Текст книги "«СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений"

Карполь, как всегда, выиграл, я вернулся, чтобы уйти в заранее согласованный с Кудрявцевым отпуск, но услышал от главного, что, «пока я прохлаждался за границей», тут продлили подписную кампанию и сейчас я нужен редакции как никогда. Я спросил, а кто ж тогда из Штутгарта каждый день заметки в газету передавал, ответа толком не получил – и улетел-таки с женой в Прибалтику, благо заявление отпускное мое было подписано. Кудрявцев, понятное дело, взъярился – Лева Россошик передал мне по телефону некоторые из самых мягких его выражений, – и я решил для себя: ухожу. На отдыхе мы выпьем пива, и не только, уже с Сабонисом (в Литве-то и тогда подавали не одно «Жигулевское»), и интервью с Арвидасом я понесу в журнал «Спортивные игры», размещавшийся в издательстве «Физкультура и спорт». И заодно зайду проведать его главного редактора, Валерия Изидоровича Винокурова. В конце разговора он скажет мне, что если я всерьез соберусь рвать из «Совспорта», он будет рад меня видеть у себя. Я отвечу, что уже собрался.

С Кудрявцевым мы практически не разговаривали, я методично «зачищал хвосты» – сделал, например, очередные «Уроки» с гениальной пасующей карполевской команды, Ирой Кирилловой, за что она мне прислала на редакционный адрес телеграмму с текстом «Спасибо за правду и поддержку». Мне все наперебой советовали пойти с этой бумажкой к Кудрявцеву и помириться, я отвечал, дескать, пусть он сам сначала что-нибудь интересное напишет, чтобы мы с ним на одном языке разговаривали – а то чего я почтальона изображать буду. Тут народ понял, что я намылился увольняться, и, как это у нас положено, стал слегка отстраняться: ты, мол, уже не наш, куда-то на сторону смотришь, это потому, что тебе все так легко в жизни дается, видали мы таких – и где они сейчас. Удачи, честно скажу, желали немногие. Как-то Кучмий зазвал поговорить.

– Ты, похоже, лыжи навострил, а? Мне-то можешь сообщить – куда?

– Могу – в «ФиС».

– И кем же?

– По-моему, заведующим какой-то редакцией…

– По-твоему? Ты можешь толком рассказать?

– Не могу, потому что Винокуров и сам названия ей пока не придумал. Да мне без разницы – я готов один за всех там писать, лишь бы отсюда свалить побыстрее.

– Вот как… Сколько народу мечтают сюда попасть, а ты один – свалить. Брось дурака валять – перетерпишь, он оттает, и все у тебя опять будет хорошо. А то собрался в свои юные годы идти какой-то канцелярщиной заниматься.

– Можно подумать, я здесь какой-нибудь освобожденный спецкор, а не зам начальника этого идиотского отдела. Да и надоело мне ловить эти «фазы луны»…

– А мне, можно подумать, не надоело! И я очень счастлив от ежедневного общения с ним! Но вот сижу – не дергаюсь. Послушай, что тебе скажу: если уж отсюда уходить, то в такую контору, чтобы все ох…ли. Есть у меня одна задумка, на будущее. Может, даже – на скорое будущее. Только ты пока – молчок. Идея следующая…

Так я впервые услышу о том, что сам Кучмий почти через два года в первом номере «Спорт-Экспресса» назовет «газетой о спорте, без политических и кулинарных рецептов». Но тогда все это еще казалось мечтой, которую своими силами не осуществить – что-то должно было послужить толчком. Но что именно – мы тогда не знали.

Уходя – уходи. Но недалеко

Перед моим уходом мы присядем с Кучмием еще раз, он опять попытается сбить меня с неверного пути, но в итоге подарит свою только вышедшую (в том издательстве, куда я как раз уходил) книжку «Гонка с тенью», где велогонщик, чьим прообразом выступит Сергей Сухорученков, будет вести на протяжении почти всей «бумажной» дистанции диалог с собственной тенью, поскольку уедет в отрыв и поговорить ему станет больше не с кем. Кучмий напишет мне на книге пожелание пройти свою гонку до конца, не выпадая из седла. И сообщит, что следующую планирует написать о конькобежцах. И расскажет байку, которая одна уже на новеллу тянула.

Однажды Кучмий освещал на знаменитом катке Медео какие-то соревнования – только этот чудесный каток открыли, так там от каждого старта в хорошую погоду можно было ждать мировых рекордов. Но в тот раз погода была плохая – и Кучмий с собкором по Казахстану ваяли свои заметки без особого настроения. А тут еще из соседней комнаты, где с утра до вечера, не выходя на улицу, выпивали и закусывали, мешая работать, кто-то повадился засовывать в дверь руку, отрывать с телетайпной ленты их текст и делать из него свой – маленький, для местной газеты. И вот утром последнего дня они увидели соседа, открывавшего свою дверь. «Приятель, ты как-то не по-товарищески поступаешь…» – «А в чем дело?» – «Мы уже который день на тебя работаем – хоть бы бутылочку за это прислал». – «А, понял, мужики – все будет!» И через пять минут занес недопитую со вчерашнего бутылку, в которой оставалось граммов сто пятьдесят. Подобное, конечно, прощать было нельзя.

День стоял такой же унылый, как предыдущие, свой текст Кучмий с соавтором сварганили быстро, ленту оторвали и выбросили, а к тому времени, когда обычно объявлялся плагиатор, написали, что в последнем забеге, на который уже никто не надеялся, юная Нонна Пиздрюкова, студентка мукомольно-крупяного техникума из Уфы, неожиданно установила новый юниорский мировой рекорд. Когда сосед отправил эту белиберду в свою редакцию, то получил задание взять интервью у новой рекордсменки. И вот заходит в комнату к Кучмию на законную рюмочку после турнира знакомый тренер и говорит: «Как же ведут себя некоторые ваши коллеги!» – «А что случилось?» – «Да один из местных нажрался так, что, похоже, белую горячку поймал: стоит у женской раздевалки, хватает всех выходящих за руки и умоляет привести ему какую-то Нонну-рекордистку – безобразие!»

Но публикация в итоге сорвалась не из-за отсутствия в раздевалке Нонны Пиздрюковой – дело в том, что тогда во всех изданиях имелись отделы проверки, которые строжайшим образом отслеживали упоминания любых контор: а вдруг это «ящик», оборонный завод – их называть было категорически нельзя. И бдительный сотрудник выяснил, что в городе Уфе нет мукомольно-крупяного техникума (понятно, его нигде не было, это ведь примерно то же самое, что институт по сверлению отверстий в макаронах). И пришел понурый сосед и спросил: да за что же, коллеги? А те показали ему на подарок, к которому так и не притронулись: а вот за это…

Вы никогда не жили при коммунизме? Не декларированном, а реальном, построенном хотя бы на ограниченном пространстве? Я вот на финише проекта под названием «Союз нерушимый» набрел на такой островок коммунизма. Пришел я в издательство поздней осенью, когда выстраивались планы на предстоящий год, и мне сразу было предложено взяться за серьезную работу: обширный сборник статей о чемпионате мира по футболу, до начала которого оставалось, соответственно, больше полугода, но круг авторов желательно было обрисовать в течение месяца-двух. Вдохновленный заданием, я прям со следующего дня бросился выпивать и закусывать с потенциальными авторами – новая работа мне определенно нравилась.

Но еще сильнее нравилась система оплаты – помимо оговоренного оклада-жалованья в кассовом окошке, оказывается, всех сотрудников издательства ждали премии – небольшие, зато регулярные. Они выплачивались по самым разным поводам – от выхода каким-то сумасшедшим тиражом учебника для физкультурных вузов до дня рождения издательства. Поначалу я наивно думал, что для меня заветное окошко открывается только два раза в месяц, но после нескольких выволочек от старшей кассирши – где вы ходите, из-за вас одного не могут ведомость премиальную закрыть! – стал подходить к нему почаще. И всякий раз с удивлением обнаруживал свою фамилию в очередной ведомости…

В том позднесоветском зазеркалье проблемой было не заработать деньги, а потратить. Зря усмехаетесь – однажды нагрянул батоно Зураб Табатадзе, прямиком из Грузии, с чачей нового урожая. Канистрой с этим чудесным напитком придавили графоманские рукописи на подоконнике – сколько же в стране было желающих пространно-бестолково высказаться на спортивную тему – и отправились искать хоть чего-нибудь закусить. Обошли все окрестности на Новослободской, включали все свое обаяние – удалось достать полсотни яиц, не удивлюсь, если в то непростое время в стране неслась одна-единственная курица. Хлеба нигде не было – даже черствого. Так и запивали чачу сырыми яйцами. Зураб интересовался – нельзя ли в Грузии открыть филиал издательства, чтобы были и деньги, и накрытый стол? Иначе зачем они нужны – когда купить нечего?

Зато с бумагой в стране проблем не было. Едва придя в издательство, я предложил новому начальству проект спортивно-развлекательной газеты под названием «Тайм-аут» – поданые с юмором истории о спорте. Его, как ни странно, приняли – в порядке эксперимента. И несколько номеров под моим главредакторством мы откатали, и они даже неплохо продались – но штамповать учебники все равно было выгоднее, поэтому на поток газету решили не ставить. На память о ней у меня где-то лежит сюрреалистическая картинка: Дима Азаров снял соревнования прыгунов с трамплина с совершенно необычного ракурса – участник с номером на спине пикирует прямо на жилые дома под склоном, причем деревня в момент его прыжка живет своей жизнью и никаких пришельцев ниоткуда явно не ждет. Я подарил Азару подпись – «85-й просит посадки» – и Митя пошел брать призы на конкурсах.

А еще Лена Вайцеховская познакомила меня с нашей замечательной гимнасткой Нелли Ким – та собиралась уезжать тренировать в Корею и хотела выпустить там книжку о себе. Издастся она только на корейском, поэтому рассказать можно будет всю правду. Ну, или почти всю. Меня идея привлекла – Нелли, правда, жила в Минске, но частенько бывала в Москве на соревнованиях, а я стал ездить на баскетбольные туры в Вильнюс с Каунасом через Минск. Она рассказывала много интересного – например, как в Чимкент, где она жила, решили приехать американские телевизионщики, снимать о ней фильм – и власти города, в который иностранцы прежде не наведывались, бросились класть асфальт, белить старые деревья и сажать новые, переселять семью Ким в новую квартиру и обставлять спортзал новыми снарядами. И ведь все разом нашлось – нужен, оказывается, был только повод.

Заказывали мне заметки и из замечательного издания «Футбол-Хоккей», располагавшегося по одному адресу с «Советским спортом». Гонорары я получал в той же бухгалтерии, где когда-то – зарплату, и поскольку старшие товарищи давно научили меня, что все деньги нести домой – это моветон, заходил проведать друзей не с пустыми руками. Ставил на стол напитки, доставал «Тайм-аут» и спрашивал: «Господа, мы на моей газете будем закусь раскладывать или же на вашей?..»

А весной 90-го «Футбол-Хоккей» затрясло. Этот еженедельник, который киоскеры оставляли близким знакомым, чтобы те не вставали в день выхода газеты затемно, ведь опоздавшим его гарантированно не хватало, изначально назывался просто «Футбол», но когда начавшему прибаливать Брежневу врачи рекомендовали чаще смотреть физкультуру, но такую, чтоб поменьше было угрозы простудиться, он выбрал хоккей – самый успешный советский командный вид спорта. А как выбрал – попросил ему принести что-нибудь о хоккее почитать. Специализированное. И на следующий день еженедельник получил двойную специализацию. (Несколько лет спустя главный редактор «Футбола-Хоккея» Лев Иванович Филатов подойдет к простому корреспонденту «Советского спорта» Владимиру Кучмию и вкрадчиво спросит: «Володя, вы не могли бы при случае сказать Леониду Ильичу, что наша газета – это глубоко искусственное образование? Ну что ему стоит приказать отдельно издавать что-нибудь о хоккее, а нам вернуть первоначальную сущность?» Кучмий ответит, что степень его с Генсеком нынешней близости, к сожалению, сильно преувеличена.)

И жил бы «Футбол-Хоккей» так себе и дальше, с мячом и клюшкой, если бы только Виктор Владимирович Понедельник, он же – главный редактор, не решил однажды сместить Вячеслава Ивановича Колоскова с поста № 1 в советском футболе и не стал для осуществления этой задумки активно использовать свое издание как обличительную трибуну. (Помнится, бывший футбольный судья Марк Рафалов обвинял Колоскова в частности в том, что он прятал своего сына от армии сначала в дубле ЦСКА, а затем в смоленской «Искре», за которую тот так и не провел в течение сезона ни одного матча. Колосков же отвечал, что его сына избрали в Смоленске комсоргом команды, а это – миссия поважнее, нежели голы забивать, и требовал от Рафалова «убрать свои грязные руки» от футбольной биографии Колоскова-младшего.)

Колосков терпел недолго – поскольку Федерация футбола числилась в учредителях еженедельника, последовала перерегистрация, хоккей отцепили, и главным теперь уже только «Футбола» должен был стать Кучеренко, хотя там для проформы и объявили какой-то конкурс. Олег Сергеевич предложил мне примкнуть, но я согласился сотрудничать лишь на расстоянии – так быстро бросить Винокурова было бы не по-товарищески. Но писал я туда много – и с приятелями из «Совспорта» виделся поэтому часто. Они явно что-то замышляли – неприязнь к Кудрявцеву перерастала уже просто в ненависть, настолько он всех достал. С самим Кудрявцевым мы кивали друг другу при встречах – удивительно, как он своим могучим аппаратным чутьем даже не догадывался о назревающем на корабле бунте.

Я только не понимал, какого именно момента все ждут: по опыту регистрации того же «Тайм-аута» я знал, что эта процедура занимает час времени и бутылку коньяка расходов – чтобы, как Зураб наказывал, в очереди не стоять. И вот в самом начале лета 1991-го, на волейбольном матче в динамовском Дворце на улице Лавочкина, Лева Россошик – а кто же еще?! – сообщил мне по секрету, что именно замыслила группа заговорщиков. «Ты с нами?» – «С вами да без Кудрявого?! Когда начинаем?..»

С нами тогда был Зураб, но его-то в новый проект брать не планировали – скоро уже Кучмий намеренно строгим тоном примется мне рассказывать, что нам станет не до пьянок, настолько все будут якобы загружены: «Смотри, первая полоса – исключительно оперативная». – «А вторая?» – «Огорчу – тоже. Идея в том, чтобы назавтра вывалить максимум за вчера – сечешь?»

Не в обиду «Совспорту», опережать его было совсем несложно – там ведь, например, из футбольного тура в номер шел отчет с одного матча, все остальное называлось – «подробности в завтрашнем номере». Да и отчета-то этого набиралось – сто строчек с составами, или, как мы говорили, «компотом». Причем две трети объема по технологии требовалось передать после первого тайма, и если в нем голов не было, а в последние десять минут игры команды вбивали друг другу по два мяча, то места, чтобы рассказать о них, не находилось уже физически, и автор этого всего выглядел в глазах читателей полным идиотом.

Больше скажу, если в Лужниках можно было хотя бы диктовать машинистке, не уходя с трибуны, – там стояли телефоны, по которым мы все обожали звонить во время матча знакомым из других городов, то, к примеру, на «Динамо» телефоны прятались за глухой стеной – и ты рассказывал о концовке матча, не видя ее, с чужих слов – иначе тебя ждала получасовая очередь. Зато когда мероприятие было международным, тут уже приходилось едва ли не по персональному аппарату на брата – зимой 90-го я пересекся с Кучмием на хоккейном призе «Известий», мы оглядели работу пресс-центра и почувствовали себя иностранцами – до сих пор для меня загадка, почему при старом режиме нельзя было создать условий для нормальной повседневной работы. Тогда Кучмий и сказал, что самый крутой сюжет в спортивной журналистике – это газетная рутина изнутри, условная книжка под условным названием «Сто строк в номер». Как говаривал Леня Трахтенберг: «Знали бы эти люди, какие подвиги мы ради них совершаем. Каждый день, между прочим».

Я к своему подвигу был готов – сборник «Италия-90» выпустился и продался, Винокурову я под полусекретом все рассказал, он, оказалось, не от меня первого узнал новость и, помню, изрек, что оперативность – враг качества, но признал, что «Совспорт» морально действительно устарел. Зайдя как-то к Кучеренко, столкнулся с Толей Чернышовым. «Ты – к ним?» – «Да, а ты?» – «Звали, но я взял паузу на раздумье». – «Думаешь, будешь скучать по Кудрявцеву?» – «Сначала посмотрю, сколько мест тут освободится». – «Смотри-смотри, потом ведь могут и не позвать». – «А ты что, так уверен, что все у вас получится?..» – «Абсолютно не уверен». – «Так чего ж лезешь?» – «А ты помнишь фильм про боевиков революции: захватить тушинский аэродром и бомбить Кремль – это, конечно, авантюра. Зато – масштаб…»

Поехали!

Что нужно для того, чтобы новая команда сразу заиграла? В первую очередь, конечно, состав. А вот с селекцией-то при наборе в новую газету были серьезные сложности. Кучмий, при том что сам всю жизнь писал про коньки с велосипедом, четко и безоговорочно обозначил приоритеты: футбол, еще раз футбол, опять футбол, потом хоккей, снова хоккей, а дальше – баскетбол, теннис, шахматы и так далее – по мере убывания читательского интереса. А как же легкая атлетика? – интересовались не последние профессионалы, рассчитывавшие на приглашение в скоро стартующий проект. Им отвечали правду: нужна раз в год – чемпионат страны или если кто рекорд мировой прыгнет-пробежит. Все остальное – в короткие новости. А вот, к примеру, лыжи? Гладкие – тоже раз в год. Про двоеборье и трамплин лучше молчите. Нет, освещаем все, до чего только сможем дотянуться, но все «малочитабельные» виды – предельно коротко. Понятно?

Кому было не понятно – мог доходчиво разъяснить Трахтенберг: «Я хочу через год работать в самой популярной и богатой газете и ездить на «Мерседесе». А вы все предлагаете ходить пешком, опираясь на шест вашего Бубки. Ну и делайте тогда свою газету!» И еще было принято отсылать сомневающихся к интервью Олега Романцева Лене Вайцеховской, в котором он сказал, что игрок дубля «Спартака» будет в народе поизвестнее олимпийского чемпиона в спортивной ходьбе. Жестко, конечно, но справедливо ведь!

Однако так выходило, что, кроме самого маэстро Трахтенберга, из футбольно-хоккейных перьев «Совспорта» и пригласить было некого в силу либо их почтенного возраста, либо, скажу так, несоответствия уровню притязаний. Вторая сложность заключалась в том, что едва ли не всем, кого планировалось взять с собой с прежнего места работы, было к сорока и чуть выше, и они желали стать хоть какими-нибудь, да начальниками. Мы сто лет знакомы, и я, конечно, с вами в воду и в огонь – но очень бы хотелось вот еще и должность.

И если человек был свой в доску, то его мечты сбывались. Это в государственном издании любые ставки выше минимальной утверждались где-то там, наверху, и простор для маневра был минимален, а в газете, которую учредили, получалось, – их назначали сами журналисты (вот как мы теперь могли себя называть)! Редактор мог набрать себе столько заместителей, сколько сегодня депутат Госдумы может иметь помощников. Ты кем хочешь быть – не ниже зама главного? Ладно – будешь замом по… хозяйству. Ты тоже на меньшее не согласен? Ну, хорошо – пойдешь замом по… рекламе?

И можно было идти домой радовать жену с детьми, у кого они имелись, по пути заказывая новую визитку. Нам только выходить начать, а рекламщики сами в очередь выстроятся, и мебель мы по бартеру еще выбирать из многих вариантов будем…

То наше наивно-эйфорическое состояние я могу сравнить с бравадой футбольных команд, которые поднялись лигой выше. На банкете по случаю выхода обязательно многократно звучат слова о том, что теперь осталось только дожить до начала следующего сезона – аншлаг и касса автоматически гарантированы.

Но у них-то, выходивших на новенького, сколько конкурентов, причем в большинстве своем куда сильнее их самих, появлялось, у нас же был всего один-единственный, нами же серьезно и обескровленный – Кудрявцев разом увидел на своем столе с десяток заявлений об уходе, и почти все – от ведущих, стержневых сотрудников. Интересно, он хоть тогда понял, что на самом деле стал крестным отцом нарождающейся газеты? Что те, кто выдавал у него КПД паровоза, решили поработать по максимуму, только теперь уже – против него?..

А рождалась газета эта легко и весело. На пробный номер Кучмий попросил каждого накидать заметок как эскизов, чтоб люди поняли – дальше таких станет больше и они будут объемнее. Чтобы застолбить за собой территорию, я исполнил под эту репетицию премьеры два мини-интервью – с Валерием Кузьмичем Непомнящим, который за год после оглушительного успеха с Камеруном так и не смог найти хоть сколько-нибудь достойной работы на родине, и с динамовским хоккеистом Анатолием Семеновым. Толя тогда только вернулся из «Эдмонтона», куда попал между регуляркой и плей-офф – чемпионат Союза закончился, в сборную его не позвали, вот «Динамо» и отпустило примериться. В Канаде сразу сказали, что состав сверстан, играть будешь только в самом крайнем случае, так живи и осматривайся.

Поселили Толю в отеле с каким-то канадцем, поднятым из фарма, и на первый матч первой серии выдали им по билету на завтра на трибуну. Получив свой, Семенов предложил напарнику прогуляться по городу, пивка попить. Тот округлил глаза и сказал, что он пойдет в тренажерный зал. Это в выходной-то? – удивился уже Толя.

И услышал, что выходных в плей-офф не бывает, а у запасных – так особенно. Потому что тренер за ночь способен и передумать и включить тебя в запас, а ты к этому шансу, выпадающему, может, раз в жизни, окажешься не готовым на все сто. И как у вас, русских, голова только устроена. И пошли они в разные стороны, но Толя задумался. И отыграл потом в НХЛ, между прочим, семь сезонов – при том, что дебютировал в тридцатник. А канадца того со всем его фанатизмом назад в фарм отправили и больше о нем на серьезном уровне никто не слышал. Знай наших, Канада!

И еще в нулевом номере я поучаствовал в интервью Вайцеховской с Виктором Васильевичем Тихоновым, которое, по сей день помню, называлось «По ночам ко мне приходят решения». Но косвенно поучаствовал. Лена просто рядом что-то выстукивала на машинке, а потом куда-то отошла на середине текста. Я опустил глаза на страницу, а там про то, как они с Тихоновым встретились в ялтинском санатории и Виктор Васильевич пожаловался Ленке на бессонницу. Одно утешение – новые игровые схемы в эти часы придумывались.

Я рассудил – что ж коллеге не помочь, и дописал в конце абзаца: «Но так бывает не всегда. Иногда ворочаешься всю ночь, как идиот, а к утру понимаешь, что лучше тройки Макаров – Ларионов – Крутов все равно ни хрена уже не изобретешь. Обидно, слушай, а?!» Но потом меня самого кто-то позвал, а Ленка подмоги не заметила. И только уже в подписной полосе бдительный дежурный вскинулся: а чтой-то у нас Тихонов реальным идиотом выглядит – так на самом деле надо? Вайца после этого какое-то время со мной не здоровалась, но не сильно долго – до тех пор, пока не стартовал хоккейный сезон, я не встретил Тихонова и не передал ей, что ему понравилось то интервью. (Кстати, вы обратили внимание, в каких местах в ту пору отдыхали легендарные тренеры и элитные журналисты? А мы тем же летом с лучшим советским футбольным арбитром Лешей Спириным посетили с семьями город Саулкрасты на Рижском взморье.)

Короче, художник Саша Гланц – единственный, кто прежде не имел отношения к «Совспорту», почему и не понимал до конца, на какой мы сподобились прорыв, – нарисовал на нас карикатуры для дебютного номера, посадил всех в воздушный шар – и мы полетели. Не важно, что не вполне четко себе представляя, куда – главным было от земли оторваться. Случится это 14 августа 1991 года. Я потом возьму себе пачку экземпляров того исторического номера на память, но, как водится, со временем все до единого раздарю. Как в «Свадьбе в Малиновке»: бери, бери, я себе еще нарисую.