Текст книги "Фернандо Магеллан. Книга 3"

Игорь Валерьевич Ноздрин
Фернандо Магеллан
Книга 3

© И. Ноздрин, 2005

* * *

Глава I
Новые командиры

Позади эскадры горел город. Лачуги вспыхивали сухими снопами золотистой пшеницы. Ветер разбрызгивал искры на соседние постройки, шевелил желтые листья на крышах домов. Они загорались красноватыми языками, источали белый легкий дымок, превращавшийся в густые черные клубы в нарастающем пламени. Шорох пожираемой огнем соломы переходил в непрерывный гул. Балки рушились в погребальный костер, давили скот и птицу. Дикий вой животных, вопли женщин, спасавших детей, слились в безобразный шум, поднявшийся над гаванью Себу, где полчаса назад совершилось убийство гостей-повелителей. Пожар гнал народ на песчаный берег. Обезумевшие от страха толпы индейцев бросали родных, устремлялись по узкой сероватой полосе в джунгли. Никто не пытался догнать испанцев. Продырявленное картечью войско, раздавленное килями каравелл, отчаянно отбивалось от соплеменников, старавшихся вплавь захватить лодки, найти спасение в переполненных балангах.

Спокойное море Минданао равнодушно блестело в лучах жаркого полуденного солнца. Бирюзовые волны спешили в зеленые лагуны, лениво лизали форштевни судов, обдавали теплыми брызгами моряков, ставивших кливера. Потеряв лучших офицеров, обезглавленная, тяжелораненая эскадра брела на запад в сторону острова Бохол, куда вечерами опускался желтый обжигающий шар. Ни Жуан Лопиш Карвальо, невольно ставший командующим, ни Гонсало Гомес де Эспиноса, добровольно взявший обязанности помощника, ни Хуан Себастьян де Элькано, сумевший вывести из толчеи «Консепсьон», не были посвящены в замыслы адмирала и его приближенных. Они имели одно желание: бежать без оглядки подальше от проклятого архипелага! Так проскочили 18 лиг.

Командиры опомнились только вечером у оконечности тихого мирного Бохола. Солнце плескалось в воде, разбрызгивало по небу винные краски. Ветер с востока утих, растерял по дороге пепел спаленного города. Измученные моряки перевели дух. Страх был так силен, что на ночь не осмелились высадиться на острове, заякорились на рейде. Провели подсчет сил, и настроение ухудшилось. На трех кораблях осталось сто пятнадцать человек, из которых около трети было больных и увечных. На первые дни в трюмах есть достаточно продовольствия, сохранился большой обменный фонд товаров, но как провести малыми силами корабли на Молукки? Где взять рабочие руки? Команды судов поредели наполовину.

Алое закатное небо через раскрытые настежь окна вваливалось в каюту «Тринидада», окрашивало бурым цветом дубовые панели, отражалось в облезшем от сырости зеркале, наполняло густотой малиновую обивку кресел, предназначавшихся для резиденции губернатора островов. Карвальо пнул резную дверь в апартаменты Магеллана, вошел внутрь. Хотя хозяин погиб не здесь, а преемник не успел раскидать вещи и последовал за ним вдали от корабля, Жуану почудилось что-то кровавое и зловещее в беспорядочно валявшихся на столе картах, счетах, расходных книгах, в скомканном плаще на неприбранной кровати, в резко вонявших склянках с мазями для натирания больной ноги, в висевшем на крючьях позеленевшем оружии, в сумрачном свете казавшемся покрытым плесенью. Кормчий брезгливо поглядел на грязь на полу, сгреб в охапку со скатерти бумаги, швырнул на измятую подушку. Отодвинул от стола кресло, уселся посреди прохода, не решаясь занять место капитан-генерала.

Тут Карвальо заметил у изголовья кровати распятие, вскочил и перекрестился, будто живой свидетель застал его за непотребным делом. Из-за венецианского стекла в золоченой раме на стене глянуло худое осунувшееся лицо с темными впалыми глазами. Жуан провел тонкими длинными пальцами по седеющим волосам, слипшимся на лбу и за ушами, почесал ногтем бороду. Веточки кровеносных сосудов оплели желтые воспаленные белки глаз, прожженная солнцем кожа растрескалась и шелушилась, острый с горбинкой нос почернел. Карвальо пальцем приподнял верхнюю губу обнажил бугристые розоватые беззубые десны. Вокруг головы сиянием великомученика пламенело зарево.

Кормчего передернуло. Отвращение и жалость к самому себе заставили отвернуться от зеркала. «Я прикажу убрать вещи Магеллана», – решил он, усаживаясь в кресло и с удовольствием поглаживая мохнатую ткань.

Корабль покачивало на волне. Слышался плеск воды, шум валов, обрушивавшихся на песок. Вздыхало, всхлипывало рангоутное дерево. Хлопал неприбранный парус. С палубы доносилось усталое бормотание отца Антония, беспрестанно молившегося весь злополучный день. Стонали раненые, вынесенные подышать свежим воздухом. Кто-то плакал.

– Куда мы теперь пойдем? – раздался на юте голос Леона.

– Офицеры знают… – глухо пробубнил Эрнандес.

– … ему бы только с бабами воевать, – долетел отрывок фразы.

«О ком они? – подумал Карвальо. – Неужели обо мне?»

– Эспиноса – хороший воин, но ничего не смыслит в навигации, вмешался в разговор Альбо, словно отвечал на мысли Жуана. Карвальо, Пунсороль, Элькано – вот все наши кормчие.

– Разве ты не в счет? – спросили штурмана.

– Я не гожусь на роль капитан-генерала.

– Почему?

– Я – пилот, а не командир.

– Надо избрать дворянина, чтобы знал, как разговаривать с царьками, – решил Леон.

– Можно своего… – не согласился Эрнандес.

– Надо выбирать по чину.

– Предложи по возрасту! – съязвил матрос.

– Если по чину, то Эспиноса будет капитан-генералом, – заключил незнакомый голос. – Сеньор Магеллан доверял ему.

– Антонио, ты за кого? – позвали летописца. Тот молчал.

– У него сегодня разум помутнел, – немного погодя пробасил Эрнандес.

– От такой беды свихнешься… – промолвил Леон.

– Отойдет, – успокоил Альбо. – Советуешь выбрать альгвасила? – переспросил штурман.

– Пока вы спорите, Карвальо занял каюту португальца, – насмешливо заметил противный голос.

– Не ври! – одернул Эрнандес.

– Сам видал.

– Пошли посмотрим? – предложили наверху.

– Неудобно… – заколебался Альбо.

– Его никто не выбирал, – настаивал матрос. – Пусть не заносится высоко.

– Он вывел корабли из гавани, – заступился кто-то.

– Нас Бог вынес на крыльях.

– Если бы не попутный ветер… Страшно подумать.

– Вы идете с нами? – осведомился надсаженный голос.

– Надо созвать общий сбор, – посоветовал Альбо. – Пусть на других кораблях скажут, кого поставить на место Барбосы.

– Правильно, – поддержали моряки.

«Хотят Эспиносу сделать командиром, – догадался Карвальо, – но как он поведет эскадру к соседнему острову? Ставить паруса – не мечом махать! – раздраженно подумал он. – Разве не я спас всех от гибели?»

Жуан тяжело поднялся на ноги, с удовольствием провел рукой по ворсистой спинке кресла, подошел к двери.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул в темный коридор. – Позовите в каюту Альбо!

– О! – гулко и удивленно отозвалось эхо.

– Да, ко мне в каюту, – повторил он тихо и захлопнул дверь, словно там смеялись над ним.

Проклятое зеркало отразило сутулую спину, растрепанные волосы. Подражая покойному адмиралу, Карвальо сел на трон, выпрямился и с видом сурового величия стал ждать штурмана.

Море плескалось за бортом, гудели голоса. Жуан не прислушивался к ним. Он вспоминал оставшихся в живых моряков, способных поддержать его на предстоящем сборе. «Португальцы не подведут, – размышлял кормчий, – молодые матросы тоже. Однако испанцы захотят поставить своего офицера, даже если Гонсало добровольно откажется от должности. Испанцев в командах больше, среди них много уважаемых старых матросов и канониров. Придется разделить власть с Эспиносой, – заключил Карвальо. – Он смел и честолюбив».

Дверь без стука отворилась, на пороге появился Альбо. Жуан от неожиданности подскочил с намерением выйти навстречу штурману, но в последний момент передумал, плюхнулся на сиденье, предложил ему занять адмиральскую кровать. Штурман остановился посреди каюты. Карвальо неприятно улыбнулся, развязно развалился в кресле.

– Я всегда ценил твое мнение, – начал он. – Ты хорошо разбираешься в ветрах и морских течениях. Матросы уважают и любят тебя. Несчастный сеньор капитан-генерал, – Жуан перевел глаза на валявшийся на кровати плащ Магеллана, – дорожил твоими советами. Ты один из оставшихся офицеров не запятнал себя мятежом в Сан-Хулиане. Я хочу назначить тебя главным кормчим эскадры.

– Ты? – удивился Альбо.

– Я, – властно подчеркнул Жуан.

– Эскадра может выбрать другого командующего, – заметил штурман.

– Эспиносу? – Жуан колюче сощурил глаза.

– Не только его…

– Мы оба с тобой моряки, – сказал Карвальо, – и понимаем, сколько неприятностей на посту капитан-генерала принесет полицейский чиновник. Разве не так?

– Так, – нехотя произнес Франсиско.

– Неужели Пунсороль с Элькано достойнее меня? Или сам метишь в это кресло? Пожалуйста, я уступлю его тебе, – Жуан засуетился, будто собирался подняться на ноги. – Видит Бог, я взял руководство кораблями не для того, чтобы захватить власть, заставить всех повиноваться. Я готов передать командование любому из вас, – все еще не мог выкарабкаться из кресла.

– Я не стану тебе мешать, – заверил Альбо.

– Мешать? – обиделся Жуан, послушно опускаясь на место. – Сейчас мы должны помогать друг другу, – добавил он, словно его оскорбили. – Я пекусь о судьбе экспедиции, а не о собственном благе.

– Я понимаю, – кивнул Франсиско, – можешь рассчитывать на меня, не подведу.

Он повернулся и вышел из каюты.

– Вели утром собрать общий сбор! – приказал в неприкрытую дверь новый командующий.

* * *

Усталость и нервное напряжение измотали людей. После захода солнца они повалились на палубы, зарылись в тряпки, заснули крепким сном. Вахтенные бродили по юту, осматривали борта, прислушивались к волнам. Изредка перезванивались колокола, ранее точно отбивавшие склянки. Стонали увечные, просили воды, жадно глотали теплую жижу, откидывались на доски, забывались на пару часов. Боль ломила и корежила распухшие, посиневшие от яда члены. Озноб пробегал по телу, челюсти стучали в лихорадке.

Черный силуэт Бохола то придвигался в мерцающем свете звезд, то уползал в застилавшую небо туманную дымку. Иногда казалось, будто корабли сносило легким ветром к берегу, но натянутые струнами канаты держали их на якорях. Дико кричали на земле птицы, жалобно выли звери. Осиротевшие каравеллы замирали на волнах, отвечали скрипом неубранных снастей, глухими хлопками серых парусов. Такого беспорядка не потерпел бы ни один капитан, но они все погибли на Себу. Измученные ранами матросы плохо слушались кормчих, ждали, будто кто-то выполнит за них необходимую работу.

Звон колокола грустно растекался по каналу, – похоронный звон. Тяжело и одиноко было на душе у просыпавшихся ночью моряков. Страх и беспомощность гуляли по палубам.

Утром крупное малиновое солнце выползло из дымной тучи со стороны Себу, напомнило о вчерашнем злодеянии. Пламенеющий шар желтел, наливался жаром, поднимался в пустое голубоватое небо. Облака остались внизу, придавили застывшее море с редкими зелеными островками.

На Бахоле ожили джунгли: заголосили, зашумели, наполнились движением. Легкий ветерок рылся в зарослях, баламутил цветастые кустарники и листья пальм, сдувал с цветов ярких бабочек величиною с матросскую пятерню. Тоскливых ночных птиц сменили драчливые попугаи, раскрашенные в цвета небесной радуги – символа примирения людей с Богом.

На кораблях гадко воняло кровью и нечистотами. Раздражение, вызванное переживаниями и неудачами последних дней, рождало ссоры. Друзья ругались по пустякам, ожесточенно отталкивали друг друга от бочки с пресной водой, делили тесное пространство на палубах под старыми рваными парусами. Дисциплина исчезла, вахты перепутались, никто не хотел выходить на дежурство, каждый желал свалить работу на товарища. Раненые бредили в жару, просили есть и пить, жаловались на боли, усугубляли сумятицу и нервозность. Офицеры ждали приказов, будто кто-то должен был все решить, навести порядок. Большинство моряков равнодушно думало о том, кто возглавит экспедицию. Карвальо сидел в каюте адмирала со своими родственниками и друзьями.

Недовольные поговаривали об общем сборе, выборе командующего, но над головами людей на стеньгах грот-мачт колыхались бело-красные флаги с золотыми коронами Испании, а не черные полотнища разбоя. Назначение капитан-генерала должно осуществляться по законам флота, а не по воле толпы. Жуан вспомнил об этом и не захотел подвергать себя опасности – не быть избранным на пост командира эскадры. Положение его было непрочным, следовало закрепить смену власти формальным актом.

Незаметный писарь Баррутиа, дальний родственник Карвальо, сослался на опасность высадки на острове команд для общего сбора, посоветовал ему пригласить на флагман только офицеров и королевских чиновников, устроить совет, постараться утвердиться на нем в должности командующего. Жуану понравился план, он немедленно разослал гонцов с приглашениями на «Тринидад».

К полудню начали прибывать соратники. Слуги Жуана вынесли из каюты вещи Магеллана и Барбосы, разложили на видных местах новые, с гербами хозяина. Дворянство Карвальо являлось сомнительным, но это не смущало его.

Первым приплыл командир «Консепсьона», бывший сосед по каюте – Хуан Себастьян де Элькано, с боцманом Хуаном де Акурио и главным канониром Гансом Варгом, возглавившими команду «зачатников»[1]1
  «Консепсьон» (исп.) – святое зачатие.


[Закрыть].

– Приветствую тебя, капитан! – напыщенно произнес Жуан. – Какие новости на твоем корабле? – спросил он, давая понять, что не собирается оспаривать руководство каравеллой.

– Плохие, сеньор капитан-ген… – запнулся Элькано, но выпрямился и с улыбкой четко произнес: – Капитан-генерал!

Карвальо полез обниматься. Половина дела сделана – его признали на «Консепсьоне».

– Потом расскажешь, – отмахнулся он. – Сейчас у всех мало хорошего. Пойдем ко мне, поговорим как в былые времена, – и потащил баска в каюту, не дав ему пожаловаться.

– А нам куда, ваша милость? – окликнул боцман капитана.

– Подождите на палубе, – обернулся Элькано.

– Обойдемся без них, – шепнул Жуан на ухо приятелю.

В каюте на вычищенном ковре у кровати стояли стулья. В изголовье висел меч Жуана, свидетельствовавший о перемене власти. На стене вместо зеркала, предательски искажавшего черты кормчего, – доспехи. В углу у двери, где раньше помещался трехногий табурет раба, – копья, дротики, самострел, древко с выцветшей пропыленной маркой рода Карвальо. На полках навигационные приборы и карты вместо кубков с вензелями Магеллана и венецианского стекла Барбосы. На столе – золоченая чаша с фруктами.

Карвальо пропустил Элькано вперед, жестом пригласил садиться и с улыбкой наблюдал, какое место выберет капитан. Хуан отодвинул крайний стул, оставил почетные места у окна другим офицерам. Жуан удовлетворенно отметил это, опустился в кресло.

– Сколько у тебя людей? – спросил он, небрежно откидываясь.

– Тридцать восемь, – доложил баск, разглядывая знакомый плащ кормчего, прикрывавший кровать.

– Половина команды, – подсчитал Жуан.

– Из них дюжина больных, – сообщил Элькано. – Некоторые серьезно, прочих надо выдрать, чтобы скорее поправились.

– У меня тоже лодыри развелись, но обижать команду нельзя – взбунтуются.

– Верно.

– Моряки сами выбрали тебя командиром? – осторожно поинтересовался португалец.

– Больше некого, – вздохнул пилот, отворачиваясь от плаща. – Теперь я – кормчий, капитан, баталер и капеллан. Вчера вел службу.

– Нелегко, – покачал головой Карвальо.

– Где Хуан? – вспомнил Элькано о сыне кормчего. – Не вижу его вещей.

– Он живет в кубрике, – нехотя пояснил Жуан, – постигает морскую науку.

– Ищет маму?

– Да.

– У нас появилась течь. Мы не знаем, где находится пробоина.

– Это твои плохие новости?

– Да.

– Только этого не хватало!

– Откачиваем воду. Вероятно, проткнули обшивку в столкновении с балангами. В суматохе не заметили, – подмочили груз.

– Досадно.

– Одни мы не справимся, нужна помощь.

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Карвальо.

– У нас достаточно времени. Вряд ли туземцы бросятся в погоню. На кораблях мы неуязвимы.

– Нас можно сжечь, – Жуан кивнул в сторону открытого окна, где вдали на желтом песке зеленели пальмы. – Мы не знаем, какие тут индейцы, позволят ли починить корабли?

– Остров выглядит необитаемым, – произнес баск.

– Это тревожит меня. Если здесь есть дикари, то почему прячутся?

– Испугались, – предположил Хуан.

– Пока мы развлекались на Себу, весть о нас как о союзниках Хумабона разлетелась по архипелагу.

– Пошли людей на разведку, – посоветовал баск.

– Нет, – запротестовал Карвальо. – Только благодаря чуду нам удалось спастись. Я не желаю угодить в ловушку. Твои раны до сих пор кровоточат, – польстил товарищу.

– Из-за болезни я не участвовал в сражении на Мактане, – покраснел Хуан.

– Туземцы заманят нас в дебри и перебьют поодиночке, – продолжал Жуан. – Нельзя оставаться беспечными. Мы слишком дорого заплатили за глупости Фернандо и его шурина.

– О мертвых плохо не говорят, – напомнил баск.

Жуан осекся.

– Мы закончим их дело! – вдруг горячо воскликнул Карвальо. – Я прибыл вместе с ними в Испанию, дал клятву королю и выполню ее. Это мой священный долг! – объявил он, внимательно следя за Элькано.

Тот равнодушно разглядывал фрукты. За дверью послышались шаги. Она без стука распахнулась, в каюту вошел писарь.

– Жуан, – обратился Баррутиа к родственнику, – лодка с офицерами «Виктории» подплывает к «Тринидаду».

– В следующий раз не забудь постучать, – недовольно проворчал Карвальо. – Я беседую с капитаном «Консепсьона»!

– Простите, сеньор капитан-генерал, – стушевался писарь. – Я думал, вы пожелаете встретить их?

Карвальо нахмурился. Невысокого роста писарь с залысинами на лбу, бесцветными глазами и коротко стриженой бородой, послушно ждал. Баск впервые обратил на него внимание, смерил взглядом сутулую фигуру, заметил грубые короткие пальцы, глуповатую открытую улыбку на круглом лице.

– Я здесь приму офицеров, – решил командир.

Баррутиа радостно повернулся и быстро исчез, не закрыв за собою дверь. Разговор прервался. Собеседники прислушались к шуму волн за окном. Лодка мягко уткнулась в борт флагмана, раздались голоса моряков.

– Может, выйдем? – предложил Элькано, намереваясь подняться со стула.

Жуан жестом удержал его, пригласил принять участие в ожидаемом спектакле в качестве старого приятеля и сторонника. Тот понял, оба остались за столом.

Послышались шаги, скрип половиц. На пороге появился альгвасил Гонсало Гомес де Эспиноса в сопровождении нотариуса Мартина Мендеса и нескольких моряков с «Виктории». Гости вошли в каюту, заполнили свободное пространство, за ними теснились офицеры флагмана.

– Храни вас Господь и Дева Мария! – приветствовал капитанов Эспиноса.

Карвальо поднялся ему навстречу, баск лишь поклонился.

– Присаживайтесь, сеньоры, – по-хозяйски пригласил Жуан.

– Лучше подняться на палубу, – предложил из коридора Альбо. – В каюте не хватит места для всех.

– Правильно, – поддержали моряки, оказавшиеся без стульев, и начали выходить из каюты. Жуану пришлось последовать за ними.

На деке корабля под тентом расставили стулья, положили доски на бочки, соорудили подобие стола. Жуан умудрился поставить во главе его бархатное кресло, занять место председателя. Офицеры уселись за стол, сопровождавшие их помощники устроились за спинами. Впервые в совете участвовали боцманы, старшие канониры, прочие уважаемые люди, посланные командами вместо выбывших господ.

– Сегодня нам надо решить главный вопрос – куда плыть дальше? – торжественно провозгласил Карвальо.

В собрании возникло замешательство. Все ожидали выбора командующего, а им предложили обсудить путь к островам.

– Я полагаю, сначала нужно избрать из числа офицеров достойного преемника сеньора Магеллана, – мягко возразил севильский нотариус Мартин Мендес, представитель Касса де ла Контрасьон. – Господь не оставит душу покойного капитан-генерала без призрения, а тело без погребения! – заметил он, молитвенно складывая руки. – Ибо не было у Всевышнего более преданного раба.

Офицеры поднялись, помянули погибшего адмирала.

– У нас уже есть новый капитан-генерал, – прервал тишину Баррутиа, когда кормчие заняли места.

Все обернулись к Карвальо. Он опустил глаза, словно не кончил молитву.

– По закону флота, – вкрадчиво напомнил нотариус, – если нет высочайшего указания, вакантное место занимает второй по чину офицер. Таковым в настоящее время является сеньор Эспиноса. Не так ли, сеньор Карвальо?

Жуан пропустил вопрос.

– Правильно, – согласился писарь, – однако он не служит офицером флота. – Некоторые присутствующие удовлетворенно закивали головами. Баррутиа осмелел, продолжил более решительно: – Никто не сомневается в смелости и отваге главного альгвасила эскадры. Мы знаем его честность и порядочность, но позвольте, – развел руками писарь, – он несведущ в навигации! Наши прежние командиры служили кормчими и капитанами. Разве мы вправе нарушить традицию, выбрать командующим уважаемого человека, но не способного проложить курс кораблям?

– Правильно говорит, – поддержал Пунсороль. – Нас привел сюда Карвальо. Эспиноса служил ему помощником. Почему мы должны поставить полицейского выше кормчего?

– Для определения курса есть пилоты, – возразил Мартин. – Мы выбираем не главного кормчего вместо пропавшего Сан-Мартина, а командующего.

– Давайте изберем обоих! – предложили из задних рядов.

– Мы не орава смутьянов, – напыжился нотариус. – Мы обязаны соблюдать испанские законы. Я не понимаю, почему на совете говорит писарь, которому поручено вести протокол? – уколол он Баррутиа.

– Карвальо сам захватил власть, – заступился за нотариуса Мигель де Родос, боцман «Виктории». – Король назначил капитан-генералом Руя Фалейру, хотя астролог никогда не ступал на палубу корабля.

– Причем здесь знания навигации? – подняли головы сторонники альгвасила. – Кормчие укажут путь флотилии.

– Вы не на земле, а на воде, – не сдавались противники. – Только капитан будет настоящим командиром.

– Карвальо готовил суда с Магелланом!

– Гонсало убил изменника Мендосу, вернул «Викторию» капитан-генералу, закрывал его своим телом на Мактане!

– Чего вы спорите? Пусть оба командуют, – басил кто-то из-за спин моряков.

– Двоих нельзя. Передерутся.

– Мы уже присягали Барбосе с Серраном.

– Давайте назначим троих! По одному с каждого корабля!

– Хватит одного.

– Ты за кого?

– За Карвальо.

– А я за Эспиносу.

– Ну и дурак!

– Сам выжил из ума…

– Дай ему по роже, чтоб мозги ветром прочистило!

– Порко дио (свинья), чего он болтает?

– Шойзе, шойзе (дерьмо), верхплюхтет (бранное проклятие), – бормочет по-немецки Ганс Варг.

– Чего разорались? Пусть Элькано скажет, кого хотят на «Консепсьоне»?

– Зачем слушать «зачатника»? Он жил с Карвальо в одной каюте.

Страсти накалялись, мнения разделились поровну.

– И впрямь, чего мы спорим? – спокойно заявил Альбо, когда противники готовились пустить в ход кулаки. – Спросите Карвальо с Эспиносой: согласны они разделить власть или нет?

– Я же предлагал – обоих произвести в капитан-генералы! – удовлетворенно крякнул матрос.

– Как решите, так и будет! – уклончиво промолвил Жуан.

– Я согласен, – недовольно уступил Гонсало, уязвленный новым положением кормчего.

– Это нарушение законов! – скороговоркой выпалил нотариус.

– Цыц, чипа желена! (совсем грязное ругательство) – погрозили из команды флагмана.

– Раз они согласны, будем считать вопрос решенным! – провозгласил Франсиско и предложил представителям команд дать клятву верности командирам.

Кликнули отца Антония, присягнули на Библии, забыли обиды и потные, раскрасневшиеся уселись по местам. Как капитан флагмана и владелец регалий власти бывшего адмирала, Карвальо вел совет, удобно расположившись в кресле Магеллана.

Вопрос о курсе споров не вызвал. Единодушно сошлись на том, что следует начать поиски островов Пряностей, но не знали в какую сторону плыть. Серран с Барбосой не успели поделиться сведениями, полученными от мавра. Требовалось найти лоцманов и узнать дорогу.

– Наш корабль дал течь, нужна помощь, – напомнил Элькано Жуану.

– Сильно течет? – поинтересовался Альбо.

– Нет, но придется перетаскивать вещи, искать пробоину.

– Близится сезон дождей и бурь, – задумался Пунсороль. – У нас мало времени.

– Команды поредели, много больных, – заметил Мигель де Родос. – Мои парни с трудом справляются с парусами. Надо бросить обветшавшее судно.

– Как бросить? – опешил капитан «Консепсьона».

– Два прочных корабля с полными командами, лучше трех гнилых лазаретов, – объяснил боцман.

– Жуан, что он говорит? – растерялся Элькано.

Карвальо по привычке спрятал глаза в ожидании того, что скажут другие.

– Гонсало! – взмолился баск.

– Это вам решать, морякам, – спокойно произнес Эспиноса.

– У нас тоже сохранилась половина команды. Скоро будет некому тянуть канаты, – добавил Пунсороль.

– Наловим индейцев, научим ремеслу, – возразил баск.

– Из дикарей не сделать матросов, – заупрямился Пунсороль. – Мы пробовали. Они могут тянуть канаты, но не умеют крепить паруса, лазить по вантам, висеть на реях.

– Есть иной способ исправить положение? – альгвасил обратился к морякам.

– Корабль надо сжечь, – заявил Альбо. – Нам все равно рано или поздно придется уничтожить одну каравеллу.

Это был приговор. Карвальо поднял глаза, поглядел на приятеля, ставшего капитаном на одну ночь.

– Ты – моряк, Хуан, – молвил он. – Сам понимаешь: у нас нет сил и возможности спасти судно.

– Почему ты раньше не сказал об этом? – возмутился Элькано.

– Не успел, – без смущения ответил командир.

– Я не позволю погубить королевскую собственность, – звенящим от обиды голосом изрек баск.

Он выпрямился, встал на ноги.

– Не горячись, – удержал его Франсиско. – «Консепсьон» не дойдет до Испании. Вы потоните вместе с ним.

– Ганс, Хуан! – позвал Элькано товарищей с каравеллы, надеясь на их поддержку, но те молча смотрели на него.

– Сегодня начнем перевозить грузы, разбирать снаряжение, – постановил Карвальо. – Прикажи людям поровну перейти на корабли!

Второй командир согласно кивнул.