Текст книги "Легенды московских кладбищ"

* * *

Сегодня практически вся труппа того, легендарного, МХАТа снова вместе – в том самом знаменитом вишневом саду Новодевичьего некрополя…

Рядом с могилой Чеховых похоронена семья одного из основателей Художественного театра – Владимир НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО (1858–1943) и его жена, Екатерина Николаевна (1858–1938).

Могильная плита самого Владимира Ивановича довольно скромна. Зато обращает на себя внимание чудный белый горельеф – изображение Екатерины Николаевны Немирович-Данченко, урожденной баронессы Корф. Это была красивая история любви. Да и сама Екатерина Николаевна была прекрасным человеком. Недаром Станиславский называл ее «заведующей душевной частью» Художественного театра.

Немирович на пять лет пережил свою жену. В его спальне в Глинищевском переулке висела точная копия горельефа Екатерины Николаевны.

Виталий Вульф рассказывал, что жена Немировича в советские годы старалась не афишировать, что она – баронесса Корф. Каково же было удивление труппы театра, когда на ее похороны был прислан красивый венок с траурной лентой: «Баронессе Корф от Иосифа Сталина».

Василий Иванович был председателем Комитета по присуждению Сталинских премий в области литературы и искусства. Актриса Любовь Орлова, с которой Немирович находился в дружеских отношениях, вспоминала, что когда решение о наградах было принято, но еще не объявлено официально, номинанты отправлялись в Глинищевский. Немирович, словно случайно, встречался с ними во время прогулки и, если решение было положительным, снимал перед лауреатом шляпу.

* * *

Здесь же, на первом участке Новодевичьего, похоронена народная артистка СССР Вера МАРЕЦКАЯ (1906–1978). Несмотря на три главные роли в знаковых для советского времени фильмах – «Член правительства», «Она защищает Родину», «Сельская учительница», – Вера Петровна считалась прежде всего театральной актрисой. Говорили, что первыми ролями на знаменитой некогда сцене театра имени Моссовета она была обязана непродолжительной семейной жизни с художественным руководителем театра Юрием Завадским. Но в первую очередь слава объяснялась, без сомнения, одаренностью Марецкой.

Одно время труппа театра имени Моссовета была богата тремя королевами – Фаиной Раневской, Любовью Орловой и Верой Марецкой. Неудивительно, что три гранд-дамы не являлись большими подругами. Случалось, что вслед друг за другом они играли главные роли в одном и том же спектакле, что тоже не способствовало установлению теплых отношений. Из уст в уста актеры передавали фразу Марецкой, произнесенную на похоронах Любови Орловой: «И тут она первая».

Вера Петровна была превосходной хозяйкой. Однажды она принимала у себя дома французского актера Жана Маре. Тот прилетел в Москву и признался дочери актрисы (Мария Троицкая переводила фильмы с участием Маре на русский), что хочет попробовать русскую кухню. Узнав об этом, Марецкая нажарила блинов и пригласила Маре в гости.

Последней работой Веры Петровны стал спектакль «Странная миссис Севидж», на который пыталась попасть вся театральная Москва.

* * *

На Новодевичьем покоится и Ирина ЛУНАЧАРСКАЯ (1918–1991), приемная дочь первого советского наркома просвещения. Ленин называл Луначарского «министром изящных искусств». Сам Анатолий Васильевич похоронен в Кремлевской стене. По словам президента Пушкинского музея Ирины Антоновой, именно Луначарский считается в мире самым уважаемым министром образования Советского Союза.

Судьба Ирины Анатольевны оказалась довольно трагичной. В 1991 году, когда поездки за границу все еще становились событием, она приехала в Лондон. Проезжая вместе с близкими мимо Вестминстерского аббатства, Луначарская сказала: «Теперь я понимаю, что фраза: “Увидеть Лондон и умереть” имеет смысл». В это мгновение в их автомобиль врезалась другая машина, и Ирина Луначарская погибла.

* * *

Рядом – скромный памятник одной из последних легенд Художественного театра – Софии ПИЛЯВСКОЙ (1911–2000).

Вдова первого президента России Наина Иосифовна Ельцина рассказывала мне, как однажды случайно встретила Пилявскую в одном из залов музея изобразительных искусств имени Пушкина. Наина Иосифовна подошла к ней и призналась, что никогда так близко не видела знаменитую актрису. София Станиславовна в ответ сказала, что тоже никогда так близко не видела жену президента. И спросила, не будет ли интересна для Наины Ельциной только что увидевшая свет книга ее мемуаров «Грустная жизнь». А услышав положительный ответ, обещала прислать ее.

Наина Иосифовна призналась, что начала читать воспоминания Пилявской и смогла оторваться от книги только под утро. Потом книгу с автографом Софии Станиславовны кто-то взял почитать, и она исчезла из домашней библиотеки.

Софья Станиславовна всю жизнь – с 1928 по 2000 год – прослужила в МХАТе им. Чехова. Хотя сама никогда не разделяла театры на «ефремовский» и «доронинский». Наверное, потому, что для нее Художественный театр мог быть, да и был, только один. Тот, который создали ее великие учителя – Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко.

Первая встреча с Константином Сергеевичем состоялась, когда будущей актрисе было всего 9 лет. Пилявская вместе с матерью и старшим братом (отец, женившись на другой женщине, жил и работал в Кремле) делили квартиру с артистами Большого театра Александром Богдановичем и Марией Гуковой.

И вот однажды маленькую Соню удивило странное оживление, творившееся в их коммуналке. «Сегодня к нам придет очень важный дядя, – объяснила ей причину суматохи дочь Богдановича Таня. – Он самый главный в Художественном театре. Такой же, как Шаляпин в Большом».

На самом деле родители Тани переживали из-за того, что им нечем было угостить важного гостя. «И вот звонок, – много лет спустя напишет Софья Станиславовна в своих мемуарах. – Александр Владимирович (Богданович. – Прим. И.О.) открывает входную дверь, жена рядом, и из-за их спин возникает фигура гиганта в шубе, шапка в левой руке, и где-то очень высоко надо мной – серебряная голова и сияющее улыбкой прекрасное лицо. С гостя снимают шубу… и уводят в столовую. Мы выползаем из нашего укрытия (из большого шкафа, где Зося – так звали Пилявскую друзья – вместе с Таней любили прятаться от взрослых. – Прим. И.О.) и начинаем детально изучать шубу, шапку и огромные фетровые боты с отворотами. И тут я ставлю свою ногу в тряпочной самодельной туфле поперек этого бота… Так я впервые “соприкоснулась” с великим Станиславским».

Как оказалось, Константин Сергеевич приходил приглашать соседку Пилявских преподавать в своей оперной студии. Та согласилась, благодаря чему Зося вместе с подругой получила возможность бывать в знаменитом особняке Станиславского в Леонтьевском переулке, где Ка. Эс. – так между собой называли великого режиссера актеры и студенты – проводил репетиции.

Через несколько лет, в 1937 году, Станиславский сыграет решающую роль в судьбе молодой артистки Пилявской. Попросту говоря, он спасет ей жизнь. Но все это произойдет позже.

А пока Зося решает посвятить себя театру. По окончании школы (учеба в которой, надо заметить, далась ей с большим трудом) она отправляется на прослушивание к Зинаиде Сергеевне Соколовой, родной сестре К. С. И слышит от нее страшные слова: «Милая барышня. Должна вас огорчить. На русской сцене вам вряд ли удастся быть».

Виной всему был сильный польский акцент, с которым говорила Пилявская. Ее, кстати, и крестили в Польше, дав, как и положено в католических семьях, три имени – София-Аделаида-Антуанетта. По-русски девочка общалась только с друзьями, дома же – только по-польски. Ее мать до конца своих дней думала на этом языке и каждый раз, узнав о неприятностях дочери, восклицала: «Децко мое, Матка Боска!» Поэтому саму девушку акцент совершенно не смущал. Объявив сестре Станиславского, что читать будет басню Крылова «Ворона и Лисица», она вышла на середину комнаты и начала: «Ворроне где-то Бок посуау…»

«Приговор» актрисы, разумеется, расстроил Соню. Но надо было знать ее характер, чтобы предположить, что она откажется от мечты о сцене. Решимость и своеволие начали проявляться у нее с самого детства. В три года, когда мать, накрутив волосы дочери на папильотки, вышла из комнаты, Зося взяла со стола ножницы и срезала ненавистные бумажки вместе с волосами. А в тринадцать, узнав о решении матери перевести ее из обычной гимназии в польскую, девочка «впала в спячку» и разыгрывала летаргический сон, пока та не оставила свою идею…

Вволю наплакавшись после неудачного экзамена, Соня обратилась за помощью к князю Волконскому, известному логопеду. И уже через год, вновь представ перед Зинаидой Сергеевной, была зачислена в Студию Художественного театра. Театра, который стал ее судьбой.

Здесь она познакомилась со своим будущим мужем, актером Николаем Дорохиным. Будучи только-только представленным Соне, Дорохин останавливал каждого, кто проходил мимо, и, указывая на нее, говорил: «Знакомься, моя жена».

Вскоре они действительно поженились. Какое-то время о браке знала лишь мать Зоси. От отца замужество дочери скрывали.

Он так и не успел познакомиться с зятем. Узнав о том, что Соня вышла замуж, Станислав Станиславович в один из выходных с женой и дочерью пришел в гости в новую отдельную квартиру, которую молодожены только-только получили. К сожалению, Дорохин в ту субботу находился на съемках, и знакомство перенесли на понедельник.

Однако в понедельник отец не позвонил. Приехав на следующий день в его квартиру – после Кремля Станислав Станиславович с новой семьей жил в четырехкомнатной квартире в Доме на набережной, – Пилявская увидела лишь опечатанную дверь кабинета. «Десять лет без права переписки» – таков был официальный ответ властей, истинный смысл которого стал понятен лишь в наши дни.

О судьбе отца Софья Станиславовна узнала только полвека спустя: несколько дней его с другими арестантами в закрытом товарном вагоне возили вокруг Москвы, создавая видимость отправки на Север. А потом, доставив на Лубянку и не добившись нужных показаний, расстреляли.

В театре Пилявской приказали написать заявление об уходе по собственному желанию. «Это все, что мы можем для вас сделать», – сказал ей директор. Однако Станиславский отказался завизировать заявление актрисы, тем самым оградив ее от неизбежных репрессий. В честь очередного юбилея МХАТа она даже получила звание заслуженной артистки, что было почти невозможным для «дочери врага народа».

«И это после того, как я фактически предала Станиславского, – рассказывала в конце жизни Пилявская корреспонденту “Театральной жизни”. – Это, поверьте, печальная история. Больного Константина Сергеевича фактически изолировали его приближенные. К нему не допускали даже “стариков”. А он, феноменальный выдумщик, убедил себя, что его покинули лучшие друзья и ученики. “Меня предали, – говорил он мне. – Но вы? Почему вы не используете мой опыт? Я же могу помочь вам. Почему вы не приходите ко мне учиться? Дайте мне слово, что вы придете ко мне”. Я дала слово и, конечно, не сдержала обещания». Актриса до конца дней переживала из-за своего, как ей казалось, предательства.

Пилявская считалась одной из самых красивых актрис нашего театра и кино. Говорили, что в нее был влюблен Сергей Лапин, всесильный руководитель Гостелерадио. Как мне рассказывал актер и режиссер Михаил Козаков, когда у его фильма «Покровские ворота» возникли проблемы с выходом на экраны, то именно София Станиславовна сумела разрешить все проблемы, позвонив Лапину.

Жизнь Софьи Станиславовны, несмотря на видимость благополучия – высокие награды, звания, роли, – счастливой никак не назовешь. Потеряв мужа (Николай ДОРОХИН (1905–1953) умер, едва переступив порог квартиры Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, за несколько минут до наступления 1954 г., ему было 48 лет), а через несколько лет и мать, она жила лишь театром и Школой-студией, в которой начала преподавать сразу после смерти мужа.

Друзей с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Ушли Иван МОСКВИН (1874–1946), Василий КАЧАЛОВ (1875–1948), Ольга Леонардовна, дружбой с которой актриса очень гордилась (вдова Чехова незадолго до смерти именно ей поручила постирать смертную рубаху Антона Павловича). Теперь София Станиславовна приходила навещать их на Новодевичье.

В конце жизни Пилявская осталась совсем одна. Наверное, только тогда ей стала понятна излюбленная фраза Книппер-Чеховой, часто повторяемая ею в последние годы: «Мне стыдно жить. Все ушли, одна я для чего-то живу…»

* * *

Рядом с могилой Чехова – небольшая белая мраморная доска в кладбищенской стене. На ней выбито три слова – «О. М. БРИК». На нее обратит внимание лишь самый внимательный посетитель некрополя. Меж тем судьба этого человека достойна рассказа.

Здесь покоится прах Осипа БРИКА (1888–1945), многолетнего спутника жизни главной музы великого Маяковского – Лили Брик. Удивительно, но Лиля Юрьевна, несмотря на два официальных замужества, которые последовали за разводом с Бриком, сохранила фамилию своей самой большой любви.

Роль Брика в судьбе Маяковского трудно переоценить. Именно Осип Максимович стал первым издателем Маяковского, опубликовав «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник». В момент самоубийства поэта Осип вместе с Лилей находился за границей. Потом его не раз будут обвинять в сотрудничестве с органами. Со двери своей квартиры Брику придется срывать листовки: «Здесь живет не Брик – исследователь стиха, здесь живет Брик – следователь ЧК».

Осипа Брика не стало в 1945 году – он пришел домой, нажал на кнопку звонка, а когда дверь открылась, Брик был уже мертв. Тогда же Лиля Юрьевна произнесла фразу, которая обидела многих почитателей Маяковского. Она сказала: «Когда застрелился Маяковский – умер Маяковский, когда умер Брик – умерла я».

Удивительно, но для Лили Брик, человека неверующего, было очень важным, чтобы Осипа Максимовича похоронили именно в монастырской стене. И так оно и случилось.

Сама Лиля Юрьевна для себя выберет иное. После добровольного ухода из жизни прах легендарной женщины, согласно ее собственной воле, будет развеян в поле над Звенигородом. А имя Брик еще прозвучит во время нашей прогулки по Новодевичьему.

* * *

Каждое надгробие Новодевичьего – закладка в книге судеб, которая каждый раз открывает новые, подчас неизвестные, страницы. Странное имя КАЗАРОЗА на серой мраморной стеле невольно обращает на себя внимание. А какая история скрыта за этим псевдонимом, какая судьба!

Белла КАЗАРОЗА Волкова (1893–1929) была известной в первой четверти прошлого века актрисой и певицей. Ее первым мужем стал художник Александр Яковлев, от которого она родила сына. После революции Яковлев уехал за границу, где работал с мсье Ситроеном, владельцем легендарного автомобильного концерна. Наладив жизнь в Париже, художник выписал во Францию свою родню, включая племянницу Татьяну, которой суждено было стать парижской любовью и музой Маяковского. Казароза уезжать отказалась, оставшись с сыном в новой России. Через год мальчик умер от голода.

Белла с трудом переживает эту трагедию, словно нарочно, стараясь каждый день выходить на сцену, выступает по городам и весям. Однажды ее арестовали за необычный псевдоним – большевики решили, что под этим именем обязательно скрывается или преступник, или шпион. К счастью, все обошлось, отпустили.

А между тем Казароза – это объединенные в одну фамилию два испанских слова – «дом» (каса) и «розовый» (роса). Этот псевдоним придумал для нее поэт Михаил Кузьмин. Он писал: «Почти не женщина, а существо. Для женщины слишком маленький рост («всегда пятнадцать лет») при исключительной пропорциональности сложения, слишком неосознанная печаль в огромных глазах, слишком непробужденная чувственность толстых губ. Казалось, ее смугловатая кожа была изнутри освещена каким-то розовым огнем. Casa rosa. Когда я давал ей это название, я думал, что по-испански это значит “розовый дом”».

Вторым избранником Казарозы стал Николай ВОЛКОВ (1894–1965). Талантливый литератор, Волков написал книгу о своем друге и земляке, режиссере Всеволоде Мейерхольде. Биография была опубликована в 1929 году, при жизни Всеволода Эмильевича.

Личная жизнь Беллы и Николая тоже не сложилась. Волковым увлеклась вдова Чехова. Ольга Леонардовна была старше на 30 лет: Волкову 30, ей – 60. Об этой связи говорила вся Москва. До этого в театральных кругах с удовольствием судачили о романе Волкова с Зинаидой Райх, женой Мейерхольда. Потом, когда в жизни Волкова возникнет Книппер-Чехова, Райх будет называть их «волк и волчица», а наивную Казарозу – «козочкой».

В конце концов Казароза не выдержала унижений и… покончила с собой.

А отношения Волкова с вдовой Чехова продолжались еще несколько лет. Сохранилось письмо Зинаиды Райх: «Дорогой Николай Дмитриевич! (Волков. – Прим. И.О.) Направляю Вам билеты на завтра для Вас и Ольги Леонардовны. Передайте ей его и будьте ее „чичероне“ в этот вечер, в общем, завидую ей – так и передайте, что Вы любите часто быть ее „чичероне“. Ко мне прошу зайти после 3 и 4 действия в первые два антракта. Невменяема и зла. Привет дружеский. Зинаида Райх. 26/III – 34 г.»

Николай Волков женился лишь после войны, взяв в жены актрису Малого театра Дарью Зеркалову.

Так совпало, что сегодня все участники этого любовного треугольника – Казароза, Книппер-Чехова и Волков – обрели свой последний приют рядом друг с другом…

* * *

А мы тем временем продолжаем идти по МХАТовской аллее. Бесспорно, одно из главных захоронений на ней – это белоснежное надгробие Константина СТАНИСЛАВСКОГО (1863–1938).

Как известно, Станиславский – это псевдоним, который сын известного промышленника Сергея Алексеева выбрал, чтобы «безнаказанно» играть на сцене. Обман раскрылся, когда отец купил билеты в театр, чтобы посмотреть на некоего Станиславского, о гениальной игре которого говорила вся Москва. Что испытал Сергей Владимирович, когда занавес открылся и на сцену вышел его родной сын и, как он думал, продолжатель семейного дела, остается только догадываться.

Но судьба будущего создателя Художественного театра была решена, ни о каком занятии предпринимательством конечно же не могли идти и речи. При том, что фамилия Станиславский так до конца и осталась лишь псевдонимом. На дощечке, висящей на двери в кабинет Константина Сергеевича, было написано: «Константин Алексеев».

Под настоящей фамилией мужа жила и его супруга, актриса Художественного театра Мария ЛИЛИНА (1866–1943). В доме-музее Станиславского в Леонтьевском переулке в комнате Марии Петровны бережно хранится носовой платок с вышитой монограммой «М.А.» – «Мария Алексеева». А своим псевдонимом актриса была обязана названию цветка, на который, по мнению друзей, была похожа.

В одной могиле с родителями похоронены и их дети – сын Игорь и дочь Кира.

Кира Константиновна (1891–1977) несколько лет была женой великого художника Роберта Фалька. И когда Фальку задавали вопрос о том, каково это – жить с дочерью Станиславского, он всегда отвечал: «Прекрасно! Я ведь и женился по любви к тестю».

Добрая знакомая Фалька Вера Ивановна Прохорова рассказывала мне: «Константин Сергеевич тоже очень любил своего зятя. А вот супруга Станиславского Мария Петровна Лилина относилась к Фальку весьма прохладно.

Роберт Рафаилович рассказывал об одном эпизоде, который иллюстрировал взаимоотношения внутри семейства.

На одном из ужинов в доме Станиславского было много гостей. Фальк сидел за столом рядом с Константином Сергеевичем и напротив Марии Петровны. Так получилось, что, задумавшись о чем-то, Роберт Рафаилович локтем задел бокал с красным вином, стоявшим перед ним, и опрокинул его на белоснежную скатерть.

Все сделали вид, что ничего не заметили. Официанты мгновенно сменили скатерть, а перед Фальком поставили новый бокал. Но и его постигла та же участь. Буквально через пять минут художник снова опрокинул посуду.

На сей раз Станиславский улыбнулся неловкости зятя, а Лилина одарила его строгим взглядом. А официанты снова постелили чистую скатерть и снова поставили новый бокал. Но прошло всего несколько мгновений, как Фальк, потянувшись к какому-то блюду, вновь опрокинул бокал с вином. Станиславский уже не мог сдержаться от хохота, а лицо Лилиной от негодования пошло красными пятнами.

Фальк, который был человеком абсолютно лишенным какой бы то ни было практичности, в конце концов ушел из семьи Станиславского. Но не из-за своей неловкости за столом, разумеется.

А отношения с Константином Сергеевичем, бывшим, напротив, несмотря на всю свою безусловную гениальность, весьма земным человеком, у него сохранились до самой смерти Станиславского…»

Кира Константиновна тоже стала художницей, в кабинете ее великого отца на самом видном месте висит натюрморт ее работы.