Текст книги "Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира"

Нарушая хронику повествования, скажем, что, помимо блистательной царицы Савской, предания аравийцев упоминают и о других великих женщинах-владычицах «богатых царств» Южной Аравии. В глиняных архивах ассирийцев содержатся сведения о том, как Синнахериб (правил 705/704-681/680), владыка царства Ассирийского, «ходил войной» против народов, живших у «края Большой воды» (на юге Аравии), что за «Горьким озером» (Персидским заливом). «Разбив их мечом своим», захватил там «крепость великую». Покидая земли те, забрал с собой и статуи богов их, и «владычицу земель ‘Ариба». Властвовавший после нее царь Хаза’ил приезжал потом в Ниневию с дарами богатыми. «Целовал ноги» царю Асархаддону (правил 681/680-669/668), и умолял вернуть статуи богов, «увезенных отцом его», Синнахерибом. Царь Асархад-дон проявил к Хаза’илу благосклонность – идолов ему возвратил. Однако увековечил их изваяния надписями, восхвалявшими величие царства Ассирийского, и его самого, владыку Ассирии. Вместе с идолами направил он в земли те женщину, гордо именовавшую себя Табуа’ (представительницу древней царской династии Тубба'), сделав ее правительницей арабов. Как следует из текста стелы, будучи приведенной в Ассирию Синаххерибом из похода в Йемен, она проживала и воспитывалась при царском дворе в Ассирии (10).

Сказания арабов Южной Аравии сохранили и донесли до наших дней имена еще нескольких властительниц-аравитянок, владычиц обширных земель и глав крупных родоплеменных кланов. Собиратели аравийской старины рассказывают, что в те далекие времена «народ Йемена» был представлен «двумя группами». Первую из них составляли племена южан, а вторую – северян. Шейха воинственного племени бану ‘абс, мудрого Джузайму, северяне признали достойнейшим из вождей среди их племен, и стали величать его господином. «Правил он рукой твердой, но по совести», никого не притеснял. Перечить ему, не говоря уже о том, чтобы не платить подать, осмеливалась лишь властительница удела племени бану рий’ан, женщина по имени Рубаб. Племя ее, сообщают своды аравийской старины, соперничало с племенем бану ‘абс. Считалось равным ему по силе. Сама же Рубаб превосходила многих мужчин, «витязей гор и рыцарей пустыни», и отвагой, и храбростью, и воинским мастерством. Видя, что бану рий’ан упорно противится воле Iабситов, никак не хочет унять гордыню и покориться, Джузайма стал «собирать племена». Созвав подвластных ему северян из гор и долин Йемена, «пошел он войной на дерзкую Рубаб». Но прежде направил к ней гонца, чтобы известил он ее о предстоящей схватке. Дабы не говорили потом, что он, Джузайма, нарушил унаследованный от предков священный обычай войны, и напал на противника, к тому же на женщину, исподтишка, неожиданно и коварно.

Выслушав слова гонца, известившего ее о том, чтобы она «заплатила подать или готовилась к сшибке», Рубаб сказала: «Возвращайся к своему вождю и передай ему, что я вызываю его на поединок. Если он победит меня, то станем и я, и племя мое данниками его. Если же верх одержу я, то получу полную власть над ним и жизнью его. Заберу коня его и оружие. Поступив так, – заключила Рубаб, – мы спасем жизни многим воинам. Семьи в племенах наших не лишатся их родных и близких. Удастся избежать слез, горестей и печали».

Поединок состоялся и закончился тем, что Рубаб нанесла смертельный удар Джузайме. Острие копья ее, повествуют предания йеменцев, «пронзило грудь Джузаймы и вышло, сверкая, из его спины». Увидев это, ратники Джузаймы, позабыв о правилах войны, охваченные яростью свирепой за смерть горячо любимого вождя своего, набросились на воинов Рубаб и смешались с ними в схватке, чудовищно неистовой и жестокой. И когда «напились кровью клинки мечей и тех, и других, и наконечники копий и стрел их», и сами они устали уже настолько, что не в силах были держать в руках оружие, дрогнули ‘абситы, отступили и рассеялись, спасаясь бегством. Вопли и стоны женщин по убитым мужьям их не стихали в стане ‘абситов «семь дней и семь ночей».

После гибели Дзузаймы управлять племенем бану ‘абс стал его старший сын ‘Амр. Но буквально через несколько дней он неожиданно скончался. Власть перешла к его брату Зухайру, человеку доблести и чести, как о нем отзывались в племенах Йемена.

Зухайр решил отомстить Рубаб за смерть своего отца, и «объявил ей войну». Племена сошлись. Схлестнулись в разгар сражения и Зухайр с Рубаб, да так, что «задрожали горы». Зухайр сразил Рубаб. Копье его пронзило воительницу насквозь и вышло между лопатками. Обращаясь к своим воинам, Зухайр прокричал, что отомстил за смерть Джузаймы и «стер пятно позора» и с себя, и с племени бану ‘абс, и со всех потомков рода ‘Аднана.

Захваченную военную добычу богатую Зухайр разделил между соплеменниками. Одарил каждого. Не забыл ни о ком. Себе не взял ничего, и «щедростью превзошел отца своего». Слава Зухайра, воина доблестного и властелина справедливого, «ширилась и росла». Никто не мог припомнить случая, чтобы он отказал кому-то в помощи. Так говорится в преданиях.

Наступил месяц раджаб, один из четырех священных месяцев арабов доисламской Аравии, когда аравийцы «снимали наконечники с копей, вдевали мечи в ножны» и совершали либо паломничество в Мекку, либо хождения-поклонения к своим идолам в капищах и храмах. За оружие в это время «не брались», даже если сталкивались, скажем, лицом к лицу, с убийцей отца или брата.

По окончании месяца раджаб Зухайр задумал жениться. Народная молва донесла до него слухи о «красоте неземной» дочери одного отважного фариса (рыцаря), жившего в «чужом уделе». Звали ее Тумадир. Была она прекрасна и скромна. Прознав о том, что отец красавицы Тумадир не захочет без согласия дочери выдать ее замуж, Зухайр «не стал засылать к нему свах». Будучи человеком умным, начал щедро одаривать его подарками. И, расположив к себе, «переманил в свои земли», вместе со всем его семейно-родовым кланом.

Страстно желая увидеть лицо Тумадир, разговоры мужчин о красоте которой не давали ему покоя, Зухайр пошел на хитрость. Договорился с шейхом соседнего, подвластного ему племени бану гураб, чтобы тот разыграл газу (набег) на становище семейно-родового клана отца Тумадир. Но сразу же бросил добычу и отступил, увидев спешащий к становищу отряд во главе с Зухайром. Дело в том, что, по обычаю тех лет, женщины и девушки становища, подвергавшегося набегу, выходили из шатров и становились у входов в них с открытыми лицами и распущенными волосами. Посягать на женщин во время газу не смел никто. Такое поведение считалось недостойным чести мужчины. Лица же свои аравитянки открывали и волосы распускали потому, чтобы не возникало у нападавших никаких сомнений насчет того, что под женскими одеждами прячутся мужчины.

Тумадир, по словам Зухайра, «сияла красотой своей, как солнце на заре». Чело ее светилось как «утренняя звезда», а щеки походили на «лепестки распустившейся розы».

Отец Тумадир, тронутый благородством Зухайра, заявил на пиру, устроенном их кланом в честь шейха, что «готов отдать ему самое дорогое, что у него есть – дочь-красавицу Тумадир». Сородичи такое решение поддержали. Сказали, что поступает он правильно, и «отдает дорогую жемчужину, которой владеет, тому, кто знает ей цену». Тут же, не откладывая, сыграли свадьбу. Гуляли семь дней кряду.

Через какое-то время Зухайр все же открылся Тумадир, и поведал ей о том, к какой хитрости прибегнул, чтобы заполучить ее в жены. И тогда Тумадир неожиданно для Зухайра заявила ему, что умный и прозорливый отец ее тоже немного слукавил: отдал ему в жены не Тумадир, а другую свою дочь, то есть ее, Хиду.

Зухайр, удивившись тому, что услышал, решил все же убедиться, так ли это на самом деле. Лиц своих в те времена женщины от нищих и калик не скрывали. И Зухайр под видом человека бездомного, бродяги-скитальца отправился на становище клана отца Тумадир. Она же, переодевшись в мужские одежды, тоже поспешила туда, чтобы предупредить отца о том, что задумала. Суть ее замысла состоял в том, чтобы разоблачить переодевшегося шейха и подвигнуть его к тому, чтобы он все же заплатил за нее выкуп. Притом сделал это прилюдно. Ибо в противном случае, если бы вся правда с ее женитьбой раскрылась и соплеменники узнали, что шейх овладел ею хитростью и без обязательного в Аравии калыма, то насмешек по адресу ее семьи было бы не избежать, острых и на многие годы вперед.

На сей раз Тумадир перехитрила шейха. Поскольку Зухайр был в одеждах нищего, то, не ведая, дескать, кто он, его схватили. Объявили, что хотели бы убедиться, что он – не лазутчик, подосланный врагами. Доставили в шатер отца Тумадир, главы клана. И там, неожиданно для себя, он увидел свою жену. Тут-то она и поведала ему, почему так поступила. Узрев в красавице Тумадир еще и женщину мудрую, пекущуюся о чести и достоинстве отца и семьи, Зухайр возлюбил ее еще больше, чем прежде. Прилюдно заплатил отцу Тумадир выкуп в размере «тысячи верблюдов, 20 чистокровных арабских лошадей, 20 рабов и 20 рабынь». И жили они с тех пор в мире, любви и согласии. Тумадир родила Зухайру десятерых сыновей и красавицу дочь. Кстати, женщину, рожавшую 10 мальчиков, аравийцы величали Му’аджибой (Достойной восхищения). Дочь их, Мутаджарриду (Вызывающую восторг), сказания йеменцев описывают как «одну из самых красивых девушек своего времени» (11).

История эта сохранилась и дошла до наших дней, благодаря ‘Антаре, величайшему поэту Древней Аравии. Прославился он не только победами на «турнирах слова» в Сук-эль-‘Указе, не только подвигами на поле брани, но и горячей, беззаветной любовью к девушке Абле.

В VII в. до н. э. царство Сабейское или царство Саба’, как оно фигурирует в летописях «временных лет» Аравии, достигло пика своего величия. Власть сабейцев простиралась на все земли Южной Аравии.

В середине VII в. до н. э. сабейский царь (мукарриб) Йад’аил Зарих возвел мощные оборонительные стены вокруг храмов богу Алмакаху в Ма’рибе и Сирвахе, и богато украсил их.

Хроники деяний великих сабейских правителей-завоевате-лей Йиса’амара Ватара и Кариб’ила Ватара – самые ранние из тех, что уцелели и дошли до наших дней (в форме памятных надписей на храмовых стенах в Сирвахе, что вблизи сабейской метрополии Ма’риб; датированы 715 и 685 гг. до н. э. соответственно).

В VI в. до н. э. сабейцы «силой меча своего» стали повелевать Ма’ином. Сохранились сведения об одной из самых кровопролитных битв в истории народов Древнего Йемена – о сшибке сабейцев с минейцами (550 г. до н. э.). Победу в ней одержал мукарриб, то есть владыка, царства Саба’. Во время той «сечи кровавой» пало 16 тысяч минейцев, еще 40 тыс. чел. угодили в плен, и горделивая Карна’ «преклонила колени» перед Ма’рибом. Так гласят храмовые надписи, «архивы» Древнего Йемена.

В VI в. до н. э. царство Сабейское процветало. Главной причиной того, что оно не покорило тогда все остальные земли «Острова арабов», историки прошлого называют нехватку воды во многих из них. Вместе с тем, главенствуя в Южной Аравии, сабейцы пользовались влиянием и в других частях Аравии – посредством создания на полуострове, в местах пересечения караванных путей и проведения ярмарок, торговых коммун. Контролировали с их помощью всю аравийскую торговлю, и крепко держали в своих руках товарообмен Южной Аравии с Африкой, шедший через порты Южной Аравии и Баб-эль-Мандебский пролив.

Около 550 г. до н. э. были построены северный и южный шлюзы Ма’рибской плотины (возведение ее датируется 750 г. до н. э.), а также сторожевые башни Ма’риба и крепкие, «несокрушимые», как сказывают предания, въездные ворота в крепостной стене города.

О морских портах Южной Аравии того времени и ее судостроительных верфях рассказал в своих записках греческий мореплаватель Скилак из Карианды, состоявший на службе у Дария I (правил 522/521-486). По поручению этого могущественного владыки персов он с морской разведывательной экспедицией прошел вдоль побережья Южной Аравии. Обстоятельно исследовал прибрежные гавани от нижней части Персидского залива до Красного моря включительно. Главная цель экспедиции Скилака состояла в том, чтобы проложить морской путь в «страну пирамид» (Египет). Воды Красного моря, к слову, именовали тогда морем Эритрейским – в честь вождя финикийцев Эритра. Давным-давно, уведомляют легенды, они на «плотах и кожаных надувных лодках», покинув Дильмун (Бахрейн), обогнув побережье Южной Аравии, проследовав через Красное море, держась берегов Аравии, достигли земель современного Ливана. По пути следования заложили несколько сохранившихся до наших дней поселений, в том числе на территории нынешнего эмирата Фуджайра (ОАЭ).

В конце IV в. до н. э., во времена «ослабления власти сабейцев», как следует из сказаний южноаравийцев, когда могущественные владыки Мариба стали «терять власть свою» в землях Нижней Аравии, изменился и их титул. Властелинов царства Саба перестали величать мукаррибами, а начали называть маликами (царями/королями).

Первым выпал из-под власти сабейцев Катабан. Раздвинув рубежи своих земель на юго-запад, до Баб-эль-Мандебского пролива, он вошел в союз с Ма’ином (царством Минейским) и Хадрамаутом. И во времена правления короля Джада ибн Джига (конец IV – начало III в. до н. э.) Катабан вместе со своими союзниками подвинул сабейцев с побережья Южной Аравии, и их гегемония в крае том пошатнулась и пала.

В торговле благовониями пальма первенства вновь перешла к минейцам (майнцам). Власть их расширилась до Дедана (Ладана’, нынешней Эль-‘Улла, что на северо-западе Саудовской Аравии), где они образовали большую торговую колонию с собственной администрацией. Заложили также торговые фактории в Мисре (Египте) и в Ктесифоне (крупном торговом городе в Месопотамии, на реке Тигр), в Ливане и по всему побережью Средиземного моря, даже на греческом острове Делос. Однако в 343 г. до н. э., вследствие вторжения персов в Египет, деятельность свою там свернули, факторию закрыли, «земли фараонов» покинули и возвратились на родину, в Карна’, столицу Ма’ина.

В начале III в. до н. э. сабейцы вновь «расправили плечи» и вступили в острую борьбу с Катабаном, Майном и Хадрамаутом. В период с 230 по 220 гг. до н. э. властелин царства Саба’ смог восстановить власть свою над хадрамаутцами. Захватил их столицу, город Шабву, и объявил хадрамаутцев своими вассалами.

II в. до н. э. отмечен в Йемене интенсивным террасным земледелием, а также зарождением (115–109) и подъемом Химйаритского царства на юго-западе Йеменского Нагорья, просуществовавшего в течение более 600 лет (115 г. до н. э. – 525 г. н. э.; расцвет этого царства – IV–VI вв. н. э.).

II в. до н. э. историки прошлого именуют «золотым веком» морских портов Южной Аравии, острую схватку за обладание которыми вели между собой Химйар и Саба’.

Параллельно с рождением в Южной Аравии легендарного Химйаритского царства, в Верхней Аравии, в Верхнем заливе (в северной части Персидского залива) сложилось (141–139 гг. до н. э.) и громко заявило о себе другое ушедшее в предания народов Аравии арабское королевство – Харакена, просуществовавшее до 222 г. н. э.

Панораму аравийских событий этого века ярко описал в своих сочинениях историк и географ Агатархид Книдский (ок. 200–140).

Несмотря на то, что в 100 г. до н. э. царство Саба’ вновь поставило под свою власть Майн, на главенствующую роль в Южной Аравии претендовал уже Химйар. Во второй половине I в. до н. э. царство Химйаритское добилось контроля над Ма’рибом, а в конце того же века присоединило к себе царство Ма’ин, которое окончательно исчезло с карты Южной Аравии, и Катабан.

Исчезнувший в песках истории Ма’ин. Линия жизни

Царство Маи’н прославилось среди стран и народов «Острова арабов» прошлого своими торговыми экспедициями в дальние страны (начало торгового мореходства вдоль побережья Аравии датируется III тысячелетием до н. э.). Сложилось оно в середине VIII в. до н. э.; в VI в. до н. э. подпало под власть царства Сабейского. В IV в. до н. э. временно высвободилось из-под вассалитета сабейцев, а в I в. до н. э. было вычеркнуто из свитка народов и земель Древней Аравии. Одним из самых деятельных владык Ма’ина предания называют царя ‘Илй’афи (ок. 400 г. до н. э.).

В греко-римский период истории Древнего мира, рассказывает греческий историк и географ Страбон (64/63 до н. э. – 23/24 н. э.), ссылаясь на Теофраста (372–287) и Эратосфена (284–202), в Южной Аравии доминировали четыре народа, а именно: минеи {майнцы), сабеи (сабейцы), каттабаны (катабанцы) и хатраматиты (хадра-маутцы). Минеи проживали в землях, обращенных к Эритрейскому (Красному) морю. Главным городом царства их являлась Карна’ (12). Все эти народы, отмечает Страбон, были вовлечены в торговлю благовониями, а царства их располагались на главном торговом пути, связывавшем земли Южной Аравии с Месопотамией, Сирией, Египтом, Палестиной и Восточным Средиземноморьем. Зримым подтверждением наличия насыщенных торговых связей Южной Аравии со Средиземноморьем и влияния греко-римской цивилизации на южноаравийцев служит подтвержденный археологами факт заимствования южноаравийцами греческих монетных типов. Хадрамаутские, к примеру, и катабанские монеты, датированные III в. до н. э., скопированы с афинских тетрадрахм. Следы влияния афинской чеканки отчетливо прослеживаются и на монетном деле царства Сабейского. В Южной Аравии, к слову, при изготовлении монет использовали также типы драхм и тетрадрахм Александра Македонского, а затем и монет династии Селевкидов. Римская монета в землях Южной Аравии имела широкое хождение (13).

В отличие от других великих народов Древней Южной Аравии внимание минейцев концентрировалось на торговле. Границы ее торговой империи, сообщают историки прошлого, «уходили далеко за горизонт», простирались до Средиземноморья. Роль и место минейцев в торговле благовониями во времена расцвета их царства были настолько велики, что в словаре многих народов античного мира имя минейцев, как писал древнегреческий философов Зенон (ок. 334 – ок. 262), являлось синонимом благовоний. В Тире, к примеру, столице финикийцев, о них говорили как об «ароматах минейцев».

Ведя речь о минейцах, Плиний Старший сказывал, что именно они первыми из народов Древнего мира организовали караванную торговлю благовониями и профессионально занялись ею. Правом торговать благовониями были наделены в их царстве 3000 семейно-родовых кланов, и право это передавалось по наследству. Коммуны торговцев-минейцев и принадлежавшие им постоялые дворы имелись практически во всех крупных перевалочных пунктах и главных торговых центрах Аравии и Месопотамии, Сирии и Египта, Палестины и Финикии.

Наладив прямые связи с Хадрамаутом, они пустили караваны с благовониями в обход Катабана и Саба’. Из Хадрамаута через пустыню Сайхад (часть великой аравийской пустыни Руб-эль-Хали) караваны шли в Наджран, торговый центр на севере Йемена, и в Герру. Крупнейшим рынком сбыта благовоний выступала в то время Газа (14). На надгробной плите одного торговца благовониями из Ма’ина, скончавшегося в Египте, начертано, что он занимался ввозом в «страну пирамид», для «храмов богов египетских», мирры и калама (аира тростникового). В ранний период царствования Лагидов (Птолемеев, правили Египтом в IV–I вв. до н. э.; утратили власть с приходом римлян), как следует из работ Г. М. Бауэра, торговцы Ма’ина, судя по всему, держали в своих руках поставки благовоний в Египет (15).

С установлением морских торговых связей Египта с Индией благовония стали уходить в порты Средиземноморья из хадрамаутского порта Кана’ напрямую, минуя посредников-минейцев. Значение Шабвы, столицы Хадрамаута, ключевого рынка оптовых операций с благовониями, ее роль и место в системе торговли Южной Аравии со Средиземноморьем резко возросли.

Загадочный Катабан. Кенеди судьбы

Катабан – еще одно легендарное царство Древнего Йемена. Катабан во многом копировал поведение своего именитого соседа, царства Сабейского. Пытался даже оспаривать у него пальму первенства. В дошедших до наших дней храмовых надписях говорится о том, что Катабан действовал совместно с сабейцами во главе с их властелином Кариб’ил Ватаром. В других, более поздних, сообщается о войнах, что вела Саба’ и союзные ей племена с Йада’бом, гордым владыкой Катабана. Из древних источников, сказаний и преданий аравийцев следует, что Катабан, также как Саба’, не раз прибегал к «силе оружия» для расширения границ царства своего и подчинения себе уделов других народов Южной Аравии.

Зародившись в VIII в. до н. э., подпав затем под власть Ма’и-на, будучи разделенным впоследствии между царствами Саба’ и Хадрамаут, Катабан в I в. н. э. вошел в состав царства Химйаритского. Тимна’ пала, повествуют своды аравийской старины, и «встала на колени» перед Зафаром.