Текст книги "Брошенные тексты. Автобиографические записки"

17 мая

Рассказывают, что где-то в Индии на поселок обрушился дождь из красной рыбы. Тогда роль благодетеля отвели богу всемогущему. В другой раз с неба на землю пролился монетный дождь. Это не сказки и не сон. Это действительность. Удивительная и нелепая.

18 мая

Сегодня опять поругались со Славой. Мама переживает за него, папа переживает за маму. А мама говорит: «Вот у меня три пальца, какой ни порежь – одинаково больно. Вот так и вы, три сына, для меня. Не надо ссориться, учитесь понимать друг друга». Нам с Вадиком подарили детский бильярд со стальными шариками. Эти шарики сегодня летели не в лузы, а в брата Славу, который так обидно сказал, что хотелось засадить ему шариком прямо в голову…

19 мая

Чувствую необходимость писать о Каринке. Получаю наслаждение от наших бесед. Она занимает мой ум, мое сердце постоянно. Кем она может стать в моей жизни? Никем или всем – для нее середина ничтожна. Мужа ей трудно будет найти. Она мне сама об этом сказала вчера. Ей гения подавай.

В ней две грани: либо она женственна, строга, либо искристая и смешная, как девочка. Ею только восхищаться. Или любить. Или ненавидеть. А ненависть к ней питают многие. Талант и ум всегда находятся в конфликте с посредственностью. Не любят выдающихся, блистательных, если, конечно, сам не таков. Каринка близка мне по духу, потому что одна звезда никогда не померкнет в сиянии другой.

Раньше я не понимал ее. Знал, что умная, но видел – гордая. Знал, что она себе на уме, своего не упустит, индивидуалистка. И ошибался. Я бы, наверно, безумно влюбился в нее, если бы мы не были такими друзьями. Каринка – сокровищница, но богатство нелегкое, им ведь и управлять уметь надо. Она мне вчера говорит: «Игорь, если бы я встретила человека, которого смогла полюбить, мне тогда ничего не нужно – ни Родины, ни друзей, только он». Фантастическая душа. Но встретит ли?

 
Оживало все в квартире,
будто в мир бросало вызов.
В рамах скалились картины,
сухо кашлял телевизор.
Пианино сквозь гримасу
по-старушечьи молчало,
перемигивались вазы,
люстра им не отвечала.
Бедрами качали стулья,
исходя любовным жаром,
рюмки целовались в губы
и восторженно визжали.
Все в квартире живо было,
я ни жив ни мертв сидел.
Лампы глаз, как крокодила,
на меня в упор глядел.
 

Карина, если ты это прочтешь, решишь, что я сумасшедший. Или гений! Ха!.. А это все из-за тебя.

* * *

 
О, поехали в гости ко мне!
Коньячку купим и шоколадку,
посидим и потом при луне
ляжем вместе с тобою в кроватку.
 
 
Будешь сладкой ты, как шоколад,
и хмельной, как коньяк грузинский,
в этот вечер тебе буду рад, буду рад,
как ребенок груди материнской.
 
 
Я тебе расскажу о себе,
пробегусь по любовной теме.
Тени наши, скользнув по стене,
лягут так, словно на потолке мы.
 
 
Будет люстра качаться взахлеб,
и луна у окна притаится,
и большой попугай наш, кривляка и сноб,
не сумеет в тебя не влюбиться.
Приревную тебя к нему,
приревную к всему живому,
и раздену тебя, и возьму, возьму
в этой комнате, лучшей из комнат.
 
 
Пусть в тоске изревнуется сноб,
пусть он там от любви изревется.
Будет люстра качаться взахлеб
и под вечер совсем захлебнется.
 
 
Мы друг друга поймем, поверь,
а когда ночь в рассвете растает,
ты тихонько захлопни, захлопни дверь,
чтобы не разбудить попугая.
 

21 мая

Вчера, когда был в Щепкинском училище, встретил парня. Маленький, коренастый, лет семнадцати. Одет прилично: серый костюм-тройка, галстук, бежевая рубашка и значок комсомольский. Ему один говорит: «Ты куда глаза спрятал?» А он смеется, две щелки еще меньше стали. И ботинки у него стоптанные.

Сейчас заходил Кирилл. Посмотрел в окно и говорит: «Какое голубое небо!» А я подошел – оно все в облаках. Мы что, по-разному воспринимаем то, что вокруг? Иметь такого друга – счастье. А ведь у меня еще есть Вадик. Значит, я сверхсчастливчик?

22 мая

Понимаешь, я каждый день тебя во сне вижу. Или не тебя, а очень похожую. Каждый раз разговариваю с тобой, ты так близко, в облачке, витающем надо мной. А теперь вдруг ты здесь, в жизни, как будто облако растворилось, а ты осталась.

Надо же, раз двадцать ехали в одном вагоне метро от «Тургеневской» до «Щербаковской». Надо же было сразу понять, что это не просто совпадение, случайность. Я тебя сразу заметил. Глаза твои – и грустные, и солнечные одновременно. И смотрел, смотрел, а подойти не решался. А вчера подумал: что я делаю? Почему себя лишаю того, что так хочу? И вот познакомились, Катя Грайвер.

25 мая

Вот и все. Вчера прозвенел последний звонок. А с ним отзвенело и детство. Девчонки плакали. Я выступил на торжественной линейке, потом взял гитару и спел «Когда уйдем со школьного двора». Потом говорили родители. Нам каждому вручили звоночек с красной ленточкой, мы прикрепили их к одежде. Я посадил себе на шею первоклассника (в руках у него книжка и шарик воздушный) и шел. Нам все ученики «коридор» сделали. Стояли по обе стороны в белых фартуках девочки, ребята в белых рубашках. Словом, праздник! А нам реветь хочется. Когда вышли из школы, я разошелся: забрасывал всех остротами, учителей, ребят, родителей, с девочками кокетничал.

А потом всем классом пошли на ВДНХ. Я все ручку Каринину целовал. Поцелую, глаза прикрою, прошепчу: «Божес-с-сно!» С юмором, конечно, но не только. Карина захотела пить. Было время обеденного перерыва, я ворвался в магазин, продавцы ели за прилавком. Я поздравил с праздником, сказал, что сегодня последний звонок, и попросил воды. Потом катались на лодках, натер себе мозоли. Потом прямо у лодочной станции под магнитофон танцевали. Часов в полшестого пришел домой, пообедали, папа достал где-то великолепный торт, наш любимый вафельно-пралиновый, за 3 рубля 15 копеек, с шоколадной начинкой и шоколадной розочкой. Вполовину меньше за 1 рубль 58 можно купить, если повезет. А такой большой – это раз в год на праздник! Мама отрезала всем по куску. Потом еще по одному. А себе – тоненький кусочек. Сказала: «Мне нельзя». Потом отрезала ещё один тоненький и тоже себе. Потом ещё один…

26 мая

Вчера, засыпая, подумал: «Завтра в школу». Но нет больше школы, а только воспоминания о ней. Как сказала классный руководитель Евгения Васильевна: «Скоро вся наша жизнь будет состоять из «а помните»? Сердце защемило, неужели все? И не хватало мне Каринки. Перед сном лежал и придумывал, что мы сейчас вместе. И понял: «Наша дружба на всю жизнь!»

27 мая

Пришел в школу на консультацию по английскому перед экзаменом. Подсел к Карине. А она сегодня ресницы накрасила. Потом мы вместе шли из школы под зонтиком. Шел дождь, и она взяла меня под руку. Ручка маленькая, любимая. Сказала, что ей меня не хватало вчера. А я ей: «Наша дружба до смерти!» Она рада была очень. Я тоже. Каринка оказывает на меня большое влияние.

Интересно, могла бы она быть моей женой? И да, и нет. «Да», потому что ради нее готов на все. «Нет», потому что люблю свободу, нуждаюсь в отдушинах. И все же думаю, что с ней я был бы счастлив, и очень. Но что-то стоит между нами, что-то мешает мне потерять голову. У меня стискивает сердце при мысли о потере свободы, о наличии хоть какой-то зависимости. Именно она в конечном счете и приводила меня к тому, что я рвал подобные отношения.

28 мая

Без десяти минут двенадцать был в школе. Сегодня первый экзамен по английскому языку. Все разбились на группы и зубрили. Ха! При этом каждый знал по одному билету, знал, где он будет лежать, какой по счету, с какой стороны. Тетя Женя постаралась, наш классный руководитель. Я шел последним, билетов всего 20, а нас 21. Для меня вновь разложили все билеты, и мой лежал крайний справа. Я его спокойно вытащил. Хотели ставить 5, но Евгения отговорила. Стерва. Пока сидел и «готовился», написал об отце и дочери.

 
Это странная история
о том, как король
посадил 12 молодцев
перед дворцом на кол
 
 
за то, что эти молодцы
осмелиться смогли
у королевской дочери
просить ее руки.
 
 
А бедная принцесса
металась по дворцу,
а бедная принцесса
грозилась все отцу,
 
 
что выйдет из окна, мол,
иль выпьет страшный яд,
коли король упрямый
двенадцать раз подряд —
немедля, тут же, там же
ее не выдаст замуж.
 
 
Король ругался страшно —
«король он или нет!»
На все мольбы принцессы
ответил жестко: «Нет».
 
 
Но лишь из глаз девичьих
прочь хлынула вода,
как грозный повелитель
угрюмо молвил: «Да».
 
 
И вот 12 молодцев
с их кольев, наконец,
снимают, моют, лечат
и вводят во дворец.
 
 
Король встречает каждого,
шепнув ему: «Подлец»,
и всех 12 с дочерью
отводит под венец.
 
 
Проходят год за годом,
и день сменяет ночь
и во дворце прекрасно
живут король и дочь,
 
 
а с ней 12 молодцев,
принцессиных мужей,
и королевских внучек,
12 малышей.
 

29 мая

Почему все так серо и однообразно? Прямые кирпичные или блочные дома. Зачем такие дома? Каждый в своей квартире заперся и чай пьет. Рядом жена чай пьет, в соседней комнате дети уроки делают и тоже чай пьют. И везде одно и то же.

30 мая

Поехали в гости к Каринке, человек 15. Она в желтеньком платье с разрезом, с длинным хвостиком волос. Такая домашняя, дорогая, даже грустно стало. Не создан я для семейной жизни. Я свободы хочу. Что остается? Разгул, разврат, мимолетные связи? Парадокс.

 
Передо мной, извиваясь,
тянется улица.
Я вижу тебя и сжимаюсь,
как на вилочке устрица.
Зачем тебя встретил я?
Видишь, рад и не рад.
Неужели нет третьего,
а только семья или разврат?..
 

2 июня

Были с родителями в консерватории. Моцартовский «Реквием». Такая сила, мощь, хватает за горло.

8 июня

Написал рассказ за два дня. Кое-что удалось, но в целом пока неважно. Рано мне еще писать. Недавно говорил с Таней. Последний раз. Недолго говорили, с паузами, молчали. «То, что ты дала мне, – самое дорогое, что было до сих пор». Она вся сжалась, чтоб не заплакать. «Я от тебя ребенка хотела, так хотела»…

1 июля

Пустой я. Пустой, как выпитая бутылка.

2 июля

Совсем не хочется писать. Легкий и бесформенный изнутри, как вата. Ни мыслей, ни желаний, ни мечты. Сплю по двенадцать часов в сутки, ем по два часа, а остальное время – не знаю, что делаю. Вот вам и поход, вот вам и бал. Праздник окончания школы. Постепенно зверею. Вчера

узнал, что девочка, с которой я провел большую часть вечера, была приставлена ко мне, чтобы огородить от Карины. А я поддался. Ах, ты, Ирочка. Все мы падки на бабские ухищрения. И я упал буквально на нее. Вчера говорил с Таней, она мне: «Сколько ты уже горя принес людям…» Девять месяцев мы встречались, пока я не оставил ее. Издевался над ней. Сволочь. Ненавижу себя.

Итак, вечера для меня не было. Мы с Ирой постоянно выходили из актового зала, где были танцы. И я откровенно ее лапал. Сволочь! Кто? И она, и я.

14 июля

Меня привезли в больницу с признаками аппендицита. Два дня перед этим болела голова, тошнило. Наконец, вызвали «скорую помощь». После предложения помыть руки врач пошла в ванную комнату. Мама очень щепетильно относится к этому вопросу, всегда говорит: «Я дочь главного врача роддома». И нас приучила: первым делом, как зашли с улицы, мыть руки. Врач пощупала мне живот, посмотрела язык, растерялась и решила, что это аппендицит. Я оделся, и мы поехали.

Несмотря на весеннюю погоду, было сыро, холодно, в машине дуло из всех щелей, я сидел рядом с носилками. Когда вошел в приемный покой, там болтали несколько молодых медсестер и у одной, когда она смеялась, нос натягивался и ложился на верхнюю губу. Меня отвели в отдельную палату, которая вся была покрыта белым кафелем с желтым налетом. А на койке лежала серая с желтыми пятнами простыня. Пришел врач, я лег. «Вот тут больно», – сказал я. «Наверно, аппендицит, – сказал врач. – Но до утра оперировать не будем». Принесли пижаму синего цвета, застиранную белую рубаху, тапочки со смятыми задниками и отвели в палату, где уже лежало пять человек. Наутро меня посмотрел другой врач, выписал таблетки, сказал, что это не аппендицит и можно ехать домой.

19 августа

Наташа, я потерял счет и названия дней. Мечусь по городу, чтобы занять себя. Но всюду натыкаюсь на твою тень. Помню отчетливо три наши встречи. Первая – Софрино, дом отдыха, год назад, тебя не помню. Помню только, что ты была. Какая? Вторая встреча – месяц назад кинотеатр «Киргизия», еще не вспомнил, что видел тебя раньше, но уже захвачен тобой. Ты в красном батнике. Фильм закончился, а тебя нет. Третья – две недели назад, Адлер. Невероятно, глазам своим не верю, но это ты. Потом знакомство, море, ты в фиолетовом купальнике в воде. Потом на гальке под солнцем улыбаешься, смеешься, зеленые глаза, отбрасываешь со лба волосы. Пять дней одним вздохом, телефон на прощанье. Мой отъезд. И выдох уже в Москве. И опять ожидание. И вот я звоню тебе: «Привет, как доехали?» В ответ: «Нормально». Пауза. «Ну что, созвонимся?» – «Да».

21 августа

Родители собираются на день рождения к Бальянам. Мама идет к серванту в гостиной, там правый шкафчик закрывается на ключ. Открывает, достает несколько коробок конфет. Папа берет одну и говорит: «По-моему, эта лучше всех». Мама: «Ты что? Ее же они нам в прошлом году подарили уже просроченную». Папа с возмущением смотрит на дату изготовления, на маму, они хохочут. Так что к Бальянам отправляется соседняя коробка конфет, подаренная родителям другими друзьями, с еще действующим сроком годности.

25 августа

Захотелось записать это для себя. Знаю, что это останется во мне навсегда, но пусть будет и на бумаге. После 8-го класса, после первого серьезного экзамена, я уехал на дачу с родителями. 9-й класс ждал ученика Верника через три месяца, а пока лето было моим, и я спешил насладиться им. Вспоминаю, как робко, с удивлением прислушиваясь к себе, стал замечать Наташу. Помню, как познакомились, а потом всей компанией ходили на речку, вечером сидели в беседке, обязательно встречались днем, еще и еще. Объяснения как такового не было, да оно было и не нужно. Сначала долго держал ее холодные руки в своих, дышал на них, согревал. Потом коснулся щекой ее щеки, потом поцеловал первый раз. Первый раз поцеловал в губы девочку. Выходил из дома ее отец с автомобильным фонариком, и резкий луч выхватывал нас двоих, стоящих под деревом. Мы краснели, и она убегала домой.

Когда переехали в Москву, каждый день ехал к ней домой на метро до станции «Сокольники». Потом три остановки на троллейбусе. Он останавливался прямо напротив ее дома. Она, одетая по-домашнему, встречала меня, кормила, мы шли в ее маленькую комнатку, сидели обнявшись. На моем дне рождении она приревновала меня к кому-то из девчонок из класса и дала мне пощечину. И тогда я сказал себе: «Все, это конец». У меня словно что-то отрезало внутри.

Прошло еще пару месяцев. К нам в школу пришла новенькая, Таня. Сидя за партой, прямо за ней, я с какой-то даже завистью смотрел на ее маленькие плечи, тонкую фигуру, маленькие черты лица. Мне так хотелось кого-то маленького, подчиненного. Наташа ростом была выше меня. Черты лица у нее были крупными. Рядом с ней я чувствовал себя не сильным, как это должно быть, а каким-то слабаком. И в отношениях наших было с моей стороны что-то отчитывающееся, заискивающее. А в Тане было так много нежного, даже слабого. Но Наташа все еще держала меня. В кармане у меня всегда лежали «счастливые» билетики, которые мы сохраняли, когда ехали вместе в троллейбусе или автобусе.

И вот в один из дней я понял, что не могу больше обманывать ее и себя. Я, как всегда, приехал после школы к ней домой. Она открыла дверь. Одна щека была у нее сильно распухшая. «Как моя тогда, когда она дала мне пощечину», – подумал я. «Представляешь, проснулась утром, посмотрела на себя в зеркало, не поверила глазам. Вызвали врача, сказал, это свинка. Так что не подходи ко мне близко». Пару лет назад я уже переболел этой болезнью. Чтобы не заразить Вадика, меня отселили на две недели к Агроникам. Они единственные из друзей родителей, кто согласился взять меня к себе. Ну вот. Я прошел в комнату и понял: вот он, этот момент. Сказал Наташе, что нам нужно сделать паузу, чтобы понять, что не так. Она упала на кровать, зарыдала, это было ужасно. Больно. Прошло время. Первого марта на кухне, в нашей квартире на тринадцатом этаже я, уже совершенно влюбленный в Таню, сказал ей с большими паузами: «Знаешь, я оставил Наташу, потому что мне понравилась ты». Эта весна принесла нам такое счастье. Первый день весны. Мы шли потом к ее дому мимо завода «Калибр», мимо школы. Она – в коричневом школьном платье, которое ей так шло. Шли, улыбались, держались за руки. Как же долго я этого ждал. А через девять месяцев мы расстались. Так получилось.

 
Отчего глаза твои влажны́,
и слова не так теперь важны́.
Ножны пу́сты, помыслы нежны́,
мы друг другу больше не нужны́.
 
 
Снег идет, идет, как он хорош.
Как хорош вопрос: как живешь?
Как живу? Как этот снег идет.
Снег идет, и скоро новый год.
 
 
Он украсил синий небосвод,
снежных одуванчиков полет,
их пойди обратно собери.
Мы стоим с тобою у двери.
 

24 сентября

Продолжаю прерванные записи. Итак, я студент первого курса Школы-студии МХАТ. И я счастлив. Видимо, главной темой теперь будет описание предмета – мастерство актера. Первые занятия были вводными. Сейчас ходим со стульями, слушаем улицу, слушаем, что в коридоре, учимся слышать друг друга, передавая звук хлопками ладоней по кругу. Учимся синхронно «ансамблем» вставать, садиться, двигаться. Перед этим разминка: делаем кистью восьмерки, веерок, красим кистью забор, выгибая последовательно плечо, локоть, кисть, описываем заданный предмет. Причем каждый следующий должен отыскать что-то свое, новое.

Сегодня играли в «бум». То есть на цифру, делящуюся на три или имеющую в конце тройку, нужно сделать хлопок. Играли на вылет. Я продержался почти до конца. Потом было такое: все отвернулись, я принял какую-то позу, а все пытались по очереди повторить ее. Но получается как в испорченном телефоне. А вчера строили пирамиды. Пирамиду из стульев. Одно небрежное движение – и все развалится. И развалилось, когда оставалось уже два человека.

Затем руководитель курса Иван Михайлович Тарханов предложил такое упражнение: на стук 10 мы должны подбежать к столу и взять спичечный коробок, кто первый. На девятый стук напряжение уже было такое… Но десятого так и не последовало, иначе мы бы снесли стол. Или, например, выпрыгивали высоко вверх. Или настраивались на что-то, чтобы, когда сядешь, как будто начинается новый этап в жизни. На днях, например, брали стулья и с каждым разом убыстряли ход. По хлопку нужно остановиться. Любое микродвижение после этого – уже неудача. Ну и, конечно, много теории. Иван Михайлович рассказывает нам какие-то эпизоды из своей актерской практики. Ребята постарше называют его «бухгалтер». Любя, конечно.

27 сентября

Уже несколько раз ходил «на дом» на занятия по игре на гитаре. Пианино, конечно, прекрасно, но не везде оно есть. А гитара – дело другое. Какое-то время учился сам, но мама правильно сказала, что с педагогом дело пойдет намного быстрее.

Пьяный человек в застиранной зеленой майке, в штанах, заляпанных белилами, расстегнутых, как и рубаха, настежь, открыл мне дверь. Это был мой педагог по классу гитары. «А, артист, – сказал он, – у меня тут, правда, ремонт, ну проходи, раз пришел». Я прошел внутрь, там оказался еще один мужчина, лет сорока пяти, с рыжими редкими волосами и голубыми сальными глазами. Он был в черном выходном костюме, тоже запачканном белилами. В квартире стоял терпкий запах краски и пива. На столе в комнате, на газете, была разложена нарезанная колбаса, рядом в тарелке бледно-розовые креветки и начатая бутылка водки. Учитель теребил и хватал за лацканы пиджака своего друга со словами: «Спокойно, хоп-хоп, конфу… Это ты кого ударить хочешь, меня? Хоп-хоп-хоп, вот так… споко-о-ойно…» Никто, впрочем, никого ударять не собирался. Тот, к кому он обращался, стоял, как истукан, иногда чуть покачиваясь.

«Виталий, – педагог, наконец, вспомнил обо мне и почему-то назвал так. – Это друг мой». И он опять переключился на человека в костюме, застегнутом на все пуговицы. «Да успокойся ты, – грудным, низким голосом говорил тот. – Спокойно! Хоп-у-у-у, приемчик». Учитель приседал и делал резкие выпады. «Никуда ты не пойдешь». «Ну все, пока», – отбивался друг. «Так, ну-ка раздевайся, сейчас морду тебе бить буду». Он снял очки, большую коричневую оправу, со стеклами, похожими на увеличительные, и подтянул штаны. И неожиданно переключился на меня. «А это артист, – улыбнулся он. – На лошадях кататься умеет и фехтовать умеет». Он был сильно пьян. Его шатало. «Вот ты не понимаешь всего этого, ремонт этот… Правильно, я тоже не понимал. Вообще ничего не понимал, пока мать не умерла…»

Я знал, что у него недавно не стало мамы. Опустил голову и молчал. Вспомнил, как первый раз пришел в эту квартиру: сразу неприятно поразил запах пыли и как будто псины. Это был запах одиночества.

21 декабря

Сегодня с Серегой Гармашом на лекции по зарубежному театру у Видаса Юргисовичуса Силюнаса сидели за задней партой. В какой-то момент решили написать рассказ про нашего однокурсника. Договорились так: предложение он, предложение я. Куда повернет сюжет – непонятно. Начали писать, я еле сдерживал смех, а Гармаш сидел с таким лицом будто ничего интереснее, чем «Божественная комедия» Данте для него нет. После лекции мы собрали ребят, только парней, и прочитали. Взяли себе псевдонимы: Игорь Колизеев и Сергей Античных.

В этот день Евгений проснулся рано. Проснулся, как всегда, на полу. Бедная, уставшая, почерневшая жена еще не успела закончить уборку после очередного гульбища. Утирая скупые слезы, она протирала уцелевшую посуду и думала одно и то же: «За что мне это? Неужели это существо, развалившееся на полу, мой Женя, скромный тихий мальчик в очках?» Бодро выпив полстакана водки, Женя с видом делового и заботливого мужа объявил, что ему необходимо сходить к товарищу Пете по очень важному делу. Оля так и ахнула: «Опять?» Она беспомощно опустила руки, попыталась заглянуть в глаза мужу, но ничего в них не увидела. Она знала, что уговоры бесполезны, и все же робко попросила: «Недолго, Женя, пожалуйста». – «Да я быстро, туда и обратно». Уходя, рука негодяя не дрогнула, когда в очередной раз сумка жены лишилась 5 рублей. А жена лишилась верного мужа. Подлец и негодяй, он направлялся не к другу Пете. Вот уже вторую неделю фигура толстого парня маячила около гостиницы «Интурист». Скорыми шагами Евгений направился к трамваю. На тропинке, которая вела к остановке, сидел маленький котенок. Не задумываясь, он пнул котенка ногой, рядом заплакала горько девочка. «Ха-ха-ха!» – заголосил верзила и с размаху втиснулся в трамвай. А маленький сухонький старичок, что стоял на подножке, навсегда отстал от трамвая. День начался.

Товарищ оказался не менее оперативный, он уже успел купить три бутылки киргизского вермута и ожидал друга в отличном расположении духа. Захватив в магазине вино в количестве двух бутылок, Женя, как коршун, влетел в квартиру Алексея. Только что вставшая с постели хозяйка в ужасе шарахнулась и, ударившись головой о стену, потеряла сознание. А Алексей издал вопль радости при виде собутыльника и принялся разливать вермут. Через полчаса, когда все спиртное было выпито, Евгений вывалился на улицу, оставив лежащего без сознания друга рядом с хозяйкой. Изрядно пошатываясь, Евгений направился в метро и хотел было ехать домой, как вдруг почувствовал дикий приступ алкогольной жажды. Тут же попросил у прохожего 20 копеек.

Выпившие люди часто напоминают мне сухой прогнивший лист, гонимый холодным ветром по грязным закоулкам города. Волна запоя подхватила Евгения и несла по улицам Москвы, толкая на прохожих, исторгая из него мат и бормотания, и наконец, прибила к мраморному входу гостиницы «Будапешт». Мысль созрела быстро и бесповоротно: вперед. Так он и поступил. Швейцар просто испугался и не решился что-либо спросить. Вот распахивает он одну дверь, и оттуда раздается визг раздетой женщины. Вот вваливается в другую, и слышна захлебывающаяся речь англичанина. Вот ломает он замок третьей двери. «Ай эм сори», – бормочет он. Наконец, ночь. В квартире дикий храп. Плачет жена.

Надо бы показать этот рассказ педагогу по русской литературе. Может, освободит от экзамена. Хотя, скорее, освободят от учебы в Школе-студии МХАТ. Будем в Камергерском на улице сидеть на лавке и писать, как Ильф и Петров. А остальные будут учиться.

22 декабря

Продолжили с Гармашом наше литературное творчество. Только уже на лекции по ИЗО. Пишем под другими псевдонимами: Игорь Коверник и Сергей Гофмаш. Итак, много шмоток и шустряков, или дорожные записки.

Что случилось? Почему шум, почему толпа, крики и белые халаты? Это Таня потеряла сознание прямо на территории деканата. Сегодня идет распределение кандидатур для поездки в Венгрию. Почему Сережа идет, шатаясь, по коридору, Света и Юля два часа стоят почетным караулом у кабинета ректора? Отчего Леша трясет головой, как конь гривой, а у Светланы – на щеках проступил предынфарктный румянец?

О, Венгрия, голубая страна, счастливый рай советского туриста и студента. «Ну, что же, счастливого пути и хорошего времяпрепровождения, дорогие однокурсники!» – выдавили из себя вслед уезжающим истинные пахари третьего актерского курса. И вот наши герои на гостеприимной Венгерской земле. Автобус, древние улицы Будапешта, пестрящие рекламами всевозможных магазинов. А вечером – банкет с друзьями-демократами. Воистину оправдан лозунг «Продовольственная программа в жизнь»! Столы венгерских друзей ломятся от русской водки и колбасы. Как ждала этой минуты Светлана. Симпатичный Иштван уже два раза загадочно посмотрел на нее. Вдруг пустилась в пляс Юля. Юля, милая, остановись. Вспомни, ты на чужой и коварной земле.

И полетели веселые денечки: театр, кино, музеи, магазины. Джинсы, свитера, рубашки. А в это время в Москве Верник, Гармаш, Котенев, Большов, Тимофеева, Николаева, Усович все силы отдают учебе, постигая актерское мастерство с утра и до поздней ночи. Немудрено, что, когда туристы вернулись в Москву, их однокурсники так и не дождались рассказа о музеях Венгрии. Но кроссовки, куртки, платья, сумки – это все налицо. И вы скажете после этого, что комиссия по распределению в поездку права? Комсомольские активисты, профсоюзные активисты, отличники, круглые отличники поехали, а работяги, пахари опять за бортом? Обидно, товарищи.

24 декабря

Готовим самостоятельные отрывки. Езжу в общагу к девчонкам. Мы с Инной Тимофеевой и Инной Усович репетируем сцену из «Ревизора», когда Хлестаков объясняется в любви сначала маменьке, а потом дочке. Сначала нам все нравилось, потом переругались. Теперь вроде все придумали, и сегодня было прямо смешно. Во всяком случае, нам. Часов в 11 вечера проголодались, открыли мясные консервы, Усович сварила картошку. Вкусно.

Инне

 
Ты мне сказала, мол, я груб,
мол я невежа и скотина,
что мне цена с надбавкой рубль,
ну а стихам моим – полтина.
 
 
Я столького добиться мог,
слова могли пылать, как розы,
но ты сказала: груб, убог,
и я забыл стихи и прозу.
 
 
Теперь совсем не говорю,
и жизнь моя – сплошная осень,
язык, как рубль, лежит во рту
и ничего не произносит.