Текст книги "Фернандо Магеллан. Книга 3"

Со стоявших неподалеку джонок послышались приветствия, шум и стук, будто били палками по дощатым бортам. Туземцы приветствовали старейшин. Мелкие лодки расступались перед пирогой, почтительно провожали глашатая воли Сирипады.

На берегу вождей ожидали слоны, предназначавшиеся для сына Карвальо и его сопровождавших. Украшенные цветами и богатыми уборами, огромные животные лениво махали ушами, тянулись к воде. В тени деревьев отдыхали обнаженные воины. Грязные серые тряпки прикрывали бедра, рядом с маврами лежало стальное оружие.

С лодок на мокром песке шла бойкая торговля рыбой, фруктами, украшениями из раковин и цветных камешков, амулетами, крабами, овощами – всеми богатствами Борнео и соседних островов.

Глава VII
Разгром туземного флота

Напрасно во дворце властителя ждали гостей – они не прибыли и на следующий день. Пирога раджи вновь вернулась пустой, а тучный посланник, боялся взглянуть в глаза первому министру Сирипады, повторял одно слово – «арака». Недоверие к испанцам, подогреваемое рассказами владельцев джонок, знакомых с португальцами в южных морях, росло день ото дня. Матросы стали реже появляться на базаре, вести запрещенную Магелланом частную торговлю с подходившими к каравеллам альмади. Это тоже вызывало сомнения в миролюбивых планах христиан.

Обмен товарами продолжался. Трюмы кораблей наполнялись провиантом, освобождались от дешевых европейских побрякушек, битого стекла, заржавевшего железа. В пустовавших клетях поселились куры и гуси. Не знакомые с запретами Корана язычники привезли свиней. По вечерам из утробы корабля, как из Ноева ковчега, слышались голоса птиц и животных. Запахло навозом, тяжелым запахом овчарни.

Одно не удавалось морякам – найти замену привычному вару. Как ни старались конопатчики сварить из воска и смолы вязкую, прочную шпаклевку, пакля вываливалась из пазов, серые куски нового вещества плавились на солнце, вымывались из щелей морской водой. Каравеллы сочились старыми лоханями. Раздавались чавканье королевский насосов, шум выливавшейся за борт грязи.

Чем быстрее загружались трюмы и больше радовались баталеры с факторами, тем мрачнее становились кормчие, – отяжелевшие корабли теряли прочность.

Не лучше были дела и у плотников, знавших каждую подгнившую доску и не способных заменить их в гавани, где опасно разбирать оснастку мачт, затевать переборку корпусов, где волны и ливни грозят вытолкнуть суда на мелководье. Для ремонта требовалось прочное дерево, за которым надо идти в лес, тщательно выбирать, простукивать стволы, делать надрезы. Его пришлось бы тащить через весь город на берег, тянуть на тросах за лодками, поднимать на палубы. Такая работа потребовала бы усилий половины эскадры. Опустевшие корабли и люди в джунглях могли стать легкой добычей мусульман.

Долго раздумывали офицеры, как починить каравеллы, не перейти ли к язычникам в противоположную часть залива? Приплывавшие купцы рассказывали, будто их властитель был могущественен, как Сирипада, но менее тщеславен, доступен подданным. Он часто в сопровождении свиты появлялся в городе, вершил суд и расправу над преступниками. Князек звал испанцев к себе, обещал хороший прием. Ради союза с королем доном Карлосом против мавров, вечных своих противников, соглашался принять христианство. Моряки решили не вмешиваться в распри, остались на якорях. Время шло, корабли текли и гнили.

К концу месяца пришлось обратиться за помощью к радже, просить отыскать смолу, заготовить доски и дрова. Послов выбирать не пришлось – вспомнили о настойчивых приглашениях Сирипады. На берег для переговоров отправили с маленьким Хуаном старшего кормчего «Виктории», писаря флагмана, двух солдат.

* * *

Карвальо прогнал чернокожую любовницу, позвал сына. Хуан осторожно открыл дверь каюты, куда ему без стука запрещалось входить. Раньше здесь жил самый богатый и знаменитый адмирал, а теперь пребывает отец, пусть менее уважаемый, но пользующийся благами покойного героя. Мебель, стены, зеркала, распятие хранили память о кавалере ордена Сант-Яго, губернаторе южных морей, возвеличивали в глазах подростка отца.

Жуан сидел в кресле у окна в светлой рубахе, синих штанах и домашних туфлях. В тщательно прибранной каюте не сохранилось следов многодневной попойки, вызывавшей зависть и разговоры в кубрике – новом доме и новой семье парнишки. На столе, покрытом скатертью с вензелями Барбосы, в чашах лежали фрукты. Висевшие на стенах начищенные до блеска доспехи придавали комнате праздничный вид. На полках желтели латунью навигационные приборы, свернулись трубочками географические карты. В резном шкафчике со стеклянными дверками и прижимными планками горели на солнце хрустальные бокалы, чернело кованое серебро, сияли золоченые чаши. Кровать и сундуки покрыты изъеденным молью коричневым бархатом, сохранившим богатый, торжественный вид.

– Подойди ко мне, – сказал Жуан, протягивая к сыну руки. Мальчик бросился к отцу, вскарабкался на колени, прижался к волосатой груди. Золотой крестик колол глаз, но Хуан не хотел отнимать голову, слушал удары сердца отца, прерывистое дыхание. Карвальо прижал сына к себе, ощутил облегчение и радость, будто часть жизненной энергии через соприкосновение передалась ребенку. – Как тебе жилось на баке? – Жуан разглядывал мальчика.

– Хорошо, отец, – тот замер у него на груди.

– Тебя никто не обижал? – Карвальо почувствовал угрызения совести за то, что отослал сына в кубрик.

– Нет, – не поднимая головы, выдохнул парнишка.

– Ты уже большой, должен сам постигать морскую науку, – Жуан попытался успокоить свое щемящее чувство вины.

– Я знаю, – промолвил сын без обиды, смиренно, как принимают неизбежное зло.

– Чему тебя выучил святой отец? – поинтересовался капитан, стараясь уйти от неприятной темы.

– Многому… – нехотя пробормотал мальчик.

– Ты знаешь буквы?

– Да.

– Можешь написать свое имя?

Хуан поднял голову, и в раскосых темных глазах индейца-сына отец увидел грусть. Ему стало тяжело.

– Ты не хочешь ехать к властителю? Желаешь остаться на корабле?

– Нет, – замотал головою Хуан, рассыпая по плечам густые волосы.

– Почему ты боишься ножниц сеньора Бустаменте? – любуясь прядями, спросил отец.

– В волосах сила, – упрямо заявил юнга и гордо вскинул голову.

– Пусть будет по-твоему, – уступил Жуан, опасаясь поссориться по пустяку. – Ты мечтаешь покататься на слоне и встретиться с наследником?

– Мне наплевать на них и размазать по палубе, – отрезал парнишка.

– Тогда зачем стремишься на остров? – растерялся отец.

– Я ищу маму! – с вызовом ответил сын.

– О Боже, – вздохнул Жуан. – Когда ты поймешь, что здесь нет ее?

– Откуда ты знаешь? – зло воскликнул Хуан, отстраняясь от отца. – Говорят, ты продал ее в рабство?

– Кто тебе сказал? – опешил Карвальо. – На свете много злых людей, не верь им.

– Если это не так, почему не отпускаешь меня на землю? – юнга подозрительно глядел ему в глаза. – Ты знаешь, где мама?

– Да.

– Значит, ты продал ее?

– Нет, сынок. Она ушла от меня… От нас, – поправился Жуан. – Вернулась в племя, поднялась с ним в горы. Была война, индейцы резали друг друга… Мы не дождались возвращения мамы, уплыли из гавани.

– Она погибла?

– Не знаю. Когда второй раз я зашел в Землю Святого Креста, никто не знал, что случилось с племенем. Оно исчезло.

– Великий Бог взял их к себе, – решил Хуан, упорно сочетавший христианство с индейскими верованиями.

– Возможно, – не захотел спорить отец.

– Или перенес в другое место, – предположил мальчик.

– Опять ты за старое… – покачал головою Жуан.

– Я найду ее, – заупрямился сын.

– Ищи, – согласился отец. – Но обещай мне никуда не ходить без сеньора Баррутиа и ничего не делать без его совета!

– Ты сказал, что я уже взрослый, – надулся мальчик.

– На земле, как на корабле, существует дисциплина. – Жуан привлек сына к себе. – Ты – юнга Испанского королевского флота! Не забывай этого.

– Я помню, – Хуан обнял отца.

– Обещаешь?

– Да, – неохотно произнес парнишка.

– Поклянись на распятии!

– Лучше я поклянусь честью.

– Это надежнее?

– Конечно.

– Тогда давай…

Юнга слез с колен отца, встал перед креслом, приложил правую руку к сердцу, затем к бедру, где у офицеров болтались короткие клинки, и важно изрек, подражая штурману Пунсоролю:

– Клянусь!

Жуан с трудом удержался от смеха и, чтобы выглядеть серьезным, прикрыл ладонью растянувшиеся губы.

– Молодец, – похвалил он сына. – Теперь я спокоен. Эрнандесу поручено охранять тебя, можешь надеяться на него, он не подведет. А вот это тебе… – протянул Хуану расшитый шелком кошелек. – Спрячь хорошо!

– Зачем? – удивился Хуан.

– За одну монетку любая лодка доставит тебя на каравеллы, – пояснил капитан. – Если почувствуешь опасность, немедленно тайком возвращайся назад.

– А как же сеньор Баррутиа и Эрнандес? – не понял мальчик.

– Дела взрослых тебя не касаются, – жестко предупредил отец. – Они получат особые указания.

– Приказываешь бросить их? – вспыхнул юнга.

– Да, – холодно подтвердил Карвальо. – Мы должны избежать неожиданного столкновения с маврами, подготовиться к нему. Ты предупредишь нас о замыслах островитян.

– Это нечестно по отношению к друзьям, – возразил Хуан. – Раньше ты учил меня иному.

– Туземцы обнаружат бегство взрослых людей, а твое исчезновение может оказаться незамеченным.

– Это предательство! – упорствовал парнишка.

– Это приказ. Приказ капитана! Нет более важной задачи, чем спасение кораблей. Ты понял меня?

Мальчик кивнул.

– Никому не говори о нашем разговоре и не показывай деньги.

– Ты дашь мне оружие? – воинственно спросил Хуан.

– Тебе не придется воевать, – улыбнулся Жуан, – но будь осторожным! Желаю тебе хорошо развлечься в городе и скорее вернуться на «Тринидад»!

Он наклонился к сыну, обнял и поцеловал. Засмущавшийся парнишка вырвался из рук, отступил к двери.

– «Дерзким помогает счастье!» – Жуан сжал худую руку в кулак, поднял для прощания к плечу.

– «Аудентес фортуна джуват!» – по-латыни четко повторил сын.

* * *

Без блеска и шума посланцы Карвальо прибыли на берег, где их арестовали, превратили в почетных заложников. Моряков во второй раз доставили в дом правителя. Там их обильно поили и кормили, развлекали, обещали устроить свидание с властителем. Сирипада забыл о желании познакомить наследника с Хуаном, откладывал встречу, держал испанцев взаперти, запретил без охраны выходить в город.

По ночам крики птиц вызывали страх и тоску. В спальне горели толстые восковые свечи, сжигали жирных мотыльков и мелких мошек. Темнокожие воины снимали нагар, безмолвно застывали со скрещенными на груди руками, стерегли покой гостей или их самих, чтобы не нырнули в глубокую темень, не сбежали на корабли. Запах араки и воска смешивался с ароматом цветов, проникавшим через раскрытые окна, занавешенные тонкими драпировками. Во дворе пылали костры, слышались разговоры воинов.

Тягостно было на душе моряков. Хотя внешне прием мало отличался от прежнего, вино не заглушало чувства страха и неприятного ожидания. Раньше тоже стояли прислужники живыми изваяниями, потрескивали дрова у забора, кипели котлы, раздавался смех. Но теперь старый правитель реже заходил к гостям, меньше улыбался, не вспоминал о намерении выдать дочь за Баррутиа.

Шли дни. Фортуна не желала поворачиваться к испанцам лицом, виляла задом, как туземная девка в каюте Карвальо.

* * *

Утро понедельника, 29 июля, выдалось ясным. Застилавшая берега мутная дымка испарилась вместе с росою, умывшей палубы. Во всю ширь горизонта заблестело голубое море, запертое с трех сторон узкой полосой земли, залитой зеленой волной леса. Из нее на тоненьких серых ножках, словно недозрелые одуванчики под весенним солнцем, торчали головы пальм. С четвертой стороны залив уходил в океан, где сохранившее пламя восхода небо отделялось белой полосой от хляби морской. Оттуда тянуло свежим ветром, надвигались широкие невысокие валы с пенными гребешками. Они приближались к берегу, согревались золотистыми лучами, теряли силу и таяли. Огороженная полукольцом золотого песка, акватория безмятежно дремала под синим одеялом, испещренным светлыми неровными стежками, чуть колыхавшимся в такт движениям и вздохам оживающей массы.

Омытый ливнем простор искрился, раздвинулся вширь, захватил невидимую накануне даль, скрывавшуюся за пеленой тумана. Там удивленные испанцы обнаружили множество лодок, наполовину загородивших выход из бухты. Они то ли сидели на якорях, то ли шли на эскадру со стороны океана. Воздушное марево колебало очертания джонок, искажало дистанцию, истинное положение и характер движения предметов.

Дозорные с марсов забили тревогу, перепугали вахтенных офицеров, подняли на ноги хмельного командующего.

Карвальо вышел на палубу в рубашке поверх штанов и в домашних туфлях. Растолкал пинками дремавших под парусиной моряков, пробился на бак, где Альбо и Панкальдо внимательно разглядывали джонки. Капитан кивнул офицерам, встал у перил. Они долго наблюдали за лодками, то приближавшимися, то удалявшимися от кораблей.

Разбуженные новостью матросы лезли на нос флагмана, обменивались впечатлениями.

– Ничего не пойму, – промолвил Альбо, выражая общее мнение офицеров, – нас заперли в ловушку, или мавры выходят из гавани?

– Может, возвращаются? – предположил Пунсороль, протирая уставшие глаза. – Ты как думаешь?

Жуан молчал.

– Педро, – Альбо позвал юнгу, – подойди к нам!

Из толпы выбрался худой шестнадцатилетний моряк, выросший из старого костюма.

– Ты моложе нас, глазастее, – сказал юноше Франсиско, – слазь на мачту, погляди, что оттуда видно?

– Там Леон… – заупрямился парень, не желая карабкаться по вантам.

– Вдвоем лучше видно! – оборвал штурман.

– Я мигом, – понял угрозу Педро и неторопливо отправился выполнять приказание.

– Кажется, идут на нас, – Карвальо опустил руку от глаз. – Странно… Я ждал мавров с берега.

– Если бы они приближались, то стали бы крупнее, – заметил из толпы Ганс Варг.

– Вероятно, ждут на месте, – согласился Альбо.

– Странно… – повторил командир, покусывая обглоданные пальцы. – Чего им там делать?

– Ловят рыбу, – пошутили на палубе.

– Слишком далеко, – не понял матроса Пунсороль.

– Готовятся к шторму, испугались волн, – подсказали в толпе.

– Такую чушь придумает только солдат, – ответили ему. – Погляди вокруг, где ты видишь признаки бури?

– Не видать, – пробубнил стражник.

– Раньше мавры бросали якоря рядом с городом, – вспомнил Пунсороль. – Наверное, испугались нас?

– Ха-ха! – захохотали люди. – Уж не писарь ли запугал правителя? У него пушка большая – давно не палила!

– Не нравится мне это, – покачал головой Альбо. – Мавры выиграли ветер, придется уходить через них.

– Не говори глупостей! – раздраженно оборвал Жуан. – Там остался Хуан… – он судорожно дернул головой в сторону берега.

– Теперь у них есть наши заложники, – с упреком произнес канонир.

– Кто бы мог знать… – раздалось из толпы.

– Говорят, Элькано вернулся.

– Кто говорит? – встрепенулся капитан.

– Ночью никто не подходил, – доложил Пунсороль. – Врет дурак, не слушай глупостей.

– И все-таки плывут… – решили на палубе.

– Слишком медленно.

– Они без парусов дрейфуют на нас.

– Господи, неужели опять измена?

– Глаза протри, дурень!

– «Пресвятая Дева, моли Господа и Сына Твоего избавить нас от злодейства врагов. Как стену прибежища стяжаем и душ совершенное спасение, просвещением твоим возрадуемся. Владычица Отроковица, спаси нас ныне от бед и страстей!» – промолвил отец Антоний.

– Господь не допустит нашей гибели, – успокоил канонир.

– Точно, дрейфуют по ветру, – подтвердили в толпе.

– Со страху и орех покажется мельничным жерновом! – усмехнулись матросы. – Мавры каждый день останавливались рядом с нами, чего вы испугались? Мало ли у них своих дел? Может, воюют с соседями?

– Ближе нас нет соседей. К язычникам пошли бы другой стороной.

– А вдруг там мели?

– Прежде не замечал.

– Знаем, куда смотрел…

На палубе засмеялись.

– Вижу у берега много лодок, – пропел с марса юнга.

Все невольно обернулись назад.

Горохом застучали босые ноги – команда пересыпалась на корму. Пыхтя и шумно дыша, моряки обменивались замечаниями. Последними явились офицеры, раздвинули толпу, подошли к поручням.

– Готовятся к отплытию! – добавил из «вороньего гнезда» Педро.

– Сколько их? – спросил Карвальо.

– Много, очень много…

– Сто, двести, триста?

– Около того.

– Около… – передразнил Карвальо, зло глядя вокруг.

– Нас предали, – удовлетворенно заявил знакомый голос.

– Теперь понятно, что они задумали, – сказал капитан, щуря глаза и всматриваясь вдаль. – Хотят зажать в тиски. Не выйдет!

– Будем уходить? – осведомился Альбо.

– Вели сниматься с якорей!

– Как же Элькано и Баррутия? – заколебался Панкальдо. – Там твой сын!

– Мертвыми мы не поможем им! – Карвальо загорелся воинственной веселостью. – Эй, бездельники, – закричал толпе, выпячивая грудь, – засиделись… отъели рожи… По местам, канальи, приготовиться к драке!

Вмиг палуба пришла в движение. Послышались возгласы офицеров и боцманов, вахтенные команды выстроились по бортам. Заскрипели лебедки, поднимавшие из воды якоря, натянулись толстые канаты. Корабль вздрогнул, закачался, ожил. Матросы побежали по вантам спускать паруса, распутывать оплетенные веревками выцветшие на солнце полотнища.

– Помоги, святой Иаков, покровитель Испании, одолеть врагов! – взывал с палубы францисканец, крестившийся на раздутые хоругвями крылья со святыми символами, побуревшими, как кровь. – Заступись, Отроковица…

– Команде левого борта… Команде правого борта… – гремел голос Альбо.

– Веселей, ребята, веселей! – подбадривал капитан.

– Мавры строятся в три колонны! – сообщил с марса юнга, заразившийся авралом, желанием постоять за себя, за веру христианскую, как предки в Реконкисте на материке.

– Сеньор Альбо, якорь заело… Может, бросим?

– Я тебе брошу! – погрозил штурман.

– Тяни, – раз! Тяни, – два! – матросы затеяли привычный отсчет.

– Гонсало, ты слышишь меня? – перевалился за борт Карвальо. На «Виктории» заметили приготовления флагмана, начали спешно сниматься с якорей. На капитанском мостике с боцманом Мигелем Родосом стоял Эспиноса.

– Следую за тобой! – прокричал альгвасил.

– Уходи в море! Уходи! – замахал руками Жуан. – Не жди меня! Бухнуло глухо в трюме, задрожали борта, канониры откинули порты орудийных люков. Запахло дымом фитилей, зачадили угли. Зазвенело железо, застучали булыжники, приготовленные для пушек. Корабль разворачивался по ветру.

– Не идет, – послышался голос матроса, пытавшегося поднять кормовой якорь. – Зацепился за грунт.

– Мавры тремя колоннами двинулись на эскадру, – доложил с мачты Педро. – У них сотня пирог и столько же боевых тунгули[3]3
  Лодки средних размеров.


[Закрыть].

– Что делают джонки в море? – капитан обернулся к выходу из гавани, прикрыл глаза от слепящего солнца.

– Стоят на месте, – определил юнга.

– Сеньор Альбо, якорь не идет!

– Обруби его! – велел Карвальо.

– Жалко, – усомнился штурман.

– Обруби, а не то упустим время – и все потеряем!

Застучали топоры, взвизгнула освободившаяся от тяжести лебедка. Корабль понесло навстречу пирогам, рулевые быстро привели его к ветру. Вздулись паруса, наполнились силой. Зажурчала вода за бортом.

– Дьявола вам в глотку! – яростно заорал Жуан, рукою показывая туземцам член. – Чтоб вы подавились, нехристи!

– Лево руля, – громко скомандовал Альбо, чтобы вся команда услышала и успокоилась, узнав, что благополучно снялись с якорей.

– Нет, Франсиско, – задержал кормчего Карвальо, – мы пойдем туда! – он показал в сторону покачивавшихся на волнах джонок.

– Это безумие! – запротестовал штурман. – Надо уходить в море!

– Мы разгромим мавров, возьмем заложников.

– Нам не успеть…

– Подумай о наших людях на берегу!

– Их нет в живых, иначе бы они вернулись.

– Ты боишься, Франсиско?

– Я действую так, как ты на Себу.

– Там мой сын!

– Прости, Жуан, но я не могу иначе… Посмотри, «Виктория» устремилась в океан!

– Поворачивай к джонкам! – приказал капитан, хватая штурмана за грудь.

– Ты не имеешь права действовать по собственному усмотрению, тебя избрали представители кораблей!

– Здесь я – капитан, а ты – мой помощник! – яростно кричал Жуан, прижимая его к борту. – Если не хочешь драться, убирайся на палубу молиться с монахом!

– «О, святой Иона, переживший кораблекрушение, избежавший смерти в чреве кита, укрепи нас силою, заостри мечи мужеством…»– неслось от грот-мачты, где стоял на коленях Антоний.

– Он тоже сражается… – Альбо оттолкнул Карвальо. – С его молитвами люди пойдут на смерть!

– «Весь мир вопиет к тебе, блаженный Николае, скорый в бедах заступник, яко много во едином часе по земле путешествующим и по морю плавающим, предваряя способствуешь, купно всех от злых сохраняя, вопиющих к Богу: Аллилуйя!»

– Измени курс! – сказал Жуан. – Мы обойдем «Викторию», первыми врежемся в джонки.

– Хорошо, – сдался офицер, – но твое самоуправство – в последний раз!

Флагман плавно развернулся, направился к черневшим на зеркале воды джонкам, увлек «Викторию» за собой. Эспиноса угадал желание Карвальо, просигналил согласие вступить в сражение. Дистанция между флотилией пирог и каравеллами быстро увеличивалась; плясавшие на горизонте точки росли, приобретали очертания джонок. Они покачивались на волнении, словно полузатопленные стволы деревьев с голыми обломанными сучьями, тянувшимися к пожелтевшему, сжавшемуся в комочек, солнцу. Становилось жарко.

На кораблях шла торопливая подготовка к бою. Канониры заряжали пушки картечью, солдаты надевали доспехи, юнги вынимали из трюмов абордажные крючья.

Скрипели мачты, подсохшие на приколе, отвыкшие от парусов. Дребезжали приборы в нактоузах, вынутые из гнезд и брошенные как попало. Поскуливали блоки в лебедках, поднимавших на палубы бочонки с порохом. Громыхали доски настила под тяжелым грузом. Бряцало оружие, складываемое у бортов. Стучали молотки, расклинивавшие пушки. Позванивал колокол, забытый вахтенными, не успевшими подвязать раскачивающийся чугунный язык. Хлопали вымпела, путались в снастях, рвались назад к уходящему берегу. Над шумом и гамом раздавались команды, голоса дозорных с марсов, хриплые выдохи десятков моряков, тянувших под счет боцманов канаты.

– Я знал, что мы уйдем от них, – Карвальо показал рукою на отставшие пироги. – Мавры не отважатся выйти на открытую воду. Они потеряют главное преимущество – маневренность. Волны раскидают их, перевернут.

– У туземцев есть балангейсы, – напомнил Альбо. – Гребцы быстро вычерпывают воду из корпусов, а воины стреляют из луков.

– Педро заметил бы крупные суда, – возразил Жуан. – Я думаю, они собрали их вон там, где гуще торчат мачты джонок. – Мы ударим в средину, разметаем их, не дадим опомниться и перестроиться. Все сделаем за один проход, чтобы не разворачивать корабли, не топтаться на месте.

– Прикажешь приспустить паруса? – штурман изучал вражескую флотилию.

– Обязательно. Поступим по правилам морских сражений, будто перед нами эскадра Мануэла. Бомбить, топить, брать на абордаж…

– Кажется, они не намерены драться, – разглядывал голые мачты Альбо. – Похоже, стоят на якорях.

– Тем хуже для них, не разбегутся в стороны!

– Я бы на их месте ожидал противника, они же беспечно теряют время, а ведь заметили каравеллы!

– Вероятно, произошла путаница, – предположил Карвальо. – Пироги раньше условленного сигнала пошли в атаку, или на джонках проспали. Впрочем, какая нам разница… – махнул он рукой.

– Не наделай глупостей! – предостерег кормчий.

– Ты о чем? – не понял Жуан.

– Вдруг они вернулись из плавания и не знают об отчаливших от берега пирогах?

– Нельзя верить маврам, – упрямо замотал головой капитан.

– Я согласен с тобой, но уж слишком они спокойны.

– Туземцы уверены в своей силе, вот и не торопятся. Мы опередим их… – Карвальо хищно вцепился в поручни. – Педро, что видно на лодках? – крикнул юнге.

– Засуетились, сеньор капитан, – ответил дозорный.

– Ага, спохватились! – обрадовался Жуан. – Готовятся к бою?

– Не понять.

– Сейчас мы им покажем Армагеддон! – пообещал Карвальо островитянам. – Запомнят они меня!

Джонки стремительно приближались. С высоких палуб каравелл были видны крохотные обнаженные фигурки, пытавшиеся в спешке снять суда с якорей, расправить жесткие крылатые паруса. Джонки сталкивались друг с другом, цеплялись ветрилами, теряли управление, дрейфовали, врезались в борта соседних лодок. Трещала обшивка, крошилась дранка парусов, лопались канаты. Люди падали в воду, кричали, махали руками.

Флагман приспустил паруса, ворвался в гущу лодок. Подмял под себя одну, отбросил форштевнем другую, уперся в третью, наиболее крупную и богато украшенную. В сумятице наугад ударили с обоих бортов картечью пушки. Их поддержали с поручней фальконеты. Раздались беспорядочные выстрелы мушкетов и аркебуз. На отчаянно барахтавшихся в воде мавров посыпались стрелы арбалетчиков. Засвистели дротики.

– Вперед, на абордаж! – вопил Карвальо, размахивавший коротким мечом. – Леон, веди солдат на джонку, захвати капитана! Канониры, поддайте жару чтоб нехристи почувствовали огонь Преисподней! А ты, – пнул стоявшего моряка, – громче ори, чтобы от страха у туземцев подгибались ноги!

Не успела стихнуть первая волна стычки, как неподалеку в перепуганную флотилию с грохотом врезалась «Виктория». Это вызвало дикий прилив отваги. Не дожидаясь офицеров, солдаты кинулись грабить джонки. Трупы голых воинов с распоротыми животами летели за борт. Латники резали пытавшихся сопротивляться, рубили мечами все, что попадалось под руку: канаты, паруса, сосуды с водой, подвернувшихся овец, кур, крошили барабаны, били в литавры. Канониры перезарядили орудия, но не палили в гущу побоища, так как кругом дрались испанцы. Вахтенные матросы покинули Альбо, попрыгали на джонки.

Крайние лодки опомнились от страха и заметили, что им не грозит опасность. Они стали покидать флотилию, уходить к берегу, разбегаться в стороны, выбрасываться на отмели. Оттуда туземцы наблюдали за гибелью друзей, не выказывали намерений помочь им, готовились сдаться, если христиане высадят десант. Солдатам было не до них.

Добыча с четырех пленных лодок оказалась такой большой, что не представлялось возможным забрать ее полностью на корабли. Свыше сотни мавров побросали оружие, сдались в плен. На палубу флагмана привели с веревкой на шее молодого командующего флотилии – стройного сильного мавра лет тридцати в запачканной кровью богатой шелковой одежде. Не дожидаясь погони, каравеллы ушли на открытую воду. На привязи болталась захваченная и поруганная джонка адмирала.