Текст книги "Исчезновения в Гальштате"

– Тебе было страшно? Сегодня. Сначала, когда ты только увидел его?

– Не знаю… я весь внутри как-то дрожал. Это, наверное, не от страха. Просто очень волновался. Я никогда так не волновался. Почему ты спросил?

– Так просто… Просто подумал, как бы я чувствовал, если бы со мной такое… как с тобой… я бы, может быть, совсем растерялся.

– Ну, может быть, и с тобой тоже такое может произойти, вот меня-то нашли… может, заберут…

– Нет, Саня, меня не найдут. У меня есть мать. И она сидит; мой вариант на сто процентов непроходной. Все думают, что, как мамаша выйдет, и я сразу к ней, по-любому уйду из новой семьи. А кому это надо? Да и опасаются все брать парня из семьи, где мать в криминале замешана. Зачем такой нужен риск, когда куча таких же, но без матери-зэка и соответствующей наследственности? Да нет уж, мне не светит, как-нибудь уж здесь дотяну. А ты счастливый, Саня. Тебе весь девяносто шестой теперь завидует. Говорят, что мужик нормальный за тобой приехал. Такой будет о тебе заботиться, и, знаешь, это правильно, что он именно тебя выбрал – я бы тоже на его месте только тебя забрал.

– Почему? Разве другие хуже? Кирюха. Сашка Лапушкин? Медведев?

– Хуже, Саня, хуже.

И Витямба снова повернулся лицом к стене и умолк…

За ночь мороз сильно вырос. Утро пришло светлое и немного туманное. Солнце просвечивало через марево. Вылезать из кровати не хотелось. И я решил немного еще полежать, натянув до самого носа одеяло. По коридору забегали наши. Кирюха что-то там весело пищал Медведеву по дороге в умывальник. Витямба повис на дверном косяке, подтягиваясь широким захватом.

– Как спалось, москвич?

Я не ответил, только зевнул и с удовольствием вытянул ноги под одеялом.

– Или ты, может, вообще даже не Москве, а где-нибудь в Австрии будешь жить?

– Да не знаю я ничего! – А про себя подумал, что мне как-то очень нравится вот так ничего не знать. Как это, оказывается, приятно – когда о твоем будущем кто-то будет заботиться. А ты можешь просто расслабиться и побыть ребеночком, за которого все решают родители. – Он вроде про Москву говорил. Но в Вене тоже буду жить иногда. Наверное. И еще в Италию поеду. Там ведь у меня сестра живет, ну, его дочь…

– Здорово! Выберешься из Новокузнецка. Попутешествуешь по миру, завидую. Я бы тоже хотел. И в Москву, и в Вену, и в Италию. И еще в Лондон и Париж.

– Ну, ты еще попадешь туда, просто, может, не сразу…

– Да. Попаду обязательно, я это уже точно решил.

Витямба спрыгнул с двери, схватил свое полотенце и хотел было уже идти умываться, но тут раздумал, подскочил ко мне и с размаху и со смехом начала прыгать по мне задницей. Я стал его спихивать с себя, и он умчался. Теперь это утро стало обычным, и мне сделалось очень хорошо и весело.

…В девять я уже стоял одетый на улице. Под моим деревом. Он пришел вовремя. Закутанный в шарф до самых глаз. Пар поднимался от его замерзшего лица. Идет быстро, и походка легкая. Конечно, не по погоде он одет… машет мне издали рукой. Я ему тоже. Его нижнюю часть лица совсем не видно, но я знаю, что он улыбается. На его лице всегда эта такая удивительная приветливая полуулыбка. Здоровается за руку, но он не дает мне снять перчатку, чтоб я не замерз.

– Ты чего оделся-то? Нам же еще надо перед прогулкой к директору зайти. Очередное разрешение на встречу подписать. И кое-какие другие документы распечатать для опеки. Так что пошли в канцелярию.

Зашли в директорский подъезд и повесили куртку и пальто на вешалку. Директор уже нас ждал. Они поздоровались за руку. И мне директор тоже руку пожал. Он был в отличном настроении. Усадил нас и даже предложил нам чаю. Мы пили все втроем. Я впервые пил чай с нашим директором и в его кабинете. И он вовсе не такой уж строгий. Нормальный на самом деле мужик. Секретарша принесла распечатанные документы. Я что-то подписывал и вполуха слушал объяснения директора, что именно я подписываю. Мне как-то все равно. Я уверен в нем, в моем Евдокимофе. Потом мы вдвоем поехали в опеку. Там почти никого не было. Праздники. Все отдыхают. Но у нас все же приняли документы. Женщина лет сорока пяти задавала мне вопросы: по доброй ли я воле хочу гостевой режим, не заставляют ли меня силой, потом нудно разъясняла мне мои права и что я могу в любой момент отказаться и вернуться в детский дом. Я кивал и говорил «да», но на самом деле почти не слушал ее. Голова была занята другим, и мне казалось, что все это происходит не со мной, а с каким-то другим мальчиком, которого хотят забрать в семью. Но я обратил внимание, что эта тетка, смотревшая вначале на моего Евдокимофа с подозрением, потом явно растаяла, и уже хотела нам по максимуму помочь. Мне было приятно, что мой Евдокимоф такой обаятельный и умный, что может любого расположить к себе, и все его любят, и он всем нравится. На каком-то этапе нашей беседы она попросила его временно выйти из комнаты, так как должна теперь поговорить с мальчиком наедине. Он понимающе закивал и вышел, улыбнувшись нам обоим.

– Ну что, Саша? – спросила меня эта женщина-инспектор, – как тебе понравился твой опекун?

– Очень! Он очень мне понравился!

– Уверен ли ты, что хочешь поехать с ним в Москву на целую неделю? Это же очень далеко. Там рядом не будет ни учителей, ни воспитателей. Не боишься?

– Нет. Я не боюсь. Я хочу в Москву.

– Ну и хорошо. Мне, Саша, тоже твой опекун понравился. По-моему, он неплохой человек и у него серьезные намерения по твоему поводу. Поэтому – да. Я дам согласие на гостевой режим, и если дело дойдет и до оформления опекунства, то тоже. Будь счастлив, мальчик. Надеюсь, тебе повезет.

…В двенадцать дня мы уже закончили все дела в опеке и вышли на улицу. Мороз, кажется, еще усилился, и долго гулять по улицам сегодня у нас явно не получится. Поэтому решили снова выпить утренний кофе. И снова было уютное кафе, теперь капучино, которое тоже мне очень понравилось. Было так легко и приятно сидеть в теплом кафе за столиком и посматривать в окно, за которым торопливо проходили замерзшие люди… я был теперь совершенно спокоен, что все эти официальные оформления у нас уже позади, и счастлив, что у нас еще есть целый день сегодня и весь день завтра, а потом, как он говорил, пройдет совсем немного времени, только третья четверть, и мы поедем в Москву, домой. И было так необыкновенно здорово болтать обо всем сразу, потому что все сразу стало для меня ужасно добрым и радостным. И он тоже был в каком-то приподнятом настроении. Его глаза через прозрачные стекла очков светились, красные от мороза щеки алели на загорелом, гладко выбритом лице. Мы ужасно много смеялись, и я совсем не стеснялся ни его, ни незнакомой обстановки приличного кафе, ни официантки… Я уже почти не сбивался с «ты» на «вы» и даже начал сам задавать ему вопросы.

– Я, кстати, придумал, как тебя, Саша, научить разбираться в кофе. Надо заварить тебе дома сразу несколько самых разнообразных сортов, понемногу, по глоточку буквально. А ты потом все попробуешь и выберешь свой любимый.

– А у тебя какой любимый?

– У меня любимый один очень экзотический и очень дорогой. Сейчас расскажу, как его делают. В Индонезии и во Вьетнаме водится такой небольшой хищный зверек. Его еще иногда называют пальмовой куницей-циветтой. Так вот, этот зверек и поедает кофейные зерна, но они частично не перевариваются в его желудке. Проще говоря, затем сборщики разгребают его помет и извлекают из него непереваренные, но ферментированные циветтой кофейные зерна. Потом их моют, сушат – и вот пожалуйста! Пейте на здоровье самый дорогой кофе в мире. А стоит он так дорого, потому что этот самый кофе (его название звучит как «Копи Лювак») очень редок. Циветта не размножается в неволе, а сам этот особый желудочный фермент вырабатывается в ее желудке не постоянно, а только несколько месяцев в году… Не смейся, Саня! Кофе получается действительно невероятно вкусный, с нежным, чуть кремовым вкусом. Ты должен его обязательно опробовать!

– То есть, получается, этот Лювак добывают из какашек? – веселился я. Об этом обязательно Витямбе должен рассказать. Он умрет со смеху. И вообще все!

И мне вдруг тоже захотелось рассказать ему что-то веселое, и я рассказал, но в комическом ключе: как вчера вечером выяснилось, что я не могу ему сообщить, что жду его завтра. Про то, как мы чуть не консилиум собрали. И как нашему учителю истории звонили, чтобы он мою эсэмэску передал. И как все не знали, что мне, нам делать. И даже про Сашку Лапушкина из седьмого класса, который сообразил, что делать.

– Как же я не подумал, что ты мне не можешь написать? – И он постучал себя с упреком ладонью по затылку. – Это же очевидно. Откуда у тебя может быть в принципе роуминг! Кому звонить-то? Как это я не сообразил?.. Это просто потому, что волновался вчера. Давай сегодня же тебе на телефон роуминг оформим. А то как же мы будем общаться, когда я уеду?

– Да я сам дурак. Надо было мне сказать, что нет у меня его, просто я тоже вчера переволновался очень.

– А сейчас?

– Сейчас уже нет. Просто хочу с тобой побыть побольше.

– Спасибо, здорово… Здорово, что мы все дела сделали важные. Но ты вчера зря волновался. Я бы все равно так не уехал бы, не повидав тебя. Просто я бы не поверил, что ты меня больше не хочешь видеть. Так что, даже если бы и не получил СМС, все равно бы приехал в детский дом. Ну, хотя бы чтобы удостовериться, что ты так решил.

– Нет, я решил по-другому. Я очень рад, что ты ко мне приехал. Что выбрал меня, хотя и не совсем понял почему.

– Давай тогда, Саша, еще поговорим на эту тему. Тем более я бы не хотел, чтобы между нами оставались какие-либо недомолвки. Я вчера, после того как вернулся в гостиницу, тоже лежал и думал об этом. Как это все у нас с тобой получилось – что я тебя среди всех нашел, и решился все про тебя узнать, и потом все документы собрать, и вот… приехать к тебе? Конечно, тут и твой видеопаспорт огромную роль сыграл. Ты там очень много говорил как раз об очень важном для тебя – про классическую музыку. Даже любимых композиторов называл. А это, знаешь ли, очень важный фактор для меня. Я, вообще, считаю, что человек, любящий слушать серьезную музыку, уже является интеллектуалом. То есть, я хочу сказать, что если человек любит там, например, живопись или театр, он совершенно не обязательно является умным. Часто это вообще совсем не так. Но вот если именно меломан – это уже свидетельство высокого умственного развития. Потому что музыка – самое абстрактное из искусств. И требующее наибольшей степени развития воображения. Поэтому я считаю, что одной из важнейших причин высочайшего уровня интеллекта у граждан СССР, рожденных в период шестидесятых годов прошлого века, является как раз повсеместное обучение детей музыке. Пианино тогда были чуть ли не в каждом доме. Конечно, музыкантами стали единицы. Но внутреннее развитие смогли повысить миллионы. Сейчас учить ребенка музыке стало уже совсем не так популярно. И это очень жаль; последствия видны, и они негативные. Но это я брюзжу немного. Отошел от темы… Так вот. Мне очень это в твоем видео понравилось. И еще – что ты хотел бы в московские театры попасть и современных композиторов послушать. Я из этого сделал вывод, что у тебя большая любознательность есть. Некий потенциал и желание для внутреннего развития. Что у тебя здесь нехватка именно… как бы это поточнее сформулировать… нехватка культурного контекста. Кстати, больше ни в одной анкете на этом сайте подросток о своем интересе к классике не сказал. Ты оказался единственным. Но после твоих слов был еще дикторский текст. Кстати, хотел тебя спросить: кто их составляет? Это по словам детей? Или что учителя про них съемочной группе рассказывают?

– Я думаю, по-разному бывает. Но у нас, я уверен, учителя участие принимали. Рассказывали волонтерам.

– И ты знаешь, кто про тебя рассказывал?

– Точно не знаю, но догадываюсь.

– И кто это был?

– У нас есть историк в школе, Игорь Дмитриевич. Игоряша. Его у нас все ребята уважают. Очень хороший человек. И учитель отличный. Я думаю, про меня как раз он рассказал.

– Ну, ты тогда должен ему очень большое спасибо сказать. Потому что и дальше дикторский текст про тебя был очень хороший. И про то, что ты хорошо и ровно учишься по всем предметам и что ты романтичный мальчик, обожаешь красоты природы и обладаешь развитым эстетическим вкусом. Этот текст очень точно тебя охарактеризовал и дал точное направление для твоих возможных опекунов. Потому, что эти слова вместе с тем, что ты сам про себя рассказал, создали очень яркий и целостный образ. И очень позитивный при этом. Во всяком случае – для меня.

– А ты другие видео наших ребят на сайте смотрел?

– Да. Конечно. Было очень легко понять, что вы все из одного детского дома. Прежде всего по дате размещения на сайте анкет детей. И еще по другим деталям. Например, в этот день было размещено не так уж много анкет подростков. И только из двух областей. Я сразу вычислил тех, кто именно из Кемеровской. А еще – ты и один мальчик, худенький такой, были одеты в одинаковые футболки… Да, вспомнил: именно так – Кирилл. Там был среди вас еще один подросток. Чернявый такой. Очень у него походка смешная. Но в костюме. Он про Диснейленд там что-то говорил. Что это его мечта. Я еще подумал, что у него очень простая и легко выполнимая мечта. Да… И трио: два мальчика и девочку тоже помню. На самом деле, очень симпатичные ребята все… Ах вот как!.. Вот он как раз и есть этот сообразительный мальчик Саша Лапушкин! Вот спасибо ему! И привет от меня ему передай, пожалуйста. Опять я отвлекся. Вернусь к твоей анкете: вот это ваш Медведев… и он тоже Александр?.. Из четырех записывающихся оказалось три Александра. Много у вас в детском доме Саш!.. Медведев тоже очень приятный парень. Добрый такой. Эмоциональный. И человек он светлый по своей сути. Но мне показалось, что я ему не очень подхожу в качестве отца. Он, видимо, очень любит спорт, футбол. Ему нужен отец, с которым у него будет гораздо больше общего, с которым он будет каждое воскресенье на стадион ходить, болеть за любимую команду. И я ему такого отца очень желаю! Дай ему Бог! Но, это не я. Я все же другой. И сын мне тоже нужен иной. Такой, как ты!

– Я вообще-то тоже футбол очень люблю. И еще скалолазанием увлекаюсь. Правда, в нашу сборную от девяносто шестого я не попал. Но все равно занимаюсь с тренером на секции.

– Это очень здорово, что ты любишь спорт. Но просто у тебя, кроме спорта, еще очень много чего есть. Музыка. Природа. Ты разносторонний парень. Это меня очень в тебе привлекает. Понимаешь, Саша… тут очень важно, чтобы не только ты мне, но и я тебе по сердцу был. Тут ведь еще и образ жизни конкретной семьи имеет значение. Я много езжу, часто бываю на разных мероприятиях. В том числе и светских. Часто бываю в театре, на концертах, приемах, конференциях. Я много вынужден ездить по миру, встречаться с массой самых разных людей. И поэтому для меня немаловажно, чтобы для моего сына это было не в тягость. Извини, что я тебя сыном сейчас назвал. Просто это слово такое дурацкое – «опекаемый». Очень оно мне не нравится. Так что иногда проще говорить – сын. Да и по сути, когда, дай Бог, все у нас получится, ты переедешь ко мне насовсем, не будет никакой разницы между этими двумя словами – «сын» и «опекаемый». И я вообще-то хочу, чтобы ты мне именно сыном был. А уж как ты в официальных бумагах будешь называться – меня особо и не волнует. Важно ведь не название, не форма, а суть. Но я опять отвлекся от основной темы…. Я хочу сказать, что уверен, что тебе будет интересна и приятна такая жизнь, которую я веду. Другому это все – не в коня корм. А ты, мне кажется, как раз будешь при таком образе жизни и удовольствие получать, и очень хорошо развиваться во всех сферах. Проще говоря, ты, Саша, сможешь на всю тысячу процентов воспользоваться теми возможностями, которые я смогу тебе предоставить. И при этом это не будет для тебя напряженно.

– Хорошо, что ты мне это объяснил. Мне теперь стало как-то намного понятнее. Почему я… И мне – да – очень хочется увидеть много всего интересного. И я люблю ходить в театры и музеи. И в гости тоже, наверное, люблю. Просто я еще не ходил. Но меня один раз приглашали. Мишка из музыкальной школы. К нему на день рождения. Домой. Но я не пошел. Они там все меня младше, и я не знаю, о чем с ними говорить. И на подарок у меня тоже денег нет… и я не пошел. Но меня приглашали. И Мишка, и его мама.

– Ну, я думаю, ты к этому постепенно привыкнешь. Будем с тобой обязательно в гости ходить. И у себя тоже будем гостей принимать. Это, на самом деле, очень нетрудно. И приятно. Так что не переживай из-за этого. Тут, конечно, есть некоторые нюансы. Правила поведения за столом, этикет, умение общаться с разными людьми, знакомиться, прощаться… Научишься!

– Вообще-то я уже немного умею… этикет… Игоряша с нами даже внеклассное занятие по этикету проводил. И еще он ввел у нас в столовой ножики. Раньше до него не было – никто с ножом-вилкой есть не умел…

– Слушай! А любопытный человек, этот ваш Игоряша. Кто, ты говоришь, он? Историк? А не мог бы ты нас познакомить с ним? Мне очень интересен этот человек. И по твоим рассказам, он действительно особенная личность. Если тебе не трудно, расскажи про него, что знаешь.

– Он из Питера. Наш Игорь Дмитриевич. Окончил исторический институт в Москве. Потом женился и переехал в Питер. Работал бизнесменом. Во многие страны ездил. У него еще жена. Очень хорошая. Его седьмой класс часто прямо всей группой к ним в гости ходит. Детей у них нет. Наверное, поэтому он и забросил свой бизнес и к нам переехал. Теперь работает в 96-м. Преподает историю. Он отличный учитель. У нас его уроки никто не прогуливает. Потому что очень интересно рассказывает и ненавидит двойки ставить. За это его все любят у нас. Еще я слышал, что к нам приехал, потому что хотел кого-то забрать. Ну вроде как усыновить или удочерить. Но потом решил, что останется и будет тут с нами со всеми валандаться. Забросил свой бизнес, и переехал сюда, в Новокузнецк. Квартиру снял двухкомнатную, машину купил. Потом и жена его сюда к нему переехала. Больше я про него ничего не знаю.

– Да. Любопытно. Очень любопытно. Ты мне Саша дай, пожалуйста, его телефон, я запишу. Просто мне эта личность очень интересна. Даже с профессиональной стороны. Такого человека не часто встретишь…

Потом мы еще немного прошлись по городу, но быстро замерзли, и мой Евдокимоф предложил пойти в его отель. Там можно и пообедать вполне вкусно, и просто посидеть-поговорить без посторонних ушей, а заодно он хотел показать мне на компе фотографии. Отель называется «Бардин», и мне там очень понравилось. Я в таком месте был впервые. Мы сидели на кровати в его номере и смотрели фотки на планшете. Там были Анна – худощавая симпатичная молодая женщина, очень похожая на него. С мужем. Были еще фотки с их свадьбы. Еще показал фотки его умершей жены. Но так и не рассказал, отчего она погибла. А я постеснялся спросить. Потом еще его старенькую маму и фотки из его детства, где он с отцом. Много фотографий его дома в Вене и сада, и все как в фильмах. Смотрели еще фотографии квартиры в Москве. Она тоже показалась мне очень большой и роскошной. Но я ничего толком не успел запомнить, и он, поняв это, сказал, что сбросит мне всю эту информацию с фотками и видео на флешку и я потом смогу спокойно все, не торопясь, посмотреть. Я смотрел картинки этой незнакомой мне, красивой, обеспеченной жизни, и она казалась мне далекой и чужой. Но я смотрел на него и понимал, что это все и есть его жизнь. И мне придется во всем этом разобраться и привыкнуть к новым мечтам, городам, странам и людям. Я был немного в тумане от всего увиденного. Мне даже казалось, что это все как кино.

Потом он захлопнул планшет и сказал, что и так слишком много всяких впечатлений на сегодня. И пора обедать. Мы спустились вниз, в ресторан. Снова все было очень красиво и очень вкусно. Потом я пошел в номер, а он попросил девушку на ресепшн вызвать их менеджера или управляющего. Появился менеджер, в белой рубашке и галстуке. Евдокимоф попросил его посоветовать какого-нибудь опытного юриста, который может вести гражданские дела в Новокузнецке. Менеджер обещал непременно помочь. Через полчаса он постучался в дверь и принес записку с телефонным номером. Евдокимоф сразу же набрал:

– Добрый день, уважаемый Григорий Аронович. Мне посоветовал обратиться к вам управляющий отеля «Бардин». У меня к вам следующий вопрос. Не могли бы вы вести здесь в Новокузнецке дела одного пятнадцатилетнего подростка, которого я намерен взять под опеку. Я послезавтра улетаю в Москву, но хотел бы, чтобы в мое отсутствие ребенка кто-то опекал с правовой точки зрения. Необходимо уладить все вопросы с оформлением его под мою опеку. Это – во-первых. Во-вторых, надо срочно оформить заграничный паспорт мальчику… нет-нет. Я имею двойное гражданство и, соответственно, считаюсь тут российским гражданином. Третье – это подготовить все документы для австрийской визы по списку, который я вам вышлю. Вы можете взяться за решение этих вопросов? Или, может быть, посоветуете кого-то, кто мне сможет помочь? Нет, с документами с моей стороны проблем точно не будет. У меня и сейчас почти все документы есть на руках, и я вам их оставлю. В любом случае есть экспресс-почта и регулярные авиарейсы. Так что все, что может понадобиться с моей стороны, будет вам доставлено. Ну, раз вы не видите проблем, я прошу вас приехать ко мне в отель завтра к десяти утра с бланком доверенности и договором на юридическое обслуживание. Оплату обсудим. Ну, раз вопросов больше пока нет, позвольте проститься с вами, Григорий Аронович, до завтра. Спасибо. И вам хорошего вечера…

Я все это слушал и думал, как просто он решает все проблемы. Он такой умный! Я бы хотел тоже быть таким. Он заторопил меня.

– Давай, Саша, одеваемся. Нам еще надо в салон связи зайти. С роумингом для тебя разобраться. Ты тут побудь в комнате пять минут, а я сейчас отойду ненадолго. Он вышел вместе с телефоном – наверное, не хотел при мне звонить… Потом мы зашли в «Мегафон» и подключили меня к связи. Он сразу же положил мне на телефон три тысячи, чтобы я мог звонить ему. Потом мы поехали на троллейбусе в банк. И там он выяснял, можно ли мне сделать дебетовую карту, но выяснилось, что нельзя. Нужно согласие родителей, которых у меня нет. Он немного расстроился, но потом сказал мне, что это все не страшно. У нас же есть стряпчий, Григорий Аронович, – через него в случае чего и можно будет оплатить и изготовление загранпаспорта, и все остальные возможные мои расходы на оформление. В этот вечер он не поехал меня провожать до самого детского дома, а только посадил в маршрутку. Сказал, что будет вечером еще встречаться с одним человеком. Потом я узнал, что человеком этим был Игоряша…

Вечером все опять были в холле нашей группы, и я рассказывал, что мы делали сегодня. Но теперь уже мало кто удивлялся. Только Ромка и Витямба иногда уточняли некоторые моменты моего второго дня с Евдокимофым. И я снова радовался тому, что, отвечая на их вопросы, и сам некоторым образом, систематизирую информацию, и главное – окончательно осознаю, что гостевой режим – это уже реальность, и в Москву на весенние каникулы я тоже, наверное, поеду, и он уже заботится обо мне…. Я еще раз запросил сотового оператора, и мне пришла эсэмэска: да, на моем счету три тысячи рублей. Я еще рассказал им про стряпчего Григория Ароновича, который будет меня теперь курировать по всем юридическим и финансовым вопросам, и про загранпаспорт. Медведев спросил, не повезет ли меня теперь опекун случайно в Диснейленд? Я ответил, что не знаю этого, но то, что поеду теперь в Вену и еще наверняка в Италию, в Бергамо, – это очень вероятно.

Почти весь третий день до самого вечера мы гуляли с Евдокимофым по городу, заходили погреться в кафе, обедали в том самом стейкхаусе, куда Игоряша водил перед конкурсом танцев Витямбу. Даже немного прошлись по «Планете». Он спрашивал меня о моих вкусах в одежде и обуви. Как бы просто так – типа ему интересно, совпадают наши вкусы или нет. С самого утра он предложил мне нечто вроде игры «любишь – не любишь». Это касалось всего. Например, он сказал, что он любит гороховый суп, харчо, щи, том-ям. А вот борщ и рассольник не особенно. К грибному супу и куриной лапше относится нейтрально: ест, но не то чтоб прямо обожает. Дальше отвечать на этот вопрос должен был я: гороховый тоже люблю, и щи, и грибной очень. Том-ям и харчо – не знаю, не пробовал. К борщу отношусь нейтрально, а рассольник тоже терпеть не могу.

– Ну вот, – резюмировал Евдокимоф, – теперь все ясно. Самыми распространенным супами в нашей семье, значит, будут щи и гороховый. Грибной тоже будем готовить, так как по статистике он твой любимый, а мой – нейтральный. Борщ тоже будет, но не так часто, так как я его не очень… А рассольник у нас из меню исключен. Вот так и должно быть в хорошей дружной семье. Все имеют право голоса, и вкусы каждого учтены. И при этом никто не должен быть лишен возможности хоть иногда употреблять то, что ему нравится. Согласись – это самый мудрый подход к совместному проживанию.

– Здорово! Давай будем все вопросы так решать, – предложил я. – Думаю, что харчо и вот этот второй суп, что трудно запомнить название, мне тоже понравится, как и тебе.

– Почему ты так думаешь? – улыбнулся он.

– Ну-у… не знаю. Просто пока что все, что ты говоришь, мне очень нравится. Суп тоже понравится наверняка.

– Мне приятно это слышать. Я, кстати, считаю, что наши вкусы совпадают неслучайно. Раз у нас много общих увлечений: музыка, литература, музеи, природа, то и другие вкусы вполне должны совпасть. Все-таки как правильно, что я именно к тебе приехал!

И он слегка приобнял меня за плечо.

И мне было приятно это его проявление доброты! Ребятам домашним кажется смешным, что для детдомовцев так важен именно такой, тактильный контакт со взрослым. Они привыкли, что с самого раннего детства их все время кто-то из близких ласкает: мама целует в щечку, папа взъерошивает волосы, дедушка водит за ручку в детский сад, бабушка треплет за щечку, а младшая сестра забирается на колени и обнимает за шею… А кто обнимет и приласкает детдомовца?! Некому. Учитель не станет тебя целовать за хорошую оценку. Это делает только мама. Поэтому каждый детдомовец втайне мечтает о физическом прикосновении любящего взрослого. И даже сейчас, когда мне уже скоро шестнадцать, укладываясь вечером в кровать, я закрываю глаза и мечтаю, что рядом со мной сидит на краешке моей кровати мама и гладит меня по головке, укрывает получше одеялом и, желая мне спокойной ночи, целует меня, как маленького… И в этот момент на душе у меня делается так сладко! Так хорошо! И я засыпаю счастливым.

Так мы играли почти целый день, и я узнал много всего про него и его вкусы и предпочтения, а он – про мои. Когда мы заговорили про запахи, я сказал, что мне очень нравится одеколон, которым пользуется наш Игоряша, но я не помню, как он называется.

– Он называется «Нарцисо Родригес». Кажется, это тот, что в сером флаконе.

– А откуда вы это знаете? – я вдруг снова перешел на «вы».

– Мы вчера вечером встречались с твоим учителем. Тебя это смущает?

– Нет. Просто я удивился. Вы… Ты меня не предупредил вчера.

– Да. Не хотел, чтобы ты волновался. Все-таки это твой учитель… Но я обещал, что не буду тебе врать. Поэтому честно говорю – вчера вечером мы вместе ужинали с Игорем Дмитриевичем и его прекрасной супругой. Во-первых, я хотел поблагодарить его за ту помощь, что он оказал нам позавчера со связью. Но это не главное. Я понял с твоих слов, что ваш Игоряша – очень умный и прозорливый человек. Выяснилось, что он еще и добрый, заботливый. Я хотел поговорить с ним о тебе, Саша. Узнать о тебе побольше. Твою историю, как ты попал в детский дом, о твоих родителях, друзьях, увлечения, учебе. Согласись, что в нашей ситуации узнать друг о друге побольше – это очень важно. Сразу тебе хочу сказать, чтоб ты напрасно не волновался, – он характеризовал тебя весьма положительно, как, впрочем, и все остальные твои учителя.

Я должен тебе еще кое-что рассказать, чтобы это перестало быть для тебя тайной. После того как я решил собрать все документы для оформления гостевого режима для тебя (хотя правильнее сказать – для нас обоих), я написал о своем намерении по поводу тебя вашему директору, объяснил ему свои планы, поделился своими сомнениями – получится ли у меня стать опекуном подростку, посоветовался как дальше действовать. Он ответил мне письменно и предложил пообщаться по телефону или скайпу. Мы перезванивались несколько раз. Я задавал о тебе много вопросов. Он даже выслал мне адреса электронной почты некоторых из твоих учителей. Я не хочу тебе говорить, кого именно. Ведь никто из них не давал мне разрешения говорить с тобой об этом. Но это не так уж важно. Главное, что никто из них не говорил о тебе плохо. Все были едины в том, что ты, несомненно, мальчик разумный и способный, но тебе не хватает стимулов для проявления себя, активности. Некоторые считают тебя слишком замкнутым. Учительница по литературе сказала, что ты один из лучших учеников в школе по ее предмету. Короче говоря, в принципе, тебя хвалили. Поэтому-то прошедшие два дня в основном я рассказывал о себе. Ведь ты обо мне совсем ничего не знал до нашей встречи, а я про тебя уже собрал много информации.

К тому же мне необходимо рассказывать о себе и по совершенно объективным причинам, ведь я намного старше тебя, у меня за спиной не пятнадцать, а сорок девять лет, а значит и событий произошло со мной больше. Потом мы общались с тобой два дня, и ты довольно много рассказывал про своего любимого учителя. И все, что ты рассказывал про него, было интересно, многое даже поразило меня. Короче говоря, я подумал: кто еще сможет лучше поведать о тебе, чем Игорь Дмитриевич?

Я позвонил ему вчера, объяснил, что послезавтра уже уезжаю и очень прошу его до моего отъезда со мной встретиться. Он согласился сразу. Извини за нескромность, но он читал некоторые мои произведения и смотрел в театре в Питере постановку по моей пьесе. Вообще, должен тебе сказать, Саша, его реально беспокоит твоя судьба. Впрочем, других ваших ребят тоже. Он даже попросил меня в конце нашего ужина порекламировать и других ваших ребят среди знакомых и в России, и в Европе. Многие фамилии, которые ты называл мне в разговоре, он прокомментировал. Особенно он обеспокоен судьбой твоего одноклассника Кирилла, чье психологическое состояние его очень пугает. Кстати, ты тоже обрати на этого парня внимание. Постарайся быть с ним повнимательнее и помогай как-нибудь. Там может быть все. Включая суицид…