Текст книги "Знание в контексте"

Глава 5
Проблема Гетье и контекстуализм Льюиса

В этой главе мы показываем, что контекстуальное определение знания, предложенное Льюисом, не решает проблему Гетье. Проблемы, с которыми сталкивается подход Льюиса, скорее, свидетельствуют в пользу того, что удовлетворительная эпистемологическая теория должна принять первичность знания и эквивалентность знания и очевидности, что приводит к эпистемологии сначала-знания Т. Уильямсона. Правила, которые вводит Льюис для определения релевантных возможных сценариев, которые должны быть приняты во внимание в рамках его подхода к знанию, являются ad hoc. В частности, Льюис признаётся, что он не знает, каким образом переформулировать правило подобия, чтобы исключить сценарий радикального скептицизма не способом ad hoc. В качестве общего принципа для правил Льюиса мы предлагаем принцип семейного сходства, понятый как наличие общего витгенштейновского правила и, в частности, общих петлевых предложений. Скорректированное соответствующим образом льюисовское определение знания совместимо как с витгенштейновской петлевой эпистемологией, так и подходом сначала-знания Уильямсона.

Согласно Т. Уильямсону, проблема Гетье, возникающая в рамках стандартной эпистемологии, плохо поставлена, и поэтому не решаема. Соглашаясь с такой оценкой, мы, тем не менее, полагаем, что предлагаемые решения проблемы, даже если они в конечном итоге оказываются неуспешными, позволяют лучше понять её ложные предпосылки и предпосылки стандартной эпистемологии в целом. Эти решения связаны с поиском успешного определения знания. Ниже мы рассмотрим определение знания и, соответственно, решение проблемы Гетье, предложенные Д. Льюисом [1]. Мы предложим интерпретацию этого определения (с необходимой коррекцией) в терминах витгенштейновской эпистемологии и эпистемологии сначала-знания (далее: ЭСЗ) Уильямсона [2].

В качестве первого примера (мысленного эксперимента) мы рассмотрим версию одного из оригинальных примеров Гетье [3] (о проблеме Гетье см. [4]). Предположим, что Сью верит, что Ногот или Хэвит владеет Фордом. Она верит, что Ногот владеет Фордом на том основании, что она часто видит, как он управляет Фордом. В то же время она никогда не видела, чтобы Хэвит управлял автомобилем, и часто видит, как он пользуется общественным транспортом. Предположим, однако, что Ногот просто арендовал Форд, тогда как Хэвит владеет Фордом, но никогда им не пользуется. Тогда с точки зрения стандартной эпистемологии убеждение Сью, что либо Ногот, либо Хэвит владеет Фордом истинно и обоснованно. И всё-таки это не знание.

Дело в том, что истинность убеждения Сью не имеет отношения к той очевидности, которой она располагает. Более того, эта очевидность вводит её в заблуждение. Она ложно верит, что Ногот владеет Фордом. Исходя из этой ложной посылки, она и приходит к убеждению, что либо Ногот, либо Хэвит владеет Фордом. Это убеждение истинно лишь случайно – благодаря тому, что у Хэвита есть Форд. При этом предполагается, что супервентное на имеющейся очевидности – Сью часто видит, что Ногот управляет Фордом – обоснование её убеждения, что Ногот владеет Фордом, передаётся от посылки к заключению в результате логического вывода следующего вида: если А, то А или В (для любых А и В). Эпистемический принцип замкнутости обоснования гласит, что если посылка логического вывода обоснована, то обосновано и следствие, при условии, что субъект корректно выводит следствие из посылки, удерживая в процессе этого логического вывода обоснование своей посылки. (Аналогичный принцип замкнутости справедлив для знания[94]94
  Это одна из версий принципа замкнутости. Отметим, что мы здесь не делаем различия между принципом замкнутости обоснования (знания) и принципом передачи обоснования (знания), которые очень близки.


[Закрыть]).

Таким образом, традиционное определение знания как обоснованного истинного убеждения (belief) опровергается контрпримерами[95]95
  Термины «убеждение» и «мнение» мы употребляем как синонимы.


[Закрыть]. Причина, как известно, в фаллибилизме традиционного подхода, в котором обоснование (обоснованность) не гарантирует истинность убеждения. То есть сколь угодно хорошо обоснованное убеждение может оказаться ложным. Отсюда следует, что сколь угодно хорошо обоснованное убеждение может также оказаться истинным лишь случайно, благодаря, как говорят, эпистемической удаче. Истинность такого убеждения не обусловлена его обоснованием. Скажем, что между тем и другим имеется эпистемический и онтологический (между ними нет подходящей причинной связи, контакта) «провал».

Напротив, в рамках ЭСЗ Т. Уильямсона обоснование фактивно, то есть с необходимостью влечёт наличие соответствующего факта – обоснованное убеждение с необходимостью истинно. Провал закрыт как на эпистемическом, так и онтологическом уровнях (для Уильямсона знание – наиболее общее фактивное ментальное состояние). В этом смысле его подход является инфаллибилистским [2]. Знание, таким образом, – обоснованное истинное убеждение. Но эта формулировка лишь формально совпадает со стандартным определением знания. В рамках ЭСЗ первичным эпистемическим концептом, в терминах которого объясняются все другие эпистемические понятия, является знание, а не убеждение.

Ещё до создания Т. Уильямсоном альтернативной радикально экстерналистской ЭСЗ, Д. Льюис отказался от традиционного фаллибилистского определения знания как истинного убеждения с обоснованием. Для него наличие обоснования в традиционном смысле не является ни достаточным, ни необходимым условием для того, чтобы истинное убеждение было знанием. Например, в случае лотереи сколь угодно хорошо обоснованное истинное убеждение в том, что билет (будет) невыигрышный, не является знанием, а в случае знания, приобретаемого в результате непосредственного перцептивного восприятия, воспоминания или от свидетеля, истинное убеждение не имеет обоснования[96]96
  Также для Льюиса возможно знание в отсутствие соответствующего убеждения. С точки зрения ЭСЗ всякое знание с необходимостью обоснованное убеждение.


[Закрыть]. Вместо стандартного фаллибилистского определения знания Льюис предлагает экстерналистское инфаллибилистское определение знания в рамках своей версии атрибуторного эпистемического контекстуализма. Но это ограниченный (контекстуальный) инфаллибилизм, не ведущий к скептицизму.

Согласно определению Льюиса, знание приписывается субъекту атрибутором (таковым может быть сам рассматриваемый субъект) в контексте. То есть в зависимости от контекста атрибутора высказывание «S знает, что p» может быть истинным или ложным, несмотря на то что с чисто эпистемической точки зрения ситуация одна и та же. Контекст определяется практическими потребностями и целями атрибутора. Например, с точки зрения Льюиса, в зависимости от практического контекста субъект может не знать или знать (если стандарты для знания невысоки), что он вытянет невыигрышный лотерейный билет.

Точное определение знания в рамках контекстуального подхода Льюиса таково: высказывание «S знает, что p» истинно в контексте атрибутора, если и только если имеющаяся у S очевидность в пользу истинности р позволяет исключить, что р ложно, то есть исключить, что р ложно во всех возможных относительно имеющейся очевидности релевантных сценариях (далее мы будем также говорить о «возможных мирах», или возможностях). Нерелевантные возможности просто игнорируются. Он пишет: «S знает, что P, если и только если очевидность S исключает всякую возможность, в которой не-Р – Psst! – за исключением тех возможностей, которые мы должным образом игнорируем» [1, p. 553–554]. Релевантные возможности (сценарии) – возможности, которые не игнорируются. Множество релевантных возможностей, то есть смысл и область действия квантификатора «всякая» (релевантная возможность), зависит от контекста атрибутора. Таким образом, от контекста атрибутора зависят и смысл слова «знает», и, соответственно, пропозициональное содержание и истинностные условия «S знает, что p».

Это семантический контекстуализм.[97]97
  Поскольку у Льюиса обоснование не играет существенной роли для знания, его контекстуализм апеллирует непосредственно к контекстуальным стандартам для знания, а не обоснования.


[Закрыть]

Льюис предлагает набор из семи правил, позволяющих определить релевантные возможности (сценарии, миры). Как представляется, основным правилом релевантности является правило подобия. К релевантным возможностям Льюис относит актуальность (актуальный мир) и все подобные ей в данном контексте возможности, совместимые с очевидностью.

К очевидности Льюис относит перцептивный опыт и память, а также всё то, что действительно могло бы быть очевидностью. То есть никаких ограничений на то, что принимать за очевидность, не делается. В то же время понятие очевидности, на наш взгляд, остаётся достаточно расплывчатым (см. также раздел 7 ниже). Это контрастирует с подходом Уильямсона, в рамках которого имеет место эквивалентность между очевидностью и полным знанием (в контексте). Ниже мы посмотрим на подход Льюиса именно с этой точки зрения.

Итак, у Льюиса подобные возможности (возможные сценарии (миры)) – это контекстуально релевантные возможности относительно той же самой очевидности и, соответственно, обоснования. Концепты очевидности и обоснования при таком порядке рассмотрении предшествуют концепту знания, если только не приравнивать очевидность к знанию, как это делает Уильямсон. С одной стороны, подход Льюиса инфаллибилистский, так как в случае знания, что р, имеющаяся очевидность исключает ложность р. С другой стороны, это ограниченный инфаллибилизм, так как игнорируются нерелевантные возможные миры. Нерелевантные возможные миры, как уже было сказано, – это возможные миры, у которых в данном контексте атрибутора нет сходства с актуальным миром и, соответственно, с релевантными возможными мирами.

Правило подобия неприменимо к сценарию радикального скептицизма. Льюис пишет: «Похоже, что у нас есть ad hoc исключение из Правила, хотя оно разумно в связи с функцией атрибуции знания. Однако лучше было бы найти способ переформулировать Правило таким образом, чтобы получить необходимое исключение не ad hoc. Я не знаю, как это сделать» [1, р. 556–557]. Мы попытаемся устранить эту проблему.

Прежде всего отметим, что, на наш взгляд, в конечном итоге подход Льюиса, как и многие другие подходы, принимающие основные положения стандартной эпистемологии, не решает проблему Гетье, а фактически переформулируют её таким образом, что становится ясно, что проблема не имеет решения и должна быть устранена путём устранения её ложных предпосылок, переформулировки основных эпистемических понятий и изменения направления объяснения в эпистемологии. Несмотря на то, что, как известно, предложенное Льюисом определение знания оказалось проблематичным, оно, на наш взгляд, указывает на существенные структурные элементы знания, и, как мы полагаем, может быть преобразовано в определение, совместимое как с подходом сначала-знания, так и витгенштейновской петлевой эпистемологией.

С этой целью мы предлагаем интерпретировать льюисовское условие подобия как витгенштейновское условие семейного сходства. Семейное сходство, в свою очередь, мы понимаем как наличие общего (в общем случае имплицитного) правила в смысле философии позднего Витгенштейна, то есть правила, управляющего языковыми играми. Такое правило мы называем витгенштейновским правилом (далее: в-правилом). Роль такого правила могут, в частности, играть витгенштейновские петлевые предложения[98]98
  Роль этого понятия играет у Льюиса понятие прагматических пресуппозиций Сталнакера, на которого он ссылается.


[Закрыть].

Витгенштейновскую эпистемологию, на наш взгляд, можно сочетать с ЭСЗ. Различие между знанием и незнанием первично. Знание не выводимо, исходя из очевидности или обоснования, которые являются вторичными понятиями, объясняемыми в терминах знания. На льюисовское определение знания в терминах релевантных возможностей мы посмотрим с точки зрения экспликации концепта знания, предполагающей его первичность.

Вернёмся к нашему примеру. С точки зрения Льюиса высказывание «Сью знает, что Ногот либо Хэвит владеет Фордом» ложно, так как очевидность в распоряжении Сью не позволяет исключить релевантную возможность, что Ногот арендовал автомобиль, а у Хэвита нет автомобиля, в которой высказывание «Ногот или Хэвит владеет Фордом» ложно. Эта возможность релевантна, потому что в рассматриваемом контексте она подобна актуальной ситуации. Действительно, она в точности совпадает с актуальной ситуацией Ногота, и достаточно близка к актуальной ситуации Хэвита: хотя в актуальной ситуации Хэвит владеет Фордом, в рассматриваемом контексте имеется достаточное сходство её с ситуацией, в которой он не владеет автомобилем, поскольку владение автомобилем сильно коррелирует, как пишет Льюис, с вождением автомобиля, а Хэвит никогда не пользуется автомобилем.

На наш взгляд, критерий подобия Льюиса остаётся интуитивным. Можно всегда возразить: именно потому, что мы уже знаем, что у Сью нет знания, мы трактуем только-что описанную возможную ситуацию, в которой высказывание «Ногот или Хэвит владеет Фордом» ложно, как релевантную, то есть подобную актуальной. Попытаемся подойти к вопросу о релевантности/подобии более строго.

Рассмотрим следующие предложения, выражающие опыт и память Сью, которые принимаются в качестве очевидности: «Сью часто видит, как Ногот управляет Фордом» (отсюда следует, истинность предложения «Ногот часто управляет Фордом»), «Хэвит пользуется общественным транспортом», «Сью никогда не видела, чтобы Хэвит управлял автомобилем» (можно даже предположить, что Сью знает, что Хэвит не умеет управлять автомобилем. С точки зрения логической это не исключает, что у него есть автомобиль. Тогда истинным будет предложение «Хэвит не управляет автомобилем). На самом деле, эти предложения выражают знание, или очевидность как знание (в соответствии с ЭСЗ Уильямсона). В контексте атрибутора, оценивающего истинность предложения «Сью знает, что Ногот или Хэвит владеет Фордом», с точки зрения эпистемологии Витгенштейна эти предложения могут также рассматриваться как петлевые предложения, имеющие логическую достоверность, или, во всяком случае, как витгенштейновские правила (далее: в-правила), если последние трактовать как нечто более конкретное, чем петлевые предложения – наиболее общие правила, относящиеся к «грамматике формы жизни». Как уже было сказано, в-правила управляют языковыми играми, которые суть их употребления. Они эксплицитны или имплицитны, так сказать, в рамках более или менее локальной/глобальной «формы жизни», «контексте». Лишь в рамках «грамматически»/логически структурированной «формы жизни» (которая суть совокупность употреблений в-правила), контекста, языковой игры, имеет смысл ставить вопрос об истине и знании.

Правила «Ногот часто управляет Фордом», «Хэвит пользуется общественным транспортом» и, быть может, «Хэвит не умеет управлять автомобилем» автоматически применимы к актуальной ситуации, так как они извлекаются из неё. Они также применимы к ситуации, в которой Ногот арендовал Форд, а у Хэвита нет автомобиля. Именно в этом смысле эти две возможности (ситуации) подобны друг другу.

В-правила и, в частности, ПП, укоренены в контексте по определению, а не навязываются данной ситуации извне. И без ПП нет, строго говоря, никакого контекста, так как о контексте можно говорить тогда и только тогда, когда можно делать различия, то есть тогда и только тогда, когда есть нормативное (концептуальное) измерение. Другими словами, контекст не внешнее условие. В рамках своего контекстуального реализма Ж. Бенуа говорит о понятии контекста в тесной связи с нормативностью и понятием реальности: «(…) Контекст – это не столько внешнее ограничение смысла – как если бы реальность, так сказать, ударяла по смыслу извне – сколько проявление того, что смысл эффективно укоренен в реальности, а также то, что способствует конституированию самого смысла. Если смыслу не нужно “вступать в контакт” с реальностью, то это потому, что он уже активен как подлинное нормативное “движение” в пространстве реальности» [5, p. xii – xiii].

Как уже было сказано выше, наша цель обосновать предположение, что льюисовское понятие подобия лучше всего интерпретировать как витгенштейновское семейное сходство, то есть сходство между (реальными) употреблениями одного и того же в-правила (или ПП). Более того, все другие правила релевантности могут быть выведены из так понятого критерия подобия. Семейное сходство – это тот общий принцип, который также позволяет исключить ситуации радикального скептицизма как ситуации, которые, на самом деле, не имеют сходства с релевантными ситуациями и, в частности, актуальной ситуацией, поскольку в-правила, управляющие последними не применимы к первым. В рамках атрибуторного контекстуализма речь идёт о том, что скептик принимает очень высокие стандарты. В скептическом контексте атрибутора субъект не знает, что он не мозг в бочке. С точки зрения обыденных стандартов для знания ситуация радикального скептицизма исключается из рассмотрения. В обыденном контексте атрибутора субъект знает, что он не мозг в бочке.

Итак, согласно предлагаемой точке зрения, контекст атрибутора – локальная «форма жизни», имеющая свою грамматику, то есть в-правила и ПП. Релевантные возможности определяются реальными употреблениями этих в-правил/ПП, то есть семейным сходством между ними. В частности, некоторые петлевые эпистемологи принимают в качестве ПП следующие предложения: «Я не мозг в бочке», «Я не сплю», «Внешний мир существует», «То, что Ногот управляет Фордом, не оптическая иллюзия» (ситуация, на самом деле, сложнее. Но здесь у нас нет возможности рассматривать проблему радикального скептицизма). Таким образом, ситуация радикального скептицизма, в которой Сью мозг в бочке, автоматически исключается как не имеющая подобия с актуальной[99]99
  Ситуация радикального скептицизма совместима с очевидностью, понятой как видимость, а не как знание. В контексте, в котором «внешний мир существует» есть ПП, она исключается как нерелевантная. В соответствии со своими ПП субъект не может рационально верить, что он мозг в бочке. (Отметим, что «внешний мир» не объект. Строго говоря, нет смысла говорить о его (не)существовании. И то, что предложение «Внешний мир существует» принимается за ПП, может об этом свидетельствовать. Но с точки зрения ЭСЗ Уильямсона следует просто сказать: мы знаем, что вещи существуют.)


[Закрыть]. Нерелевантные возможности (миры) – возможности (миры), которые управляются другими в-правилами (другой системой ПП)[100]100
  Ещё раз отметим, что для Льюиса в разных контекстах атрибутор имеет дело с разными предположениями – «пресуппозициями». См. сноску 98.


[Закрыть].

Если за очевидность принимается видимость, то, например, исключение сценария радикального скептицизма оказывается плохо мотивированным. Этот сценарий, так же, как и соответствующий обыденный сценарий, совместим с так понятой очевидностью. В обыденном контексте он, однако, исключается. Контекстуализм отличает обыденное знание от знания в соответствии с радикально высокими стандартами, которое в обыденном сценарии отсутствует. Таким образом, при фиксированной очевидности контекст, стандарты, смысл «знает» и истинностное значение «Субъект знает, что, что р» варьируются. Очевидность и контекст (релевантные миры) суть независимые переменные.

Семантический атрибуторный контекстуализм предполагает, что релевантные миры могут варьироваться в зависимости от контекста атрибутора, при одной и той же очевидности, поскольку варьируются стандарты для знания. Как нам представляется, наше предложение, что подобие между релевантными мирами – это семейное подобие, лучше вписывается в представления, согласно которым очевидность эквивалентна знанию. В этом случае очевидность и контекст не независимые переменные, так как знание, а, следовательно, и очевидность контекстуальны. Если в одном контексте атрибутора субъект знает, что р, в другом нет, то его очевидность будет разная, так как в первом случае она будет включать р, тогда как во втором случае нет. Это означает, что можно просто обойтись понятием очевидности (в контексте). Сказанное предполагает эквивалентность очевидности и знания.

Определение знания, таким образом, может быть дано лишь в терминах очевидности (отметим, что для Уильямсона, в случае знания условная на очевидности вероятность равна единице, то есть провал между очевидностью и истинным мнением (фактом) закрыт – истинное мнение является знанием, само относится к очевидности [2]). В этом случае сценарий радикального скептицизма исключается имеющейся очевидностью: если субъект знает, что р, то у него есть очевидность, что р, и, следовательно, очевидность, что он не мозг в бочке. Мозг в бочке не знает, что р, и, следовательно, у него нет очевидности, что р, хотя у него есть видимость, что р.

Если к очевидности относится само предложение р (как знание), то во всех релевантных ситуациях р автоматически истинно, так как рассматриваются только такие ситуации, которые совместимы с очевидностью.[101]101
  В более современных терминах знание с необходимостью безопасное (safe) истинное убеждение. Условие безопасности означает, что при том же самом методе формирования убеждения, оно не ложно в «ближайших возможных мирах». При этом само истинное мнение в ближайших возможных мирах может варьироваться.


[Закрыть] Наоборот, если р не относится к очевидности, то есть р не знание, автоматически возможна релевантная ситуация, в которой р ложно. Здесь релевантная ситуация – ситуация, совместимая с очевидностью. (Понятие контекста не независимо.) Релевантность здесь можно трактовать как подобие между возможными употреблениями в-правила или ПП, которые лежат в основании так понятой очевидности как знания. Наоборот, если мы трактуем правило подобия Льюиса как семейное сходство – сходство между укоренёнными в реальности языковыми играми, – очевидность следует рассматривать не как видимость, а как знание. Это означает, что знание первично. Наличие знания нельзя вывести из применения других концептов, без обращения к концепту знания. В свете формулы Уильямсона, что очевидность эквивалентна знанию, определение Льюиса предстаёт как форма выражения первичности знания, как экспликация некоторых необходимых для знания условий.

Итак, роль принципа подобия хорошо объясняется эквивалентностью очевидности и знания. Если субъект не знает, что р, его очевидность не включает в себя р (употребление соответствующих ПП, совместимо с ложностью р), возможность не-р релевантна, то есть подобна актуальной. Если же в контексте субъект знает, что р, то само р будет относиться к очевидности или, быть может, даже быть ПП (и тогда во всех возможных мирах, совместимых с очевидностью, р автоматически истинно), и возможность не-р, не релевантна, то есть не подобна актуальной. Только в том случае, если р относится к очевидности, если р – знание или ПП, ложность р не совместима с очевидностью. Такая точка зрения на подход Льюиса сводит его к ЭСЗ.