Текст книги "Исчезновения в Гальштате"

…Мои подарки понравились. И хотя еще с восьмого класса у нас было как-то не принято появляться в группе в общем коридоре в одних трусах, Витямба пренебрег запретом и отправился умываться не в обычных синих трениках, а в моих подарочных трусах. Очень уж они ему понравились. Тарелочки раздал. И книжки с персональными автографами тоже. Кристина встретила меня чуть отрешенно, как будто сомневалась, что это вернулся именно я – ее Сашечка. Но потом, наедине, долго целовала меня в лицо и грудь и шептала, что соскучилась и все время думала обо мне. И что волновалась, как я там один, в большом городе, с малознакомым человеком. Я прижимался к ней всем телом и никак не мог ею насытиться. Заходил еще к директору. Он спросил меня напрямик: «Как ты съездил, Белов? Все ли было в порядке? Ты скоро покинешь 96-й?» Я говорил, что все хорошо, и мне понравилось жить в семье, но, когда меня окончательно заберут из детского дома, я не знаю, а только надеюсь, что в десятом классе я буду уже в Москве в школу ходить.

…Однако я впервые почувствовал, что далеко не всем ребятам приятно, что меня забирают в семью. Некоторые смотрели на меня с потаенной злобой. Конечно, и у нас в классе было разное к этому отношение. Например, Витямба, Люба и Кирюша были явно рады за меня. А вот Сашка Медведев, мне кажется, расстраивался очень. Он, вообще, ранимый человек, хоть и вроде спортсмен из спортсменов. Не то чтобы он завидовал. Тут другое. Он просто на самого себя обижался, что вот он дурацкую анкету записал и сам он такой никудышный, что его никто и брать не хочет. В общем, он злился не на меня, а на себя и свою сиротскую долю. Но в других классах были люди, которых я вдруг начал страшно раздражать. Зависть эта была самая что ни на есть черная. Многие сравнивали меня с собой и возмущались тому, что это именно меня усыновляют в Москву, да еще богатый знаменитый писатель. К тому времени уже весь наш детский дом слазал в интернет и посмотрел фотографии моего опекуна со всякими знаменитости, включая звезд Голливуда, а также увидал меня в смокинге среди артистов и других людей из телевизора. «Почему он, а не я? Чем я хуже этого Белова?» – такой вопрос задавали себе многие. И не все смогли простить мне мое счастье.

…Но сложнее всего было с Кристиной. Я ждал, что она рано или поздно спросит меня, что будет с нами дальше. И она спросила. Я ответил, что поеду летом на все каникулы к Евдокимофу в Москву, а потом в Италию и в Австрию. Но он еще не решил, что возьмет меня к себе окончательно. Мы с ним договорились, что решим это двадцатого августа. Так что, может, он и не захочет меня больше опекать. Надоем ему за лето, и он передумает.

– Нет. Не передумает он. Ты не можешь надоесть.

И она прижималась ко мне крепче, а я молчал и только гладил ее волосы и спину и целовал ее шею. Казалось, она решила смириться с тем, что случится. Но не могла не думать об этом всегда, когда мы были рядом. А я не знал, что мне сказать ей. Я часто думал, как бы было хорошо, если бы она оказалась в Москве, рядом со мной, или хотя бы просто в этом городе. Но эта мысль была слишком нереальна, чтобы я мог в это поверить даже в мечтах.

Валерия Ильинична после наших занятий фортепиано выспрашивала меня про органный концерт в соборе Петра и Павла, про постановку Россини и про то, как мы ходили в Третьяковскую галерею, и вообще – про наши прогулки по столице. Она очень радовалась за меня, часто преданно вздыхала и даже заламывала руки от удовольствия. Очень была рада получить книгу от Евдокимофа, где он, между прочим, написал: «Замечательному преподавателю музыки Валерии Ильиничне Лежебрух, без которой я, наверное, никогда бы не узнал, что на свете существует ее ученик Александр Белов, который тоже очень любит музыку. С благодарностью за него и с самыми добрыми пожеланиями – от автора». Больше всего моей учительнице музыки понравилось, что я не забыл про нее. Почему-то она этого не ожидала:

– На самом деле, мне будет очень жалко расставаться с таким замечательным учеником и хорошим парнем, как ты, Саша. Но там, в Москве, с отцом тебе, конечно, будет лучше. Ты предполагаешь продолжить занятия музыкой?

– Я бы очень хотел. Мой опекун тоже мне советует продолжать. Он даже решил заказать мне самое лучшее электронное пианино из Японии. Оно играет как настоящее акустическое. И даже лучше. А в нашем доме в Вене, оказывается, и сейчас уже есть очень хороший немецкий инструмент. На нем когда-то занималась музыкой моя старшая сестра Анна. Она сейчас уже выросла и живет с мужем-банкиром в Италии… Забыл, как город называется. Так что смогу тренироваться, сколько влезет. Жаль только, что не с Вами.

– Ну, я не сомневаюсь, что в Москве и в Вене найдется немало первоклассных педагогов. Ты лучше скажи, соберешься ли ты доучиться этот учебный год? Ведь скоро экзамены. А ты очень запустил программу. Так как? Будем играть перед комиссией?

– Я думаю, надо. Будем.

На самом деле мне было сейчас не до музыкалки. Но я очень не хотел обижать Валерию Ильиничну, памятуя, что она столько времени занимается со мной бесплатно в свое личное время. Уже не говоря о том, что без ее участия меня наверняка выставили бы из музыкальной школы, когда обнаружили, что я хожу туда инкогнито. В общем, мне очень не хотелось подводить ее, и я решил, что подготовлюсь к экзамену по фоно как можно лучше. Ну и еще мне очень хотелось поразить своей игрой Евдокимофа, и Анну, и всю родню. Пусть знают, что я прилично исполняю и двухголосную прелюдию Баха, и «Турецкий марш» Моцарта, и даже очень сложную пьесу Чайковского из «Времен года». А там, между прочим, даже триоли встречаются.

…Экзамен по фортепиано я таки сдал, и причем довольно прилично. Но гораздо больше моей игры комиссию поразил мой шикарный вид. Я решил, что надену в этот день в музыкалку смокинг, белоснежную рубашку и бабочку. Весь прикид для торжественных случаев. Кристина, которая, кстати, погладила мне брюки и рубашку, увидев меня в таком виде, не выдержала и кинулись меня целовать. Витямба также заценил и назвал меня каким-то «денди». Кажется, это не оскорбление… Но при этом Витька пожалел, что он намного ниже меня ростом, а значит, не сможет иногда тоже надевать все это шикарное добро, чтобы немного пофорсить. Впрочем, Витямба в этом и не нуждается. Он ведь общепризнанный записной красавчик. В музыкалке, конечно, всем было известно о моем детдомовском статусе, поэтому мой вид у всех ребят, родителей и педагогов вызвал настоящий ажиотаж. Мишкина мама даже руками всплеснула, увидев меня. Потом Валерия Ильинична с улыбкой мне рассказала, что на директрису музыкальной школы произвели впечатление мои запонки с большими натуральными жемчужинами, которые вылезли из рукавов, когда я играл. Оказалось, что они стоят уйму денег, а я и не знал. Отыграл я хоть и с ошибками, но Бах получился просто отлично. Ну, Валерия Ильинична мне и до этого говорила, что он – мой композитор, что он подходит мне «по внутреннему состоянию углубленности в свой внутренний мир, в свои переживания, по некоей внутренней гармонии»… Вот какой я, оказывается, классный! Ха-ха…

Как и говорил Евдокимоф, у меня появился и еще один случай надеть мой суперкостюмчик. Это тот самый званый ужин, который Игоряша обещал нам, еще когда он раздал старшеклассникам столовые ножи и предложил нам учиться ими пользоваться. Ужин решено было проводить по классам. Причем вначале мы всем классом собрались в холле на нашем этаже и обсудили подробности. Решили, что, кроме девяти человек нашей группы, Лидии Хасановны и Игоряши, мы пригласим гостей: двух женщин из «Евраза», которые вели наш класс чуть ли не с дошкольного возраста и знали нас всех не хуже, чем учителя и педагоги, а также самого директора «Евраза» с супругой и ту самую оперную певицу, которая впервые появилась у нас еще при проведении конкурса чтецов юмористических рассказов и так к нам прикипела, что с удовольствием приходила и на многие другие мероприятия, частенько не одна, а еще и маленькую дочку приводила. В общем, получилось аж шестнадцать человек. Надо было накрыть стол белой скатертью, салфетками, блестящими приборами и красивой посудой. Все это нам дали в пользование хозяева из одного кафе нашего района. Игоряша с ними договорился. Потом мы всем классом разрабатывали дизайн и содержание приглашения, которое надо было отправить нашим гостям. Сошлись на следующем тексте: «Уважаемый господин директор (госпожа …) … Позвольте пригласить Вас (и Вашу супругу) на торжественный ужин учеников девятого класса детского дома № 96, посвященный празднованию наступления весны и приближающемуся окончанию учебного года. Одежда вечерняя, для торжественных случаев». Пока писали, Игоряша объяснял нам, почему надо обязательно четко прописывать форму одежды и формат мероприятия, а иначе гость может выглядеть как белая ворона и чувствовать себя некомфортно.

– Ну, это мы, Игорь Дмитриевич, поняли. Но как-то будет не очень, когда все гости заявятся шикарно разодетые и расфуфыренные, а хозяева будут как чмошники… У нас вечерний прикид только у москвича есть.

– Очень верное замечание, Бушилов. Конечно, у Саши Белова есть что надеть. Но и остальные могут очень торжественно выглядеть. Вечерние платья для девчонок наша дорогая оперная примадонна пообещала обеспечить, с прическами тоже что-нибудь придумаем. Мальчики будут в белых рубашках и темных брюках – это все есть. В общем, не волнуйтесь. Важнее не то, как вы будете выглядеть, а как будете себя вести. И тут нужно все продумать. Начнем с того, как вы будете встречать гостей. Помните: хорошие хозяева стараются, чтобы их гости чувствовали себя комфортно, чтобы им было интересно. А для этого следует сгруппировать их по интересам. Ну, во-первых, все же следует выбрать хозяина и хозяйку вечера. Я бы вам посоветовал в этой роли Рому Аверьянова и Машеньку.

Дальше мы тренировались складывать салфетки и правильно сервировать стол тарелками и приборами. Также Игоряша даже сумел договориться с директором, что за столом будет две бутылки сухого вина. Причем и ребята тоже смогут выпить по пятьдесят-семьдесят граммов вина за ужином. Холл решили осветить свечами, а стол убрать весенними цветами. Вопрос о еде был одним из самых трудных. Денег на это не было, и решили брать качеством приготовления и фантазией поваров. Продукты закупили совместно – за счет Игоряши, шефов и спонсоров из одного кафе нашего района. А вот готовили все под руководством Лидухи наши девчонки. Женщины из «Евраза» напекли пирогов. Соленья из своих запасов пожертвовала наша преподавательница хореографии Оксана Юрьевна. Это ее любимчик Витямба упросил. Она теперь ему не может ни в чем отказать после того знаменитого конкурса танцев. Наша оперная дива тоже внесла свой вклад и заранее передала на общий стол нарезку сыров и колбас на всю ораву. В общем, стол получился просто шикарный по нашим детдомовским понятиям. Из других классов пытались прорваться ходоки, чтобы поглазеть, но Руслан их всех крайне жестко выпроваживал. Он у нас отвечал за общий порядок и безопасность.

…Вечер начался в 18-00. Девчонки успели все накрыть и переодеться в одолженные у певицы длинные платья. Правда, Кристине ничего не подошло по размеру, но ситуацию спасла жена Игоряши. Кристина была в ее длинном синем платье с разрезом сбоку. На ее шее красовался мой подарок – тоненькая золотая цепочка. Они даже все три сумели сделать себе какие-то замысловатые прически. Косметику в ограниченном масштабе им тоже сегодня официально разрешили применять. Ну, пацаны тоже почти блистали белыми рубашками, наглаженными брюками и разнообразными бабочками. Ну, я, естественно, выглядел лучше всех в своем шикарном смокинге и с моими драгоценными запонками, которые я теперь старался выставлять посильнее на вид. Гости начали прибывать. Мы все аж присвистнули от Лидухи. Никогда не видели ее такой красивой! Кто бы мог подумать, что она может так импозантно выглядеть! Ребята все немного волновались. Очень уж всем хотелось, чтобы вечер прошел красиво и гостям понравилось. Руслан с Медведевым как-то очень быстро скорешились с директором «Евраза», а женщины-шефы из бригады умильно гладили, как маленького, нашего милого Кирюшу по головке и делились секретами воспитания детей с Любочкой, которая, как всегда, была озабочена учебой и всеми делами ее младших братьев и сестры. Когда пришла наша певица, я довольно непринужденно подошел к ней, поздоровался и предложил ей, пока гости собираются, бокал с морсом или минералкой. Она попросила минералку, и я принес бокалы для нее и для меня. Она похвалила мой смокинг, и спросила, где я такой великолепный костюм приобрел. Я честно рассказал, что мой опекун приглашал меня в Москву на каникулы и там купил мне все это. Потом я рассказывал ей про постановку оперы Россини в театре. Она с интересом слушала и много задавала вопросов. Потом даже напела мне тихонечко свою любимую арию Розины. Я ей тоже напел кое-что из «Севильского цирюльника»; мне там много очень разных арий нравилось. Она была очень удивлена, что я так хорошо знаю эту музыку. Нам было интересно вместе беседовать, и я обнаружил вдруг, что совершенно не стесняюсь. Это было очень странно. Раньше мне было трудно говорить с малознакомыми взрослыми; я предпочитал молчать и слушать. А тут я вдруг осознал, что то, что я говорю этой женщине, ей интересно, и она воспринимает меня как приятного и содержательного собеседника. Я даже немного гордился собой в эти минуты. Потом Машка всех пригласила к столу, и мы все расселись так, как было указано на табличках.

Слово взял Ромка Аверьянов. Он предложил тост за самое прекрасное время года – весну – и даже прочел несколько строк из Есенина. Все выпили понемногу. Поскольку нам было разрешено только по семьдесят граммов, мы все экономили вино и только слегка его пригубляли. Потом еще говорил Игоряша, который предложил тост за своих учеников, которые для него – предмет радости и гордости и только изредка – огорчения и разочарований. Очень трогательно выступила одна из наших женщин из шефской бригады. Она даже прослезилась, когда вспоминала нас совсем маленькими дошколятами, а теперь мы выросли и стали красивыми и умными молодыми людьми и девушками. Директор Евраза предложил тост за наших учителей и замечательного педагога Лидию Хасановну. Мы все нашей Лидухе дружно захлопали, и она просто светилась от счастья. Последней, уже во время десерта за чаем со сладким пирогом и фруктами, выступила моя соседка по столу, оперная певица. Она сказала, что восхищена чудесным вечером, поражена, как великолепно, по-светски выглядят, говорят и ведут себя дети (то есть мы) и специально выделила меня. Прямо так и заявила, что особенно ей приятно было общаться с таким элегантным и содержательным молодым человеком, как Александр. Тут я засиял не меньше Лидухи. Одно ведь дело, что тебя хвалят люди, тебя любящие, такие как Игоряша, Валерий Ильинична или Евдокимоф. Они могут это делать просто от хорошего отношения ко мне. Но совсем другое дело, когда о тебе так отзываются совершенно не знающие тебя люди, с которыми ты успел пообщаться только сейчас, и очень незначительное время. Я был польщен словами певицы и очень хотел сегодня же вечером написать об этом моему опекуну и похвастаться. Короче, всем званый ужин понравился; засиделись, кстати, за дружеской болтовней аж до десяти вечера. Прощались наши гости с нами как с родными. Жена директора «Евраза» так расчувствовалась, что стала приглашать весь наш класс к ним на дачу, как только станет потеплее. Все остальные классы теперь тоже с нетерпением ждали, когда званый ужин состоится и у них.

…Дни четвертой четверти летели быстро. Вечерами я переписывался с Евдокимофым, рассказывал ему обо всем. Он, кстати, тоже писал много про свои дела, о том, как продвигается у него новая пьеса. Еще он был занят разработкой наших с ним путешествий этим летом. Прислал мне скан моего и его авиабилетов в Венецию. И еще страницы моего заграничного паспорта со свеженькой четырехлетней шенгенской визой. Паспорт мой он получил в австрийском посольстве уже после того, как я уехал назад в Новокузнецк. Я посчитал дни до начала нашего путешествия и даже как-то не поверил, что уже меньше чем через пятьдесят дней я попаду за границу. В один из красивейших городов мира, увижу впервые море, пинии, буду жить в заграничном отеле… Даже сам звук фразы «отель на острове Лидо» казался мне чем-то волшебным, как будто не из моей, из чужой жизни. Жизни из зарубежного кинофильма. Мне было очень непросто даже привыкнуть к тому, что все так круто вдруг изменилось. И мечта хоть на денек попасть в Москву уже исполнилась, причем неожиданно быстро и ярко. Но у меня не получалось сосредоточиться на том, что через каких-то шесть недель я попаду в Италию. А потом еще и в Австрию. А потом еще даже и не знаю куда. Я от корки до корки перечитал все три книжки – путеводители, которые мне дал Евдокимоф, многое даже наизусть выучил. Мне казалось, что в этих странах и городах так много всего, что увидеть все это даже за целый год, наверное, невозможно. Я читал про церкви и скуолы Венеции, шедевры музея Академии и художественно-исторического музея Вены, про дворец Хофбург, про соборы Святого Марка и святого Стефана, про древнеримскую арену в Вероне и дом Джульетты. А еще я покатаюсь на аттракционах в парке на озере Гарда, посмотрю спектакль в Венской опере. Впрочем, зная моего опекуна, меня могут ожидать самые невероятные сюрпризы. Я читал и понимал, что там столько всего интересного и красивого, что меня ожидает великое счастье, которое достается не каждому в этом мире. Счастье увидеть прекрасный мир! Когда я думаю об этом, я улыбаюсь внутри себя и не понимаю, как все это могло со мной случиться, что я один такой на миллион, кому так повезло в жизни. Еще в начале этого учебного года это невозможно было себе даже представить. И вдруг… Проходит всего четыре месяца – и мне нашлась семья. И пусть только отец (мне приятно называть моего Евдокимофа про себя именно отцом, а не опекуном) – зато какой у меня отец! Самый умный, талантливый, знаменитый! А еще он добрый и красивый. Я бы, наверное, хотел быть на него похожим. Но я еще нашел свою самую большую и главную в жизни любовь. Моя Кристина очень красивая, хорошая, и она любит меня по-настоящему! Как я был когда-то глуп, что недооценивал ее. Считал ее примитивной и даже говорил как-то Витямбе, что она только скучное и пустое дополнение к Любе… Странно, что Витька тогда мне не стал возражать. Просто он тоже ошибался на ее счет. Конечно, может, он про нее и сейчас так думает. Просто Витька ее не знает. Это только я ее знаю. И люблю. Больше всех на свете….

…Евдокимоф приедет за мной тридцатого мая, а тридцать первого мы с ним улетим в Москву. За десять дней до отлета в Италию он планирует полностью, как он говорит, меня экипировать для путешествия и научить меня пользоваться своим очень хорошим фотоаппаратом. Я сам этого очень хочу. Снимать на телефон не так интересно, да и качество совсем не то. А тут настоящий профессиональный японский Саnon. В общем, мы договорились с Евдокимофым, что все десять дней до отъезда в Италию я буду осваивать камеру и снимать Москву и разные мероприятия, которые нам с моим опекуном предстоят в июне в этом городе. А Евдокимоф очень постарался, чтобы мне было что снимать. Мы должны были поехать в один из вечеров в круиз на красивом корабле по реке Москве. Я уже мечтал, как увижу огни вечернего города с воды. Еще запланировали посещение Оружейной палаты в Кремле, полдня – в очень хорошем аквапарке с кучей водных горок высотой в пятиэтажный дом, выставка искусства в Манеже, балет «Лебединое озеро», музей-усадьба Кусково с последующим концертом там среди исторических интерьеров дворца. Так что будет что снимать, чтобы натренироваться хорошо фотографировать. Ну и еще должно состояться мое знакомство с бабушкой, матерью Евдокимофа. Я несколько побаиваюсь этой встречи. Но он сообщил мне, что уже рассказал про меня и про мою непростую жизнь, и она очень прониклась мною и согласилась, что «мальчику надо помочь, и правильно, что меня надо опекать». Короче говоря, я и по этому поводу несколько успокоился.

Время летело теперь очень быстро. Дел было неожиданного много. Раньше мне не приходилось так тщательно планировать свое время. Но теперь надо было успевать не только нормально учиться, вовремя делать домашние задания и не пропускать музыкалку, но еще и готовится к летнему путешествию в Европу, изучать книги Евдокимофа и прочую информацию из интернета про Вену, Венецию, Верону и другие итальянские города, а также про знаменитых художников, работы которых мне предстояло увидеть. Больше всего мне было интересно посмотреть в реальности Джотто в Падуе, Беллини в Венеции, испанских и голландских живописцев в Венском музее. Я много про них всего успел прочесть, так как мне не хотелось выглядеть перед моим опекуном провинциальным дебилом, который не знаком с мировым искусством, историей Европы и архитектурой. К тому же все это оказалось очень интересно. Но важнее всего, что все это вместе со мной изучал и Витямба. Он прямо-таки подсел на изучение архитектурных достопримечательностей Италии и Австрии и, мне кажется, начал ориентироваться в этих странах, городах и художниках даже лучше меня. Один раз, когда мы уже легли спать после отбоя, я спросил его, как бы между делом:

– Тебе не обидно, что ты не увидишь все это воочию?

– Нет, – ответил он без смущения. – Я это увижу. Обязательно увижу. Просто это случится не этим летом. Это у тебя есть такой опекун, как твой писатель. У меня такого никогда не будет, но я сам буду все делать, чтобы увидеть мир… я смогу.

Кирюша тоже иногда присоединялся к нам, но, как всегда, как-то без особой инициативы. Просто он слушал готовое и молчал. А вот Кристину мне привлечь к этому так и не удалось. Она не говорила, что ее это не интересует. Просто избегала в принципе говорить о темах, связанных с моим скорым отъездом на все лето. Все, что касалось этого, было для нее табу. И даже когда мы были совсем одни, обнимались и ласкали друг друга, она молчала и только все сильнее прижималась ко мне, будто боялась, что я сейчас пропаду, и она останется совсем одна. Я часто смотрел на нее на уроках, переменах, в столовой или во время разных мероприятий, но ни разу не видел следов слез на ее лице. Она не плакала. И это смущало меня еще сильнее. Смирение со своей судьбой было ее неотъемлемой частью. Она безропотно приняла предательство своей беспутной малолетней суки-матери, которая сдала ее в дом ребенка практически сразу после того, как родила… Причем ее мамаша жила в нашем же Заводском районе, нисколько не стеснялась, что бросила дочь, работала где-то в магазине товароведом и при этом вполне прилично зарабатывала. Она никогда не приходила к Кристине, и Игоряша, который люто ненавидел наших «родителей», по сведениям Машки, как-то в узком кругу сказал про Кристинину мамашу: «Конченая тварь! Убил бы ее своими руками! Даже не задумываясь!» Вообще-то, в девяносто шестом было не принято плохо говорить о родителях учеников, и ребята никому другому не простили бы таких слов по поводу своих непутевых матерей и отцов. Но Игоряше разрешалось даже так. Как-то само собой все приняли, что он имеет право даже на это. Просто Игоряшу все очень-очень уважали. За то, что он офигенный учитель, сумевший сделать так, что его предмет любят все. За то, что ради своих учеников он готов потратить множество своего времени. За то, что он умеет найти в каждом что-то такое, что-то самое лучшее, яркое, красивое и доказать всем и самому ребенку, как он в действительности хорош и талантлив. И еще за то, что он абсолютный бессребреник и тратит свои личные финансы на своих учеников. За его жену, которая ему верная помощница во всем. За то, что он сумел сделать жизнь в девяносто шестом интересной и веселой… Поэтому-то Игоряше можно гораздо больше, чем другим. Девчонкам попроще. Когда у них трудности, надо с кем-нибудь посоветоваться или просто поговорить со взрослым – всегда можно пообщаться с учительницами-женщинами. Но парням, особенно когда они уже подростки, бывает очень трудно о некоторых вещах говорить с женщинами. А учителей-мужчин у нас почти и нет. Вот поэтому нашим парням, случись что, и поговорить-то не с кем. И Игоряша в таких случаях – единственный на всю школу. Да и девочки тоже очень любят нашего историка. Собственно, это закономерно. Отцов нет – а тут такой яркий, красивый, умный дядька. Все они в него немедленно влюбляются.

Я частенько сравниваю двух этих значимых мужиков в моей жизни. У них есть нечто общее. Во-первых, они оба успешны в своей профессии. Один – лучший учитель истории в городе, а до этого – преуспевающий бизнесмен, хотя, конечно, и не крутой олигарх. Во-вторых, оба хорошо выглядят. Нормально одеваются, следят за собой. Хотя Игоряша, конечно, будет поимпозантнее Евдокимофа, ну, в общем-то, и внешне он красивее, хотя и старше моего опекуна лет на восемь, наверное. В-третьих, оба финансово обеспечены. Но тут, наоборот, Евдокимоф намного круче. Имеет шикарную квартиру в Москве, недвижимость в Европе. Да и ездит он в Вене, как я понял, не на уже очень неновом «лендровере», как Игоряша, а на крутом новеньком «мерседесе купе GLE», который разгоняется до сотни за шесть секунд и может ехать со скоростью двести сорок пять километров в час.

Но есть одно самое главное, что отличает двух этих людей. Игоряша так нас любит, что не может взять к себе в семью никого, ни одного ребенка, чтобы не обидеть всех остальных, а Евдокимоф готов усыновить только меня одного. Он даже сказал нашему директору, что, если Саша Белов откажется, он не станет рассматривать кандидатуры других мальчиков, а просто уедет домой один. Игоряша выбрал нас всех. А Евдокимоф – только меня. Хотя пока еще не совсем выбрал… Я отчего-то боюсь думать про это двадцатое августа, когда он и я, мы оба, должны сказать друг другу «да, отец» и «да, сын»… А как же тогда она? Я не могу не вернуться к ней… И я не могу вернуться в этот чертов ДД.

…Вот с Кирюшей пока мало что получается. Я иногда даже злюсь на него за это. Но потом быстро отхожу и говорю себе, что ему очень трудно заниматься какой-либо творческой деятельностью в принципе. Что это его проблема, и он в ней, наверное, не виноват. Он с трудом осилил книгу Евдокимофа, но все же прочел, с грехом пополам. Но дальше все застопорилось. Кирюша никак не мог решить, какую из сцен лучше нарисовать и что именно изобразить. В результате сцены выбрал я. Однако этого оказалось недостаточно. И мне пришлось придумывать, как будет выглядеть каждый рисунок досконально, до мельчайших подробностей. Кто из героев где находится и в какой позе, как они одеты, что вокруг них и т.д. Кирюша страдал и изо всех сил старался, но чем дальше, тем все больше я понимал, что у этого несчастного парня совершенно не развита фантазия. Что он не в состоянии вообразить в своей доброй и наивной голове ничего из того, что прочел. Но неожиданно обнаружилось другое. Кирюха с огромным удовольствием и исключительно точно копировал рисунки Доре к Библии. Игоряша, увидев его копии, был удивлен точностью передачи даже самых малейших деталей. В общем, идею сподвигнуть нашего Кирюшу делать иллюстрации было решено похерить. Но как копировальщик он был очень хорош. Да и самому ему гораздо больше нравилось именно срисовывать, чем выдумывать рисунки и генерировать художественные образы.

– Ну и Бог с ним, – решил Игоряша. – Хороший копировщик – это тоже хлеб. Будем организовывать в ДК «Шахтера» персональную выставку Кирилла с его копиями работ Доре к «Библии». Внизу каждой картины вывесим небольшой текст с объяснением того, что изображено. Кстати, уже в самом конце выставки можно будет и приобрести за небольшую сумму понравившиеся лист. Несмотря на то, что это копии Доре, все же это копии, сделанные вручную, а не при помощи копировальной техники. И в этом смысле Кирюшины листы – это оригиналы.

Кстати, Евдокимоф реально захотел приобрести два рисунка в подарок своему Венскому издателю: «Три всадника Апокалипсиса» и «Моисей выводит свой народ из Египта». Кирюша страшно обрадовался и целыми днями перерисовывал из альбома, что я ему привез. При этом он еще и ознакомился с некоторыми страницами священной истории, что тоже, как сказал Игоряша, немаловажно для его интеллектуального развития. Жаль, что из Кирилла не получился художник, конечно. Но, с другой стороны, может, он теперь нашел свое дело и сможет стать неплохим мастером, пусть и ремесленником. Главное, что ему очень нравится срисовывать. А небольшая сумма, которую он сможет заработать своим трудом, несомненно, будет очень позитивно работать на его самооценку и позволит смотреть в будущее не так пессимистично, как это было всю его короткую и беспросветную жизнь.

…Вот и май наступил. Солнце стало припекать уже заметно, и наша малышня носится, перескакивая через журчащие ручейки среди уже почти растаявшего снега. Все в расстегнутых куртках, с мокрыми ногами, с весенними соплями, съехавшими набок шапками… Тут же чирикают и прыгают стайки веселых воробушков. В воздухе разносится запах чего-то свежего, а еще пахнет освободившейся из-под снега прелой осенней листвой и зеленой масляной краской от свежевыкрашенных скамеек на автобусных остановках на улице Климасенко. Почему-то хочется бегать и спать одновременно. И все так волнует! И кажется, что сердце стучит как-то не так, как обычно. Все время ужасно хочется целоваться. И еще постоянное желание обнимать и прикасаться голым телом к Кристине. И хочу орать и громко смеяться с пацанами, подшучивать над восьмиклашками, дразнить Машку и Любу, задирать со смехом Медведева и Витямбу. Игоряша сказал нам на уроке, что «в юности желание с приходом весны баловаться – это правильно и это нормально!» Хочу баловаться!

Вечерами мы теперь ходим вдвоем с Кристиной прогуляться. Она, правда, по большей части молчит, но очень внимательно меня слушает. А я рассказываю ей про все, что прочитал в книгах, что дал мне Евдокимоф, а еще про композиторов и художников. Я даже уже не стесняюсь иногда читать ей стихи. Она очень это любит и каждый раз говорит мне, что я один такой, единственный во всем детском доме, кто читает своей девушке стихи. Мы, бывает, заходим в «Бургер Кинг», и я покупаю нам с ней маленький стаканчик кофе один на двоих, картошку или чизбургер. Мне нравится смотреть, как она делит на двоих чизбургер, всегда стараясь отдать мне побольше. Мы долго сидим и смотрим друг на друга, и я глажу ее руку или упираюсь под столом своей ногой о ее бедро. Мы не говорим о лете и о Москве. Как будто завтра совсем не будет. Просто есть сегодня, и в этом сегодня у меня есть она, а у нее есть я. И нам этого достаточно.