Текст книги "Пилигрим: дневники начала конца света"

Ансбака III

It was seeing a remote region of the Indian Himalayas transform as western influence seeped in from the 1970s onwards that convinced Helena Norberg-Hodge of the destructive nature of conventional development.

The Guardian.

Wellbeing campaigner: society should shape business – not the other way round[28]28
  Была заметна трансформация отдаленного региона индийских Гималаев по мере просачивания западного влияния начиная с 1970-х годов, что убедило Хелену Норберг-Ходж в разрушительной природе общепринятых путей развития.
  Гардиан. Активист движения благополучия: общество должно формировать бизнес, а не наоборот (англ.).


[Закрыть]

Мероприятия конференции проходили в разбросанных по территории поселения больших и малых строениях, а завтраки, обеды и ужины – на большущей поляне посреди этих строений и в крытом кафе. Вечером первого дня я шатался без дела, пытаясь понять, куда попал. Проходя мимо мужчины из Ирландии, с которым мы уже кратко познакомились на открытии, я прочел в его взгляде полную потерянность и одиночество. Несмотря на странные, с моей точки зрения, утренние объявления с номерами телефонов, по которым можно звонить, если вам нужна эмоциональная, «эмпатическая» поддержка, я почувствовал, что не могу оставить этого человека на попечение местных «спецслужб» и должен оказать какую-то поддержку. В итоге мы разговаривали довольно долго. Он оказался человеком, больным раком, желающим получить второе образование в сфере архитектуры и приехавшим сюда по совету своего научного руководителя, чтобы узнать у экопоселенцев что-то про более «зеленый» и природосообразный образ жизни и освоения пространства. В школьном возрасте он с друзьями сколотил что-то вроде банды, и они решили (всем назло, видимо), что будут социалистами. Но вообще всю свою жизнь этот человек держался в стороне от всяких альтернативных идей, и конференция экопоселений для него оказалась чем-то совершенно новым и неожиданным. Я тоже рассказал ему кое-что о себе, и мы попрощались с чувством, что этот разговор был важен и полезен для нас обоих.

Второй день конференции начался с выступления Хелены. Эта пожилая женщина – легенда экодвижения, и ее сегодняшняя речь завтра будет опубликована в журнале The Guardian с фотографией во всю страницу. Несмотря на почтенный возраст, Хелена говорит громко и уверенно, бойко и вдохновенно.

Двенадцать лет назад, когда мне было восемнадцать, я видел ее документальный фильм о жителях Ладакха (это место иногда называют «Малым Тибетом»), невинного острова гармоничной жизни людей, еще не изгнанных из рая в цивилизацию. Съемочная группа засняла удивительные тридцать лет, в начале которых каждый из жителей долины имел все, что нужно для жизни, сочетал простой физический труд с постоянным пением, и все в основном были здоровы, улыбчивы, равны. Все вместе строили дома по технологиям, выдержавшим проверку тысячелетиями. Но (какой кошмар) официально там не было ни медицины, ни образования, ни (Боже, сохрани!) денег, так что в представлении экономистов местное население находилось за чертой бедности. И вот государство проложило в долину дорогу. И фильм Хелены показывает, как год за годом местное население начинает покупать запакованные в пластик продукты, уезжать на заработки, смотреть телевизор, завозить издалека материалы для домов выше и красивее, чем у соседей. А рядом выстраиваются хибарки обедневших семей, которым уже никто не поможет построить дом, как раньше. И вот за безденежным общим благополучием наступает состояние настоящей цивилизованной нищеты. И мы видим типичные кадры страны третьего мира, полной мусора и бедноты. То, что экономисты называли благодеянием (не так ли думали миссионеры, покорявшие Северную Америку?), по сути оказалось разрушением культуры, и разлагающиеся ее остатки составляют суть современной жизни провинции Ладакх, как и многих других мест на планете. В отдельной долине всего за тридцать лет произошло то, что в других местах заняло столетия.

И вот Хелена вспоминает, как она, тогда еще будучи молодой, прожила столько лет бок о бок с этими счастливыми людьми и была свидетелем этой катастрофы. Она рассказывает о том, как они работали и пели, о том, как они воспитывали детей. А затем от этих идиллических картин переходит к критике современной системы образования, где дети разделены по возрастам и содержатся в отдельных группах: «Никогда не было так! Человеку нужна лестница всех возрастов в окружающем его сообществе! Безо всяких усилий со стороны воспитателей трехлетний подает руку годовалому, пытающемуся ходить, а пятилетний протягивает руку помощи трехлетнему – это естественно, если только позволить детям расти вместе (и не перекармливать их сахаром – в Ладакхе из сладкого были только сухие фрукты)».

«И животные, – продолжала Хелена. – Общение с ними тоже было неотъемлемой частью жизни этих детей. Они не были отделены от природы стенами, они не были посажены в клетку, и они вырастали здоровыми физически и духовно».

Во второй половине выступления Хелена обратилась к новой теме, занимающей ее последние годы (об этом ее новый фильм), и стала говорить о глобальной финансовой системе, из-за которой, по ее словам, и происходит весь бардак. Воодушевленная революционерка Хелена с огнем в глазах призвала к «Big picture activism»: рассказывать правду населению планеты о том, как несправедливо и странно устроена текущая глобальная экономика, в какую финансовую аферу мы втянуты и как нужно строить альтернативную экономику, на каждом уровне жизни выходя из экономической системы, эффективно разрушающей не только человеческие культуры, но и всю планету…

После выступления пытаюсь поймать Хелену и сказать ей что-то, но она уже окружена толпой поклонников. И вот, как бедный студент, я ищу возможности поговорить с ней, а она то и дело встречает очередного кого-то, кому нужно улыбнуться и что-то сказать, и эта суета сбивает меня с толку. Наконец у общей обеденной поляны я подхожу к этой энергичной седовласой шведке (кажется, по рождению она шведка, хотя давно не живет здесь), здороваюсь, представляюсь и предлагаю немного отойти от общей болтовни участников конференции. Хелена показывает на свои босые ноги и говорит, что не хотела бы отходить далеко. Тогда я кратко, прерываясь на моменты, когда Хелена в очередной раз кого-то встречает и кому-то улыбается, рассказываю ей о своем исследовании радикальной критики цивилизации, о том, как изучал философию киников, даосов, Руссо, Торо, Толстого, Ганди и других и что нашел в их философии ту же структуру, те же элементы, что слышал в ее выступлении сегодня, и что интересно: более 2500 лет люди говорят о цивилизации практически одно и то же, повторяют одни и те же структуры идей… Но Хелена продолжает бегать глазами от одного лица к другому, кому-то улыбаться, и я понимаю, что я действительно бедный студент, а она – звезда, которая сразу оценивает окружающих по статусу и положению, медийное лицо, находящееся в центре переговоров и возможностей, которые нельзя упустить. Любезно позволяя себя сопровождать, Хелена говорит что-то про университет Шумахера и прочее, но я понимаю, что разговор не удался. Я немного разочарован: защитница коренных народов, которая только что произнесла такую прекрасную речь, восхваляя неконкурентные культуры и критикуя нашу цивилизованную «борьбу всех против всех», сама при ближайшем рассмотрении оказалась настолько цивилизованной, настолько поглощенной конкурентной борьбой за славу и внимание, что не может остановиться даже на минуту для разговора о чем-то, что не связано прямо с ее интересами. Но я не могу ее судить: экодвижению нужны медийные люди, она – прекрасный исследователь и оратор, говорит правильные вещи и отлично справляется со своей ролью. Пусть оно так и будет. Я прекрасно понимаю, что невозможно оставаться в центре софитов, не борясь за это место и не стараясь подняться еще выше, и отпускаю Хелену для продолжения ее непрекращающейся во время обеда коммуникации.

In fact, the chemical language of the neurotransmitters does not even stop with my body. These little chemicals, and their neuropeptide cousins, extend far further into all ecosystems. They are found in trees, in the soil, in the deep waters of the ocean and in the very air we breathe. As units of information, they carry multiple meanings through the sap of the tree, through the creation of soil, through the wetlands into ocean currents, in the regulation of global temperatures by the winds of the earth, in the perfume of our hair, and in our own internal blood-music.

John Croft.

Who or what is Gaia? Blood music – the Earth from myth to movement[29]29
  Фактически химический язык нейротрансмиттеров не прекращается за пределами моего тела. Эти маленькие химические вещества и их кузены-нейропептиды проникают намного дальше во все экосистемы. Их можно найти в деревьях, в почве, в глубоких водах океана и в том самом воздухе, которым мы дышим. Как носители информации, они переносят ее многочисленные значения через сок деревьев, через формирование почв, через болота в океанские течения, в регуляцию глобальных температур ветрами земли, в запах наших волос и в нашу внутреннюю музыку крови.
  Джон Крофт. Кто или что такое Гайя? Музыка крови – Земля от мифа до движения (англ.).


[Закрыть]

Другой звездный выступающий – австралиец Джон Крофт – оказался совсем из другого теста. Джон – создатель альтернативной системы планирования и осуществления проектов «Dragon Dreaming», основанной на опыте сообществ аборигенов Австралии. Я как-то применял элементы «Мечтания с драконами» при работе с экосообществами в России, но впервые вижу автора методики воочию. Большой и седой, как Зепп Хольцер, тепло одетый, несмотря на теплый летний день, Джон Крофт пересказывает основы проектирования «Dragon Dreaming» и делает между делом очень любопытные отступления. В частности, он рассказывает об исследованиях нейропептидов. Когда-то ученые полагали, что нейропептиды осуществляют свои функции исключительно в мозгу, являясь передатчиками информации в центральной нервной системе. Потом они обнаружили нейропептиды и соответствующие рецепторы в антителах, в клетках иммунной системы человека, что вроде как объясняет влияние стресса на падение иммунитета. Потом они обнаружили нейропептиды и соответствующие рецепторы в сердце, в мышцах и внутренних органах, после чего стало сложно четко определить коммуникативные границы между мозгом и остальными частями человеческого тела: вроде как все они обмениваются информацией с помощью нейропептидов. Но потом ученые пошли еще дальше и обнаружили, что нейропептиды выделяются кожей, что люди вдыхают эти соединения при близком общении, обмениваясь биологической информацией, что вроде как объясняет синхронизацию менструальных циклов у женщин, живущих долгое время вместе, динамику сужения и расширения зрачков при общении с противоположным полом, что делает глаза более или менее привлекательными в зависимости от получаемой от противоположного пола биологической информации, и другие интересные неосознаваемые нами процессы. Но и это еще не все: через некоторое время ученые обнаружили подобные соединения в почве, в грибах, в растениях, в животных, что вроде как говорит о том, что соединения, подобные нейропептидам – универсальный химический язык, посредством которого общаются и договариваются о чем-то самые разные живые существа на планете. И вроде как получается, что нейропептиды, выделяемые растениями, могут воздействовать на наш мозг, и наоборот, что все мы связаны и не можем окончательно отделить одно живое существо от другого, что все мы – часть глобального информационного потока, закрученного биосферой нашей планеты.

Еще Джон много говорит о том, что все мы и каждый из нас воспитаны в культуре «win-lose», то есть в культуре, для которой базовым является представление о том, что если кто-то выигрывает, то кто-то другой обязательно должен проиграть. Мы привыкаем к этому с детства, большинство наших игр устроено именно таким образом. А взрослая жизнь закрепляет этот паттерн конкуренцией между людьми, компаниями и государствами. Но сейчас мы подошли к моменту, когда очевиден разрушительный потенциал культуры «выигрыш-проигрыш». И хотя паттерны, впитываемые в детстве, очень сложно поддаются изменению или даже осмыслению, нам необходимо вернуть свое внимание к играм и отношениям типа «выигрыш-выигрыш» («win-win»), характерным для традиционных и особенно донеолитических культур. Нам нужно заново изобрести такие игры и способы построения сообщества и создать для себя, для своих детей и для планеты, которая в данный момент «проигрывает», пока мы самоубийственно продолжаем «выигрывать», новую человеческую культуру, для которой нормой является общий выигрыш, как в айкидо, а не «выигрыш-проигрыш», как в боксе.

Через час после выступления я нахожу Джона в кофейне и сажусь на соседний стул. В отличие от всегда кем-то окруженной Хелены, Джон сидит рядом всего лишь с одной девушкой, да и та скоро уходит. Некоторое время мы молчим. Затем спокойно и неспешно я представляюсь и рассказываю, что пользовался методикой «Dragon Dreaming», переведенной на русский, и что, когда Джон был в Москве, меня там не было, и я не смог посетить его семинар, но предлагал организаторам нашу квартирку на окраине Москвы (они тогда писали, что им негде поселить ведущих). Хотя квартирка в итоге не потребовалась, Джон благодарит, а я спрашиваю у него, где я могу почитать подробнее о том, что он рассказывал сегодня. Статью про язык нейропептидов можно найти в Гугле по словосочетанию «Bloodmusic Dragon Dreaming».

Джон допивает кофе, я продолжаю говорить о себе, и тут появляется друг Джона, австралиец в широкополой шляпе, такой настоящий австралийский ковбой (с русскими корнями, как выяснится позже). Он покупает кофе и подсаживается к нашему столу, где я рассказываю, уже не помню к чему, как построил в деревне дом из соломенных блоков. И вдруг эти ребята начинают воодушевленно рассказывать, как построили в Австралии похожий дом из конопли. А потом достают телефоны и показывают мне фото аккуратно оштукатуренного конопляного домика. Такие простые деловые ребята, приятно было с ними пить кофе…

Гостеприимный берег

Человек вдруг встал на мосту

Человек вдруг осознал красоту

Босиком Sound System.

Человек

Ночью мне снился Китай. Не тот Китай, который можно увидеть по телевизору, а тот Волшебный Китай, который рисовали в своем воображении мечтатели… Но вместо пагод были почему-то малоэтажные дома из красного кирпича, как в Подмосковье, а с неба падал самый настоящий волшебный снег, освещаемый золотым свечением неба. Крупные, светящиеся золотом хлопья выделялись яркими точками на фоне красного кирпича. И на этой странной китайской улице я встречал старых друзей: тех, кого давно не видел, с кем давно не общался, потому что они давно в Китае… Мы обнимались и смотрели в глаза друг другу, шептали что-то на ухо. Было так хорошо встретить родных людей в стране, где ты никого не знаешь. Тут же сон переместился в Москву, и я договаривался с кем-то о встрече в воскресенье, а сам про себя думал: «А как же Китай?» Это знакомая дилемма, когда разрываешься между тягой к путешествию и желанием сделать что-то хорошее вместе с другими людьми, для чего иногда нужно оставаться на месте.

Просыпаюсь на полу большого зала очередного клуба. Питер и Дороти, новые пилигримы, спят недалеко от меня. Óса устроилась на сцене, Беласко спит в углу, а Хуанма, похоже, застрял в туалете – здесь все довольно старое, то и дело что-нибудь заедает: то электричество, то замки.

Кричу ему:

– At least you have a toilet!

– And water![30]30
  «По крайней мере есть туалет!» – «И вода!» (англ.)


[Закрыть] – отвечает он.

Ищу на кухне какой-нибудь инструмент – нахожу штопор, которым вчера открывали вино, и пробую использовать его, чтобы открыть замок. Не знаю, у кого именно получается: то ли у меня, то ли у Хуанмы – но дверь открывается, и испанец снова на свободе.

Идет вторая неделя путешествия пилигримов по Готланду. Более двух недель назад я приземлился в аэропорту Арланда и отправился в Ансбаку на конференцию.

За последние дни многое изменилось. На второй день нашего пребывания в руинах Рома Клостер к нам присоединилась черноволосая Паула из Доминиканской Республики, живущая и работающая в Швеции, а вечером автостопом приехали Питер и Дороти – полунемцы-полуфинны в том возрасте, когда дети уже начали жить самостоятельно, и можно наконец снова пуститься во все тяжкие. Питер – бывалый путешественник и автостопщик, а также воодушевленный оратор, все время что-нибудь рассказывающий на одном из четырех языков, которыми он владеет. Из Хельсинки до Стокгольма они добирались паромом. В билетной системе произошла какая-то ошибка: вместо стандартной каюты на пятом этаже автомат выдал им ключи от каюты класса «suite» на девятом этаже прямо под капитанской рубкой, с видом на море на все четыре стороны света. Когда они обнаружили в холодильнике месячный запас пива и шампанского, Питер позвонил по телефону, находившемуся в каюте, и спросил, сколько нужно заплатить, чтобы выпить что-нибудь, на что ему ответили, что все это включено в стоимость каюты, и можно ни о чем не беспокоиться. «Хорошо», – ответил Питер и повесил трубку. Следующие сутки они провели в этом многометровом люксе, любуясь на море, попивая шампанское и заказывая завтрак в постель.

На следующее утро мы, уже вшестером, покинули Рома Клостер, сердце Готланда, и выдвинулись по направлению к морю, теперь к его западному, более людному берегу. Путь до прибрежной части острова Хуанма предложил срезать, пройдя по зеленеющей маленькими деревцами просеке под высоковольтными проводами. Снова выйдя на дорогу, мы пошли на шпиль очередной церкви и рядом с ней увидели дом-галерею художника, рисовавшего исключительно птиц и продававшего свои картины туристам. Художник был дома и тоже оказался финном. Он нарисовал на нашей карте новые, не обозначенные там тропинки, а также отметил место древнего камня викингов. Следуя появившимся на карте тропинкам, мы вторглись в царство местного фермера, который, увидев нас, согласился отвести к камню.

Под воздействием ветра рисунки на камне оказались почти уничтожены, остались лишь невнятные полосы. Зеленая поляна с камнем посредине была окружена большими деревьями и производила впечатление кадра из какого-нибудь фильма про друидов и эльфов. Я сел на рюкзак, скрестив ноги, выпрямив спину, закрыв глаза, и почувствовал, как меня куда-то уносит – может быть, потому что прошлой ночью я мало спал. Скоро я понял, что уходить отсюда я никуда не хочу. Я подошел к пилигримам и попросил их идти без меня. До Сюдербина оставалось чуть больше километра, и я надеялся добраться туда без карты. Вернувшись в центр волшебной поляны, я снова сел на рюкзак, скрестив ноги, с прямой спиной, плавая какое-то время между забвением сна и осознанной медитацией.

Когда я очнулся, мир стал немного ярче. Мозг, благодарный за краткий сон, завертел свои шестеренки, и я обнаружил, что, возможно, поляна волшебна не столько из-за камня, к которому я был обращен все это время лицом, сколько из-за деревьев вокруг. За камнем чуть поодаль возвышаются громадные тысячелетние исполины в несколько обхватов шириной, с округлыми выпуклостями и впадинами, поросшие лишайниками, покровительственно склонившие свои ветви над миром. Я подошел к ним, потрогал кору, волосатую от грибов-водорослей, и, постояв так некоторое время, пошел догонять группу.

Жить альтернативным путем, жить согласно своим ценностям, уходить от зависимости от корпораций очень непросто. Непросто строить свое поселение. И не все у нас райски, бывают и вопросы, и сложности, и несогласия. Большие планы и потребности, и недостаточно рук и голов, чтобы воплотить все, а если приходят свободные руки в виде волонтеров, то недостаточно времени у тех, кто может их вести. Сегодня ты горишь идеей, а завтра тебе нужна стабильная работа. Иногда люди уходят. Им на смену приходят другие, и ты привыкаешь вновь, строя заново то, что уже было и распалось. Но мы продолжаем, не забывая превращать кухню иногда в танцпол и печь полезные вкусняшки.

Алиса.

Из описания экопоселения Сюдербин

За полем уже виднелись фуллеровский купол и башня ветряной электростанции. Я перешагнул через фермерское ограждение, обозрел результаты экспериментов сюдербинцев с пермакультурными прудами (не очень пока успешные) и миновал «звездную хатку» – эдакий маленький домик на дереве для влюбленных, не имевший одной из стен, что открывало прекрасный вид на пруд и небо, солнце и звезды. Миновав полянку вагончиков и типи, я оказался в центре экопоселения Сюдербин. Я думал, что все уже здесь, но никого из пилигримов обнаружить не удалось, кроме новичков: Беласко и его девушки (имени ее я не запомнил, так как она скоро нас покинула). Пару часов назад они приехали сюда с бутылкой вина, чтобы встретить пилигримов и присоединиться к путешествию. Девушка была шведкой, а Беласко, хотя и живет сейчас в Швеции, оказался баском (интересно, что в Архангельской области баскими называют красивых людей). И вот пока я пытался выяснить, куда подевались пилигримы, Беласко нашел штопор и открыл бутылку. Хорошо, что в Сюдербине, в отличие от Ансбаки, нет запрета на алкоголь. Я соскучился по красному вину, в продуктовых магазинах тут продают только пиво. В итоге, когда пилигримы наконец добрели, бутылка уже опустела, и я налил последний глоток французу, неделю назад ездившему со мной, Эриком и Марией в Ставгард, чтобы встретиться с пилигримами. Это была очень долгая неделя. С тех пор я ни разу ни с кем не говорил по-русски, и теперь в экопоселении у меня была возможность наверстать, вволю наговорившись с Алисой и Сережей.

Алиса родилась в Норильске, выросла в Казахстане, потом жила на Урале в Екатеринбурге, и ничто не предвещало, что однажды она окажется в экопоселении на острове в Балтийском море. Ее семья не выделялась какой-то альтернативностью, отличаясь от других разве что чуть большим уровнем свободы и доверия. Да и сама Алиса начала свой самостоятельный путь в жизни достаточно стандартным образом: образование, работа, бизнес, отношения, друзья. Но, как и у многих молодых людей, у Алисы оставалось ощущение, что такая жизнь – это какая-то игра, в которую можно играть, следовать ее правилам и даже ею увлекаться, но в целом эта игра бессмысленная. Как и многие молодые люди, Алиса хотела узнать, есть ли что-то еще. И вскоре уехала в Америку учить английский и посмотреть, как играют по-другому, в похожую, но все же в другую игру. Можно было сравнить.

Все это так бы и шло своим чередом, и Алиса оставалась бы наблюдателем собственной жизни, если бы не одно событие, перевернувшее ее жизнь. Жесткая авария, полгода без движения, не говоря уже о возможности ходить. Было время подумать о жизни, о смерти и о себе. Представить себя вне границ этой игры в нормальную жизнь, так как игра внезапно приостановилась. Точнее, все продолжало идти и бежать своим чередом, но Алиса в этом общем движении участвовать уже не могла. Она осталась на месте, в то время как все понеслись дальше. Физически она была жива, но в игре ее прошлой жизни Алисы уже не было, в ней она как будто умерла. Нередко люди, которые прикоснулись к собственной смерти, начинают, благодаря этому опыту, как бы жить заново, более смелой жизнью. Раньше, до аварии, Алиса понимала, что игра в «нормальную жизнь» нелепа, что играть в эту игру по большому счету бессмысленно, но смелости хватало только на это понимание, а не на то, чтобы реально изменить свою жизнь. А теперь благодаря аварии эта смелость возникла, жизнь и смерть как будто давали еще один шанс.

Вернувшись в Россию, Алиса занялась экологией и вскоре поступила в магистратуру по устойчивому развитию в Швеции. Там было интересно, но с течением времени стала накапливаться фрустрация, рожденная уже внутри европейского экологического мейнстрима: как будто все понимают, что мир катится в тартарары, но при этом продолжают жить, как жили. Экологизация и устойчивое развитие даже в Европе оказались в основном просто словами. На деле же вместо устойчивости мир под «зеленые» лозунги двигался к экологической катастрофе.

В поисках чего-то более настоящего и честного Алиса набрела на шведские сообщества и коммуны, которые что-то делали, пусть и какие-то небольшие, но реальные дела. Там впервые появилось понимание того, как можно жить не отдельно ото всех, а вместе, как большой организм. Алиса вписывалась в разные проекты, искала какой-то свой путь, и со временем познакомилась с движениями экопоселений, пермакультуры и переходных городов[31]31
  Движение переходных городов, известное как «Transition town», занимается экологизацией и трансформацией городов и городской жизни совместными усилиями самих жителей.


[Закрыть]. Кажется, тут Алиса впервые «нашла своих»: людей, которые десятилетия работают не только со словами и концепциями, но делают что-то в реальной жизни. Поездив по экопоселениям разных стран, Алиса увидела, что люди в таких альтернативных сообществах не играют в знакомую всем игру, приспосабливаясь под современное общество, а пытаются создавать площадки, где отношения с природой, друг с другом, с деньгами строятся по-другому. Это вроде поиска более оптимальных форматов жизни, чем жизнь индустриальной цивилизации, к которой мы привыкли.

В Сюдербин Алиса приехала несколько лет назад как во временный офис, не думая остаться надолго. Здесь ее привлекала возможность работать с движением экопоселений и сообществ системно, сидя за компьютером и телефоном, а попутно наблюдать жизнь одного из таких сообществ изнутри. Она хотела быть на мембране, осуществлять связь между миром альтернативных сообществ и миром общественных организаций, политиков и университетов. Когда-то я тоже приехал в поселение, чтобы и жить в нем, и писать о таких сообществах диссертацию. Но я все еще путешествую, а Алиса, неожиданно для себя, осталась. Почему именно здесь, в Сюдербине? Поселению было тогда меньше 10 лет, и в отличие от более старых поселений почти все сюдербинцы оказались молодыми людьми, а сообщество жило бурной жизнью в постоянном развитии. Молодые люди влюблялись и вдохновлялись, разочаровывались и расставались, но все время что-то происходило. И во всю эту кипучую жизнь можно было включаться гораздо свободнее, чем в уже устоявшихся сообществах со своими правилами и убеленными сединой старейшинами. Хотя и здесь было непросто: групповая динамика иногда подкидывала кризисы, во время которых все разваливалось, и часть людей покидала сообщество. И все же со временем получилось сформировать группу, с которой можно было жить и работать. Тогда перед Алисой встал серьезный вопрос: остаться здесь надолго или все же продолжить свое путешествие? Уехав в Индию и проведя около двух месяцев в размышлениях, Алиса поняла, что в мире есть много интересных мест, и вечно можно искать «свое место, то самое». Но редко где собираются люди 15 национальностей, вместе выращивают еду, добывают энергию солнца и ветра, выстраивают замкнутые циклы воды и питательных веществ в тесном контакте с природой, в разумной и красивой простоте, в веселой молодежной тусовке. При этом сообщество Сюдербина никогда не замыкалось на самих себе, все время создавая проекты вовне и устраивая образовательные сессии, поддерживая связь с движениями и инициативами, организациями и университетами. Но наиболее сложные и ценные вещи происходили здесь на другом уровне: самым сложным было научиться жить вместе и при этом оставаться собой. В момент переезда Алиса об этом еще не знала, она действовала интуитивно. И только постепенно в ней прорастал этот древний зов к племенному собранию, к близкому кругу у костра, в котором человек постепенно трансформируется, переходя от индивидуальной жизни в отдельной коробке к жизни в большой семье. Только несколько лет спустя Алиса смогла понять прежде бессознательные мотивы, которые привели ее к жизни в сообществе, в семье не по крови, а по выбору, где люди из разных культур поддерживают друг друга и помогают исцелиться от стереотипов и травм, личных и коллективных. Настолько интернациональная и при этом близкая семья – редкость даже для альтернативных сообществ.

Историю приезда Сережи в Сюдербин я не знаю настолько подробно. Молодой украинец, участвовавший когда-то в работах над саркофагом для Чернобыльской АЭС, Сережа впервые приехал в Сюдербин по волонтерской программе, как и многие другие молодые люди, приезжающие сюда группами и поодиночке на неделю, месяц или полгода. Сейчас, когда Сережа свободно общается с людьми из разных стран и является незаменимым членом сообщества, сложно поверить, что в первый свой приезд он не говорил по-английски. Тогда он впервые оказался в альтернативном сообществе и сразу почувствовал себя как дома, а со временем освоил все, что нужно для жизни здесь, включая язык, вождение машины, экостроительство и множество других навыков. Помимо прочего, Сережа оказался самым активным местным веганом, всегда готовым рассказать о том, почему и как он отказался от животной пищи и как можно годами жить без молока и яиц…