Текст книги "Исчезновения в Гальштате"

Глава 5

Надо все-таки заняться наконец-то уроками. Нельзя все только вспоминать что-то или мечтать. Зашел Ромка Аверьянов. С учебником физики в руках, в очках. Он не часто их надевает. Только когда пишет или читает. Спросил, решил ли я задачи по теплоте. Я не решил, и даже еще не приступал.

– Да-а… – разочарованно протянул он. – Ну, я тогда пойду сам еще раз попробую. Когда будешь решать – приходи к нам в комнату.

Ушел. Он наверняка и сам решит. Ромка умный. Я думаю, что он и Витямба – самые способные и развитые из всех наших старшеклассников. Это признают даже учителя. И планы у них соответствующие. Не как у всех. Военное училище, полиция, техникум – это не для них. Витька и Люба собираются поступать в вуз – Кемеровский педагогический институт. Оба на географический факультет. Хотя Витямба мог бы, не напрягаясь, и на физкультурную специальность пойти. Все наши физруки говорят, что он необычайно одарен физически. Но Витька говорит, что это слишком легко для него. Он хочет быть предметником. В общем-то, профессия учителя всегда была популярна у детдомовцев. Это связано с тем, что это чуть ли не единственная специальность, о которой им, нам всем, все досконально известно. Если у тебя есть родители, родственники, друзья семьи – круг самых разнообразных взрослых у тебя наверняка окажется очень широк. Тетя у тебя – инженер, папа – агроном, друг семьи – архитектор. И ты как бы с детства знаешь об этих профессиях много всего. Другое дело – детдомовцы. Их знания о мире взрослых крайне ограничены общением с учителями и воспиталками.

У нас, правда, есть особая специфика. У нас в девяносто шестом есть Игоряша. Человек, очевидно по жизни очень успешный, добившийся многого и при этом всеми нашими ребятами очень не только любимый, но и уважаемый. Лидуху вот мы все в группе тоже любим. Но не так чтоб сильно уважаем. А его – очень! К тому же он преподавал свой предмет так увлекательно и легко, что всем нам кажется, что быть учителем может, если немного постарается, почти каждый, что это довольно нетрудно и даже весело. Начиная с седьмого класса, у нас чуть не половина девочек и мальчиков собирается пойти в учителя истории. Но среди старшеклассников культ Игоряши хоть и был распространен широко, все же не успел еще охватить и сферу будущих профессий. Как говорил Витямба, они с Любой идут на географический из-за того, что Игоряша сильно опоздал и появился в девяносто шестом чуть больше года назад. А так бы и их непременно затянуло в историки.

…Игоряша ненавидит ставить плохие оценки. Уже вроде и наметился в журнале двойку кому-нибудь вкатить, а рука у него прям отказывается ее вписывать. Мучается человек. Переспрашивает того же Медведева всегда:

– Может, ты, Саша, подготовишься получше и придешь ко мне дополнительно сдавать эту тему?

Если ты не выучил домашнее задание – лучше не врать, а до урока подойти к Игоряше и предупредить, что не готов к уроку. Причем никаких объяснений давать не надо. Но тогда эту тему ты должен сдавать уже в обязательном порядке и во внеурочное время.

…На уроках истории у нас всегда захватывающе интересно. Игоряша частенько притаскивает всякие интересные штучки, и мы всем классом, сгрудившись у первой парты, рассматриваем и трогаем руками то настоящую старинную римскую монету с профилем императора Адриана, то точную копию британского ордена Чертополоха или нашу – «святого Георгия», или старинную японскую фигурку нэцкэ, выточенную из кости, нотную страницу семнадцатого века с квадратными знаками и распевными слогами под ними на латыни, английский медный морской компас девятнадцатого века и много всякой другой занимательной всячины. Он все эти, как он их называет, артефакты приобретает на интернет-аукционах и потом по почте получает. А как-то раз Игоряша рассказывал семиклассникам про производство сыра во Франции и в конце урока достал откуда-то из-под парты тарелку, обтянутую полиэтиленом. Снял упаковку, и там оказались маленькие кусочки французского сыра с зеленой плесенью на кусочках белого хлеба. Весь класс попробовал. Ему друзья из Питера с оказией передали. Мог бы их и дома с женой съесть. А он принес своим ученикам попробовать хоть понемногу. После на перемене Сашка Лапушкин и Женька бегали и орали, что Игоряша их класс кормит деликатесами, потому что они типа его любимчики. Впрочем, все остальные классы тоже так про себя считают. В пятом недавно изучали тему по великим географическим открытиям. Так Игоряша принес в класс плитку какого-то горького шоколада редкого сорта, рассказывал им, как из какао-бобов добывают и производят шоколад, как он попал в Европу, а потом, при Петре, еще и в Россию и много еще чего интересного. Потом они плитку разделили и сожрали прямо на уроке. Витямба хохмит, что надо Игоряшу как-нибудь сподвигнуть рассказать про производство спирта. Может, он тогда на урок литр самогона ученикам принесет для демонстрации вкуса и аромата.

Да сам класс истории у нас оформлен очень интересно. По глухой, противоположной от окон стене раскинулась сделанная из картона так называемая река времени. Сверху там написаны даты, а под ними, мелким шрифтом, в столбик – события, которые тогда произошли. Вначале, правда, целые столетия указаны, но ближе к нашему времени уже десятилетия и даже конкретные годы. Сами надписи сделаны очень кратко, только как подсказки. Ну, например, параллельно идут надписи: даты правления – Василий III, Россия; Генрих VIII Англия, Франциск I Франция, Леонардо да Винчи, Шекспир, Пик испанской империи Габсбургов, замки Луары, реформация в Чехии и т.д. В общем, достаточно взглянуть на конкретную дату или период на нашей реке времени – и становится ясен, как говорит Игоряша, исторический, культурный и научный контекст любого исторического события. Кстати, события записываются в столбик под датой самими учениками по согласованию с Игоряшей. Некоторые годы уже почти от пола до потолка долезли. Причем в зависимости от того, к экономическому, политическому, религиозному или культурному аспекту относится то или иное событие, оно записывается разного цвета ручками. Это позволяет легче ориентироваться в материале.

Сначала почти все наши прочие учителя оценивали педагогические новшества историка с неодобрением. Говорили, что Игорь Дмитриевич слишком много забирает времени у детей на свой предмет в ущерб другим преподавателям. Но вскоре выяснилось, что умение готовить устный ответ, делать презентацию и грамотно докладывать у доски весьма благотворно отражается и на других школьных предметах. К тому же быстро выяснилось, что Игоряша – настоящий эрудит и прекрасно разбирается и в других предметах, причем отнюдь не только в гуманитарных, но и в физике, биологии и математике. Как-то раз, изучая на уроке тему «Культура и наука в Британии в 17–18 веках», он сумел за четыре минуты так разъяснить нам все три закона Ньютона, что Витямба потом заявил, что даже он наконец-то понял, в чем их суть. Когда Игоряша рассказывал, например, о пиратстве, он умудрялся сообщить нам массу сведений про кораблестроение, навигацию, животный мир островов Тихого океана, про цингу, пищевые особенности моряков, виды якорей, о том, как ориентировались по звездам в южном и северном полушарии, про производство джутовых веревок и рома, про специи, акул и еще бездну всего ужасно интересного. Все это он сообщает нам мимоходом, совершенно не напрягаясь. Возникает ощущение, что он может так импровизировать до бесконечности и только звонок напоминает нам и ему, что урок окончен. Естественно, что, затрагивая параллельно и все другие науки, помимо истории, он способствует увеличению наших знаний и по ним тоже. В общем, вскоре не только дети, но и учительская команда оценили Игоряшу как настоящего новатора и очень разностороннего человека.

Впрочем, все не так благостно. С учениками у Игоряши тоже бывают заморочки. Особенно с новенькими. Дело все в том, что новички обычно воспринимают учителей и воспиталок как врагов, которые только мешают жить своими требованиями и правилами. Им, обычно брошенным и замученным своими «близкими», педагогами и надзирателями в интернатах и закрытых школах, бывает очень трудно поверить, что учитель может быть вот таким, как наш Игоряша. Добрым, веселым, интересным, всегда готовым прийти на помощь каждому из нас. И в девяносто шестом уже есть масса всяких историй и даже почти легенд, как Игоряша смог помочь, выручить, отстоять своего ученика или ученицу. Тот же Ромка Аверьянов, например.

…Он появился у нас в детском доме сравнительно недавно, чуть позже самого Игоряши. Ромка – единственный сын из полной, непьющей, очень благополучной семьи. Его отец – бизнесмен городского масштаба, в семье есть иномарка, даже каменный дом со всеми удобствами есть. Мать тоже нормальная. Была нормальная, пока они всей семьей в аварию не попали. За рулем вроде как раз его папаша был. Машина вдребезги. Но на Ромке – ни единой царапины. А вот мать его очень сильно пострадала, серьезная травма головы, с тех пор не встает. Не говорит и почти ничего не соображает. Даже есть сама не может, никого не узнает, и Ромку. Ну, папаша с ней помучился три месяца, а потом сдал ее в специальное заведение, где за ней как за овощем ухаживают. А еще через полгода преданный папаша с ней развелся официально, и у Ромки новая «мама» появилась. Как он ее описывает, с наращенными сиськами, ресницами, ногтями и даже жопой. Губы как у рыбы. Сама тварь конченая. Ромка ее сразу возненавидел, как и она пасынка. И началась у них война. Война за Ромкиного папу. Кто ему важнее – эта сука генномодифицированная или родной сын. Короче, как Аверьянов говорит, она его спровоцировала. Сначала он вроде сдерживался, особо ее не обзывал, просто игнорировал, плевал на ее замечания и вообще – делал вид, что ее не существует. Но потом произошел случай, когда он не сдержался.

…Приходит из школы и видит, что она в шкафу вещи перебирает, которые его матери принадлежали. Ну он не выдержал, накинулся на нее и ударил ее, в лицо ударил. Она сразу в истерику, побежала в полицию, побои сняла. Вечером у Ромки разговор с отцом был. И он все отцу сказал, что про его шлюху и про него самого думает. Тот свою заставил заяву из полиции забрать, но Ромку было решено временно от новой мамочки изолировать. Короче, отправили его сначала в закрытую частную школу-интернат для богатеньких деток, но Ромка там вел себя буйно, дрался со всеми, учителей посылал и вообще на занятия не ходил. Короче, папаше предложили мальчика от нормальных детишек изолировать в какую-то школу попроще, где не такая элита, как у них, учится. Папаша вроде хотел его назад домой вернуть, но его эта б… ни в какую. Либо он – либо я! Решено было его пока, на время определить где-нибудь поблизости в детский дом, но чтобы с нормальными детьми, не дебилами.

Так он у нас и оказался. И сначала очень нам Аверьянов не показался всем. Поселили его в комнате с Русланом, там была свободная кровать. Там он до сих пор, кстати, и живет. Через час Руслан вышел из комнаты и говорит нам с пацанами:

– Что мне за говно подселили? Я чувствую, я ему сейчас морду начищу!

Люба, добрая душа, ему:

– Подожди хоть до завтра. Человеку же трудно сразу тут освоиться.

Короче, Руслан решил, что утром посмотрит, что там дальше будет. Наутро Руслан чуток смягчился. Рассказал, что новенький так в одежде всю ночь и просидел на кровати. Даже воды не пил, хотя Руслан ему предложил. Короче, весь в себе, злой какой-то, неприветливый. Ни слова не произнес. На завтрак в столовку тоже не пошел.

Когда все пошли на урок, этот даже не шелохнулся. Лидуха ему говорит: звонок, надо на урок идти. Он посмотрел на нее и как заорет матом:

– Да пошла ты!..

Ну, Лидуха вызвала на подмогу нашего старшего физрука. Он у нас мужчина крепкий, борец-вольник. Тот пришел, Аверьянова с кровати болевым приемом поднял и со словами: «У нас тут так не положено» – резко проводил его в класс. А первым уроком в тот день у нас как раз Игоряша был, история. Новенький на свободное место плюхнулся и сидит, исподлобья смотрит. Даже не встал со всеми, когда Игоряша вошел. Ну, Игоряша, конечно, заметил, но пока вида не подал. Спрашивает новенького, как всегда, уважительно и весело:

– Очень рад видеть в нашем классе нового ученика. Надеюсь, вам у нас понравится. У нас как раз в этой группе все ребята просто замечательные. Вам повезло. А меня зовут Игорь Дмитриевич. Давайте знакомиться. Как вас зовут?»

Тут новенький снова:

– Да пошел ты!..

Игоряша ему примирительно:

– У нас, молодой человек, не принято так общаться между собой. И я, и мои ученики никогда не позволяем себе оскорблять друг друга. Мы относимся друг к другу с уважением и стараемся, независимо от оценок в дневнике и успеваемости, сохранять между собой дружеские человеческие отношения. Но поскольку вы у нас в коллективе пока человек новый, я дам время сегодня просто осваиваться и входить в курс изучаемого материала.

Весь урок Игоряша Аверьянова ни разу не спросил, а тот сидел злой как истукан и тяжело молчал. После звонка на перемену Игоряша попрощался с нами и вышел. Мы, все пацаны, подошли к этому уроду Аверьянову. У нас у всех просто уже руки чесались этого ублюдка отметелить. Девчонки даже не попытались нас остановить. Просто ушли из класса. Витямба говорит этому:

– Ну-ка, быстро встал, козел! Ты че-то попутал? У нас не принято так себя дерзко вести.

А этот сидит, куда-то в сторону смотрит. Ну, Руслан его поднял и как треснет в челюсть. Аж хрустнуло. Тут и Медведев прицелился. Всем нам эта гнида не понравилась. И за Игоряшу обидно было. Короче, замес намечался капитальный.

…И тут вдруг Игоряша. В класс вернулся. Вроде бы забыл что-то. Но, наверное, он подозревал, что мы сейчас с эти разбираться будем. Или это Люба с Кристинкой ему сказали.

– Это что это вы тут надумали?! Ну-ка, быстренько все из класса вышли… давайте-давайте… а новенький пусть останется… Мы должны с тобой поговорить – сразу перешел Игоряша с официального тона на «ты».

– Я, Рома, ознакомился с твоим личным делом у директора. И я понимаю твое состояние. С тобой ведь такая беда случилась!.. Настоящее горе. Это все очень тяжело пережить, особенно когда тебе только пятнадцать лет, но что ж теперь поделать – надо как-то с этим жить… Здесь ведь у нас все такие, у кого горе. Счастливые сюда, сам понимаешь, не попадают. И почти у всех здесь ситуация еще и похуже, чем у тебя. У кого родители пьют или колются. У Кирилла их вообще нет. И не было никогда. У Саши Белова – это который самый высокий – мать в раннем детстве умерла. У Вити мать в тюрьме сидит, и других многих тоже… ты пойми, Рома. Как раз именно они, вот эти самые ребята, тебя по-настоящему понять смогут. Потому, что они уже много всего тяжелого в жизни повидали. И они действительно хорошие ребята. Ты очень скоро поймешь это, и у тебя здесь будет много друзей, причем настоящих. Каких в других местах и найти-то трудно… И всем детям здесь несладко. Но нельзя терять надежду. Думать, что все взрослые – предатели. Хотя… среди детей такой грех намного реже встречается – может, я потому и работаю здесь. Впрочем, неважно. Я успел? Не сильно они тебя побили? Покажи-ка подбородок… ну ссадина есть… зубы-то на месте? Ну, хоть это радует. Ты сегодня, как мне сказала Лидия Хасановна, даже не ел ничего; пойдем пока к вам в группу. Она там тебе из столовой бутерброды принесла. Чайку выпьешь… что ж голодным-то ходить? Пошли-пошли. Физику сегодня пропустишь. Ничего страшного. Потом нагонишь; дурачком ты уж точно не выглядишь.

На большой перемене Игоряша собрал нас, кого поймал, в углу коридора третьего этажа и кратко рассказал, что случилось с новеньким, как он у нас оказался: про то, как его предал собственный отец, непьющий причем. Ну, в общем-то, мы все прониклись. Непросто парню, особенно без привычки. Он всегда дома жил, не то что мы – с детства по домам малюток, приютам да интернатам. Для него тут все новое, непривычное, страшное. Решили, что надо ему как-то помочь адаптироваться ко всему, пожалеть. Игоряша очень просил нас быть с новеньким хотя бы в первое время помягче, проявить немного заботы и участия. Ну и мы, конечно, обещали, что больше не тронем его даже пальцем. После уроков Игоряша пошел вместе с нами к нам в группу. Позвал из комнаты новенького и представил его нам. Мы с ним все поздоровались за руку. Предложили пойти в футбол поиграть. Или в зал для скалолазания. Но он хоть и поблагодарил, решил пока не идти и остался в комнате. Через часик к нему постучались Люба с Кристинкой и принесли домашнее задание по алгебре. Новенький сделал его тут же. Видать, школьная подготовка у него была на высоте.

Вскоре все уже называли его Ромкой. С Русланом они жили душа в душу. Причем Руслан дико радовался, что Ромка так силен чуть не по всем школьным предметам и всегда дает списать. Вскоре он начал так же, как Витямба, вовсю кокетничать с нашими барышнями, участвовать в ежеутренней битве за умывальники и самозабвенно играть и болеть в футбол вместе с Медведевым. У меня и Кирюши тоже были с Аверьяновым хорошие, ровные отношения, но какой-то близости, какая была со всеми остальными, у меня с ним не возникло. Почему-то он был мне немного параллелен. Кстати, отец пытался его вернуть домой. Приезжал несколько раз на иномарке, просил позвать сына, но Ромка так и не простил ему и всегда говорил:

– Передайте ему, что он свой выбор сделал. Не надо менять детей на б…

Отец привозил ему свертки с модной одеждой и всякие гаджеты, но Аверьянов ни разу ничего у него не взял. Все тут же возвращалось. Вскоре новая рыбогубая мамаша родила своему милому зае мальчика, и папаша стал приезжать к своему старшему сыну намного реже. Ромка отрезал от себя отца полностью. И удивительно, что этот реально домашний успешный подросток, который вроде бы так сильно должен был бы отличаться от всех нас, на самом деле не слишком тяготился нахождением в детском доме. Ромка даже как-то сказал Витямбе, что в девяносто шестом ему нравится. Тут много свободы. Никто особо не контролирует тебя. Никаких тебе тайных осведомителей родителей типа папиного охранника или соседей. Да и учителя тут в основном нормальные люди. Помогают, жалеют, не давят. Опять и всякие секции: скалолазание, самооборона. А в футбол можно вообще играть хоть до ночи. Правда, Ромка никак не мог привыкнуть к нашей кормежке. Каша по утрам его почти бесила. Ему всегда хотелось фруктов и разных йогуртов. И еще его тяготило то, что он не имеет возможности выбирать себе сам одежду, рюкзак, кроссовки. При этом Роман понимал, что отец обязан по закону предоставить ему отдельное комфортабельное жилье, а больше ничего от отца он брать и не собирался. Ромка хотел стать врачом, и он был уверен в том, что он им обязательно станет. Что будет хорошо зарабатывать и сможет быть вполне успешным и самостоятельным человеком.

Кажется, именно это – какое-то исходящее от него спокойствие и уверенность в себе и своем будущем – и привлекало в нем Любу. Именно это отличало Аверьянова от нас, всех остальных. Я думаю, что Ромка ей очень нравится. Хотя Люба никогда не подает виду. Она даже как бы вроде и общается больше не с ним, а с Витямбой и Русланом. Но я уверен, что реально нравится ей именно Ромка.

…А кто нравится мне?.. Раньше мне очень импонировала Кристина. Мне нравились ее густые волосы, стройная кукольная фигурка, ее нежные ручки и даже это глуповатое выражение лица. Кристина, конечно, красотка, хотя примитивная и скучная. За нее всегда думает Люба. После того как мы выпустимся и Любы рядом уже не будет, Кристина быстро наделает множество всяких глупостей, абортов, никчемных влюбленностей, глупых покупок, необдуманных поступков… В общем, она слишком типичная детдомовская милашка, и когда уйдет отсюда, то станет типичной детдомовской выпускницей. Со всеми вытекающими. Просто раньше она меня как-то волновала. Я иногда представлял себе, как лежу с ней, голый, прижимаю к себе ее упругие бедра и наши соски трутся друг о дружку… и эти видения были так осязаемо реальны, что мне казалось, что ее губы обхватывают мои и она гладит меня нежно по спине и затылку своими маленькими нежными пальчиками…

Кристина возбуждала меня чисто телесно, но при этом она была мне какой-то чужой. Я никогда не знал, о чем с ней говорить. Она всегда была для меня не больше чем невнятное дополнение к Любе. Даже толстенькая, вся в пирсинге Машка кажется мне намного содержательнее.

Сейчас мне почему-то никто особенно не нравится из девчонок. И это странно. Ведь, достигая юношеского возраста, все детдомовские девочки и мальчики начинают влюбляться как по команде. Друг в друга, в тех, кто рядом. Дефицит родительской любви начинает компенсироваться удвоенной страстью к противоположному полу. Если тебя никто никогда не обнимал и не прижимал к себе с самого раннего детства, если ты всегда был лишен как психологического, так и физического контакта с теми, кто тебя любит, ты готов прижиматься и целоваться с девочкой до бесконечности. Как будто пытаешься пройти с ней заново все те моменты, когда в детстве мама должна была тебя обнимать, гладить по голове, кутать в одеяло, шептать тебе на ушко о том, что ты ее самый-самый любимый мальчик…

А поскольку контроль воспиталок не может полностью заменить родительский, то очень скоро детдомовские девочки и мальчики начинают жить как муж и жена. Только как муж и жена, у которых нет дома и нет права быть мужем и женой. В каждой группе ведь есть и мальчики, и девочки, и их спальни находятся по соседству. И они вместе не только в школе, но и за завтраком, обедом и ужином, за уроками, у телевизора, в кружках, на экскурсиях, на прогулках… Да практически везде. Возможностей для общения, включая и в постели, очень много. Почти все наши пацаны имеют сексуальный опыт уже лет с четырнадцати. Тот же Витямба уже год встречается с Катей из десятого класса. Они считаются чуть ли не самой красивой парой в нашем детском доме. Руслан и Сашка Медведев тоже имеют девушек. Но там все не так серьезно, как у Витямбы с Катей. Что касается Аверьянова, то он особенно и не стремится к тому, чтобы иметь постоянную девушку. И это понятно. Он-то как раз не был лишен с самого раннего детства ни материнской, ни отцовской любви. Ромка считает, что спешить с этим незачем. И ведь правда написана в книгах: влюбляются те, кто внутренне готов влюбляться. Так вот, Ромка – не готов. А вот Кирюша на девочек смотрит, но страшно комплексует из-за своей детской фигуры, тоненьких ножек и маленького роста.

…А вот почему девочки нет у меня – этого я не знаю. Я, конечно, не так неотразим внешне, как Витямба, и не имею такого авторитета интеллектуала и столь ярко выраженной жизненной перспективности, как Ромка, но все же я не так уж и плох внешне. Я высокий, а это среди детдомовцев, потребляющих белковую пищу в меньших объемах, чем их домашние сверстники, редко встречается. И я хоть и не так силен, как Медведев или Руслан, все же вполне хорошо развит физически. Самооборона, скалолазание, футбол не являются для меня чем-то священным, как у Медведева, но я всем этим занимаюсь. Правда, без особого энтузиазма. Ну, прыщи, конечно, бывают, но все же не так они меня мучают, как Руслана. Еще у меня один недостаток – это немного кривой зуб сбоку слева на верхней челюсти. Он как будто бы немного завален из общего ряда. Но этого почти не видно. Только если я очень громко хохочу и широко открываю рот. Но я очень редко так хохочу. Для этого почти не бывает повода.

У меня, конечно, тоже есть любимые предметы в школе. И это не физра, как у девяноста двадцати процентов наших пацанов. И не труды, где надо прикладывать не голову, а руки. Ну, конечно, я, как и все у нас в девяносто шестом, люблю уроки истории. Но это и так понятно: Игоряша!.. Но все же самые мои любимые предметы – это литература и музыка. Мне нравится читать. Особенно как раз художественную литературу. По этому предмету у меня всегда одни пятерки. Сашка Медведев, который вообще не читает книг, всегда перед литрой просит, что бы я ему коротенечко пересказал, че там в этом «Евгении Онегине» или в «Отцах и детях». И стихи я тоже люблю. Пушкина много читал и Есенина. Очень люблю стихи про природу и разные времена года. Так хорошо и приятно все это представлять в голове!.. И мечтать о том, что это все происходит со мной и что я хожу по влажным осенним полям, перепрыгиваю в лесу через лужи или валяюсь на печной лежанке, заложив руки за голову, и хочу сейчас встать, велеть запрячь санки и прокатиться по заснеженным полям и лесной дороге, окруженной заметенными снегом, сверкающими, как белые брильянты, высокими елями… А вечером девушка в голубом платье будет играть на фортепиано, а я буду сидеть поодаль и любоваться ею. И на ее лоб будет спадать локон светло-русых волос, и она будет поправлять его и смотреть на меня немного украдкой и потаенно…

…И еще я очень люблю музыку. Современную, вообще-то, тоже. Но все же больше всего классическую. Я полюбил ее еще в детстве, когда на музыкальных занятиях нас, малышню, готовили к концертам и праздникам. Даже тогда мне нравились эти звуки, льющиеся из большого черного пианино. И я отказывался петь со всеми песенку или подыгрывать музыкальному работнику на металлофоне или на бубне. Мне казалось, что наш нестройный хор и фальшивые звуки примитивных инструментов только портят эти волшебные, то веселые, то торжественные, то грустные звуки, льющиеся из пианино. Мне нравилось слушать. И если в помещении группы, пока мы все играли в машинки и строили из конструктора, играло радио, я всегда к нему прислушивался. Если воспитательница или нянечка пытались его переключить на что-то другое, я устраивал крик и требовал вернуть «песенку» назад. Два года тому, когда я уже учился в седьмом классе, к нам пришли преподаватели из музыкальной школы и предложили нам по доброте душевной, кто хочет, начать заниматься музыкой. Я к тому времени постоянно ходил на наш детдомовский хор. Но тут предложили не просто петь, а предложили индивидуальные занятия по обучению игре на музыкальных инструментах. Можно было выбрать один какой-нибудь, но я попросился на два – фортепиано и гитара. Преподаватели приходят к нам раз в неделю, и некоторым, включая и меня, разрешили тренироваться на инструменте и в другое время. По вечерам, когда в актовом зале пусто, я сажусь за пианино и разучиваю гаммы и пьесы, которые мне дает учительница музыки. Ее зовут Валерия Ильинична Лежебрух. Ей на вид лет тридцать пять, наверное. У нее короткая стрижка с неровной челкой на круглом лице, одновременно грустные и счастливые темные глаза и костистые кисти рук. Она часто берет меня за руки, как бы поправляя их, и тогда мне делается так волнительно и хорошо, что я перестаю следить за нотами и много ошибаюсь. Но она всегда добра ко мне и никогда меня не ругает. Только иногда поправляет:

– Саша, будь внимательней. Тут же в нотах все написано: легато. А ты играешь стаккато. И не злоупотребляй, пожалуйста, педалью.

А год назад я стал еще ездить в музыкальную школу на отдельные уроки. Я узнал у Валерии Ильиничны, что в музыкальной школе есть групповые занятия по сольфеджио и музыкальной литературе, и попросился туда сходить послушать. Она сказала, что меня вряд ли туда пустят. Там сформированы группы по классам обучения, и все эти занятия платные. Сама она приходила к нам в детдом и учила нас бесплатно, просто от доброго сердца. И я знал об этом и ценил наши с ней занятия очень. Разве можно не выучить задание, если человек приехал в свое свободное время и задаром, чтобы тебя учить такой прекрасной штуке, как музыка! Я старался. Еще и потому, что мне очень хотелось, чтобы Валерия Ильинична видела, что у меня получается и она ездит к нам не просто так. Что и у нас тоже есть успехи.

Но мне так хотелось попасть в музыкальную школу, чтобы хоть посмотреть, что это такое и как там все происходит, что я не послушался ее и, узнав, где эта самая музыкальная школа находится, пошел в нее пешком. Правда, оказалось, что само здание находится почти в самом центре города, очень далеко от нашего отдаленного Заводского района. Проездных нам не выдают, только тем, кто уже после девятого класса поступает в техникумы или колледжи. Зачем ребенку проездной, если он обязан находиться на территории детского дома, а школа – в соседнем здании? В маршрутку меня не пустили. И я пошел пешком. Только через полтора часа я дошел до места. Уже вечерело, и двухэтажное небольшое задание музыкальной школы подмигивало мне желтоватыми зашторенными окнами. Я постоял невдалеке и посмотрел, как из дверей время от времени выходят ребята с нотными папками, некоторые в сопровождении взрослых, бабушек. Многие несли скрипки в футлярах или гитары в чехлах. Я наконец-то решился и пошел внутрь. В коридоре было много банкеток и ожидающих своих детей родителей. Я прошел мимо них и уперся в гардероб.

– Давай свою куртку и шапку в рукав засунь. Потеряется – сам будешь искать.

Я снял куртку и отдал ее пожилой гардеробщице в синем халате. Раздался звонок, и из классов стали выходить небольшими группками дети. Я примостился в сторонке у окна и осторожно наблюдал, как взрослые достали свертки с бутербродами и печеньем и термосы и начали подкармливать ребят. Другие просто болтали между собой, смеялись. У всего этого здания была какая-то невероятная, еще неведомая мне звуковая палитра. Из разных комнат доносились звуки самых разных инструментов: пианино, виолончель, несколько флейт одновременно. И все они играли каждый свое, но при этом весь этот хаос звуков совсем не казался мне какофонией. Наоборот. Мне нравилось это слушать. И казалось, что это очень здорово, когда на двух этажах во всех комнатах одновременно учатся играть так много людей!

Меня, кажется, никто не замечал. Так я простоял всю перемену, делая вид, что я тоже один из этих детей, которых привели сюда родные, чтобы обучаться музыке. Раздался звонок на занятия. Из соседнего класса вышла строгая женщина в больших очках и всех позвала на занятия. Увидев меня, одиноко глазеющего у окна, она немедленно обратилась ко мне:

– Тебе что – нужно особое приглашение?

Я и сам не понял, как очутился в небольшом классе и сел за одну из десяти парт, стоявших там. Это был урок музлитературы. Женщина в очках рассказывала про пятую симфонию Бетховена, наигрывала время от времени на фортепиано музыкальные отрывки и часто заводила на проигрывателе целые отдельные куски. Все слушали ее и записывали в тетради, когда она говорила, что это надо записать. Мне было писать нечем и не в чем. Я нашел в парте какой-то обрывок бумаги и углубился в него, боясь даже приподнять голову. Я был страшно испуган, что меня обнаружат и выпроводят отсюда с позором. Вдруг очкастая заметила, что я не пишу, и спросила меня все так же строго: