Текст книги "Таричетай"

55

Светало. Солнце еще не показалось из-за горизонта, когда Таричетай поднял голову и удивленно посмотрел вокруг. Попытался привстать, опершись на руку, но упал обратно.

– Рука затекла, так что не чувствую её, – сказал он, растирая конечность другой рукой.

– Бывает, – меланхолично сказал Парашистай.

– Проснулся, и не понял сразу, где я и почему лежу в такой неудобной позе на твердой поверхности, – сказал Таричетай, поморщившись, когда появилась боль в руке. Он сел и посмотрел на спутника. То сидел в той же позе и с тем же выражением лица, что и ночью.

– Ты не спал?

– Я давно дружу с бессонницей.

– Как это? Это же невозможно. Человек должен спать.

– С точки зрения человеческой физиологии и медицины, действительно, невозможная ситуация. Мой мозг без отдыха должен впасть в кому. Но, как видишь, я жив, бодр, и нахожусь в сознании. Сам порой этому удивляюсь.

Таричетай, немного подумав, предположил:

– Может быть, ты все-таки спишь, просто не замечаешь этого?

– Я тоже так раньше думал.

Они замолчали. И через минуту Таричетай понял, что кого-то не хватает.

– Где Полковник Яков? – спросил он, оглядывая пустынную равнину.

– Я подкинул ему идею о том, что он может быть Богом, воскресшим после смерти. Эта идея ему очень понравилась, и он ушел ночью, чтобы продумать свою религиозную доктрину, чтобы прийти к людям с четкой и внятной позицией по будущему мироустройству.

– Полковник Яков – Бог? Что за глупая мысль! – Таричетай впервые за утро улыбнулся, а потом и засмеялся.

– Он что, на самом деле, подумал, что такое возможно?

– Да.

Парашистай встал и потянулся всем телом, хрустнув костяшками рук. Сделав несколько движений руками и телом, имитирующих разминочные упражнения, он поднял свой рюкзак с земли, закинул его на плечо и пошел, бросив на ходу:

– Пошли, нам пора идти, пока солнце не стало сильно припекать.

Таричетай шел сзади. Он смотрел на спину спутника, идущего первым, и слушал бормотание Полковника Якова, который появился сразу после начала их движения.

– Это ведь не так просто быть Богом! Я всю ночь думал, анализировал, прикидывал со всех сторон, и пришел к выводу. Не получится у меня! Ну, никак не выйдет. Сам подумай, приду я к людям, и, кстати, не факт, что они меня увидят. Приду я к ним и скажу, что нехорошо убивать себе подобных. Страшный грех, который я буду карать беспощадно. Убил человека – получи то, что заслужил. Как я смогу лишить человека возможности мечтать? Я всего лишь плод твоего воображения, призрак, рожденный твоим сознанием, – как я сделаю это? Это на словах легко, а на деле никуда дальше слов я не уйду.

Полковник Яков разочарованно вздохнул и, глянув искоса на Таричетая, спросил:

– И что ты молчишь? Я тут распинаюсь перед тобой, размышляю о глобальных вещах, а ты молчишь. Скажи что-нибудь.

– Ты – не Бог, и никогда им не станешь, – ответил Таричетай равнодушно, и ускорил шаг. Догнав Ахтина, он поравнялся с ним, глянув вниз. Крокута, мелко семеня лапами, неутомимо бежала рядом с Парашистаем.

Солнце, полностью поднявшись над горизонтом, начало припекать. Слабый ветерок обдувал бредущую по твердой земле маленькую группу людей, у которых не было воды и пищи.

Жизнь – это долгий утомительный полный лишений и страданий путь в поисках мечты, кажущейся недостижимой, хотя ты знаешь, к чему стремишься.

Смерть – это когда в конце пути, измотанный, изможденный и проклинающий Бога, ты видишь невозмутимо поджидающего тебя Творца.

56

Парашистай, посмотрев на встающее солнце, потянулся, выгибая затекшую от неподвижной позы спину.

Таричетай лежал с открытыми глазами и смотрел на небо с почти исчезнувшими звездами. Внешне он сильно изменился за последние дни – на голове вырос ежик черных волос, на лице щетина покрывала щёки и подбородок. Вместе с запавшими глазами этот облик создавал ощущение неизбывного страдания, и не только физического.

– Ну, что, проснулись, ходячие трупы.

Полковник Яков, жизнерадостно улыбаясь, стоял напротив встающего солнца, не закрывая его собой, – руки уперты в бока, слегка покачиваясь всем телом вперед-назад, и с торжеством на лице. Что ж, нельзя не признать, что в чем-то он прав. Уже в третий раз встает солнце с тех пор, как у них кончилась вода. Если чуда не произойдет, то скоро они станут лежачими трупами.

– Что бы вы без меня делали!? Брели бы по этой пустынной безводной степи и проклинали бы Бога, ожидая смерть. Но – и тут вам надо незамедлительно посмотреть в мою сторону и сказать мне слова благодарности, да, громко и дружно крикнуть спасибо, ибо у вас есть я, весь такой замечательный, неутомимый, быстрый и проворный, – Полковник Яков подпрыгнул на месте, изображая неутомимость и проворство, взмахнул руками и хлопнул в ладони. – И только благодаря мне, ваши слабые бренные тела, уже изготовившиеся к мучительной смерти, смогут остаться на этой засохшей земле, чтобы неутомимо топтать её дальше.

– Хватит хвалиться, – хмуро сказал Таричетай, – говори уже, что нашел.

– Воду.

– Где? – хором спросили три голоса, причем Крокута тявкает так по-человечески, что её голос органично сливается с нашими голосами.

– Если прямо сейчас пойдем, то к моменту полуденной жары доберемся до холодной, чистой и вкусной воды, – ответил Полковник, сладострастно растянув конец фразы и причмокнув.

– Показывай направление.

Шли быстро. Или казалось, что движение было быстрым. Полковник Яков бегал вокруг нас и безостановочно говорил о своей значимости для их выживания, о великой роли идущего впереди, о первооткрывателе и первопроходце, коим, конечно же, он и являлся и раньше и теперь, и если у кого были сомнения до сих пор, то скоро, очень скоро всё они увидят.

– Заткнись! – резко сказал Парашистай.

Идти и так тяжело. Кроме того, что нестерпимо хотелось пить, появились мысли о том, что Полковник Яков может и обмануть. Появившаяся надежда быстро стала угасать, – шли уже достаточно долго, а никаких признаков наличия воды не было. Серая трава, потрескавшаяся земля и ветер, несущий сухую смерть.

– Ну, и где вода? – спросил Парашистай, покосившись на размытую фигуру, вышагивающую рядом с оскорбленным видом.

– Уже скоро.

– Я так и подумал.

В очередной раз он посмотрел вперед и – там, где-то на краю горизонта в нереальном мареве появилось зеленое пятнышко.

– Да, это именно то, что видят твои глаза, – сказал Полковник, и улыбка снова возвращается на его лицо.

Это цветное пятно на горизонте как-будто придало сил. Когда Таричетай наконец-то увидел водную поверхность, то, скинув с плеч рюкзак, бросился бежать, забыв о том, что смертельно устал.

Но первой до воды добралась маленькая крокута.

Упав лицом вниз, Парашистай на мгновение ощутил такой восторг, что непроизвольно что-то выкрикнул в воду, создав бурление вокруг своей погруженной головы. Холод и вкус речной воды, прелесть которой забыть невозможно, возвращает назад, в детство и юность. Вынырнув головой из воды, он, сбросив тяжкую ношу лет, жизнерадостно рассмеялся. И снова опустил голову к воде, что пить, пить, пить.

– Ну, и кто-нибудь скажет мне спасибо, – сказал Полковник Яков, когда, напившись и успокоившись, они развалились в разных позах на траве.

– Спасибо.

– И всё, всего одно слово благодарности за то, что я спас ваши жизни?! И даже не хором!

– А ты что хотел, – спокойно сказал Парашистай, – если бы мы погибли, то и ты бы исчез. Так что, спасая нас, ты продлеваешь свое земное присутствие.

Крокута, деловито понюхав воздух, неторопливо побежала вдоль ручья вниз по течению.

– Думаю, что пару дней мы здесь проведем, – сказал Парашистай, проводив её взглядом.

Таричетай как бы равнодушно пробормотал:

– Еще бы для полного счастья найти какую-нибудь пищу. Или давай Крокуту съедим.

– Нет, пока убивать её не будем, а еда к вечеру будет. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Ага, как манна небесная, вдруг свалится сверху, – хмыкнул Таричетай.

Чтобы сменить неприятную тему, Парашистай спросил у Полковника:

– Как ты этот ручей нашел?

– Как, как? – взмахнув руками, ответил Полковник Яков. – Шел, шел и нашел. Я в отличие от вас неутомим и быстр, а вы всё никак не хотите признавать, что вы без меня – ничто. Человек по нынешним временам настолько уязвимое существо, что странно даже то, что вы до сих пор еще стоите на ногах.

– Ладно, уговорил, ты самый быстрый и самый неутомимый, – улыбнувшись, подыграл призраку Парашистай.

Свежая зелень и пропитанная влагой земля создают тот неповторимый аромат, который он так давно не чувствовал. Вдыхая воздух полной грудью, он думал о том, что это и есть то маленькое счастье, то звено в цепи мироощущения, ради которого человек борется за жизнь. Напиться чистой воды, вдохнуть запах свежести, утолить голод, отдохнуть и набраться сил, – и можно снова вернуться жизненной цели, из-за которой ты готов к страданиям.

– Да, похоже, нашего мелкого ручного зверя сегодня мы кушать не будем, – сказал Таричетай.

Крокута, за эти дни немножко подросшая и внешне уже похожая теперь на маленькую ушастую собаку, возвращается так же неторопливо, как и убегала от нас совсем недавно. В зубах она несет мышь. Маленькую мышь, чуть меньше, чем её собственная голова, но вид зверя, несущего дичь, вызывает непроизвольную улыбку у всех.

Крокута принесла еще две мыши, словно умела считать. Неизвестно сколько мышей она съела сама, но судя по раздутому брюху, достаточно много. Напившись воды из реки, она развалилась на траве и уснула.

57

Через два дня мы пошли дальше – вниз по течению ручья. Я спросил, почему именно туда, почему в ту сторону, и Парашистай спокойно объяснил, что вода всегда течет вниз под уклон. Ничего не поняв, я кивнул. И решил довериться тому, кто смог выжить на поверхности планеты.

Мы вышли очень рано – солнце еще только окрасило горизонт на востоке. Парашистай впереди, крокута рядом с ним и затем я. Полковник Яков перемещался между нами, пытаясь разговаривать с кем-нибудь, но так как никто его не слушал, то чаще всего он монотонно говорил сам с собой.

Парашистай первым заметил деревья.

– Посмотрите туда.

Совсем недалеко от них ручей, вдоль которого они шли, впадал в небольшую речку. И на той стороне этой реки небольшой лесок – редко стоящие сосенки, высотой примерно с человеческий рост, растянувшиеся на достаточно большом пространстве. Солнце, освещающее этот лес, создавало ощущение коричнево-зеленого ковра, застилающего землю и играющего закатными красками.

Парашистай, вдохнув полной грудью ветер, дующий от реки, сказал:

– Пахнет сосновой смолой, свежестью и грибами.

Я тоже старательно вдохнул, так что затрепетали крылья носа. И замер. Прекрасный запах. Приятные ощущения. Легкое головокружение в голове и странное ощущение в сознании.

– Полжизни в жопе, – задумчиво и грустно сказал я.

– Зато, каков контраст, когда вылезешь из этой самой жопы! – усмехается Полковник Яков. – Ради этого момента стоит жить!

В сосновом лесочке оказалось много белых грибов. Я вижу матовые светло-коричневые шляпки, скрытые в траве, которые Парашистай начинает собирать. Крокута некоторое время бегала между нами, нюхая грибы, а потом исчезла. Проводив её взглядом, я думаю, что подрастающий рожденный свободным зверь скоро перестанет быть маленькой послушной собачонкой. Набрав охапку грибов, я возвращаюсь к реке и высыпаю их на траву. Теперь нужны дрова. Взяв нож, я срезаю сосенки, понимая, что в этом молодом лесу хворост не найти.

Через полчаса весело трещит огонь, над которым висит котелок с закипающей водой. Вдвоем мы очищаем от дерна сухие и сравнительно чистые боровички и сразу бросаем их в воду.

– Хватит, – говорит Парашистай, останавливая голодный порыв, – достаточно, чтобы нам поесть, а остальное можно высушить впрок. Нарежем тонкими пластинками и положим на солнце сушиться.

Я смотрю на огонь. И озвучиваю мысли, которые бродят в голове.

– Куда мы идем?

Парашистай, бросив на меня короткий взгляд и убедившись, что я серьезен, отвечает:

– Я собираюсь вернуться в тот мир, из которого пришел. Назад на несколько десятков лет, в те годы, которые были до Апокалипсиса.

– Как ты собираешься это сделать? – спрашиваю я, словно ничуть не удивлен. Парашистай способен путешествовать во времени, – надеюсь, он просто так шутит, потому что мне бы не хотелось узнать, что мой спутник безумен.

– Надо вернуться в Храм. В него я вошел в две тысячи десятом году, а через некоторое время вышел в две тысячи сорок пятый. Думаю, что если мы войдем в него снова, то сможем выйти в мой мир.

– Мы?

– Да.

– Ты уверен, что я хочу этого?

Голос Таричетая сух и спокоен.

– Если тебе нравится этот мир, – Парашистай развел руки, как бы показывая на окружающую природу, – то ты полюбишь планету образца две тысячи десятого.

Я задумчиво смотрю на собеседника. Парашистай мешает грибное варево, на его лице умиротворение и спокойствие.

– Зачем я тебе?

Парашистай долго молчит, и потом начинает говорить:

– Ты такой же, как я. Мы с тобой почти братья-близнецы, пусть даже внешне не похожи. Я всегда был волком-одиночкой. Пытался идти своей дорогой, хотя, как мне сейчас кажется, двигался во тьме наощупь, натыкаясь на непреодолимые препятствия и расшибая лоб. Искал Бога. Находил его то в себе, то в тех людях, которые были еще дальше от Высших Сил, чем я сам. Убивал людей, пытаясь что-то изменить, хотя ни на йоту не двигался с места. Исцелял и возвращал к жизни тех, кто этого не заслуживал, и проходил мимо тех, кто должен был жить во чтобы то ни стало. Я воздвиг в сознании Клетку, в которую заточил себя, спрятавшись от реальности.

Парашистай снова молчит. Я жду, когда он заговорит. Я терпелив.

– В Храме я нашел Йешуа. Попытался вылечить его, но у меня не вышло. Перед смертью он дал мне возможность заглянуть вдаль, в будущее. Я долго шел по темному зимнему лесу на свет далеких фонарей, но только Йешуа дал мне возможность понять, что этот свет, как мираж, манит и обманывает. Он показал мне, куда надо смотреть, чтобы увидеть яркое пятно истины. Теперь я иду туда. И не один. Ты нужен мне, так же, как я, нужен тебе.

Парашистай улыбнулся.

– Когда мы вернемся в Храм, ты поймешь, кто ты и зачем идешь со мной.

58

Утром до завтрака Трифон сделал то, что должен был сделать вчера – наточил топор. В последние дни он часто использовал его, и острие основательно затупилось. Вчера вечером он посмотрел на него и понял, что это надо сделать, но сумерки опустились так быстро, что он отложил эту работу до следующего дня. В последнее время зрение всё чаще его подводило, особенно в сумерках и ночью. Да, порой и днем в глазах становилось так мутно, что это уже стало тревожить его.

– К столу. Завтрак готов.

Услышав женский крик, Трифон внимательно посмотрел на острие топора и остался доволен. Не идеально, не как в былые времена, когда у него был нормальное точило, а не простой камень, но вполне даже ничего.

Войдя в дом и сев во главе стола, стоящего посередине помещения, он посмотрел на сидящих по обе стороны от него людей. Жена Аграфена, дочь Маланья и сын Тимофей. Его семья. Аграфена – уже не молодая полная женщина, с которой он делил постель последние сорок лет. Маланья – девица тридцати лет, думы об уходящей молодости которой занимали его мысли всё чаще и чаще. И Тимофей, их поздний с Аграфеной сын. Двенадцатилетний отрок, которого он упоминал в своих вечерних молитвах.

Трифон взял в руки распятье и, приподняв его, начал говорить:

– Господи, смилуйся над нами, смиренно принимающими Твои дары. Снизойди до нас, смертных, услышь наши молитвы, ибо веруем, что всё сущее создано Тобою для тех, кто верен Тебе.

– Господи Боже, дай нам часть Твоей силы, чтобы пронести веру к Тебе через невзгоды и опасности созданного и разрушенного Тобою мира. Ибо верим, что создан и уничтожен он Тобою для испытаний нашей веры.

– Господи, вкушая Твои плоды, возблагодарим Тебя за щедрость. И преклоняем головы в молитве, ибо верим – Ты с нами.

Головы жены и дочери синхронно наклонились вперед, чуть не касаясь лбом стола. Сын тоже склонил голову, но сделал это замедленно, успев перед этим совершить вращательное движение глазами, словно что-то увидел в дальнем углу.

– Спасибо, Господи, что не оставляешь нас. Аминь.

Трифон выдохнул последнее слово и протянул распятие к жене. Смиренно привстав, женщина прикоснулась губами к металлу. Дочери, чтобы дотянутся губами до распятья, пришлось встать и наклониться вперед.

Тимофей никак не среагировал на протянутый к нему крест. Он с задумчивой улыбкой и пустыми глазами смотрел в угол.

– Тимофей, – негромко сказал Трифон.

– Да, папа, – отозвался сын, медленно повернувшись к отцу и глядя мимо распятия.

– Поцелуй распятие.

– Конечно, папа, – ответил Тимофей и потянулся губами к кресту, при этом его глаза по-прежнему смотрели совсем в другую сторону. Трифону пришлось сместить распятие так, чтобы губы сына соприкоснулись с металлом креста.

Трифон после завершения ритуала встал, аккуратно поставил распятие на полочку в правом углу, и снова сел за стол. Протянув руку, взял вареную картофелину и откусил. Затем руку протянул Тимофей, но он взял отрезанную четвертинку репы и с хрустом откусил кусок. И только после этого протянулись руки Аграфены и Маланьи.

Завтрак начался.

Вареный картофель, репа и травяной чай. По нынешним временам – роскошный завтрак. Были времена, когда они и этого не имели. Да, приходилось усердно трудиться, чтобы собирать один урожая картофеля в три месяца, но, ради того, чтобы больше не испытывать голода, он был готов работать от зари до зари. Слава Богу, у них всегда есть вода, а солнце и почва, вкупе с их трудом, сделают всё остальное. И еще у них были дары леса – грибы. Живи и радуйся.

– Тимофей, кушай, не отвлекайся, – сказал Трифон, глядя на сына, который застыл с полуоткрытым ртом. Пережеванная репа вот-вот вывалится изо рта. Глаза смотрят в пустоту.

Услышав голос отца, Тимофей медленно повернул голову к нему и закрыл рот. Проглотив пищу, он сказал:

– Да, папа, кушаю, не отвлекаюсь.

Трифон радовался рождению сына, и даже сейчас, когда смотрел на него, благодарил Бога. Но уже не так истово и восторженно, как в первые годы. Убогий, нездоровый умом, но всё равно – его плоть и кровь. Богом данное дитя, ради которого Трифон готов был горы свернуть.

Завершив трапезу, Трифон перекрестился.

– Спасибо, Господи.

Жена с дочерью синхронно перекрестились и повторили слова благодарности. Тимофей тоже сказал «спасибо», но сделал это бездумно, словно эхо, повторяя услышанные звуки.

– Сегодня я буду окучивать картофель, а вы носите воду с реки, – распорядился хозяин семьи, задумчиво глядя на сына, – Тимофей пойдет со мной, попробую его научить работать тяпкой. До полудня надо много сделать, поэтому – за дело.

Аграфена вскочила и стала собирать посуду. Маланья стала ей помогать.

– Тимофей, сегодня будем окучивать картофель, – сказал Трифон, – я научу тебя, как это делать. Пора уже тебе работать. Дармоедов у нас в семье никогда не было.

– Работать, – кивнул подросток, сделав вращательное движение головой и задержав взгляд на отцовских руках, – я хочу работать. Вот и Боженька мне на днях сказал, что надо работать, помогать отцу.

– Молодец. Пойдем.

Трифон встал и пошел к выходу.

Дом, который он построил своими руками, состоял всего из одного помещения. Узкий, невысокий, некрепкий, но Трифон гордился тем, что сделал. После того, как они очень долго жили в землянке, это сооружение казалось дворцом. Выбрав четыре самых толстых дерева, которые росли рядом, он соединил их толстыми жердями, связав ветками. Затем сделал сверху настил из сосновых веток, создав крышу. И уже затем сделал каркас стен из жердей, на которые легли всё те же сосновые ветви.

Да, пришлось срубить много деревьев, которых и так мало. Но – крыша над головой важнее. Дом – это место, где он и его семья чувствовали себя в безопасности. Конечно, уже давно нет дождей и каких-либо природных стихий, но достаточно уже того, что они могли спрятаться в полуденный зной от палящих лучей солнца.

Взяв тяпку за черенок, Трифон повернулся, думая, что сын идет за ним. Но Тимофей, по-прежнему сидя за столом, снова пристально смотрел в угол.

– Тимофей, – вздохнув, негромко позвал его Трифон.

– Иду, папа, – отозвался сын, – я хочу работать.

Трифон покачал головой и ничего не сказал. Грустно смотреть на сына, но – ребенок ни в чем не виноват. Кричать на него бессмысленно, а тем паче, подгонять или бить. Только терпение и время. И где-то глубоко внутри Трифон верил, что его сын Тимофей, когда вырастет и окрепнет, избавится от своей душевной немощи и станет главой семьи и утешением его старости.

Ровные ряды картофельных посадок растянулись вдоль реки. Это лучшее место для огорода, – и вода близко, потому что поливать надо ежедневно, и земля рыхлая, плодородная. Окучивать одно удовольствие. Трифон показал сыну, как надо подгребать землю под картофельный куст, и стал размеренно работать, периодически поглядывая на то, как Тимофей пытается повторить его движения. У него получалось плохо – тяпка в неловких руках или норовила срезать зелень картофеля, или ком земли падал совсем не на то место, куда надо было.

– Тимофей, не торопись, – подбодрил он сына, заметив, что тот старается изо всех сил, – аккуратно тяпку подведи и подгреби. Подведи под куст и подгреби. Вот так, уже лучше.

На лице подростка появилась улыбка, и Трифон тоже улыбнулся. Какой бы больной у него сын не был бы, но старательности и трудолюбия у него достаточно. И желания быть полезным.

– Они идут, – сказал Тимофей, продолжая работать тяпкой и глядя на землю, которую он переворачивал.

– Кто? – спросил Трифон.

– Боженька сказал, что они придут, так вот я и говорю, что они уже за холмом, – ответил сын, остановившись на мгновение и показав рукой направление. После этого он снова стал окучивать картофель.

Трифон знал, что его сын порой говорит странно и неправдоподобно, верить ему нельзя, но однажды он указал им правильный путь к реке, хотя сам Трифон собирался идти совсем в другую сторону. Тогда четыре года назад он решил, что это случайность, но после Тимофей привел их туда, где когда-то было деревня. Разрушенные дома, заросшие бурьяном, забытое Богом место, но – здесь они нашли чей-то заброшенный огород, на котором сохранились картофельные клубни и репа. И именно Тимофей привел их к тому месту, где в земле, покрытой сорняками, они нашли корнеплоды.

Может, это была случайность, может, чудо, но с тех пор Трифон свято уверовал в то, что его сын не так уж убог умом, как это казалось.

– Кто они? – снова спросил Трифон.

– Люди.

Трифон забеспокоился. Он и раньше не сильно доверял человеческому племени, а в последние десятилетия вообще старался, чтобы его семья не имела никаких контактов с двуногим быдлом.

– И сколько их? – спросил он, уже даже не сомневаясь в том, что сын прав и даже не подумав о том, что его сын не умеет считать.

Подросток остановился, задумчиво посмотрел перед собой и пожал плечами:

– Не знаю. Боженька не сказал.

Но Трифон уже не слушал его. Он и так уже увидел две человеческие фигуры, появившиеся из-за соснового леса вверх по течению реки. Суетливо подхватив тяпку, он бросился к дому, на ходу крикнув жене, несущей ведро с речной водой:

– Все в дом. К нам идут люди.

Аграфена поняла с полуслова. Поставив ведро на землю, она позвала Маланью и Тимофея, и втроем они быстро пошли к дому.

Трифон, вооружившись топором, – слава Богу, что надоумил именно сегодня наточить его, – уже стоял у входа в их жилище. На лице решимость защищать свою семью и собственность до конца.

– Идите в дом, и без надобности не высовывайтесь, – приказал он.