироги готовились атаковать нас. Сирипада не примет наши доводы всерьез. Как посмотрят на наш поступок властители соседних островов, куда мы зайдем за лоцманами и продовольствием? Вы хотите вместо женщин получить стрелы? Я надеялся показать Сирипаде, что произошла ошибка, что мы не желаем воевать, раскаиваемся в содеянном зле. Я отдал маврам джонку с частью груза– пусть плывут к властителю, объяснят ему…

В чем вы увидели предательство? Разве я поступил против интересов Испании?

Народ молча смотрел на него. Капитан повернулся к толпе спиной, пошел в каюту.

– Зайди ко мне! – бросил через плечо родственнику.

* * *

– Я почти поверил тебе, – тихо признался писарь, разглядывая неосторожно забытую на столе вазу с золотыми монетами. – Злосчастная ошибка, вина за преступление, интересы Испании… Какая чушь! – Баррутиа скользил взором по фарфору, словно искали в нем сотню спрятавшихся воинов вместе с адмиралом. – Ты тайно взял выкуп за пленных.

– От тебя у меня нет секретов, – быстро промолвил Карвальо, жалея о допущенной ошибке. Удовольствие от созерцания золота было так велико, что он не устоял перед искушением, оставил вазу перед кроватью. – Я выделю тебе долю, – добавил Жуан, стараясь исправить неприятное впечатление.

Голубые глаза помощника не расширились, не наполнились радостью.

– Вероятно, его выкупил отец, – раздумывал чиновник, созерцая злополучный сосуд и не испытывая желания прикоснуться к нему. – Если бы Сирипада знал об этом, то не отпустил нас. Он предлагал за капитан-генерала деньги или товары. Теперь цель достигнута – мавр на свободе!

Родственники сидели в креслах за столом напротив друг друга, изучали плавные изгибы вазы.

– Что теперь будет с Хуаном? – отвернулся от золота Баррутиа.

– Я совсем запутался в делах, – повинился Карвальо. – Думал, будто поступаю с выгодой для себя, а получилось наоборот. Хотел совершить богоугодное дело, да не вышло… Ни о сыне, ни о тебе не подумал.

– Жадность победила, – понимающе кивнул писарь, – захотелось получить больше золота.

– Вроде не был пьяным, вечером молился, но черт попутал… Надо было сделать иначе: посоветоваться с Альбо, позвать Пунсороля. Но не могу я так. Фернандо никому не давал отчета, чем я хуже его? Разве посмели бы смутьяны учинить допрос капитан-генералу?

– Ты позвал меня для покаяния? – сухо спросил родственник.

– Нет, – замолчал Карвальо. – Помоги вернуть сына.

– Думаешь, это возможно?

– Тебя любит правитель, он попросит Сирипаду… Мы дадим ему много денег.

– Ты представляешь, что предлагаешь мне? – изумленно и обиженно произнес писарь. – Я должен поехать на остров?

– Я прошу тебя… Ты вправе сам решить, как поступить. Я хорошо заплачу. Сколько ты хочешь? – Жуан кивнул на вазу.

– Мне не нужны деньги, – Баррутиа поднял руки, заслонился от золота. – Я хочу жить.

– Перестань! Я знаю тебя. Ты получишь из моей доли в грузе. С каждым днем она увеличивается. Привези мне сына и проси, чего хочешь!

– Я не поеду в город, – чиновник встал на ноги, собираясь покинуть каюту. Жуан схватил его за руки.

– Я отдам тебе всю свою долю, добьюсь у короля дворянского звания для тебя. У твоих детей будет родовой герб! Ради этого стоит рискнуть жизнью!

– Ты уже обещал мне дворянство.

– То было раньше. Сейчас я поклянусь на Библии!

– А если у меня не получится? – заколебался чиновник.

– Получишь половину кинталов, – пообещал Жуан.

– И дворянство, – напомнил писарь.

– Да, конечно, – торопливо согласился родственник.

– Нет, я рискую жизнью, – вспомнил Баррутиа.

– Мавры не осмелятся арестовать тебя, – поспешил успокоить его Жуан. – В противном случае мы спалим город, передавим джонки, расстреляем картечью встречные суда. Мы устроим такую резню, какую они не видели со времен Пророка! Года через два сюда придет испанский флот, ты станешь губернатором острова!

– Губернатором… – зачарованно повторил писарь, забыв, что может не дожить до утра.

– Если ты погибнешь, – Жуан вернул чиновника на землю, – я позабочусь о твоих близких.

Писарю стало не по себе. Но обещания росли, и вместе с ними – сострадание к отцу, потерявшему сына. Лишенный спеси, с растрепанными волосами, Жуан выглядел жалким и беспомощным. Чиновник же обрел значительность и силу.

«Может, дерзнуть ради герба?» – подумал Баррутиа, почти приняв предложение Карвальо.

– Деньги для выкупа взять с собой, – мужественно спросил писарь, – или поторговаться?

– Поторгуйся, поторгуйся… – радостно закивал Карвальо. – Опасно без договоренности отпускать тебя с золотом.

Чиновник поморщился с досады, но выбор сделан.

– Пиши векселя на свою долю в грузе! – велел он капитану, не доверяя ему на слово.

Ветер с моря прогнал туман, очистил горизонт. Из открытого окна каюты был виден город, вставший ото сна и по колено забредший в воду. Вдали от каравелл проплывали пироги, неторопливо скользили рыбацкие альмади. Ни одна из них не приблизилась к высунувшимся из бортов бронзовым орудиям. Весть о поражении непобедимого сына властителя Лусона разлетелась по островам.

* * *

Утомительно тянулось время, медленно ползли часы ожидания, словно песчинки в прозрачных колбах цеплялись друг за друга. Солнце нацепило пудовые вериги, взобралось на небосклон, и, выбившись из сил, зависло над кораблями. Тоскливые удары колокола, извещавшего о прошедшем получасе, не могли согнать его с насиженного места, заставить скатиться с хрустальной горы, разбиться вдребезги в океане, засверкать мириадами осколков в остывающей темноте.

Измученные ожиданием и страхом, люди засыпали у лафетов, вздрагивали от привычных звуков, поднимали головы, подслеповато вглядывались в берег и одинокие пироги на блестевшей оловом поверхности залива. Офицеры проверяли фитили, гремели кочергами в жаровнях с углем.

Жуан лежал на кровати, прислушивался к плеску воды, скрипу половиц, редким ленивым разговорам на палубе. Изнуренный душной жарой, он впадал в кошмарное забытье. Ему мерещились подкрадывавшиеся туземцы. Капитан метался на ложе, стонал, звал на помощь канониров, просыпался в липком поту. Вокруг изнывала напряженная тишина. Карвальо виновато глядел на пустое кресло, в котором утром сидел родственник, и в сотый раз объяснял тени писаря, почему отправил его, а не послал кого-нибудь из моряков. Он искал оправдания своей глупости и жадности. Оправданий становилось больше, а на душе гаже.

Раз или два Жуан хотел выйти на палубу, сбежать от мыслей. Садился на кровать, чувствовал слабость, болезненно глодавшую тело, и вновь опускал голову на подушку. Закрывал глаза, чтобы не видеть бархата кресел цвета крови. В голове шумело, чудился звонкий смех Хуана, гоняющего по каюте мышь; мерещились красные, замерзшие ручонки, жадное чавканье изголодавшегося ребенка. Карвальо корил себя за то, что прогнал сына в кубрик и заперся с женщинами, вместо того, чтобы учить навигации, читать сказки о рыцарях Круглого стола, чудовищах и привидениях. Он отдал бы все за возвращение сына и уплыл подальше от туземцев, у которых совесть и тело одинаково безобразны. Не зря Господь создал чертей черными!

Обиженное проклятиями солнце понуро побрело в океан, оставило в наказание испанцам зной и безветрие. Корабли стали беспомощными, как упавшие в болото подстреленные утки. Пироги Сирипады не воспользовались неожиданным преимуществом, не осмелились покинуть берег. А может, они тоже задыхались от жары, ждали вечера?

Жизнь превратилась в сплошную вахту, время замедлило ход. Командам казалось, будто они сидят так со вчерашнего утра, будто каждый час усиливает армию властителя, замыслившего нечто невероятное, если действует вопреки правилам морских сражений. Возникли разговоры о необходимости немедленно с ветром покинуть остров, что командир напрасно затеял переговоры, что Баррутиа зря покинул флагман. Усталость всегда порождает раздражение и эгоизм.

* * *

К вечеру задул с моря легкий бриз, поманил в океан на спасительный простор. Матросы и солдаты выжидающе поглядывали на офицеров, те хмурились. На капитанском мостике «Виктории» появились Эспиноса с Элькано. Они беседовали с боцманами Родосом и Акурио. С флагмана заметили приготовления на каравелле, приводившей в порядок паруса. Вскоре офицеры спустились в шлюпку, поплыли на «Тринидад». Их проводили в каюту Карвальо. Они шумно спорили за закрытой дверью, потом угомонились, затихли. Жуан высунулся из каюты, ударил кулаком пытавшегося подслушивать матроса и заявил, что корабли не покинут гавань, пока не вернется Баррутиа. Еще полчаса прошло в томительном ожидании. День угасал пустым и безрадостным. Вместе с ним погибала надежда вызволить товарищей из беды.

Солнце сняло вериги, плескалось в океане, наслаждалось прохладой. Спала жара, потянуло свежестью. Ласковый ветерок пробовал крепость вантов, разгонял белокрылых птиц. Закачались пальмы на берегу, замахали зелеными лапами. Ожили плавучие домики, заскользили между сваями мелкие челноки. Они выходили в залив и возвращались к берегу. Незаметно из стаи суденышек выдвинулась альмади, направилась к эскадре. Дозорные не сразу обратили на нее внимание, и лишь разглядев на одном из гребцов европейскую одежду, забили тревогу. То был не писарь, а задержанный с Хуаном солдат. Его провели к офицерам.

– Где Баррутиа, что с Хуаном? – набросился на солдата Карвальо.

– Его арестовали, – сообщил златовласый Солданьо. – Писарь предложил за нас выкуп, обещал деньги и любые товары, находящиеся на кораблях…

– Что с сыном? – перебил Жуан. – Он был с вами?

– Его держат взаперти.

– Как с ним обращаются?

– В общем, хорошо… Я наврал, будто за нами плывет испанский флот, и командующий не потерпит дурного обращения с сыном капитана «Тринидада».

– Молодец! – похвалил Эспиноса.

– Благодарю, Тебя, Господи! – перекрестился Карвальо. – Может, это спасет ему жизнь.

– Меня послали передать, – продолжил Солданьо: – Властитель согласен вести переговоры только с вами, сеньор капитан.

– Я немедленно отправлюсь на берег! – заявил Жуан.

– Мы не пустим тебя, – задержал его Эспиноса. – Заложникам сейчас не поможешь.

– Я должен плыть к сыну! – упорствовал Карвальо. – Иначе они погубят его.

– Не думаю, – возразил альгвасил.

– Я привезу Хуана или останусь с ним! – Жуан повысил голос и зло посмотрел на капитана «Виктории».

– Ты забыл коварство туземцев на Себу? – не смутился офицер.

– Там были дикари, здесь – цивилизованное общество, – парировал Карвальо. – Они понимают, чем грозит скандал с королем Испании.

– Сирипада сорок лет не знал о нас и вдруг испугался двух кораблей? – усмехнулся Элькано. – Мавры давно заманивают тебя на берег. Разве ты не понял? Хуан был нужен им как приманка на крупную дичь.

– Я не брошу сына. У властителя есть наследник, он поймет меня.

– Князек прекрасно все рассчитал, если взял писаря под стражу и послал за тобой солдата, – пояснил Эспиноса.

– Если бы он намеревался захватить нас в плен, то не отпустил бы его, а прислал пирогу с вельможей, – спорил Жуан.

– Это было бы слишком подозрительно, – заметил кормчий.

– Вы не выслушали меня… – вмешался Солданьо. – Если капитан не явится к радже, воины сожгут корабли на рейде.

– Вот видишь… – удовлетворенно развел руками альгвасил. – Пока ты рассуждал о том, что должен сделать Сирипада, он продиктовал нам условия.

– Не держите меня! – потребовал Карвальо. – Я обязан встретиться с ним.

– Пусть плывет, – кисло улыбнулся баск. – Франсиско выведет корабль в море.

– Вы не сделаете этого! – Жуан надвинулся на него. – Не посмеете!

– Сделаем, – заверил штурман.

– Бог покарает вас за злодейство! – вспылил португалец.

– Где ты был раньше? – уколол его Элькано. – Ты мог обменять Хуана с моряками на пленных. Почему не подумал о нас? Из-за твоей глупости или по злому умыслу– он изменился в лице, стал жестоким, – я чуть не остался на острове.

– Прости, – оторопел Карвальо, – я не желал твоей гибели.

– Успокойся, – Эспиноса попытался усадить португальца в кресло, тот оттолкнул его. – Давай оценим наше положение! – предложил альгвасил. – Либо мы уйдем на открытую воду, либо погибнем вместе с заложниками. Какой вариант лучше?

Карвальо медлил с ответом.

– На Себу ты не раздумывал. Серран кричал на берегу, а мы поднимали паруса… – напомнил штурман.

– Я понимаю: там твой сын, а не родственник Магеллана, – сказал Эспиноса, – однако ситуация схожа. Серрану грозила смерть, а Хуана не собираются убивать. Я правильно тебя понял? – альгвасил обернулся к солдату. Солданьо кивнул. – Сирипада хочет иметь заложников на случай захода в гавань испанских кораблей. Мы вернемся за ними.

– Два года! – хватаясь за голову, прохрипел Карвальо. – За это время с Хуаном может произойти все что угодно.

– Два, три или четыре, – подсчитал Эспиноса. – Есть маленькая надежда.

– Мы зажжем город, освободим их силой, – плохо соображая, проговорил Жуан. – Мы захватим сотни пленных и обменяем на Хуана.

– Из-за войны мы утратим последнюю надежду, – разочаровал его альгвасил. – Что сделают два корабля с сотнями пирог, тысячами воинов, десятками боевых слонов, пушками крепости? Ничего!