Текст книги "Знание в контексте"

3.1. Веридическое везение

Веридическое везение имеет место в том случае, если мнение субъекта, хотя оно и истинно, могло бы с лёгкостью оказаться ложным, то есть оно является ложным в ближайших возможных мирах. Например, в ситуации, описанной Чизольмом, фермер при нормальных условиях смотрит на овцеподобную собаку в поле, за которой случайным образом оказалась овца [11]. Фермер формирует истинное обоснованное мнение, что в поле находится овца. Однако, если бы он посмотрел на то, что он принимает за овцу, чуть раньше или чуть позже, его мнение оказалось бы ложным. Поскольку условие безопасности веридического экспланандума нарушается, фермер не знает, что в поле находится овца. В примере Б. Рассела субъект смотрит на часы, которые остановились ровно 24 часа тому назад [12]. Он формирует истинное обоснованное мнение о времени. Если бы он посмотрел на часы чуть раньше или чуть позже, его мнение было бы ложным.

3.2. Пропозициональное везение

Если мнение базируется на плохом основании, как правило, существует возможный мир, в котором хорошее основание для мнения отсутствует, несмотря на то, что метод формирования мнения такой же, как и в действительном мире. Если же мнение базируется на хорошем основании, но не подходящим образом, то есть метод его формирования недостаточно чувствителен к основанию, как правило, существует возможный мир, в котором на данном основании базируется другое мнение, для которого, таким образом, его основание оказывается плохим. Следовательно, в этом случае тоже существует возможный мир, в котором отсутствует хорошее основание для мнения, формируемого тем же методом, что и в действительном мире.

Если, например, присяжный заседатель формирует истинное мнение о виновности обвиняемого не на основе представленных судьёй доказательств, с которыми он ознакомился, а исходя из чисто субъективного неприятия личности обвиняемого, его мнение не является дохастически обоснованным, потому что оно не базируется на хороших основаниях. Присяжный заседатель мог бы сформировать то же самое мнение и в отсутствие доказательств. Если он формирует мнение о виновности обвиняемого, исходя из представленных судьёй доказательствах, но недостаточно изучив их, его мнение формируется на основе хороших оснований, но неподходящим образом. Таким образом он мог бы сформировать и мнение о невиновности обвиняемого или сформировать мнение о его виновности и в том случае, если бы доказательства были недостаточными. (См. также [6].)

3.3. Модальное везение

Бонди и Притчард пишут: «Не все случаи пропозиционально обоснованных мнений, у которых нет дохастического обоснования, будут пропозиционально удачными. Тем не менее, поскольку существует много таких случаев, хорошо было бы исключить, что мы в них» [1]. То есть, как сказано в разделе 2, сама безопасность пропозиционального обоснования, если она имеет место в том или ином конкретном случае, не является безопасной и даже наоборот: в большинстве случаев пропозициональное обоснование небезопасно (удачно). Если рассмотреть «супермиры», состоящие из наборов возможных миров для того или иного пропозиционального обоснования, то в большинстве супермиров условие модальной стабильности – суперстабильность – будет нарушаться. Конечно, модально стабильное и суперстабильное пропозициональное обоснование может не быть суперстабильным во второй степени. И так далее. Как уже было сказано в разделе 2, возникает бесконечный регресс модальных стабильностей. Причиной этого является невозможность некругового концептуального анализа концепта знания.

Заключение

Таким образом, можно определить знание как истинное мнение, при условии, что отсутствуют все виды везения, включая модальное. Строго говоря, понятие модального везения приводит к бесконечному регрессу, поскольку отсутствие самого модального везения может быть везением. Это указывает на то, что полный концептуальный анализ знания невозможен, в том числе и в терминах модальной стабильности высших порядков (отсутствия везения). Концепт знания является первичным. Употребление Притчардом понятия риска фактически является признанием этого.

1. Bondy, P. Propositional epistemic luck, epistemic risk, and epistemic justification / P. Bondy, P., D. Pritchard // Synthese. – 2018. – 195. – P. 3811–3820.

2. Turri, J. On the relation between propositional and doxastic justification / J. Turri // Philosophy and Phenomenological Research. – 2010. – 80. – P. 312–326.

3. Turri, J. Believing for a reason / J. Turri // Erkenntnis. – 2011. – 74. – P. 383–397.

4. Bondy, P. Counterfactuals and Epistemic Basing Relations / P. Bondy // Pacific Philosophical Quarterly. – 2016. – 97 (4). – P. 542–569.

5. Silva, P, Jr. Does doxastic justification have a basing requirement? Australasian / P. Silva // Journal of Philosophy. – 2015. – 93. – P. 371–387.

6. Wallbridge, K. The peculiar case of Lehrer’s lawyer / K. Wallbridge // Synthese. – 2018. – 195 (4). – P. 1615–1630.

7. Williamson, T. Knowledge and Its Limits / T. Williamson. – Oxford UP, 2000.

8. Williamson, T. Probability and Danger / T. Williamson // The Amherst Lecture in Philosophy. – 2009.

9. Pritchard, D. H. Risk / D. H. Pritchard // Metaphilosophy. – 2015. – 46. – P. 436–461.

10. Pritchard, D. H. Anti-luck virtue epistemology / D. H. Pritchard // Journal of Philosophy, – 2012. – 109. – P. 247–279.

11. Chisholm, R. M. The Theory of Knowledge / R. M. Chisholm. – Prentice Hall, Englewood Cliffs, NJ, 1989.

12. Russell, B. Human knowledge / B. Russell. – London: Routledge, 1948.

Часть 2
От традиционной эпистемологии к эпистемологии сначала-знания

В Главе 1 мы резюмируем традиционную парадигму в эпистемологии – эпистемологию сначала-убеждения – и указываем на её проблематичность в свете предложенной Уильямсоном альтернативной эпистемологии сначала-знания (ЭСЗ) и контекстуального реализма (к-реализма). В Главе 2 мы рассматриваем ЭСЗ и сравниваем её с эпистемологией сначала-убеждения. В Главе 3 предлагается определение знания как успешного мнения. Это определение совместимо с предлагаемым Уильямсоном определением знания как наиболее общего фактивного ментального состояния. В Главе 4 приводятся аргументы в защиту уильямсоновского определения знания. В Главе 5 проблема Гетье и контекстуализм Льюиса трактуются в свете витгенштейновской эпистемологии петлевых предложений и эпистемологии сначала-знания.

Глава 1
Основные элементы традиционной парадигмы

Традиционная эпистемология принимает, что мнение (belief) («убеждение», «верование» – мы зачастую будем употреблять эти термины как синонимы), рациональность, обоснование, очевидность, истина суть более фундаментальные концепты, чем знание. Согласно самой популярной теории, знание – обоснованное истинное мнение. Это редуктивный анализ знания в виде необходимых и достаточных условий или даже определение знания (подробнее см. Часть I). Здесь знание – функция двух независимых гетерогенных переменных, внутренней (обоснование) и внешней (истинность). Поэтому считается, что знание не ментальное состояние и не эпистемический вид. Напротив, мнение рассматривается как ментальное состояние и эпистемический вид. При этом под «ментальным состоянием» понимается некое чисто «внутреннее» состояние. Это то, что называют «интернализмом». В рамках такой концепции мнение (но не знание) нейтрально по отношению к истинности («успеху») и ложности: одно и то же мнение как чисто внутреннее ментальное состояние может быть истинным или ложным, в зависимости от состояния «внешней среды»; его истинностное значение зависит лишь от внешних факторов. Понятие обоснованности (обоснования), к которому апеллирует традиционная парадигма, не гарантирует наличие знания и даже не гарантирует истинность соответствующего мнения. Таким образом, всякое мнение (убеждение), независимо от того, насколько оно хорошо обосновано, может оказаться ложным. Такая точка зрения – одна из разновидностей «фаллибилизма», утверждающего, что не существует абсолютно достоверного обоснования; обоснованное мнение (убеждение) всегда может оказаться ложным и, следовательно, незнанием. (Подробнее понятие обоснования мы рассмотрим ниже.)

В рамках пост-Гетье эпистемологии (см. Часть I) происходит отход от классического определения (анализа) знания. При этом делаются попытки сохранить его ядро, корректируя определение путём введения дополнительной компоненты, Х, позволяющей исключить все виды случаев Гетье и, в частности, случаи истинных обоснованных мнений, которые не являются знанием. Поскольку с необходимостью всякое знание есть истинное мнение, компоненты «истинность» и «мнение» – необходимые компоненты любого возможного определения знания. Поэтому знание представляется либо как истинное мнение с обоснованием и дополнительным условием Х, либо просто как истинное мнение с дополнительным условием Х: знание = мнение + истинность + (обоснование) + Х.

Как было показано в Части I, все попытки проанализировать концепт знания некруговым образом, не прибегая к самому этому концепту, потерпели неудачу. Ухищрения, к которым прибегали предлагаемые теории, напоминали введение дополнительных «эпициклов» в геоцентрическую систему с целью её сохранения любой ценой. Т. Уильямсон называет традиционный анализ знания «гру (grue) – подобным». Это недвусмысленный намёк на так называемый «гру»-парадокс, сформулированный Н. Гудменом в отношении индукции. Предикат «зелёно-синий» («grue» состоит из двух первых бук слова «green» (зелёный) и слова «blue» (синий)) выражающий свойство, быть зелёным до некоторого определённого момента времени, и быть голубым после этого момента времени, не является естественным. Он не может составить конкуренцию предикату «зелёный» в процессе индуктивного вывода. Точно так же, не являются естественными предлагаемые в рамках пост-Гетье эпистемологии всё более сложные некруговые анализы знания в виде необходимых и достаточных условий. Такие анализы также противоречат принципу простоты, и их существование приводит к проблеме, аналогичной известной проблеме «переподгонки» (чрезмерной подгонки, over-fitting), возникающей в естественных науках, когда пытаются представить полученные экспериментальные данные слишком точным образом. В результате представление (кривая, уравнение и так далее) оказывается сверхчувствительным к варьирующимся неизбежным отклонениям результатов измерений величин от их истинных значений [1]). Переподгонка, таким образом, не позволяет выявить подлинную закономерность или затрудняет такое выявление.

В Части I мы показали, что в эпистемологии не просто предлагались различные теории, а имела место их эволюция. В частности, мы проследили эволюцию и постепенное совершенствование теорий, начиная с релайабилизма А. Голдмана и заканчивая эпистемологическим дизъюнктивизмом Д. Притчарда и его двухаспектной эпистемологией, комбинирующей безопасную/антирисковую эпистемологию и эпистемологию добродетелей. Важным моментом в этом развитии было возникновение эпистемологического экстернализма. Например, релайабилизм Голдмана не требует интерналистского обоснования истинного мнения для того, чтобы оно было знанием. Для наличия знания достаточно, чтобы истинное мнение было результатом надёжного когнитивного процесса, который, как правило, даёт истинное мнение. Обоснование, таким образом, оказывается экстерналистским, не доступным субъекту. Безопасная (антислучайная) эпистемология Д. Притчарда, утверждающая, что знание есть истинное безопасное мнение, – развитие релайабилизма Голдмана. Свой эпистемологический дизъюнктивизм Притчард рассматривает как нестандартный интернализм, содержащий элементы экстернализма (речь всё-таки идёт о доступных рефлексии основаниях. Но эти основания фактивны) (см. Главы 3–5 Части 4). Недавно Притчард также показал совместимость эпистемологического дизъюнктивизма и безопасной/антирисковой эпистемологии добродетелей [2] (см. Главу 5 Части 4).

Принципиальная проблема, с которой столкнулись предлагаемые теории, за исключением эпистемологического дизъюнктивизма, состояла в том, что поскольку между мнением (его обоснованием, не гарантирующим истинность мнения и знание) и фактом/истиной всегда остаётся провал, никакая попытка решить проблему Гетье при помощи введения дополнительного условия, не может быть успешной[57]57
  Эпистемологический дизъюнктивизм апеллирует к понятию фактивного основания, которое с необходимостью делает мнение истинным.


[Закрыть]. Любое, сколь угодно хорошо обоснованное мнение можно сделать ложным, а затем опять истинным, но уже так, чтобы его истинность рассматривалась как случайная. Сконструированное таким образом истинное и обоснованное мнение не будет знанием. Истинным оно будет лишь благодаря наложению друг на друга двух случайностей: случайности, в результате которой, как правило истинное, мнение оказывается ложным, и случайности, в результате которой оно всё же оказывается истинным, но случайным, искусственным образом. В то же время Д. Притчард неоднократно отмечал, что анализ знания, в том числе и его двухкомпонентный анализ, может быть содержательным, даже если в конечном итоге он круговой, то есть вводимые дополнительные условия отсылают к понятию знания [3].

На опровергаемость любого некругового анализа знания в виде «знание = мнение + истинность + Х» указывает одна из основательниц эпистемологии добродетелей Л. Загзебски [4]. В качестве альтернативы она и ряд эпистемологов предложили ту или иную разновидность эпистемологии эпистемических добродетелей/способностей, согласно которой познание предполагает подходящее применение подходящих когнитивных или интеллектуальных способностей познающего субъекта (Л. Загзебски, Дж. Греко, Э. Соса и другие)[58]58
  Есть две основные разновидности эпистемологии добродетелей. Релайабилизм добродетелей – экстерналистская теория. Она, например, утверждает, что Чанк (см. пример «Чанк» в Части I) знает пол цыплёнка. Респонсибилизм добродетелей – интерналистская версия. С точки зрения этой теории Чанк не знает пол цыплёнка.


[Закрыть]. Для Соса, например, знание есть подходящее (apt) мнение. При этом знание является телеологической, а не конститутивной, подобно правилам игры, нормой для мнения, тогда как подходящесть – конститутивной нормой, то есть относящейся к самой природе мнения. Это не анализ концепта знания. В этом сходство эпистемологии добродетелей с ЭСЗ Уильямсона. Кроме того, эпистемологии добродетелей Соса, как и ЭСЗ, проводит аналогию между знанием и действием. Первичным, однако, в рамках эпистемологии добродетелей считается концепт мнения, а не знания, и нормы эпистемических добродетелей рассматриваются как более фундаментальные, чем норма знания. С точки зрения ЭСЗ, как мы увидим ниже, эти нормы вторичны.

В целом, в современной эпистемологии всё ещё остаются сильными позиции интерналистской парадигмы, а экстерналистские теории, так же, как и интерналистские, предполагают дихотомию внутреннего и внешнего, принимают мнение, а не знание, в качестве фундаментального первичного понятия, объясняют знание в терминах мнения, а не наоборот. Сама дихотомия «интернализм vs экстернализм», унаследованная от модерна, хотя во многом и полезна, заслуживает, на наш взгляд, терапевтического анализа в витгенштейновском духе. Правда, в последние годы появились гибридные версии релайаблизма и эпистемологии добродетелей, эпистемологии добродетелей и ЭСЗ и так далее (см., например, [5–6]). На наш взгляд, однако, «чистая» ЭСЗ Уильямсона более фундаментальная теория. Гибридные эпистемологические теории напоминают попытки понять квантовые явления на классическом или полуклассическом языке, которые были предприняты до появления полноправной квантовой теории в первой четверти 20 века.

ЭСЗ Уильямсона – радикально экстерналистская теория, имеющая мало общего с традиционным экстернализмом, разделяющим с интернализмом указанные выше предпосылки. Как мы увидим ниже, ЭСЗ отвергает общую для традиционных интернализма и экстернализма предпосылку о том, что факты «внешнего мира» не включаются в ментальные состояния, а сами ментальные состояния транспаренты.

В традиционной эпистемологии, как уже было сказано выше, мнение (но не знание) – ментальное состояние. Понятие ментального состояния устанавливает связь между эпистемологией и философией сознания. Интернализм в философии сознания утверждает, что ментальные состояния конститутивно, но не причинно, не зависят от внешнего мира, а находятся «в голове», полностью определяются (супервентны над) нейро-физическими процессами в голове.[59]59
  На самом деле, в философии языка, эпистемологии и философии сознания существуют различные разновидности интернализма и экстернализма и, соответственно, дихотомии «интернализм» vs «экстернализм».


[Закрыть]

На чисто семантическом уровне проблема с интернализмом, состоящая в том, что не удаётся отделить «чисто ментальное» содержание мнения от «чисто не-ментального» его содержания (соответственно, в философии языка не удаётся отделить «узкое содержание» высказывания от его «широкого содержания»), была выявлена Х. Патнэмом и Т. Берджем. Для её решения была введена доктрина семантического экстернализма. С точки зрения семантического экстернализма содержание мнений (и интенций) не является чисто внутренним [7]. В известном мысленном эксперименте мы оказываемся на другой планете, которая является точной копией планеты Земля, за исключением того, что прозрачная, бесцветная жидкость, обладающая всеми макроскопическими свойствами воды (H₂O), имеет на ней другую химическую формулу (XYZ) – о чём мы не знаем. Наши мысли и верования о «воде» на этой планете будут не о воде, а о жидкости XYZ, несмотря на то что наше внутреннее ментальное состояние верования будет точно таким же, каким оно было на Земле. Другими словами, содержание наших мнений зависит и от окружающей среды, а не только от того, что происходит «в голове».[60]60
  Известное выражение Патнэма гласит: «Смыслы просто не в голове!» (meanings just ain't in the head!). Его причинная теория референта утверждает, что слова отсылают к своим референтам, благодаря причинно-следственным связям с ними [7–8].


[Закрыть] Но как это возможно, если само ментальное состояние верования находится «в голове»? Требуется более сильная форма экстернализма – экстернализм самого ментального. Такой экстернализм, как мы увидим ниже, предлагает ЭСЗ, утверждающая, в частности, что знание – очевидно, не внутреннее состояние – является ментальным состоянием.

В традиционной же эпистемологии ментальные состояния чисто внутренние. При этом классический интернализм имеет три основные разновидности: (1) аксесибилизм (accessibilism), (2) ментализм и (3) тезис о неразличимости [3]. (1) Аксесибилизм утверждает, что обоснованием для мнения может быть лишь то, к чему субъект имеет рефлексивный/интроспективный доступ. Если у субъекта нет такого доступного рефлексии обоснования, мнение считается необоснованным и, в частности, оно не может быть знанием. Аксесибилизм – интернализм относительно обоснования. (2) Ментализм утверждает, что роль обоснования для мнения субъекта играет его ментальное состояние, к которому субъект необязательно имеет доступ. При этом ментальное состояние рассматривается как нечто чисто внутреннее (3). Тезис о неразличимости утверждает, что мнение мозга-в-бочке может быть так же хорошо обосновано, как и мнение нормального человека постольку, поскольку их невозможно различить с точки зрения первого лица [3, p. 77–81].

Интерналистские теории предполагают существование привилегированного доступа к своему собственному сознанию при помощи интроспекции и, соответственно, инфаллибилизм относительно своих внутренних состояний. Одновременно – и это обратная сторона подхода – утверждается фаллибилизм и скептицизм относительно познания внешнего мира.

К неклассической форме интернализма, как уже было сказано выше, можно отнести эпистемологический дизъюнктивизм Д. Притчарда, утверждающий, что парадигматическое перцептивное знание – истинное мнение, с доступным рефлексии фактивным обоснованием. На самом деле, это комбинация интернализма и экстернализма, так как, с одной стороны, требуется наличие доступного рефлексии обоснования, а с другой стороны, это обоснование фактивно, что означает, что оно с необходимостью влечёт наличие соответствующего факта, то есть истинность мнения и знание. Обоснованное мнение не может быть ложным. В этом смысле эпистемологический дизъюнктивизм – разновидность инфаллибилизма.

В общем случае современный интернализм не отрицает наличие экстерналистской составляющей. Он лишь отрицает чистый экстернализм, то есть утверждает, что какая-то часть обоснования мнения должна быть интерналистской, если мы хотим, чтобы мнение было знанием. Напротив, радикальный экстернализм допускает наличие знания при отсутствии интерналистской компоненты. ЭСЗ Уильямсона, как уже было сказано выше, – радикально экстерналистская позиция.

Отметим, что если обоснование (очевидность) для мнения, которое является знанием, доступно рефлексии/интроспекции, как это имеет место, например, с точки зрения традиционного определения знания, а также в случае эпистемологического дизъюнктивизма, то субъект не просто знает, что р, но он знает, что он знает, что р, то выполняется принцип: если Kp (знает), то с необходимостью KKp (знает, что знает). На самом деле, субъект может не знать, а только верить (думать), что знает. Доступность знания интроспекции и абсолютная достоверность (certainty) знания (если оно действительно есть) отвергается экстерналистскими теориями знания и, в частности, ЭСЗ Уильямсона. Можно знать, что p, и не быть в состоянии с лёгкостью, при помощи одной лишь рефлексии/интроспекции установить, что знаешь, что p. Знание не влечёт знание, что знаешь. Более того, так называемая «очевидностная вероятность», – вероятность, условная на очевидности как полном знании в контексте (понятие, которое вводит Уильямсон [9, ch. 10]), – что знаешь, может быть сколько угодна мала, несмотря на наличие знания.

Радикальный экстернализм Уильямсона, как мы увидим ниже, утверждает, что большая часть нашего знания не имеет рационального обоснования в смысле интерналистского обоснования, но не в смысле обоснования tout court. Всякое знание, конечно, в принципе имеет обоснование с точки зрения третьего лица. Очевидностью для всякого знания является само знание, поскольку, согласно ЭСЗ, всякое знание – очевидность, и наоборот. Следовательно, всякое знание, что р, обоснованно, причём очевидностная вероятность, что р (но не что, мы знаем, что р), равна единице. И наоборот: всякое обоснованное мнение есть знание, поскольку обоснование с необходимость влечёт истинность мнения и знание. То есть обоснование является фактивным и экстерналистским. Мы вернёмся к этим вопросам ниже при систематическом рассмотрении ЭСЗ Уильямсона.

С точки зрения Притчарда, радикальный экстернализм – «ревизионистская позиция», которая, например, решает, а не устраняет скептическую проблему путём выявления её ложных предпосылок. ЭСЗ Уильямсона действительно очень просто решает одну из разновидностей скептической проблемы. Это решение таково: поскольку мозг-в-баке ничего не знает об окружающем мире, у него нет и очевидности о состоянии дел в окружающем мире (напомним: очевидность = знания), то есть нет очевидности в пользу истинности его, быть может (случайно) истинных, мнений. Напротив, такая очевидность есть у нас – нормальных людей. Поэтому наши мнения об окружающем мире являются обоснованными, и мы многое знаем о нём.

Подход самого Притчарда к скептицизму в целом можно рассматривать как терапевтический. При этом Притчард защищает, скорее, нетрадиционные интерналистские теории и в то же время не отказывается полностью от радикального экстернализма, согласно которому существует знание без интерналистского рационального обоснования. Но такое радикально экстерналистское знание, полагает Притчард, периферийно [3].