Текст книги "Пилигрим: дневники начала конца света"

Ты не можешь улучшить мир, просто разговаривая с ним. Чтобы философия была действенной, она должна иметь возможность быть механически примененной.

Ричард Бакминстер Фуллер

Пока Эрик заканчивает свои дела, чем бы он там ни занимался, заношу лишние шмотки в комнату Алисы и отправляюсь на разведку. За теплицей – большой фуллеровский купол, входом в который служит что-то типа тамбура, внутри которого – бетонный пруд, собирающий дождевую воду, падающую на купол. Пройдя по деревянному мостику, попадаю внутрь геокупола и чувствую, как бетонный пол отдает накопленное за день тепло. Должно быть, пол будет отдавать тепло солнечных лучей всю ночь, как большая русская печка. По периметру купола зеленеют растения, тут и там виднеются учебные таблички со схемами смешанной посадки овощей (наверное, здесь проходят экскурсии или занятия по пермакультуре), а в центре странного вида агрегат с кучей отходящих от него труб. Это «Biogas digester», догадываюсь я, чудо-штука, которая из органических отходов делает биогаз, который сюдербинцы используют для готовки и отопления домов, а получаемый в результате концентрированный раствор удобрений снова возвращают в огород. Это замкнутый цикл, один из практикуемых в Сюдербине наряду с компостными туалетами и круговоротом воды в поселении. Оба местных автомобиля тоже ездят на биогазе, но на биогазе с заправки, а не собственного производства (собственный биогаз для машины не годится, его для этого нужно еще очистить). На этих двух общих машинах ездят по очереди и не слишком часто: каждый житель Сюдербина, беря машину, должен заплатить сообществу за ее использование. Все это я узнал за первые полчаса пребывания. Предварительная разведка на этом окончена, диагноз ясен.

– It looks like a crazy ecotechnology lab[7]7
  Выглядит как безумная лаборатория экотехнологий.


[Закрыть], – говорю я Эрику, вышедшему мне навстречу.

– Well, it is. Actually, it is a perfect description[8]8
  – Ну, это она и есть. На самом деле, это идеальное описание (англ.).


[Закрыть].

Выглядит как безумная лаборатория экотехнологий.

Эрик высокий и нескладный как будто немного вытянутый (мне почему-то думается, что с рождения) и с очень большими руками. Он – главный местный специалист по помидорам. И сразу видно, что человек добрый. Такой не откажется помочь и нуждается в человеческом тепле. Он немного жалеет, что пообещал нас подвезти, но слишком добр, чтобы передумать. Мы принимаемся поливать его помидоры дождевой водой, собранной в металлические контейнеры, после чего Эрик идет собираться, а мы с Сережей, Марией и французом, имя которого я пока не запомнил, стоим и треплемся во дворе. Мария с французом говорят по-французски, а Сережа, перевоспитанный Швецией, пытается говорить со мной по-английски, чтобы другие тоже могли нас понимать. Я все еще не воспитан и говорю: «They will talk French. We will speak Russian»[9]9
  Они будут говорить по-французски. Мы будем говорить по-русски (англ.).


[Закрыть]. Сергей явно рад меня видеть, хотя мы почти не знакомы. Мне так кажется. Вдали от дома люди, приехавшие из близких мест, становятся как бы родными. Мне так кажется…

Машина на биогазе едет как самая обычная машина, за окном морской закат и на его фоне – лопасти ветрогенераторов. Я пытаюсь спать, Эрик рассказывает про помидоры, Мария с французом болтают. Каждые пять минут она в своей настойчивой манере, как бы не догоняя, предлагает воспользоваться своим планшетом с Google maps. Эрик и француз отказываются, навигируя по старой порванной карте.

Сворачиваем с прибрежной дороги и едем с запада на восток. Западное побережье Готланда – туристическая зона, восточная – захолустье. Ни у меня, ни у Марии почти нет денег, и это к лучшему. Час пути, полчаса плутаний, и мы на месте – в знаменательном местечке Ставгард. Еще одно доказательство богатства древних викингов. Лет сорок назад здесь был детский лагерь, на распаханном поле мальчик засунул руку в кроличью нору и вытащил оттуда серебряную монету. Потом достал еще. И еще. Учителя не поверили ему. Потом один все же решил проверить, и очень удивился. Фермер пахал здесь трактором, но не нашел этих сокровищ. А мальчик нашел. Засунув руку в кроличью нору, как в «Алисе в Стране чудес», он нашел монеты разных древних народов, из разных древних государств, городов, близких и далеких, таких как Самарканд. Из-за таких историй на Готланд запрещено привозить металлоискатели, но все равно все перекопано, и многие кладоискатели предпочитают нарушить закон, но не делиться с государством. Но учителя – люди честные, и найденные сокровища вскоре были сданы государству, а часть от их стоимости пошла на строительство небольшой деревеньки в стиле железного века – для детских лагерей и туристов. В большом доме, имитирующем жилища древности, общая спальня, посреди комнаты вместо печки – костер на камнях, дом утоплен в землю, и на крыше растет трава…

Когда мы приехали, было уже темно и прохладно. Несколько человек стояли вокруг костра, обложенного камнями, и ели мясо овцы, приобретенной у соседнего фермера и приготовленной на костре, запивая холодной водой из глиняных кружек. Совершенно в духе железного века. Дополнял картину полураздетый Хуанма, испанский художник, неизвестно каким ветром занесенный на север, со странной дикцией и плохим английским (сперва показалось, что он сумасшедший или глуповатый, но это только внешность и дикция). Невысокий, кряжистый, всклокоченный и с живыми глазами, он поприветствовал нас и пригласил к трапезе, поблагодарив Эрика за то, что тот привез «новых пилигримов». «Пилигримы»… кажется, я встречал это слово только в книгах. И вот неожиданно я осознал, что буду идти пешком много дней рядом с этими непонятными мне шведами, немцами и датчанами под руководством сумасшедшего испанца, сошедшего со страниц первых глав учебника истории для 5-го класса про Древний мир, и что я теперь – пилигрим.

Хуанма полураздет, как и полагается человеку раннего неолита. Чашка оставляет на столе кофейные круги. Две мухи летают по кухне, но мы уже все доели и прибрались, ловить им особо нечего. Остались только кофе и иван-чай с ромашкой. Сегодня мы собирали травы для чая по дороге, и Хуанма спросил, не биолог ли я. Удивительно, что здесь нужно быть биологом, чтобы делать травяной чай. Впрочем, это не самое странное…

Ансбака I

Мое путешествие по Швеции началось с аэропорта Арланда, где я с двух часов ночи ждал автобус, а потом обнаружил, что наличными здесь нельзя заплатить даже за этот самый автобус – все здесь перешли на безналичный расчет. В итоге меня выручила женщина из Армении, которая заплатила за меня карточкой, а я отдал ей 10 евро монетками…

В Стокгольме проводил до метро армянку и еще какого-то парня из местных, у которого есть сигареты, но нет зажигалки. Парень давно не был дома, долгое время он мотался по Таиланду и прочей Азии. Проводив их до метро, жду открытия касс и, припоминая, что туалеты здесь, на вокзале, платные, иду прогуляться по городу. Летом на севере в пять утра солнце сияет вовсю, и я кружу среди сияющих старинных шпилей и современной постмодернистской архитектуры. Все двери в Стокгольме открываются сами собой, когда к ним подходишь. На вокзале полно бездомных, у ступеней закрытого магазина спят смуглые, завернувшиеся в одеяло люди, похожие на беженцев. Но утро прекрасно: прохладный воздух, ярчайшее солнце освещает странную башню из полупрозрачных кубов, заливает улицы между строениями из стекла и металла, отражаясь и играя в них, как в калейдоскопе. Закрытые кофейни, ресторанчики, книжные магазины… Одна из улиц украшена странного вида медузами, как будто парящими в воздухе, а эскалатор на вокзале едет мимо шаров-атомов, соединенных в структуры-молекулы, меняющие свой цвет по ходу движения. В центре в такую рань только нетрезвая молодежь, выходящая с затянувшихся вечеринок, африканцы с дредами, что-то обсуждающие и поглядывающие в разные стороны, и группы полицейских в ярких салатовых жилетках. Хотел было подойти к растаманам, спросить о чем-нибудь, но засомневался: незнакомый город, незнакомая культура, мало ли что им взбредет в голову… Однако мой удивленный и вопросительный взгляд, огромный рюкзак и сандалии не остаются без внимания: один из африканцев окликает меня и спрашивает, все ли у меня в порядке. «Yes», – говорю я и машу ему рукой. Иду каменными лестницами и переулочками, желая выйти на набережную.

С открытием касс ситуация не становится проще. Мало того что автоматы принимают только безнал, но и единственная купюра в 500 шведских крон, которая у меня с собой, оказывается недействительной, в этом году шведы заменили все свои деньги и месяц назад перестали принимать купюры старого образца. В выходной день банки открываются поздно, и я брожу туда-сюда еще два часа, не зная, что делать. Но, как известно, язык до Киева доведет, и мне помогает один из работников вокзала, который по своей карте покупает мне билеты на автобус, а я возвращаю ему их стоимость в евро. В автобусе сплю, читаю, пишу, и в городе с названием из «Игры престолов» – Вестерос – у меня пересадка. До отправления второго автобуса час, и я прогуливаюсь по местному газону с разбросанными по нему большими старыми деревьями (у каждого дерева – табличка, что-то о нем сообщающая по-шведски). Прохожу мимо старой городской башни и более современного вида колокольни (понимаю, что это колокольня, только когда она начинает звонить). Замечаю в кроне одного из больших деревьев аккуратный домик, где-то три на два метра, с дощатым полом, стенами, окнами и крышей… Все как положено, только на высоте 15 метров и без всякой лестницы – как же туда добраться по такому гладкому стволу?

Спускаюсь к реке, доедаю остатки аэрофлотовского завтрака, делаю пару фотографий камней и дерева с темно-фиолетовой листвой.

В Карлстаде, куда меня привозит второй автобус, та же ситуация, евро не принимают, старые кроны не принимают, карточки у меня нет. Иду в банк, но там такая очередь, что на третий и последний автобус я уже не успею. Так и не воспользовавшись услугами банка, иду по этому небольшому городу обратно на вокзал и встречаю там характерного вида экопоселенцев из Финляндии. Сату, высокая финка с широкой улыбкой и длинными светлыми волосами, убранными в хвост, покупает мне билет, а я в очередной раз расплачиваюсь с помощью евро… И вот мы в автобусе, рядом со мной садится шведка средних лет в очках и с сумочкой в цветочек. Внезапно она замечает, что я читаю Брэдбери на русском, и оказывается, что она вовсе не шведка, хотя переехала сюда уже довольно давно. Узнав, куда я еду, женщина меняется в лице, прищуривается и с очень странным выражением говорит: «Знаю я это место… знаю я ваши конференции… по телевизору показывали». Тут и я вспоминаю, что получал когда-то рассылку из европейских экопоселений, приглашавшую на семинары по тантре, интимной близости, полиамории и чего-то типа свободной любви. Вероятно, что-то такое и «показывали по телевизору», и убедить женщину, что я еду вовсе не за этим, так и не получается. На прощание она говорит мне многозначительно: «Желаю хорошо провести время!»

Вмести с финнами проходим километр от автобусной остановки, и я вижу на парковке небритых «секьюрити» конференции с длинными волосами и розовыми сердечками на светло-салатовых жилетках (такие же жилетки были на полицейских в Стокгольме). «Вы на семинар по тантре?» – подшучивают они, желая убедить нас, что никакой экоконференции здесь нет. Смотрю на этих бравых ребят с сердечками и понимаю, что могло смутить женщину в автобусе…

Входя на территорию Ансбаки, экопоселения и ретрит-центра, не желая сразу погружаться в суматоху конференции, я сажусь на лужайке под старыми каштанами, медитируя и здороваясь с редкими знакомыми лицами, проходящими мимо. Под влиянием книжки Брэдбери начинаю писать, еще не зная, что из всего этого выйдет, медитирую на солнышке, наслаждаюсь мгновением покоя и неизвестности, наблюдая, как медленно начинают сгущаться тучи…

Нужно решить вопрос с регистрацией на конференцию, и я в третий раз захожу в синий одноэтажный домик с надписями на разных языках, чтобы найти там некую Катерину, с которой я переписывался перед отправлением. По идее я пользуюсь правом делегата не платить за участие в конференции, но должен заплатить за питание и проживание (в своей собственной палатке) столько, сколько я зарабатываю за месяц. Еще в Москве я еженедельно бомбардировал организаторов письмами с разными предложениями типа: записаться волонтером; привезти с собой килограмма два гречки или отказаться от питания, заплатить тысячу крон вместо двух с половиной… Они, похоже, не знали, что со мной делать, так как ни на одно предложение не ответили. А решилось все довольно неожиданно, появилась какая-то женщина, которая дала денег для конференции, просто на случай, если кому-то они понадобятся. Я даже не знаю, как ее зовут, но ее деньги идут на оплату моего питания, и я получаю браслет, дающий право на следующие 5 дней забыть о деньгах и жить, ни в чем себе не отказывая, в игрушечном мире хиппи и экопоселенцев, дружелюбных и доброжелательных вегетарианцев, строящих альтернативную реальность и занимающихся саморазвитием. Добро пожаловать на ежегодную конференцию экопоселений Европы…

Война

Здесь нет войны, если только вы не принесли ее с собой.

«Звездные войны»

В тот вечер, когда мы примкнули к пилигримам в Ставгарде, перед тем, как Эрик вернулся в свою эколабораторию полить помидоры, я спросил у него, как он понимает смысл похода, к которому мы с Марией присоединились.

– Смысл в том, чтобы взаимодействовать с местными жителями непринужденно, по-человечески, а не как туристы… – ответил Эрик, – и в том, чтобы Готланд стал местом встречи людей разных национальностей, местом мира, а не войны.

Готланд знаменит, среди прочего, расположенными на острове военными базами. Через дорогу от теплицы с помидорами Эрика разворачивается массивная подготовка к «Авроре 17» – шведским военным учениям с участием НАТО и предполагаемым врагом в лице России. На пароме Роберт сказал мне, что русские и белорусы тоже проводят учения под названием «Запад» и что русские и китайцы собираются проводить совместные военные учения в Балтийском море, где до этого китайские военные корабли, возможно, и не появлялись…

Я попросил Эрика захватить мою палатку в Сюдербин и положить ее в комнату Алисы. Хуанма сказал, что мы будем ночевать каждый раз на новом месте и что ни у кого нет с собой палатки. Конечно, в долгий путь лучше идти налегке, поэтому и свою палатку я брать не стал…

– Компьютер? – удивился Хуанма. – Ты уверен, что хочешь взять его с собой? Я пытаюсь избавиться от всего лишнего.

В ответ я сказал ему, что я вроде как писатель (еще не зная, что действительно буду писать) и что это необходимая для меня вещь…

Снова солнечно. Нежаркий летний день с легким ветерком – идеальная погода для пеших прогулок. На стене милого двухэтажного домика, где мы вчера вечером ели тортилью – значок Евросоюза и надпись, сообщающая, как мне сказали, что каждый, кто пользуется услугами этого заведения, поддерживает местное сообщество. Но, насколько я знаю, мы никого не поддерживаем, потому что ничего не платим… Хуанма – мастер дешевых путешествий, и это очень кстати.

Всю ночь меня беспокоили мухи. Я вспоминал книжку про путешествие белой девушки к австралийским аборигенам, про испытание мухами, которое она прошла, и после чего стала чиста и избавилась от запаха цивилизации. Я пахну несколькими днями пути, и эти мухи, похоже, тоже решили меня «почистить». Честное слово, я бы предпочел, чтобы здесь был душ, а не эти маленькие лапки, не дающие спать. В отличие от комаров мухи проворны как… даже не могу подобрать сравнение. Убить муху во сне невероятно сложно, и я не знаю никого проворнее этих маленьких тварей. Впрочем, несмотря на ночную писанину с растворимым кофе и назло мухам, я просыпаюсь вовремя и даже чувствую себя выспавшимся. Хуанма тоже держится бодро, хотя полночи не спал: ноги горели из-за крапивы (вчера, когда мы оказались в ловушке полей, покрытых поросшими крапивой рвами, испанец отважно прокладывал путь, используя свою палку как мачете, в то время как крапива коварно жгла его ноги ниже колен).

Завариваем овсянку, собираемся, прибираемся, выносим рюкзаки на лужайку перед домом и, оставив их там (никто не возьмет), идем осматривать местную церковь.

Церкви на Готланде, как и по всей Швеции, превратились в музеи и памятники. Службы в них проходят, наверное, раз в месяц. Так что одного священника хватает на множество церквей. Вряд ли нам повезет и мы встретим такого «бродячего священника» за работой. Пилигримы ведут себя в храме удивительно свободно: аукают, изучая эхо, разговаривают, шутят, подходят к алтарю… Я бы сказал, что они утратили какое-то «благоговение» (или робость?), которое я привык видеть в России даже у людей, далеких от церкви. Церковь, которую мы посетили вчера в Наре (что значит «рядом»), была вся внутри белая, без рисунков. А здесь на стене – древнейшая роспись. Как будто детские рисунки, изображающие Христа, ангелов, женщин, каких-то дивных мифических животных, окруженных еще более диковинными растительными орнаментами. Церковь построена в XII веке, и эти узоры, наверное, еще хранят настоящий дух викингов. Оба раза мы были в церкви одни, никто даже не присматривал за нами. Витражи, статуи вместо икон, настоящий орган, высоченные готические своды. Мария, как и вчера, начинает петь. В Швеции есть традиция отправлять взрослеющих юношей и девушек в летние церковные школы – это своеобразное посвящение, прививка христианства, не достигающая, правда, особого результата. По крайней мере, Мария выучила два церковных гимна и поет довольно хорошо и с удовольствием. Ей помогает удивительная акустика (в справочнике написано, что эхо в этом храме длится до 12 секунд). Церковь, витражи, старинные росписи и алтарь оживают от ее пения, и что-то старинное, средневековое просыпается вокруг. Я замираю, чувствуя, как пробуждается давно уснувший здесь дух. Пробуждается для того, чтобы увидеть кучку пилигримов, пришедших сюда поглазеть, и снова уснуть. Я благодарен Марии и за это краткое пробуждение, и за короткую песню, которая вырвала нас из обыденности и перенесла на минуту в сакральное пространство…

Сегодня я впервые услышал выстрелы. В середине дня, когда мы шли мимо желтеющих полей и низких, как в Крыму, деревьев, они отчетливо раздались в воздухе. Я, конечно, подумал, что это военные тренируются, но О`са, уже немолодая женщина из Норвегии, сказала мне, что это стрельбище охотников: чтобы получить лицензию, охотники должны научиться стрелять, посещая стрельбище… Приближаясь к эпицентру ружейной пальбы, мы говорим о готовящихся к войне государствах и о страхе, который распространяется по обеим сторонам от границы.

– Я была в Брюсселе во время террористических атак, – рассказала мне О`са, – это было так странно: никого не было на улицах, кроме военных, бездомных и алкоголиков. Бездомным и алкоголикам было раздолье – улицы принадлежали им, а остальные боялись выйти из своих домов, не считая нескольких растерянных туристов. А потом знаешь, что произошло? – Раздался очередной выстрел, небольшие красные цветы, похожие на маки, покрывали поле. – Потом с прилавков магазинов исчезли продукты. Люди стали закупать продукты на месяц вперед и прятаться в своих квартирах, так много было страха. А что будет, если начнется настоящая война, что они будут делать? Страшно представить… Я тоже, заходя в метро, стала думать: это может быть последний раз. Не то чтобы я много думала об этом. – О`са немного помолчала. Несколько выстрелов раздались друг за другом. Красные цветы сменились злаками. – Просто теперь я знаю, что такая возможность есть…

Страшновато идти мимо желтых табличек, на которых было написано что-то по-шведски, с двумя словами, похожими на английские «warning» и «risk»[10]10
  «Предупреждение» и «риск» (англ.).


[Закрыть]. Проходим прямо мимо стрельбища, видя стрелков и их мишени, и заворачиваем за земляной вал, насыпанный, чтобы пули не перелетели дальше в сторону моря.

– Они ведь не застрелят нас здесь? – спрашивает Мария. Успокаиваем ее, и она останавливается, чтобы закурить и достать шоколадку…

– Со злом заигрывать приятно, – горячо продолжал Котовский, – риску никакого, а выгода очевидна. Вот откуда берется огромная армия добровольных подлецов, которые сознательно путают верх с низом и правое с левым, понимаете?

Виктор Пелевин.

Чапаев и пустота

Страх… Вчера с Хуанмой мы разговаривали про страх и войну. Идя под жарким солнцем, испанец показал мне бункеры, виднеющиеся вдали.

– Я думал, это со времен Второй мировой, но нет, их начали строить позже, в 50-е, во время холодной войны, – объяснял он на английском с сильным испанским акцентом. – Эти бункеры строили на случай войны с Россией.

– Все повторяется – заметил я тогда.

– Yes! Crazy! Crazy![11]11
  Да! Безумие! Безумие! (англ.)


[Закрыть] – закивал Хуанма. – Теперь все боятся Россию. На Готланде расположены важные военные базы, и, я думаю, все здесь в основном любят военных. По крайней мере, сейчас. И боятся русских. Когда я рассказывал людям о тебе, они говорили: «Наверное, он шпион!» Это же паранойя! – Хуанма размахивал руками, не в силах сразу подобрать нужные слова на языке, который он коверкал как мог. – Я им говорю: «Да бросьте, просто парень хочет участвовать в походе!» – люди напуганы. Почему? Что вызвало эту истерию?

– Массмедиа? – ответил я не думая. Ответ, по-моему, очевиден.

– Yes! Yes![12]12
  Да! Да! (англ.)


[Закрыть] – снова закивал Хуанма. – Телевидение пугает людей. Политики используют страх в своих целях, журналисты подхватывают, а люди напуганы! Они боятся русских, они боятся всего… Я не знаю, боятся ли шведов в России?

– Ну… – Сухая гравийная дорога под полуденным солнцем, пыль которой поднимают машины, вокруг – поля и низенькие деревни (мне все время кажется, что я в Крыму). – Да, люди боятся. В России люди боятся Запада, им говорят, что западные страны хотят пресечь интересы России, сделать ее слабой, эксплуатировать ее, насаждать свою культуру, свободную любовь. – Я повернулся к Хуанме, пытаясь подобрать слова на языке, чужом для нас обоих, но позволяющим нам понимать друг друга. – Ты знаешь, в России это важно для людей: все эти вопросы о сексуальных меньшинствах. Люди объединены тем, что говорят: «Мы не такие! Европа задыхается от гомосексуалистов и мигрантов и хочет втащить сюда свою культуру, но мы не такие, у нас более традиционные ценности и так далее»…

– Да, да. Но я и не знал, что русские тоже нас боятся! – воскликнул испанец. – Это звучит логично, но тут все боятся русских и не успевают подумать о том, что русские тоже боятся! А кого они боятся – Европу или США?

– Больше, конечно, США… – ответил я, поразмыслив. Вообще-то, я мало интересуюсь политикой, новостями и телевизорами, поэтому не могу точно описать ситуацию, но какие-то вещи ощущаются просто из разговоров с людьми. – И Европу тоже, Западная Европа воспринимается сейчас ими как возможный враг. Они напуганы и готовы обменять свою свободу на безопасность.

– Yes! Yes! – Хуанма продолжал кивать головой. – Здесь то же самое! И в Америке! Они выбрали Трампа, потому что тоже боятся. Все боятся!

Мы подошли к перекрестку, Хуанма раскрыл карту и сверился со спутником с помощью телефона.

– Это старая схема… – сказал я ему после паузы. – Раздели людей на враждующие лагеря, заставь их бояться друг друга, и они отдадут тебе свою свободу… – Мы прошли мимо старой фермы, где, как и во многих других местах, никого не было видно, но кто-то, видимо, все же жил, потому что вид везде опрятный – Это было показано в «Звездных войнах». Так республика стала империей в третьей части… И в «1984» Оруэлла людьми правят с помощью страха, гнева и противостояния нескольких государств…

Пальба прекратилась, и трое людей в зеленом камуфляже идут в сторону леса.

– Они похожи на военных, – говорит Хуанма.

– Да, но охотники часто похожи на военных, – отвечаю я.

– Yes, yes! – по своей привычке кивает испанец.

Мария раздает каждому по кусочку шоколада, и мы двигаемся дальше вдоль побережья. Пологий песчаный берег позволяет снять обувь и продолжать путешествие босиком, ступая по воде, песку и мягким водорослям, пахнущим солью, морем и чем-то протухшим. Ноги встречаются с невысокими волнами и поднимают в воздух грозди соленых брызг…

Пастбища огорожены колючей проволокой и проводами под напряжением, но мы идем через них напрямик, чтобы не кружить вместе с дорогами. Иногда в ограждении попадаются ворота, которые можно открыть и закрыть. У берега – домики, то ли рыбацкие, то ли для туристов. Канал, прорытый для того, чтобы сподручнее было выходить на лодках в море, и очередное заграждение для скота, скрытое высокими зарослями. После вчерашней борьбы с крапивой не хочется пробиваться с боем, и я ищу обход ближе к берегу. Ограждение идет дальше по камням прямо в воду (видно, коровы тоже умеют ходить по мелкому морю), но я замечаю, что в одном месте у берега оно ниже, чем обычно. Кричу группе, что нашел проход. Все вздыхают с облегчением – устали, и кружить, обходя заборы, совсем не хочется.

К столбу подключена коробка навроде автомобильного аккумулятора, которая снабжает ограждение электричеством, но мы легко перешагиваем через низкую ограду, надеваем обувь и двигаемся дальше по заболоченному прибрежному пастбищу среди обглоданных трав и коровьих лепешек. На небе светит солнце, с моря дует освежающий морской бриз…

Пройдя несколько пустых секций, встречаем наконец стадо. Коровы здесь просто огромные. Обходим их стороной, снова соединяясь с гравийной дорогой. Вчера такое стадо из громадных коров, среди которых попадались настоящие слоны, пошло прямо на нас, и, хотя никаких агрессивных намерений у них не было, мы почувствовали себя неуютно и поспешили ретироваться.

К вечеру мы достигли Льюгарна – туристического места, бывшего когда-то, в давние времена викингов, богатым портовым городом. Когда-то в порты восточного побережья приплывали купцы из Новгорода и со всего Балтийского моря, а теперь Готланд утратил прямое морское сообщение с Прибалтикой и Россией, а здесь, в Льюгарне, нет даже нормальной аптеки (у людей есть машины, и все ездят за покупками в Висби), зато есть несколько приятных кафе и заведений на пляже. Но сначала мы идем в магазин, покупаем хлеб, сыр, огурцы, картошку в соусе и еще какие-то мазилки и начинаем активно жевать, усевшись вокруг деревянного стола прямо у магазина. Голод делает еду очень вкусной, а еда расслабляет, так что после обеда направляемся на пляж. Хуанма переживает насчет ночлега: пока у нас есть только одно предложение, которое стоит по 100 крон с человека (это приблизительно 10 евро), и я говорю, что лучше буду спать где-нибудь на пляже. Хуанма показывает на катер, стоящий у дома, мимо которого мы проходим, и подмигивает: «Смотри! Там каюта, она не закрыта! Можем с тобой спать там, никто не увидит». Он тоже не хочет платить за ночлег, но после прошлой ночи, когда он мучился из-за крапивы, ему нужно поспать. Я улыбаюсь: видимо, у испанца богатый опыт таких авантюр… Но я бы предпочел что-нибудь за пределами города.

Прекрасный песчаный пляж, люди загорают, но купаться не хочется: холодный ветер дует с моря. Мы просто кладем рюкзаки на песок, раскладываем пенки, ложимся и засыпаем под крики кидающихся на волны шведских детей, привыкших к холодному морю…

Не знаю, сколько мы спали, но солнце немного сместилось. Кто-то предлагает идти в кафе выпить кофе (знаменитая шведская «фика»). Хуанма говорит, что «фика» может быть и с пивом, но скандинавы протестуют. Пытаюсь их примирить: «В Испании фика бывает и с пивом. Испанская фика». Короче говоря, мы расположились на диванах в прибрежном кафе для туристов, завалив проходы рюкзаками и, помимо кофе за 3 евро, обнаруживаем wi-fi и залипаем на целый час в интернете. Хуанма смеется: «Пилигримы»…

Поразмыслив еще о ночлеге, я решаю, что лучше почитаю Керуака или постучу по клавиатуре, чем буду торчать один на пляже. Хуанма тоже решает спать со всеми.

У Марии весь день болит нога, и она одна идет в дорогую гостиницу с кроватью, нам же достается гексагональный садовый домик, остекленный по всему периметру, с ковриком в центре светлого пола – настоящий медитативный храм. Здесь даже не хочется раскладывать шмотки, чтобы не нарушать гармонию места…

Немного обжившись, идем к Марии ужинать в гостиничный дворик. Хуанма идет за пивом, и, когда появляется хозяин гостиницы, мы все сидим за круглым столом, заваленным пивом, овощами и бутербродами. С этим уже ничего не поделать, и хозяин восклицает: «What a party!» Уговариваем его сфотографироваться вместе с нами, а он оставляет большой мусорный пакет (такой намек на то, чтобы мы все убрали) и уходит. Весь этот праздник по поводу отъезда датчан. Йенс и его супруга (или девушка?) утром сядут на автобус до Висби, а потом на паром. Мы поднимаем тост и за путешествия, и за возвращения, начинаем пить пиво и жевать бутерброды, а потом я, почувствовав время больших речей, спрашиваю Хуанму, смуглого походника-художника-неандертальца, как он стал пилигримом и почему занялся организацией таких путешествий. Хуанма отпивает пива из банки, намазывает очередной бутерброд шведским икорным маслом из тюбика и рассказывает нам, что все началось в Испании с католического паломничества. Говорит, что, когда много дней путешествуешь пешком с группой людей, само собой выстраивается сообщество, меняются отношения между людьми в группе, между группой и окружением, – пешее путешествие заставляет тебя общаться со всем, что тебя окружает, просить ночлега, вступать в контакт с местными жителями, обращать на все внимание, – это совсем не то, что проехать мимо на большой скорости. В его родной Испании католические пешие паломничества стали довольно популярны в последнее время, несмотря на триумф автомобилей. Правительства стали выделять деньги на поддержку пилигримов, пешие маршруты перенаправляли потоки туристов и паломников в новые места, оживляли жизнь и экономику глухих деревень. Когда Хуанма приехал в Швецию учиться, он решил попробовать организовать что-то такое здесь и довольно быстро получил поддержку своих проектов – путешествий на лошадях и пешком.

Мы поговорили еще, а потом случилось нечто, после чего я пожалел, что начал задавать серьезные вопросы. Серьезные вопросы неожиданно перешли на Марию, и Хуанма сказал ей хоть и справедливые, но неприятные вещи о ее поведении в группе. Я хочу сказать, она действительно странная, часто ведет себя эгоистично, все время страдает из-за чего-то и все такое, но когда человек сидит на антидепрессантах и постоянно «не догоняет», мне кажется, бесполезно читать ему нравоучения. К тому же в любой группе людей всегда (по крайней мере, в нашей нынешней культуре) находится человек слабее, эгоистичнее, «хуже» других, и тогда его начинают гнобить… Конечно, если не давать человеку обратную связь, он начинает на всех ездить, и это тоже плохо (и для него, и для всех), и эти неприятные слова – тоже полезный для нее опыт. Но все-таки я немного беспокоюсь за Марию, она и так подумывает уехать в Сюдербин и побыть там со своей больной ногой. Думаю, Роберт будет счастлив! Он еще на пароме все понял и на прощание сказал мне с усмешкой: «Take care of your new friend»[13]13
  Позаботься о своем новом друге (англ.).


[Закрыть]. Быть может, теперь сам с ней помучается…