Текст книги "Врата небесные. Архивы Логри. Том I"

8

Утром меня разбудил Ронин. Я услышал его фырканье где-то рядом с собой. Плотные шторы в комнате практически не пропускали дневной свет, но все же было понятно, что за окном светло. На столике лежал листок бумаги. Это была записка от Створкина.

«Дорогой И. В.! Прошу великодушно меня простить. Я вынужден срочно отлучиться на несколько дней. Дела требуют моего присутствия в Эдинбурге. Кстати, слышали ли вы когда-нибудь легенду о Камне Судьбы? В библиотеке можно найти достаточно информации о нем, если вас это заинтересует. Она (библиотека), как и этот дом, в вашем распоряжении. У меня гостит мой старинный друг из Мексики. Вы его видели, когда мы выходили из ресторана. Его зовут Дон Хосе. Он рыцарь-хранитель уже много лет. Думаю, общение с ним будет вам полезно.

С почтением, П. Створкин».

Застелив кровать, я вышел из комнаты. Откуда-то доносилось характерное звяканье чайной ложки о чашку. Иного пути, как на второй этаж, не предвиделось. Там за столом сидел пожилой седоватый мужчина в сомбреро. Абсолютно некстати пришло на ум фоменковское – «.. по Хуану и сомбреро». Лучше не скажешь.

Кроме сомбреро на нем было какое-то невообразимо яркое пончо с бахромой и затейливым орнаментом. Черты его смуглого лица напоминали об ацтеках и майя. Большой нос с горбинкой, темные глаза в лучиках морщин, коротко подстриженная борода с проседью. И вот ведь штука какая – от него исходило прямо-таки осязаемое ощущение силы. Это впечатляло.

– Ну и чего мы встали как вкопанные? – весело спросил Дон Хосе. У него был сильный испанский акцент, но в целом он очень хорошо владел русским языком. – Шляпа нравится? Подарю, если хочешь. У меня их много. Коллекционирую. А ты чего-нибудь коллекционируешь, э? – спросил Дон Хосе, наливая чай. И, не дожидаясь ответа, сказал:

– Ну, так чего стоишь-то? В ногах же правды нет. Садись, амиго.

Последнюю фразу он произнес с такой хитрой интонацией, что я засомневался в его нерусском происхождении.

– А я ничего особенного не коллекционирую, – нерешительно ответил я.

– Ну, это мы поправим. Петр говорит, ты философ, а?

– Есть такое, – смущенно сказал я.

– Любитель, значит, мудрости? – лукаво подмигнув, продолжил расспросы Дон Хосе. И, кивнув на чайник, предложил:

– Чаю?

– Да, с удовольствием.

– А как же: «Во многой мудрости много печали. И кто умножает знания, тот умножает скорбь»? Получается, любитель скорби ты, амиго?

Его «амиго» было совершенно неподражаемым. Надо было реагировать на эту старую шутку. Дон Хосе явно ожидал ответа.

– В таком контексте я философию не рассматривал. А вы кто, позвольте спросить?

– Хм. Если б я знал, думаешь, сидел бы здесь с тобой?

– Я не понимаю вас, – окончательно смутился я.

– Эх, молодо-зелено, – сказал он и критически посмотрел на меня. – Впрочем, не очень молодо, – заметил он и продолжил спрашивать: – Вот ты мне скажи, амиго, зачем, по-твоему, все это?

– Что? – опять не понял я.

– Все. Ты, я, этот город, наш разговор, вообще жизнь? Не для того ли, чтобы понять, кто мы есть? А ты, модный такой, спрашиваешь: «Кто вы?». Вопросик-то на всю жизнь, э?

– Но Створкин сказал, вы – хранитель.

– А он не сказал, кем я был до того, как стал им?

– Нет. Мы виделись всего несколько раз.

– Это зря. Петр – великий человек. Я бы на твоем месте использовал любую возможность быть с ним. Разговаривать. Наблюдать. Таких людей вообще единицы. А он и среди них уникальный. В своем роде. Когда-то давно он спас меня, и я буду благодарен ему до конца своей жизни. И ради его просьбы даже готов тратить свое время на разговор с таким олухом, как ты, амиго.

И в этом «амиго», произнесенном с протяжным «и», ясно можно было почувствовать всю глубину недовольства Дона Хосе этим в высокой степени прискорбным фактом. А может, он просто развлекался – таких трудно понять.

Впрочем, я был готов потерпеть и не такое. Тем более что чувствовались в этом человеке особая умиротворяющая веселость и какая-то легкость, что ли.

– Так как вы стали хранителем?

– Так же, как и ты. Меня нашла Эдельвейс. Другого пути нет. Но до того я встретился с Петром. Он нашел меня, я думаю, для того, чтобы наказать, а может, и чего похуже. Тут дело в том, что я потомственный брухо – индейский шаман. Нас тут не так давно хорошо пиарили, так что ты должен слышать о таком, амиго.

– На Кастанеду намекаете? – осторожно предположил я. – Мне казалось, выдумки все это.

– Ну уж не все же. Про мескалин помнишь? Ага. Моя специализация. Хороший способ уйти в Тень. Может, самый лучший.

– Вы меня простите, – осторожно прервал я его, – а что такое Тень?

– Ты чего, амиго? – подозрительно прищурился Дон Хосе. – Совсем ничего не знаешь или дурить меня вздумал?

– Я вообще ничего не знаю! Только то, что успел рассказать мне Створкин о двенадцати мирах, – с прорвавшимся в голосе отчаянием сказал я. – И потому с трудом сдерживаюсь от безнадежной глухой тоски и от абсолютного скептицизма по этому поводу.

– Как такое может быть, я не понимаю, – несколько смягчившись, задумчиво протянул Дон Хосе. – Ты действительно видел Принцессу?

– Один раз. И, знаете, уже иногда думаю, а видел ли?

– Этого достаточно, – прервал меня он, – чтобы… Слушай, амиго, но я чувствую на тебе Токен. Такой же, как у меня и у Петра. Постой… Проведи плавно рукой возле шеи, только плавно. Плавнее… Чувствуешь?

Я послушно и очень медленно поводил рукой возле шеи и груди – и в какой-то момент почувствовал легкое покалывание на кончиках пальцев, а потом ощутил нечто похожее на сгустки невидимого желе или уплотненного воздуха, словно висящие в пространстве и создающие причудливый узор.

– Ну? – нетерпеливо спросил Дон Хосе.

– Да, что-то определенно есть, – подтвердил я.

– Это знак Принцессы, символ избрания. И здесь ошибки быть не может. Вместе со знаком передается еще и знание. Оно может отличаться, насколько я знаю, но незначительно. Скажи-ка, – помолчав, продолжил он, – у тебя было чувство, будто ты вспоминаешь то, что вроде знал, но давно забыл?

– Было, – честно ответил я. – Только это касается исключительно Эдельвейс. И еще много информации о Логри и Корнуэлле. Я словно всегда это знал. Но это все! Дон Хосе, я прошу вас, помогите мне, пока я еще в трезвом рассудке, как я думаю. Расскажите мне все, что я, по вашему мнению, должен знать как хранитель – да и просто как человек, случайно попавший в ваш мир.

– Никто не попадает сюда случайно, амиго. Никто, – тихо сказал, словно прошептал, Дон Хосе. – Для всего есть причина. – И повторил еще тише: – Для всего есть причина.

Некоторое время мы молча пили чай. Я смотрел на него, он смотрел на меня. Чай успокаивал, его горьковатый вкус напоминал чем-то травяную смесь из цветов ромашки, пижмы и пустырника, которую я иногда пью, когда не могу уснуть. Ну хоть что-то знакомое. Потом он встал, прошелся по комнате, остановился напротив меня и спросил:

– Как тебе удалось ускользнуть от Эйки Маклинн?

– От Элоиз? А вы и ее знаете? – вырвалось у меня. – Вот дела, а я-то подумал, это она на Створкина так среагировала.

Я коротко пересказал Дону Хосе все, что произошло в ресторане, и со вздохом резюмировал:

– Как видите, романтический ужин закончился ничем.

На этот раз Дон Хосе молчал еще дольше. Я его не тревожил – хочет человек подумать, ну так и пусть. Потом он словно нехотя буркнул:

– Эйки Маклинн – одна из сильных фигур в нашем мире. И совершенно точно одна из самых опасных женщин, которых я когда-либо знал. В профанном мире она тоже известна. Ее род – один из старейших в Шотландии. Она – одна из немногих женщин, допущенных к самым высоким уровням масонских посвящений. Собственно, ее род был основателем одной из могущественных и известных лож. Что ей было нужно от тебя?

– Знаете, Дон Хосе, сначала я думал, что она банально меня соблазняла. Мне же неизвестно было про нее то, что вы сейчас сказали. Для меня она представлялась просто скучающей в нашем захолустье взбалмошной девицей. И не то чтобы у меня были какие-то далеко идущие планы относительно нее. Просто совпало как-то, вот и все.

– Просто совпало, – эхом повторил Дон Хосе. – Ничего не хочешь больше сказать, амиго?

Я было решился рассказать ему еще и о своем странном видении «старой» Элоиз, но что-то меня остановило. В конце концов, она мне ничего плохого не сделала. Впрочем, Дон Хосе, казалось, уже забыл о своем вопросе. Он прохаживался вдоль окна, наблюдая за чем-то (или за кем-то) на улице. Потом повернулся ко мне и поманил меня рукой. Я подошел к окну. По противоположной стороне улицы шли двое.

Сначала я даже не понял, мужчины это или женщины, уж больно яркие, просто кричащие наряды у них были. Словно они только что сошли с подиума или арены цирка. Потом я решил, что это, скорее всего, парочка. Ну развлекается молодежь – субкультура, вызов обществу. Нетривиально, но не более. Вот прически – да! Хоть сейчас можно в какой-нибудь «Стартрек» или что-то в этом роде.

У парня (я условно стал называть его так) имелась плотная густая шевелюра, заплетенная в сотни косичек а-ля Боб Марли. В косички были вплетены какие-то кольца, монеты, тряпки, игрушки и еще куча всякой разности, издалека не идентифицируемой.

Девушка иссиня-черные волосы зачесала в огромный хвост, ниспадающий на лицо и практически закрывающий его. У парня, кстати, также лицо почти полностью скрывали косички. Но что было действительно странным – и я заметил это, только когда они повернулись к нам боком, – сзади к ним было пристегнуто что-то вроде жгутов или помочей, на которых они тянули за собой яркие разноцветные ящики на небольших тележках. Точнее, сначала мне показалось, что это тележки, на самом деле это были деревянные санки.

– Ну и клоуны, – сказал я. – Где такой цирк дают, интересно?

Они медленно завернули за угол и скрылись из глаз.

– Ничего странного не заметил? – спросил Дон Хосе. Я пожал плечами:

– Молодежь развлекается, чего тут?

– Опиши их, как видишь, – нетерпеливо потребовал Дон Хосе. Я рассказал о своих ощущениях. Еще раз брякнул про цирк.

– Да уж, цирк, – хмуро протянул тот, – с конями и медведями, – делая ударение на предпоследний слог.

– Это бенефакторы, – сказал Дон Хосе, повернувшись ко мне. – И, насколько могу судить, бывалые. У этого дома их проще всего встретить. Он стоит на перекрестке. Бенефакторами, мой неюный амиго, мы называем обычно путешественников из светлых – или святых – миров. Ну хотя бы о мирах-то ты слышал? Хорошо, – увидев мою реакцию, кивнул Дон Хосе. – Бенефакторы – хорошее предзнаменование, вот что это значит всегда, – продолжил он. – Хочешь взглянуть на них, увидеть, что это такое в жизни?

– А вы знаете, куда они идут? – неуверенно спросил я.

– Догадываюсь, – буркнул Дон Хосе, глядя на меня. – Собирайся.

– Я мигом, – сказал я.

– Послушай, никакой ты не «я-мигом», – загоготал вдруг Дон Хосе. – Ты же амиго. Поднимай свой зад – и за мной.

Я начал привыкать к этой его бесконечной смене настроений и молча пошагал за ним. А что?

Мы шли по направлению к Цветному бульвару. Есть у нас в Тюмени такая пешеходно-парковая территория. Не Арбат, но что-то вроде того. Там обычно много народа с детьми, семейное место, но и молодежь тусуется.

– Дон Хосе, а вы так и не сказали, что такое Тень. И про Створкина недоговорили.

– Недоговорил, – откликнулся Дон Хосе. – Может, не хотел.

– Ну, тогда извините, – кляня себя за бестактность, сказал я.

– Да уж, амиго, я смотрю, извинять тебя мне на каждом слове придется. Не понимаю, как… – тут он внезапно остановился и замер на секунду. Я тоже остановился, глядя на него. Он постоял с закрытыми глазами, что-то пробормотал себе под нос, потом махнул рукой и зашагал дальше.

– Я тебе сказал, что я потомственный брухо. Брухо – это и знахарь, и шаман, и колдун, и все, что угодно тебе еще представить. Но мне этого было мало. В молодости я был очень рисковым. Очень. И мне нравился мескаль. Я даже наивно полагал какое-то время, что он у меня в союзниках. Могущественный, знающий союзник. Один на миллион. Ты думаешь, мескаль – это просто растение, наркотик? Вся хрень, что понаписал Кастанеда? Если бы все было так просто, амиго. Мескаль – это… сущность. Нечто страшное, нечто, имеющее подобие индивидуальности. Сначала он помощник, потом союзник, потом партнер, а потом… хозяин. И ты не поймешь и не заметишь этого, пока не станет слишком поздно.

Тут Дон Хосе снова остановился, глядя в небо. Будто самолет взглядом провожал. Постоял и продолжил:

– Я иногда думаю: а почему растения? И отвечаю себе так: когда пал Адам, пал и весь мир. И растения тоже пали. И посредством них стало возможным проникновение в этот мир таких кошмаров, что жилы стынут и у видавших виды, таких как я. Когда ты раб мескаля, кошмары проходят через тебя. Это ты их наводчик, их разведчик, их проводник. В этот мир. В наш мир, амиго. Вот чем я занимался до встречи со Створкиным.

И если бы я только мог забыть тех, кого я впустил сюда! Это зло, облаченное в образы, некоторые можно увидеть, некоторые – нет. Я был антиподом настоящего Проводника. Мне хотелось знать все о тех мирах, вход в которые открывал мескаль. Но двери эти – обманки, крючки, которые ты заглатываешь все больше и все глубже. Эти миры прокляты. Они отравлены. И они смертельно заразны. Их называют по-разному – серые территории, падшие миры, чужие земли. Говоря твоим языком, амиго, их онтологическая сущность мне непонятна. Там нет Бога, а значит, нет и Бытия. Но они – есть.

И в такой удачный момент я не мог не вставить свои пять копеек, конечно:

– А для вас Бог и Бытие – это синхронизм, что ли? Дон Хосе посмотрел на меня как на идиота. Потом продолжил, откуда начал, словно и не заметил вопроса:

– Мне как-то пришла в голову такая аналогия: вот стоит человек под солнцем, весь такой освещенный, пусть даже солнце в зените, но где-то – хоть немного, хоть чуть-чуть – от него падает тень. Где-то у подошвы или у носков. Или там от руки, но – падает. Ну вот и с мирами так.

Есть светлые миры, освещающие наш. Но в нем, в нашем мире, есть нечто, что дает, отбрасывает тень, подобно человеческому телу под солнцем. Поэтому я зову это Тень. Это еще не ад, нет. Но чем глубже и дальше в Тень, тем ближе туда. Может быть, как Божие творение наш мир, хотя и пораженный грехом, сохраняет еще какую-то вторичную способность творить. Не знаю, амиго. Это слишком сложно для меня, но, вполне возможно, в аккурат для тебя. Ты же у нас философ, а? Умничаешь тут…

– А где граница между нашим миром и Тенью! – пришел внезапно в голову мне простой вопрос.

Дон Хосе удивленно посмотрел на меня:

– Хм, амиго, это правильный вопрос. Граница… а где граница между сном и явью? Ты ее знаешь, чувствуешь? Нет? Но она же есть, не так ли? Вот ты еще бодрствуешь, а вот – ты уже спишь. Непонятно, как, но переключился, перешел. Примерно вот так и здесь. Вообще вопрос твой о границе – это вопрос по существу о переходе. Способность ощутить границу и есть способность к переходу между мирами.

Мне, амиго, не повезло. Мескаль водил меня по мрачным местам, хотя попадались и внешне милые. Но у самой границы Тень слаба, там больше света, а значит, и надежды. Там менее опасно, скажем так. Тебе, возможно, будет полезно сходить туда разок-другой. Сразу многое станет яснее. В том числе и откуда все эти гномы-эльфы-тролли и прочие мифоперсонажи. Я попрошу Ронина, с ним это безопасно.

– А… – начал я, но был бесцеремонно прерван фразой Дона Хосе:

– Вот и наши друзья.

Мы пришли, как я и предполагал, на Цветной бульвар. Перед нами стояла толпа из взрослых и детей. Чуть углубившись в нее, я понял, о каких друзьях говорил Дон Хосе. Двое в ярких костюмах, которых мы видели из окна створкинского особняка, стояли на небольшом возвышении – импровизированной эстраде – и готовились давать представление. Их разноцветные ящики стояли так, чтобы образовывать импровизированную сцену. Их лица были открыты, но практически неразличимы под толстым слоем грима. Один из них был загримирован под веселого клоуна. Другой – под грустного.

Откуда-то зазвучала музыка. Негромкая, но очень красивая. Словно небольшой симфонический оркестр играл неподалеку. На сцене шла своя маленькая жизнь. Трудно сказать, что за представление это было по жанру, наверное, рассказ какой-то истории языком жестов и мимики.

Драматургия переживаний поддерживалась музыкальными акцентами и всполохами света, появляющимися словно из ниоткуда в ключевые моменты действия. Это была старая как мир история – история о борьбе добра и зла. Без определенных персонажей, без четкой сюжетной линии. Главными были эмоциональное воздействие и обратная связь со зрителями. Как будто это представление разыгрывали они сами, и в их душах шла битва.

Я смотрел на взрослых и детей, захваченных этим зрелищем, и видел всю палитру эмоций, которые дарили бенефакторы людям. Я видел радость и грусть, видел даже печаль, но и любовь, и надежду – и именно надежда была главным ощущением, которое осталось после того, как они закончили. В мире словно стало немного светлее. Я видел глаза и улыбки людей, долго аплодировавших выступающим. И во всех нас стало чуть больше тепла и света.

9

Дон Хосе вернулся в дом Створкина в гораздо лучшем настроении, чем был с утра. Ну и я вместе с ним.

– Так-то вот, амиго, – втолковывал он мне. – Живешь в этом городе, ходишь по его улицам, а главного не видишь. Да и никто не видит. Эх! Встретить бенефакторов – большая удача. В этом городе это случается чаще. Здесь перекресток. И Эдельвейс любит это место – и всегда любила. Впрочем, и враги наши не оставляют его без внимания.

– Дон Хосе, а кто они, ваши враги?

– Наши, амиго, уже наши, – мягко поправил он меня, поднимаясь по лестнице в кабинет Створкина. – Садись за стол, мне есть что сказать тебе об этом. Давай только чаю нальем.

Он ловко разлил по чашкам чай, сделал несколько глотков и продолжил:

– Петр бы на твой вопрос о врагах ответил так: наши враги – бесы. Пожалуй, я отвечу так же. Но поскольку эти «товарищи», которые нам вовсе не товарищи, – существа бесплотные, то сами по себе на нас – да и вообще на людей – влиять прямо не могут, а делают это через других людей. Через их страсти, желания.

«Похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», – вроде так говорил апостол о том, что движет миром? Вот на этих похотях, а больше всего – на гордыне и играют бесы. И в этом они мастера. Научились за столько-то лет. Что же касается действующих сторон из числа людей, то здесь не совсем все однозначно. В более конкретном плане на этой образной шахматной доске играют, я бы так сказал, белые, черные и серые.

Серые, как ты, надеюсь, смекаешь, декларируют всяческий нейтралитет и, кстати, довольно педантично его выдерживают. Подружка твоя, Эйки Маклинн, как раз из них. Мы называем их форы. Но это общий термин. Внутри этого сообщества свои течения, партии, коалиции, но их кредо в целом – нейтралитет. Форы – могущественные люди. Это закрытый клуб. Чужаков там нет. Совсем. И даже мы мало знаем о том, что происходит внутри. Да и в общем не очень стремимся узнать. Достаточно того, что они не черные.

– А форы – это семья или группы с определенным капиталом? Или, образно говоря, голубая кровь, какие-то королевские династии – что является признаком, по которому принимают в этот клуб?

– Вот ты у подружки и спроси при случае. Я не специалист по ним. Знаю, что просто даже увидеть форов, если они сами не захотят, невозможно для простого смертного. Они умеют играть восприятием, что-то сродни магии особенной. Изначальное их происхождение идет из Шотландии, как говорят. Есть такой хранитель, большой друг Петра, Джон Эккерман. Вот это как раз по его профилю. Я знаю, что это мир больших возможностей, гигантских денег и непосредственного влияния на все процессы на планете.

– Как «Бельведерский клуб», что ли? – решил я блеснуть знаниями о теневых структурах мира.

– Ну ты, амиго, опять насмешил, – улыбнулся Дон Хосе. – «Бильдербергский», хотел сказать? Это все дети по сравнению с форами. Потому и говорю, нам уже достаточно, что они не черные. А вот из черных самые опасные – домэйны. А если точней, то Орден Домэйнов, или просто – Темный Орден. Вот уж кого поистине можно назвать воплощенными бесами! Выглядят как люди, говорят почти как люди, но не люди. Не дай бог тебе, амиго, встретиться с ними. И хотя это неизбежно – любой хранитель рано или поздно пересекается с ними, – я бы желал, особенно в твоем случае, чтобы это произошло как можно позже. А лучше – никогда.

– Что может напугать хранителя? Вас, например? Чем опасна такая встреча? – тут же вставил я, заинтригованный рассказом о домэйнах.

– Эх, амиго, – тут Дон Хосе сделал большой глоток, – хранители ведь – всего лишь люди, пусть и непростые. И в нас, как Петр любит говорить, «семя Адамово». Любые сверхвозможности – большой соблазн. Жизнь хранителя – непрекращающаяся битва. И часто – с самим собой. Да в первую очередь с самим собой! Сохранять себя в чистоте плоти, помыслов, желаний, не говоря уже о действиях, – тяжелый и постоянный труд. Потому я и спрашивал тебя, как ты устоял перед Элоиз. Она могла легко совратить тебя и, возможно, этого и добивалась.

– А что значит совратить, Дон Хосе? Неужели речь идет только о сексе?

Дон Хосе несколько удивленно посмотрел на меня, покрутил головой и саркастически хмыкнул:

– Амиго, ты уже не так юн, чтобы думать только об этом. Конечно, не это имеется в виду. Совращение – тонкая психологическая работа по превращению человека в раба. Это словно твоя новая личина. Поначалу неощутимая – как паутина, но со временем превращающаяся в оковы. Внутренние прежде всего.

Для этого используются личные качества человека, его склонности, его слабости. Страшная вещь, скажу тебе, как человек, испытавший это на себе. Не знаю, как она могла узнать о тебе как о новом хранителе. Тут надо подумать. Принцесса открывает такие вещи лишь избранным. Петру, например. Откуда это знала Эйки Маклинн – вопрос, и вопрос непростой. Но сейчас важнее то, что она, несомненно, это знала. А иначе зачем ей и встречаться с тобой, а? Смекаешь?

– А просто понравиться я ей не мог? – с легкой обидой брякнул я.

– Ах, амиго, ну ты точно смешной, – заржал Дон Хосе. – Таких как ты – миллионы, а Элоиз Эйки Маклинн – одна. И тут вот еще нюанс какой появляется: если она знала, что ты – будущий хранитель, и пыталась соблазнить тебя… сбить, так сказать, на взлете и кардинально изменить твое предназначение, то это означает выход из декларируемого нейтралитета и фактически объявление войны хранителям. И, что еще важнее, проводникам. Сечешь? – задумчиво помолчав, спросил Дон Хосе. – По-прежнему ничего не хочешь рассказать?

Я неопределенно пожал плечами.

– Ну ладно, амиго, смотри сам, – протянул тот.

– Дон Хосе, – вежливо перебил я его, – мне бы про белых что-нибудь?

– Про нас то есть? – хитро подмигнув, переспросил он. – Ага, давай. Тут-то ты и сам уже много знаешь. Есть хранители, их больше, есть проводники, их немного. Я знаю только трех.

– На весь земной шар? – ахнул я.

– На весь земной шар… – передразнил меня Дон Хосе. – Ты же был в Логри. Видел, как происходит переход. Для обычных людей, с их линейным мышлением, есть земной шар, есть расстояния. Для проводников этого нет. У них другое восприятие. Это-то тебе должно быть понятно?

У проводников весь земной физический мир – в пределах досягаемости за минуты или десятки минут. Так что расстояния большого значения не имеют. Проводник – сочетание уникальных качеств. Через него попадают в светлые миры. И беда, если туда попадет что-то или кто-то, могущий их осквернить.

Такие дела, амиго. Это совсем уж высокие материи, но надо и о них знать. А так есть много всего удивительного, сразу и не расскажешь. Да и не все я знаю. Сказал же тебе, что много времени провел в Тени и сам был тем, кем тебя твоя подружка хотела сделать. Так что лучше знаю про (тут Дон Хосе сделал суровое лицо и задышал как Дарт Вейдер) темную сторону силы, понимаешь?

Это выглядело очень забавно. Талант актерский у него был просто потрясающий! Хитро подмигнув мне, он продолжил рассказ:

– Поэтому слушай: главный из домэйнов по России сейчас – домэйн Луцианус. Надо было бы его назвать для скорости и достоверности просто «Анус». Заноза та еще. Из молодых сравнительно, если вообще про домэйнов можно так сказать, но уже очень сильных. Предыдущий домэйн, Эшер – чтобы ты знал – отправился в ад стараниями Створкина. Лет двадцать назад это произошло. В Эдинбурге. Там, в Великобритании, была мощная заварушка, связанная со Скунским Камнем. Слыхал о нем? Нет? Ну, тогда спроси у Петра как-нибудь. И вообще – у него же здесь отличная библиотека. Тебе обязательно надо будет просмотреть хотя бы последние архивы.

У проводников есть такое правило: каждый из них создает свои архивы, что-то вроде дневников или мемуаров, чтобы новое поколение рыцарей имело возможность сохранять преемственность, в том числе и информационную. Увлекательное чтение, скажу тебе. Даже мне – хотя я с детства такого насмотрелся, что не вышепчешь, – и то было страшно интересно, а уж для тебя это вообще будет откровением. Так что я даже где-то завидую тебе, амиго. Ты же белый лист. Такой, знаешь, белый, что оторопь берет. Ну да ладно. Вот, выпей еще чайку.

– А кто вообще они такие, домэйны? Если не люди, то кто?

Здесь Дон Хосе посерьезнел и даже помрачнел:

– Самое отвратительное, что есть на земле. Тебе, наверное, рановато знать все о них – уж больно тяжелый это груз. Но все же скажу, чтобы ты примерно представлял, с чем мы имеем дело. Темный Орден – это глубоко скрытый и хорошо защищенный передовой отряд ада. Как минимум уже несколько тысячелетий они здесь, в мире людей, делают свою черную работу. Почему я говорю, что они воплощенные бесы? Потому что это так и есть. У них специальная технология для этого.

Есть определенные генетические линии, которые они отслеживают уже много сотен лет. Из этих родов они отбирают еще младенцами тех, кто сможет потом пережить обряд инициации – довольно сложную процедуру, в результате которой человеческой, еще не сформировавшейся личности подсаживается иное сознание. Один из падших духов. Он настолько соединяется с личностью, что становится воплощенным исчадием ада. Без морали и запретов, без капли любви и сострадания.

– Кошмар какой. Как такое возможно?

– А вот так. Один и тот же падший может переходить после смерти своего физического носителя в следующего. Человек для них – просто костюмчик. Такие дела, амиго. И Эшер тоже вернется и будет мстить – на другое они неспособны. Ничего не забывают и ничего не прощают. Никогда. Не так давно мы получили информацию, что для Эшера готовится аватар. Если это так, то… нас ждут еще более непростые времена.

– А чем Эшер так досадил Створкину?

– Он один из организаторов убийства последнего российского императора. Тут совсем грустная история. Я, конечно, не участвовал в тех событиях, да и Петр был еще молод, но знаю, что в потомстве царя сошлись две линии царских родов (ведь его супруга была родной внучкой английской королевы Виктории) и линия священническая, поскольку в основании Романовской династии был патриарх. Эту семью ждало блестящее будущее. Они были украшением и столпом не только России, но и всего христианского мира. Хранители давно ждали этого. Наследник императора мог стать значимой фигурой для всего мира, а многие поруганные святыни – возродиться. Этот мир мог быть сейчас другим.

– И что произошло?

– Предательство. Измена. Стечение невероятных обстоятельств и событий, устроенных Темным Орденом. Конечно, они делают все чужими руками, но их почерк ясно виден. Нам по меньшей мере. Ну и, конечно, немаловажно то, что Скунский Камень, который еще называют Камнем Судьбы, мог перейти к России. Точнее, к царской династии. А вот это поменяло бы все.

– Не понимаю пока, – признался я.

– Амиго, какой же ты… – задумался над правильным словом Дон Хосе. Потом махнул рукой и сказал:

– Прочитаешь – поймешь. Петра спроси обязательно. Он тебе лучше расскажет.

– Но каковы должны быть их возможности, если они способны на такие вещи? В голове не укладывается.

– Да, амиго, возможности у них большие. Это целый мир. Там переплетены интересы многих и многих сторон. Они умело используют интересы целых государств, партий и политиков, финансистов, используют общественные организации, просто известных людей. Я не говорю уже об организованной преступности и спецслужбах. Эти структуры вообще очень плотно ими контролируются, как и финансовые институты, обслуживающие потребности изнаночной стороны всякой экономики. На Темный Орден работает огромное количество людей. Они, понятно, даже не догадываются, кто конечный бенефициар их усилий.

– А как много самих домэйнов?

– Ну, – тут Дон Хосе поморщился, словно вспомнил что-то неприятное, – это их секрет, конечно, но мы всегда точно знаем, сколько их на Земле в данный момент. Не почувствовать это невозможно. Сам поймешь позже. На сегодняшний момент в активной фазе четырнадцать. И это очень много. Обычно их не более десяти. Этим паукам трудно в одной банке. Они ненавидят и друг друга тоже. Думаю, что их взаимная ненависть посильнее всего остального. Их держит в узде только страх.

– Можно представить, кто он, тот, кого боятся домэйны, – тихо сказал я, внутренне ужасаясь всей этой информации. Тяжелое ощущение – словно предчувствие – накатило на меня, всколыхнув мои недавние кошмары. Снова ко мне вернулось чувство, что я втягиваюсь в нечто тяжелое и невероятно сложное.

«Я не хочу всего этого, – подумал я. – Не хочу знать о домэйнах, не хочу понимать, что мир вокруг грязен и циничен до крайности, не хочу даже и краем сознания касаться такой правды».

– Да, мой далеко не юный амиго, – прищурясь и словно читая мои мысли, со вздохом произнес Дон Хосе, – придется тебе принять и эту сторону жизни и жить с ней. Ты уже на лезвии бритвы, и ничто не сможет это изменить. Уже ничто.