Текст книги "Знание в контексте"

Мион предлагает следующую процедуру, чтобы установить, знает ли субъект, что р. Сначала при помощи ПП мы определяем, какие альтернативы являются релевантными. Затем при помощи очевидности мы элиминируем все релевантные альтернативы, в которых не-р [8, р. 8–9]. Мы ставим под сомнение такой двухэтапный подход. Во-первых, согласно Льюису, если мы обращаем внимание на нерелевантные альтернативы, они становятся релевантными. Но допустим, мы не обращаем на них внимание, то есть не начинаем с элиминации нерелевантных альтернатив, а сразу же определяем релевантные альтернативы. То есть, обращая внимание только на релевантные альтернативы, нерелевантные альтернативы мы элиминируем «безмолвно». Тогда две стадии, на которые указывает Мион, можно совместить и сразу же перейти к элиминированию альтернатив, в которых не-р. Во-вторых, ПП не являются независимыми от очевидности. Эксплицируя ПП, мы одновременно обращаемся к очевидности, в основании которой они лежат, и к оценке и элиминированию альтернатив, в которых не-р. Знание, таким образом, первично. Оно не выводится, а просто круговым образом реконструируется как закрытие провала между ПП, очевидностью и истинным убеждением, что р (фактом). Льюис тоже рассматривает своё определение знания как круговое [1, р. 554].

Как было сказано, для Льюиса к очевидности относятся опыт и память субъекта S (в актуальной ситуации). Речь идёт о концептуализированном опыте, так как Льюис говорит о пропозициональном содержании опыта, а не апеллирует к «безошибочным протокольным предложениям» и языку sense-data. Для Льюиса вопрос о том, характеризуется ли полностью опыт Е своим содержанием Р, является открытым. Во всяком случае те возможности, которые по опытному содержанию отличаются от Р (а не только противоречат ему), исключаются. В частности, так же, как и в случае суждений о прошлом, основанных на памяти, в случае кинестезических опыта и соответствующих спонтанных суждений не исключаются лишь те возможности, которые в точности сходны с этими суждениями. Отметим, что для Льюиса пропозициональное содержание опыта субъекта может быть ложным. Это значит, что в качестве очевидности он рассматривает не знание, а всё-таки видимость. Любой концептуализированный (истинным или ложным образом) опыт считается очевидностью. На наш взгляд, очевидность, о которой говорит Льюис, лучше всего трактовать как опытное (перцептивное) знание и память как знание. В основании этой очевидности лежат ПП. Поскольку ПП относятся к контексту атрибутора, очевидность, в частности, опыт субъекта S, также зависит от контекста атрибутора. Именно эта очевидность (опыт и память субъекта S) позволяет исключить (релевантные) ситуации не-р [1, p. 553]. «Данное» для Льюиса состоит в соответствии возможностей (match between possibilities), то есть в их подобии. Для нас это семейное сходство. «Данным» также являются соответствующие ПП, в-правило и форма жизни. Как говорит Витгенштейн, если вы хотите иметь данное – нечто вроде фундамента, – то это форма жизни.

Таким образом, определение знания, которое мы предлагаем, имеет следующий вид: Субъект S (в контексте) знает, что р, если и только если (в контексте) очевидность, которой он располагает (соответствующие ПП), исключает возможности, что не-р, за исключением тех возможностей, которые не имеет смысла рассматривать как употребления ПП в данном контексте. В случае атрибутивного контекстуализма речь идёт о контексте атрибутора. В случае инвариантизма речь идёт о контексте самого субъекта (зависимость от контекста атрибутора отсутствует). Говоря ещё короче, субъект S знает, что р, если и только если ПП (очевидность) исключают возможность, что не-р. Возможности, к которым ПП неприменимы (нерелевантные возможности), даже нет нужды упоминать; они, если употребить выражение Льюиса, игнорируются «безмолвно» (silently). Кроме того, поскольку ПП определяются лишь в контексте, подразумевается, что знание, что р, – знание, что р, в контексте. Сам Льюис пишет так: «Скажем, что мы предполагаем (presuppose) Q, если и только если, мы игнорируем все возможности, в которых не-Q. Замкнём круг: мы игнорируем как раз те возможности, которые фальсифицируют наши пресуппозиции (presupositions). Подходящая (proper) пресуппозиция соответствует, конечно, подходящему игнорированию. Тогда S знает, что P, если и только если очевидность S элиминирует каждую возможность, в которой не-Р. – Psst! – за исключением тех возможностей, которые вступают в конфликт с подходящими пресуппозициями» [1, p. 554]. Таким образом, определение Льюиса круговое. «Подходящие пресуппозиции» Льюиса соответствуют ПП в контексте.

Подход Льюиса и, в частности, его правила подобия и актуальности, экстерналистские. Сам субъект может быть неспособным сказать, какие возможности подходящим образом игнорируются, какие подобны друг другу или актуальному сценарию (именно так обстоит дело с семейным сходством), какой очевидностью он располагает. Поскольку актуальность всегда релевантная альтернатива, условие истинности автоматически подразумевается знанием, и для Льюиса нет необходимости включать истину в определение знания. Аналогичным образом, в ЭСЗ знание не истинное убеждение плюс дополнительное условие.

Контекстуалистский подход Льюиса не решает проблему Гетье и, соответственно, проблему определения знания в виде его определения как убеждения, для которого имеется инфаллибилистская в ограниченном смысле (контекстуальная) очевидность. В нашей трактовке он показывает, что проблемы устраняются тогда и только тогда, когда концепт знания принимается в качестве первичного концепта, а очевидность эквивалентна знанию. Теория Льюиса, опирающаяся на понятие (контекстуально) релевантных возможностей, между которыми имеется подобие, если её подходящим образом интерпретировать, может рассматриваться как одна из возможных экспликаций подхода сначала-знания. В этом смысле она не бесполезна. Релевантные возможности в данном контексте определяются полным знанием-очевидностью в данном контексте или соответствующими петлевыми предложениями. Тогда и только тогда, когда S знает, что р, не существует релевантных возможных сценариев, в которых не-р, поскольку подобие между возможными сценариями (их релевантность) определяется как наличие общего в-правила, роль которого играет очевидность как полное знание или соответствующие этой очевидности ПП. Исходя из (не-)знания, что р, устанавливается, какие сценарии являются релевантными, а какие нет, а не наоборот.[106]106
  Аналогичным образом, как было отмечено Уильямсоном, в рамках так называемой эпистемологии безопасности, определяющей знание как безопасное истинное убеждение, то есть истинное убеждение, которое при том же методе своего формирования не могло бы с лёгкостью быть ложным (в ближайших возможных мирах оно не ложно), условие безопасности не является независимым от знания.


[Закрыть]

Льюисовское правило подобия мы трактуем как витгенштейновское семейное сходство. В качестве фундаментального принципа для правил Льюиса, определяющих релевантные (подобные) возможности, мы предлагаем принцип общего в-правила (семейного сходства), или, эквивалентным образом, ПП. Наша трактовка эпистемического контекстуализма с точки зрения витгенштейновской петлевой эпистемологии обоснована тем, что подлинный контекст имеет нормативное/концептуальное измерение, невозможен без соответствующих ПП (и наоборот). Семейное сходство, в-правило, ПП – экстерналистские понятия, подразумевающие первичность знания. Мы также утверждаем, что витгенштейновская трактовка подхода Льюиса совместима с подходом сначала-знания Уильямсона.

1. Lewis, D. Elusive knowledge / D. Lewis // Australasian Journal of Philosophy. – 1996. – Vol. 74. – № 4. – P. 549–567.

2. Williamson, T. Knowledge and its Limits / T. Williamson. – Oxford: Oxford University Press, 2000.

3. Gettier, E. Is Justified True Belief Knowledge? / E. Gettier // Analysis. – 1963. – Vol. 23. – № 6. – P. 121–123.

4. The Gettier problem / ed.: S. Hetherington. – Cambridge UP, 2018.

5. Benoist, J. Toward a Contextual Realism / J. Benoist. – Harvard UP, 2021.

6. Schaffer, J. Lewis on knowledge ascriptions / J. Schaffer // A Companion to David Lewis / eds.: B. Loewer, J. Schaffer. – Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2015. – P. 473–490.

7. Прись, И. Е. Витгенштейновский контекстуализм против эпистемического релятивизма / И. Е. Прись // Apriori. Серия «Гуманитарные науки». – 2018. – № 5. – P. 1–34.

8. Mion, G. Hinge Contextualism / G. Mion // Philosophical Investigations. – 2021. – 45(1). – P. 40–52.

9. Coliva, A. “I Know”, “I know”, “I know”. Hinge epistemology, invariantism and scepticism / A. Coliva // Skeptical invariantism reconsidered / eds.: C. Kyriacou, K. Wallbridge. – Routledge, 2021. – P. 213–234.

10. Belleri, D. The Gettier problem and context / D. Belleri, A. Coliva // The Gettier problem / ed.: S. Hetherington. – Cambridge UP, 2018. – P. 78–95.

11. Greco, J. Achieving Knowledge: A Virtue-Theoretic Account of Epistemic Normativity / G. Greco. – Cambridge University Press, 2010.

12. Williamson, T. The Philosophy of Philosophy / T. Williamson. – Oxford: Blackwell, 2007.

Часть 3
Критика скептицизма и релятивизма

Глава 1
Существует ли внешний мир? Критика скептицизма

В этом разделе мы рассматриваем новые современные подходы к решению или устранению проблемы скептицизма относительно существования внешнего мира – дизъюнктивизм, байскопический подход Д. Притчарда и «сначала-знания» подход Т. Уильямсона. В частности, мы утверждаем, что решение скептической проблемы в рамках эпистемологического дизъюнктивизма сопряжено с рядом трудностей потому, что этот подход не принимает во внимание понятие петлевого предложения Л. Витгенштейна. На наш взгляд, успешный подход к решению скептической проблемы требует пересмотра метафизических предпосылок традиционной эпистемологии, а именно принятия неметафизического витгенштейновского реализма. Предложенное Д. Притчардом в рамках «байскопического» подхода устранение скептической проблемы как псевдопроблемы опирается на сочетание того, о чем говорят эпистемологический дизъюнктивизм и эпистемология позднего Л. Витгенштейна.

1. Введение

Существует ли нечто по ту сторону нашего сознания, наших представлений, мыслей, смысла? Существует ли «внешний мир» – «объективная реальность»? В отличие от умеренного (здорового) скептицизма, который просто напоминает нам, что наше знание не абсолютно достоверно, ошибка всегда возможна, картезианский радикальный скептицизм утверждает, что мы ничего не знаем, не можем знать и даже не можем иметь рационально обоснованных мнений о внешнем мире. Например, утверждает скептик, я не знаю, не могу знать и не могут иметь обоснованного мнения, что у меня две руки. Быть может, как говорит в Размышлениях Декарт, мы «спим и все эти частности – открывание глаз, движения головой, протягивание рук – не являются подлинными, и вдобавок, быть может, у нас и нет таких рук и всего этого тела». Говоря современным языком, быть может, я мозг-в-баке, манипулируемый сумасшедшим учёным[107]107
  Мысленный эксперимент «мозг-в-баке» предложил Х. Патнэм.


[Закрыть]. Радикальный скептицизм тесно связан с идеализмом, а также с релятивизмом и нигилизмом: если мы считаем, что ничего не знаем и не можем знать, мы будем толерантны к любой точке зрения, любой «истине»; если нет ничего достоверного, жизнь теряет всякий смысл.

Умеренный (локальный) скептик не принимает инфаллибилизм, то есть допускает, что теоретически он может быть мозгом-в-баке, но утверждает, что это удалённая возможность. Поэтому он знает, что он не мозг-в-баке. Но у радикального скептика есть свои ресурсы, аргументы и, в частности, принцип замкнутости знания и принцип недоопределённости рациональных оснований (или очевидности)[108]108
  Г. Шёнбаумсфелд делает различие между недавним мозгом-в-баке (это случай локального скептицизма), пожизненным мозгом-в-баке и «ничего, кроме мозга-в-баке». Последний случай является наиболее радикальным [1].


[Закрыть]. Об использовании скептиком этих двух принципов мы будем говорить ниже.

В Разделе 1 мы проследим эволюцию современных подходов к проблеме картезианского скептицизма и выявим их достоинства и недостатки. В частности, мы рассмотрим фундаменталистский подход Дж. Мура, неомуровский экстерналистский подход, а также три новых подхода: эпистемологический дизъюнктивизм и байскопический подход Д. Притчарда и «сначала-знания» подход Т. Уильямсона. Мы покажем необходимость обращения к эпистемологии петлевых предложений Витгенштейна и терапевтическому методу анализа и устранения ложной метафизики. Петлевые предложения мы будем интерпретировать в рамках неметафизической реалистической позиции как укоренённые в реальности (языковых играх и формах жизни) витгенштейновские правила. Мы сделаем вывод, что успешный подход к решению скептической проблемы требует пересмотра метафизических предпосылок традиционной эпистемологии, а именно принятия витгенштейновского неметафизического (контекстуального) реализма. «Байскопический» подход устранения скептической проблемы как псевдопроблемы, комбинирующий эпистемологический дизъюнктивизм и петлевую эпистемологию Л. Витгенштейна, представляет собой движение в этом направлении.

2. Муровский и неомуровский антискептицизмы

2.1. Эпистемологический фундаментализм

Эпистемологический фундаментализм пытается найти достоверный эпистемологический фундамент для своих убеждений (мнений, знания) – самоочевидные убеждения, – на котором он строит всё знание. Декарт к такому фундаментальному самоочевидному убеждению относит убеждение «Я мыслю», которое, на самом деле, является убеждением теоретическим. Из него он выводит знание «Я есть (существую)». У Джорджа Мура – философа первой половины 20 века – роль фундамента (и этим он отличается от Декарта) играют некоторые обыденные убеждения, обладающие оптимальной (позитивной) эпистемической достоверностью – он называет их «очевидными трюизмами», или «достоверностями обыденного смысла» – типа «У меня две руки», «Земля существовала задолго до моего рождения» и другие. Для обоих философов эпистемическая рациональная оценка может быть глобальной и, в частности, тезис о существовании внешнего мира может быть рационально обоснован.

Мур полагает, что он знает, что у него две руки (в частности, потому, что он может видеть, что у него две руки!)[109]109
  Для Мура убеждение «У меня две руки» является оптимальной рациональной эпистемической достоверностью. Различие между этим убеждением и, например, убеждением «Бородинское сражение состоялось в 1812 году» лишь в степени достоверности. С точки зрения нашей интерпретации позднего Витгенштейна, это различие категориальное: если первое предложение (в широком смысле) логическое, представляет собой формулировку нормы, то второе – эпистемическое (эмпирическое). При этом, статус предложения может меняться.


[Закрыть]. И поскольку он это знает, две его руки существуют как объекты внешнего мира, и внешний мир существует. Следовательно, он знает, что внешний мир существует. Аргумент Мура неявно использует принцип замкнутости знания и логическое правило modus ponens: если я знаю, что А, и из А логически (априори) вывожу, что В, то есть знаю, что В следует из А (логический вывод должен быть возможен), то я приобретаю знание, что В.

На самом деле, как мы утверждаем, здесь имеет место не просто логический вывод, а вывод при дополнительном метафизическом предположении о том, что понятие внешнего мира и, соответственно, дуализм субъекта и объекта, чистая субъективность, имеют смысл. Как отмечает французский философ Жослен Бенуа, взгляд на субъективность как на некоторую замкнутую в себе сущность – побочный продукт эпистемологии модерна. Мы разделяем его точку зрения, что понятия внешнего мира и субъекта, располагающегося вне его, являются бессмысленными.

2.2. Антискептическая позиция Мура vs догматический скептицизм

Скептик обращает аргумент Мура, используя логическое правило modus tollens. Он исходит из интуитивно правдоподобного утверждения, что он не может (по крайней мере рационально в смысле рефлексивной доступности эксплицитных рациональных оснований) знать, что внешний мир существует. И опять же, используя тот же самый принцип замкнутости знания (и правило modus tollens), он утверждает, что он не может знать, что у него две руки. Этот аргумент скептика имеет такую же силу и те же недостатки, что и антискептический аргумент Мура.

Принцип замкнутости знания в рассуждениях и скептика, и Мура следует понимать как принцип для рационального (в смысле рефлексивной обоснованности) знания. С точки зрения Мура, я рационально знаю, что внешний мир существует. Таким образом, применяя принцип замкнутости знания, оба догматических аргумента – и антискептический, и скептический – приводят к неприемлемым выводам: первый – к выводу о возможности рационального знания о существовании внешнего мира, второй – о невозможности познания обыденных истин вида «У меня две руки»[110]110
  По этой причине некоторые авторы отвергают принцип замкнутости знания. На первый взгляд, принцип замкнутости знания также входит в противоречие с принципом восприимчивости (sensitivity), утверждающим, что S знает, что р только если выполнено следующее условие: если бы р было ложным, то S не был бы убежден что р. Я знаю, что передо мною компьютер (компьютер существует), так как если бы это было не так, я бы не верил, что он передо мною. Если принять принцип замкнутости знания, я должен знать, что я не мозг-в-баке. Но согласно принципу восприимчивости я не могу это знать. Если бы я был мозгом-в-баке, я продолжал бы верить, что передо мною компьютер и что я не мозг-в-баке.


[Закрыть].

2.3. Неомуровский экстерналистский подход

Неомуровский экстерналистский антискептический аргумент Данкана Притчарда сохраняет принцип замкнутости знания для экстерналистски обоснованного знания, понятого как безопасное (safe) истинное мнение. Согласно этой точке зрения, я знаю, что я существую (что я не мозг-в-баке), поскольку моё истинное мнение, что я существую, безопасно, то есть не могло бы с лёгкостью оказаться ложным – в ближайших возможных мирах я не мозг-в-баке. В то же время, согласно этой теории, у меня нет доступа к рациональному основанию для моего знания. Поэтому рационально (в смысле интерналистской рефлексивной рациональности) я не знаю, что внешний мир существует.

Понятие интерналистски обоснованного знания существенно для рассмотрения скептического парадокса. В самом деле, парадокс возникает именно потому, что предполагается что и у меня, и у мозга-в-баке одни и те же рациональные основания верить, что окружающие предметы и внешний мир в целом существуют. Майкл Уильямс отвергает экстерналистские решения скептической проблемы на том основании, что они содержат логический круг, то есть изначально предполагают, что мы живём в более или менее нормальном мире и объясняют, каким образом при этом условии возможно знание.

3. Новые подходы к решению скептической проблемы

3.1. Эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД)

Д. Притчард предложил интерналистское неомуровское решение скептической проблемы в рамках эпистемологического дизъюнктивизма. Эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД) – это тезис, утверждающий, что в парадигматическом случае визуального восприятия я знаю, что р, в сильном интерналистском смысле, потому что моё истинное мнение, что р, имеет доступное рефлексии фактивное рациональное основание «Я вижу, что р». В данном случае, допускается существование доступных рефлексии фактивных рациональных оснований, то есть оснований, из которых логически вытекает наличие факта.

С точки зрения ЭД, мозг-в-баке не знает, что у него две руки, хотя ему кажется, что у него две руки. У меня же есть доступное рефлексии фактивное основание для моего истинного мнения: «Я вижу, что у меня две руки». Поэтому я знаю, что у меня две руки. Таким образом, структура рациональности, очевидность у меня и у мозга-в-баке оказывается разной. К тому же, как недавно показал Притчард, в нескептическом сценарии фактивное основание одновременно является нормативным, мотивационным и объяснительным, тогда как для мозга-в-баке – только мотивационным. Таким образом, на первый взгляд, в рамках ЭД скептическая проблема для обыденных случаев решается удовлетворительно (проблема недоопределённости рациональных оснований не возникает).

В то же время комбинация ЭД с принципом замкнутости знания приводит к интуитивно неправдоподобной возможности рационального знания о существовании внешнего мира. Это интерналистское решение проблемы радикального скептицизма, в рамках которого оказывается возможной глобальная эпистемическая оценка мнений субъекта (так же, как у Декарта и у Мура).

3.2. Эпистемология сначала-знания (ЭСЗ)

Радикально экстерналистская эпистемология сначала-знания (ЭСЗ) Тимоти Уильямсона имеет сходства с дизъюнктивизмами – современными версиями наивного реализма. С точки зрения ЭСЗ, очевидность есть знание (и наоборот), но рациональность, основанная на очевидности, не всегда операциональна: мы не всегда знаем, что мы знаем, не всегда можем гарантировать, что мы поступаем рационально. В частности, не существует универсальной очевидности для решения скептической проблемы. Очевидность, которой располагает мозг-в-баке, значительно более бедная, чем та, которой располагаем мы (хотя мозг-в-баке об этом и не знает). Поскольку мы знаем, что окружающие нас предметы реально существуют, наша очевидность значительно богаче. Другими словами, мнение, которое формируется мозгом-в-баке – неуспешное. Это экстерналистское решение скептической проблемы.

Традиционная интерналистская эпистемология предполагала «чистоту» ментальных состояний. Поэтому знание никогда не рассматривалось как ментальное состояние. На самом деле, зависимость от внешней среды, не недостаток, а сама суть ментального. Для Уильямсона сознание не «внутренний мир», характеризующийся пучком монадических свойств, а «сеть отношений между агентом и средой»; оно включает в себя мир, а знание и действие – наиболее полное выражение сознания. В рамках контекстуального реализма Бенуа сознание (так же, как и мысль, смысл, концепты), если это подлинное сознание (нормы, концепты, смысл и так далее), укоренено в реальности.

О знании и сознании, которое его сопровождает (знание – ментальное состояние), можно говорить в терминах языковых игр Витгенштейна, которые суть употребления правил/норм в контексте для измерения реальности. «Сеть отношений между агентом и средой» есть языковая игра. Для Витгенштейна «понятие знания сопряжено с понятием языковой игры» (см. «О достоверности», § 560). Языковые игры имеют смысл лишь в рамках формы жизни. Правила языковых игр относятся к грамматике формы жизни. Наиболее общие грамматические предложения Витгенштейн называет петлевыми предложениями (ПП).

Мозг-в-баке, лишённый каких-либо связей с реальностью, не может иметь сознания, ментальности, не может мыслить, формировать мнения (во всяком случае, его сознание будет очень бедным).

3.3. Петлевые предложения (ПП) Витгенштейна

Вернёмся теперь к позиции Мура, согласно которой предложение «У меня две руки» самоочевидное. Витгенштейн заметил, что наиболее достоверное убеждение не может иметь обоснование, так как обоснование не может быть менее достоверным. «Ведь то, что у меня две руки, столь же несомненно до того, как я на них взгляну, сколь и после». Для Витгенштейна, предложения «У меня две руки», «Это рука», «Земля существовала задолго до моего рождения» могут иметь (в широком смысле) логическую («грамматическую») достоверность нашей формы жизни. Нет смысла говорить о том, что они истинны или ложны, что мы их знаем или нет. Такие предложения (достоверности, убеждения) предполагаются в процессе познания, мышления, употребления языка. Они предполагаются логикой нашей рациональности. В О достоверности Витгенштейн назвал их петлевыми предложениями (нем.: «Angeln», англ.: «hinge»): «Вопросы, которые мы ставим, и наши сомнения зиждутся на том, что для определенных предложений сомнение исключено, что они словно петли, на которых держится движение остальных [предложений]… то, что некоторые вещи на деле не подлежат сомнению, принадлежит логике наших научных исследований» (§§ 341–342).

Скептик сомневается, не имея на это никаких оснований. Более того, он и не может иметь никаких оснований для своего сомнения, так как его сомнение глобально. «Попытавшийся усомниться во всем не дошел бы до сомнения в чем-то. Игра в сомнение уже предполагает уверенность» (§ 115). По этой причине позиция скептика и сама постановка скептическое проблемы бессмысленны. Таково «минимальное прочтение» Витгенштейна.

В рамках аналитической эпистемологии существует много разных интерпретаций петлевых предложений Витгенштейна. Можно ли, как говорит Витгенштейн, «услышать все голоса и воссоединить их друг с другом». С нашей точки зрения, понятие петлевого предложения (ПП) требует анализа в контексте всей философии позднего Витгенштейна и, в частности, принятия во внимание таких понятий как «форма жизни», «языковая игра», «грамматика формы жизни», «правило», проблемы применения правила. Мы интерпретировали ПП как (наиболее общие) витгенштейновские правила (далее: в-правила). Позднее и независимо от нас Анализа Колива интерпретировала ПП как правила.

3.3.1. Петлевые предложения (ПП): наша позиция. Наша позиция состоит в следующем: Петлевое предложение (ПП) Витгенштейна имеет три взаимосвязанных аспекта: логический, эпистемический и онтологический/натуралистический. Природа ПП может быть понята лишь в том случае, если принять во внимание взаимосвязь между ними. Вкратце, её можно резюмировать следующим образом: петлевое предложение есть витгенштейновское правило. Будучи правилом, оно имеет логическую достоверность. Нет смысла говорить о его ложности или истинности. В контексте петлевое-предложение-правило может превратиться в петлевое-предложение-парадигму. Сомневаться в истинности парадигмы иррационально. Наконец, в контексте петлевое предложение может превратиться в более или менее достоверное обоснованное эмпирическое знание, или знание как языковую игру. Сомневаться в знании нерационально. Понимание природы петлевых предложений позволяет установить, что проблема глобального скептицизма является псевдопроблемой, основанной на ложных предпосылках.

Можно сказать несколько по-другому. ПП – нормы, для измерения реальности. Они вырабатываются в реальности и укоренены в реальности. ПП гибридны в том смысле, что в зависимости от контекста они могут менять свой статус. С одной точки зрения ПП может быть нормой, а с другой – эмпирическим предложением. Этот статус также может меняться в процессе эволюции. В «О достоверности» Витгенштейн пишет: «Можно было бы представить себе, что некоторые предложения, имеющие форму эмпирических предложений, затвердели бы и функционировали как каналы для не застывших, текучих эмпирических предложений; и что это отношение со временем менялось бы, то есть текучие предложения затвердевали бы, а застывшие становились текучими» (§ 96). Это позволяет избежать релятивизма и разрешить непреодолимые, на первый взгляд, разногласия между экспертами.

Притчард предлагает трактовку ПП как висцеральных («животных») обязательств (commitments), не имеющих истинностных значений, но пропозициональных, разделяющих общее ядро (последнее условие позволяет противостоять эпистемическому релятивизму). Для нас ПП суть наиболее общие правила наших естественных нормативных практик – «форм жизни» и принадлежащих им «языковых игр». При этом «животными» являются также примитивные языковые игры, которые лежат в основе наших форм жизни. Для Витгенштейна (и для ЭСЗ Уильямсона) действие и знание первичны, а следование правилу «слепо».

Вывод, что скептическая проблема – это псевдопроблема в той или иной мере разделяют, Людвиг Витгенштейн, Хилари Патнэм, Дональд Дэвидсон, Майкл Уильямс, Данкан Притчард, Жослен Бенуа, Клод Романо, Маркус Габриэль, Роберт Брэндом, Анализа Колива, Гения Шёнбаумсфелд и другие авторы.

3.4 Структура рациональности

Аналитическая эпистемология поначалу пыталась решать проблему скептицизма, но, как представляется, постепенно обращается к витгенштейновскому выводу, что скептическая проблема – псевдопроблема, основанная на ложных предпосылках. Проблема не решается, а устраняется терапевтически. На наш взгляд, аналитическая эпистемология делает это непоследовательно. В частности, мы имеем в виду один их новейших антискептических подходов – «байскопический подход» современного британского эпистемолога Данкана Притчарда.

3.4.1. Стандартная и альтернативная точки зрения на позицию Витгенштейна. Согласно стандартной точке зрения, в работе «О достоверности» Витгенштейн рассматривает проблему скептицизма. Он даёт прямой ответ Муру на его решение проблемы скептицизма. Недавно Притчард предложил другую точку зрения, которая утверждает, что Витгенштейн предлагает новый подход к структуре (эпистемической) рациональности, раскрывает её существенно локальный характер. Рациональность, если речь идёт о чисто интерналистской рациональности, не может быть глобальной. Для Витгенштейна мыслить, верить, сомневаться, знать, ошибаться можно лишь в рамках формы жизни, имеющей укоренённую в реальности «грамматику» (логику). В «О достоверности» он пишет: «Чтобы ошибаться, человек уже должен судить согласно с человечеством» (§ 156).

3.4.2. Рациональность и псевдорациональность. Согласно Витгенштейну, петлевое предложение (ПП) нельзя рационально ни обосновать, ни опровергнуть. Для Притчарда ПП автоматически исключаются из сферы рационального; они ни рациональны, ни иррационалны, они а-рациональны. Наша позиция ближе к позиции Колива: ПП рациональны в широком смысле. Для нас это правила. Поэтому они рациональны по определению.

Анализ понятия ПП, как и анализ предпосылок, используемых при рациональной оценке, показывает, что с точки зрения философии Витгенштейна они должны быть укоренены в реальности[111]111
  Существование реальности предполагается! В противном случае мы бы имели дело не с употреблением правил и концептов, а с бессмыслицей.


[Закрыть]. Именно укоренённость рациональных оснований в реальности делает их рациональными. Тогда как их интернализация приводит к постепенной потере (обеднению) смысла, очевидности и превращению рациональности в псевдорациональность (концептов, смысла и очевидности, в псевдоконцепты, псевдосмысл и псевдоочевидность).

Как правило, в парадигматических случаях применения наших концептов (правил, языка) – можно также говорить об инстинктивных (примитивных) языковых играх – и, в частности, в парадигматических случаях зрительного восприятия, последние не могут не отсылать к тому, к чему они по самой своей природе предназначены отсылать. Сам смысл понятия «реальный» предполагает, что в этих случаях мы имеем дело с реальностью. Сама осмысленность применяемых правил и концептов предполагает, что в этих случаях они применяются корректно, что мы знаем, что они применяются корректно. Семантика, эпистемология и онтология оказываются неразделимо связанными между собой.

Дело не только в том, что структура рационального обоснования предполагает принятие «нерациональных» ПП, но также и в том, что сама природа ПП, концептов и рационального обоснования предполагает существование реальности, «внешнего мира». Задание ПП эквивалентно заданию некоторой устоявшейся формы жизни (концептуализированной части реальности), философской грамматикой (правилами) которой они являются[112]112
  В какой-то мере, как нам представляется, Притчард учитывает сказанное, ссылаясь на позицию Дональда Дэвидсона о природе наших мнений как имеющих тенденцию быть истинными и вводя новое понятие «над-петлевого (нем. über-hinge) предложения», что мы не можем радикально ошибаться в наших мнениях.


[Закрыть].

3.5. Проблемы эпистемологического дизъюнктивизма (ЭД)

В нашей статье, опубликованной в 2014 году, мы указали, что ЭД Притчарда и, в частности, решение скептической проблемы в рамках ЭД, не принимают во внимание витгенштейновскую эпистемологию и, в частности, понятие ПП [2]. Мы указали, что в некоторых случаях ЭД неприменим, в том числе и для решения скептической проблемы.

Парадигматические случаи зрительного восприятия неоднородны. Если в некоторых парадигматических случаях дефитор возможен, так что, поскольку он есть, парадигматический случай перестаёт быть парадигматическим, то в других парадигматических случаях дефитор невозможен. В этих последних случаях мы имеем, на самом деле, дело с грамматическими (логическими, а не эпистемологическими) фактами в смысле философской грамматики Витгенштейна. Соответствующие предложения являются ПП и не могут быть рационально обоснованы. Эпистемологический дизъюнктивизм к ним неприменим, поскольку он апеллирует к фактивным рациональным основаниям. В тех же парадигматических случаях зрительного восприятия, в которых рациональное обоснование возможно, рациональные основания для знания следует понимать не в смысле наличия у них некоей особой фактивной природы, а в смысле их достаточно сильной укоренённости в факте[113]113
  Таким образом, знание, подразумевающее причинный контакт с фактом, первично, а мнение и рациональные основания для мнения вторичны, а не наоборот.


[Закрыть].