Текст книги "Потомокъ. Князь мертвецов"

Посредник заерзал – будто ему вдруг стало неудобно сидеть.

– Да и пираты – они пираты и есть: обманут, ограбят и не постесняются, знаете ли! В то время как с нами ваш доверитель ничем не рискует: ни преследованием господина Меркулова, ни судебным разбирательством, кому принадлежит железо…

– Хотя разобраться бы надо! – воинственно буркнул Гунькин. – Но некогда, паровозы не ждут.

– Увы, при всем нашем желании, мы никак не сможем выплатить названную сумму. Не только я, но даже и «Общество Путиловских заводов» просто не сможет вынуть ее из дела!

– Три… – для надежности хлопая кулаком по столу, припечатал Гунькин. – Три процента!

– Мой доверитель позволил мне спуститься до семи, – после недолгой паузы разлепил губы посредник.

– Пять! – немедленно влез Гунькин.

Тот не ответил, а в очередной раз стал подниматься.

– Мы вас не обманываем! – Карпас очень старался не допустить испытываемое им отчаяние в голос. – Чтобы показать нашу честность, я вынужден сознаться, что и семь процентов – шестнадцать тысяч рублей…

– Шестнадцать восемьсот, – педантично напомнил посредник.

– Шестнадцать восемьсот, – покорно согласился Карпас. – Нам тоже с ходу взять неоткуда! Оформление кредита займет время, а ведь ваш доверитель, хоть и грозит отказаться от сделки с нами, но кажется, предпочел бы уладить все… быстро? – Он остро поглядел на посредника и наткнулся на совершенно нечитаемый, мертвый взгляд. Эк лицо-то держит – и где только такого взяли! – Но я позволю себе предложить выход, который устроит всех. Ценные бумаги!

Посредник промолчал. Он молчал и молчал, будто прислушиваясь к чему-то в отдалении, и наконец разлепил брюзгливо поджатые губы:

– Ценные бумаги Путиловских заводов?

– Нет! – выпалил Гунькин. – Местные железо потеряли – им и возвращать.

– Вы получите пакет ценных бумаг «Южно-Русского Днепровского металлургического общества», стоимость которых в течение двух – самое большее трех лет достигнет шестнадцати тысяч рублей серебром. Ваш доверитель сможете продать их… или оставить, и тогда в следующие два-три года их стоимость удвоится!

– Это вы меня хотите на два, а то и три года к благополучию ваших заводов привязать? – вдруг совершенно живо и довольно-таки эмоционально вскричал посредник, и глаза его из тускло-серых вдруг стали карими, а потом и вовсе черными. Сплошняком, без белков! И тут же все исчезло. – То есть… моего доверителя…

«А этот его… доверитель… кажется, изрядно о себе мнит, если полагает, что кому-то может захотеться привязать его к заводам, – подумал Карпас. – Любопытно, на пустом ли месте подобное самомнение? Или… не на пустом?»

– Чтоб виталийцам продать, ему еще дольше ждать придется, потому как мы все рынки отслеживать станем, – вмешался Гунькин. – И ежели где какая неучтенная партия железа появится, немедленно сорвем сделку!

– При контрабандной продаже вы тоже получите изрядно меньше, поверьте моему опыту. Выбирайте, сударь: или не такая уж великая сумма разом и риск стать жертвой хоть полиции, хоть контрабандистов… или чистое, законное состояние в течение двух-трех лет, – закончил Карпас.

Посредник снова задумался, замерев на стуле в абсолютной, будто неживой неподвижности. Потом вздрогнул, как очнувшись:

– Мой доверитель согласен: если пакет бумаг будет таким, чтобы самое большее через три года вышла сумма в двадцать четыре тысячи.

Гунькин и Карпас переглянулись, помолчали. Карпас согласно наклонил голову. Гунькин душераздирающе вздохнул, нервно покрутил стакан с лимонадом, вздохнул еще раз… и тоже кивнул.

На лице посредника не отразилось ничего – ни радости, ни торжества. Он просто поднялся и снова собрался уходить.

– Погодите! – запротестовал Гунькин. – А как… когда вы отдадите наше железо?

Посредник снова задумался, едва заметно шевеля губами, будто советуясь сам с собой.

– Сколько времени вам нужно, чтоб подготовить ценные бумаги? – наконец спросил он.

– На чье имя прикажете выписывать? – осторожно поинтересовался Карпас.

Посредник в очередной раз замер и с неожиданной неуверенностью ответил:

– Пусть будут… как это… на предъявителя? Без имени. Такое возможно?

– Конечно! – вдруг с энтузиазмом вскинулся Гунькин. – При таких условиях дня три-четыре хватит, верно, господин Карпас?

– Верно, – осторожно согласился Карпас.

– Что ж, на третью ночь ждите на пристани возле ваших складов и, если все в порядке, получите свое железо, – решительно заключил посредник.

– Сударь, если вы думаете, что сможете просто сообщить нам местонахождение нашего железа и получить оплату, то вы изрядно ошибаетесь! Мы не отдадим ничего, пока не будем уверены…

– Я выразился ясно – вы получите железо.

– Оно что, до сих пор на драккаре? Вы пригоните его прямиком к пристани? – напрягся Карпас.

– Господин Карпас, разве я спрашиваю вас, как вы уладите вопрос о ценных бумагах с другими членами правления? Пусть и вас волнует лишь окончательный результат.

«Эк он ожил! Разговорился…» – Карпас неприязненно поглядел на посредника.

– Драккар – это интересно, готландские драккары – чудо кораблестроения! Путиловским инженерам было бы весьма любопытственно, – вмешался Гунькин. – Надеюсь, его вы тоже включили в нашу сделку? А то ведь сумма-то немаленькая…

– Напрасно надеетесь, – качнул головой посредник. – У драккара есть… хозяева.

– Тогда с ними поговорим, – под нос себе пробормотал Гунькин.

– Попробуйте. – Посредник вдруг улыбнулся так, что Карпаса прошиб ледяной пот. – Честь имею, господа! – и направился прочь.

– Жуткий тип… – Не дожидаясь официанта, Гунькин налил себе уже степлившийся лимонад и залпом выпил. – Но глупый… Ну как же! – заметив вопросительно приподнятую бровь Карпаса, пустился в объяснения он. – Желание его доверителя сохранить инкогнито может сыграть с ним дурную шутку: ценные бумаги на предъявителя имеют свойство легко менять хозяев. Например, сразу после сделки. Поставим своих людей у причала… – и Гунькин многозначительно подмигнул. – Да, может, и это не понадобится – они же драккар по Днепру погонят. Сторожа вверх и вниз по течению, и мы перехватим груз раньше, чем его доставят к причалу. И ведь никто не придерется: наше железо, имеем полное право.

– Варяжские пародраккары невозможно увидеть, – напомнил Карпас.

– Для этого на них должны быть варяги! – фыркнул Гунькин и тут же застыл с приоткрытым ртом. – Полагаете, они там есть? – Он снова вытащил из жилетного кармашка часы. – В таком случае мне лучше все-таки встретиться в «Континентале» с господином Лаппо-Данилевским. Не верю я этим разбойникам!

– Я тоже. Ни этим… ни каким-либо другим. – Карпас одарил Гунькина насмешливым взглядом. – Поэтому отправил за посредником своего секретаря. Когда он вернется, мы будем знать, кто его доверитель.

И только сейчас Гунькин заметил, что столик секретаря пустует.

– Ох и пройдоха вы, господин Карпас, натуральное Иудино семя! – Он похлопал Карпаса по плечу, не замечая, как того передергивает.

Лозы на шпалерах шевелились непрерывно.

– Сударь, там это… – К столику торопливо подошел швейцар. – Секретаря вашего того… принесли.

– Что значит – принесли?

– А веткой его пришибло. Не насмерть, но… чувствительно. Оторвалась вдруг от дерева и прям по нему – хрясь! Без сознания он!

Глава 18
Приключение в мертвецкой

– Да что ты как мертв… – Митя прикусил язык. Попрекать мертвеца, что он как мертвый, было по меньшей мере глупо. – Просто поспеши! – процедил он, отчаянно стараясь не бежать – бегущий теряет достоинство и привлекает внимание.

Мертвяк торопился как мог, но мог он с каждой минутой все хуже. Сперва шагал бойко, потом его ноги принялись заплетаться, а сейчас он уже попросту ковылял.

Из проулка вынырнул Йоэль:

– Следили. Больше не следят.

Митя восхитился – мисс Джексон права, у альвов истинный дар слова!

Йоэль зашагал рядом, искоса поглядывая на Митю.

– А как… – наконец не выдержал он.

– Потом. Надо успеть вернуть его обратно. – И, подхватив мертвяка под руку, практически поволок к полицейскому участку.

Альв звучно подавился и… перешел на другую сторону, бормоча:

– Моранычи – безумные!

– А вы, альвийские лорды, чересчур нежные! – не остался в долгу Митя, затаскивая мертвяка в проулок.

Знакомым путем спрыгнул к подвальному окошку, отодвинул фанеру и скомандовал:

– Лезь!

Мертвяк изогнулся и полез. Это было… странно. Видеть его движения и одновременно… чувствовать их, каждое! Они словно отзывались где-то за грудиной – точно там собрался плотный клубок, и призрачные нити из этого клубка привязывают мертвяка к нему. Натягиваются и слабеют в такт каждому жесту, наклону, усилию. Клубок был даже приятным – прохладным таким, словно прямо внутри дул легкий ветерок.

«Как полезно для светской жизни! В самую лютую жару призвал мертвяка – и вот уже не потеешь и не позоришься запахом и мокрыми разводами под мышками, – мысленно хмыкнул Митя. – Так, глядишь, мне еще и понравится… Понравилось бы… Если бы не привкус крови во рту». Тухлый. Застоявшийся. Мертвый. Митя был совершенно уверен, что, если сейчас вопреки всем приличиям сплюнет, плевок будет черным, липким и тягучим, как смола.

А с убитыми варягами вроде было иначе? Или просто они делали, что сами умели и хотели, – дрались, вели драккар – их достаточно было всего лишь направить? Нынешним мертвяком приходилось управлять в каждом движении. Видят Предки, силы уходили не только на то, чтоб заставить его что-то сделать, но и чтоб заставить НЕ делать! Например, не кланяться господам заводчикам по-мужицки, в пояс, не вытирать нос рукавом, а руки – об скатерть, не…

Резкий рывок заставил Митю пошатнуться и затрясти головой, как лошадь. Влезший в окно мертвяк замер на миг – в окошке торчали обтянутый брюками зад и подошвы ботинок, а потом он канул внутрь мертвецкой, будто свалился. И в тот же миг комок за грудиной и привкус во рту исчезли! Будто выключились.

– Что такое… – пробормотал Митя.

В любом случае одежду с мертвяка надо снять. А то был голый, стал одетый…

Митя печально поглядел на свои и без того запыленные брюки и снова принялся стягивать сюртук. Опустился на четвереньки и полез внутрь.

Ему казалось, он чувствует насмешливый взгляд альва, буравящий его выставленный из окна зад. Митя заторопился – лучше уж свалиться на пол в мертвецкой, чем торчать в эдаком унизительном положении: наполовину тут, наполовину там…

Льдистый проблеск стали распорол полумрак…

Еще не понимая, что происходит, Митя кувыркнулся из окна, с силой приложившись задом об каменный пол мертвецкой, и тут же откатился под прозекторский стол. Стол содрогнулся – будто в него с размаху врезалось тяжелое тело. Перед носом Митя увидел поношенные ботинки с залатанными носками. Под стол сунулась небритая, перекошенная то ли ужасом, то ли яростью физиономия. Тускло блеснули пенсне на красном носу и… скальпель в крепко сжатом кулаке.

Скальпель попытался ткнуть Митю прямиком в глаз. Новый кувырок, и Митя выкатился в проход между двумя столами. Преследователь нырнул следом – из-под стола высунулась нечесаная башка. На миг они оказались нос к носу – изо рта преследователя мощно пахнуло перегаром. Новый тычок скальпелем – лезвие лишь чуть-чуть не дотянулось до Митиного носа. Митя крутанулся на месте и вскочил. Преследователь попытался вскочить тоже и приложился спиной об край стола. Стол содрогнулся, мужик взвыл:

– Стой, мертвячина, не уйдешь! Я тебя обратно-то уложу! – и как гусеница принялся выползать из-под стола. – Знал я, что вы только прикидываетесь, а сами так и норовите разбежаться.

Полицейский трупарь все же вышел на работу.

Приседая на полусогнутых и выставив скальпель перед собой, он двинулся на Митю.

– Сударь… сударь! – предостерегающе вскинув ладони, Митя попятился. – Вы ошибаетесь, я не…

– Еще и наговаривается! – Расколотое пенсне свалилось у трупаря с носа и повисло на цепочке. – Экая наглость!

Митя отпрянул, врезался задом в очередной стол, отскочил от мелькнувшего перед глазами лезвия…

«Ну все, хватит!» – в груди снова свернулся прохладный комок.

Трупарь вскинул руку со скальпелем и с ревом ринулся вперед.

Простыня на столе за его спиной соскользнула на пол. Мертвая старуха резко села.

Скальпель мелькнул у самого Митиного горла – тот едва успел отдернуть голову. Трупарь снова рванулся вперед и замер.

За веревочные завязки его плотного кожаного фартука держалась сухая старческая рука. Мертвая старуха расплылась в смущенно-кокетливой щербатой улыбке и дернула трупаря к себе.

Митя шагнул вперед, влепил хук справа в небритую челюсть.

Голова трупаря запрокинулась, и он рухнул на пол.

Старуха чинно улеглась обратно на стол и снова застыла. Прохладный комок под грудиной растаял.

– Что у вас тут… та-ко-е? – раздельно проговорил сунувшийся в окно Йоэль. Пару мгновений он еще рассматривал мертвецкую с высоты полуподвального окна и наконец спрыгнул внутрь. – Мне казалось, у нас был только один труп?

– Наш – который у окна, – кивнул Митя, ощупывая шею.

– А этот? – Альв обогнул стол и теперь рассматривал валяющегося на полу трупаря.

– Этот сам поднимется, – отмахнулся Митя.

– Я бы на вашем месте самостоятельности в мертвецах не поощрял.

– Он не так поднимется, а просто – на ноги. Предки, я в том смысле, что он никакой не мертвец!

– Он – нет, а вот вы чуть не стали, – проворчал альв, приподнимая край рассеченного надвое шейного платка.

– Нет, это просто рок какой-то! – стаскивая платок с шеи, горестно вздохнул Митя.

– Нашли, о чем жалеть! – Йоэль заставил Митю запрокинуть голову. – У вас тут кожа надрезана: не будь платка и вовсе б артерию перехватило! – Он прижал Мите к горлу белоснежный платок, одновременно изящный и по-мужски строгий. – Вчера сами чуть шею не свернули, сегодня вам чуть глотку не перерезали… Вам бы поосторожнее, господин Меркулов…

Послышалось или снаружи и впрямь донесся досадливый скрипучий вопль?

– Я осторожен! – сквозь зубы процедил Митя. Проклятый альв даже не представляет – насколько!

Он отстранил альва и присел на корточки у «своего» мертвяка.

– Что вы делаете? – спросил Йоэль.

– Пытаюсь его поднять! – раздраженно буркнул Митя.

– Зачем?

– Чтобы уложить обратно – неужели не ясно! Или вы сами хотите его раздевать? – Он зло вскинул глаза на альва.

– И как – получается?

– Нет! – рявкнул в ответ Митя. И растерянно добавил: – Он почему-то… не откликается! Совсем…

Ботинки альва – даже после карабканья в окно оставшиеся безупречно чистыми и сверкающими – протопали мимо, он наклонился и что-то поднял с пола.

– «Паныч, купи кирпич!» – с удивительным искусством подражая голосу давешнего мальчишки, сказал Йоэль, и… прямо перед Митиным носом вдруг повисла четвертинка кирпича. На крепком кожаном шнурке, намотанном на манер пращи.

– Не мелите чепухи! – Митя вырвал обломок кирпича и уставился на уцелевший край клейма. Клейма в форме серпа.

– Мне почему-то кажется, что после того, как господин трупарь долбанул «вашего» мертвяка этим кирпичом, поднять его уже не получится.

– Нет никакого мертвецкого кирпича! – слабеющим голосом выдавил Митя. – Я его выдумал! Для губернаторши…

– Ай-ай-ай, еще одну бедную даму обидели! Обманули! – покачал головой альв. – В любом случае не пора ли нам убираться отсюда, пока господин трупарь не очнулся?

Словно в поддержку его словам из-за прозекторского стола донесся стон.

– Помогите! – прошептал Митя, наклоняясь над трупом.

– Я вообще-то портной для живых, а не камердинер для мертвых! – прошипел альв.

В четыре руки они подхватили труп и с маху закинули его на стол.

Стон повторился, и за край прозекторского стола ухватилась рука. Зашарила в поисках опоры…

Митя стремительно накрыл мертвеца простыней и ринулся к окну. Ухватился за подоконник, подтянулся, ввинтился в окно, чувствуя, как Йоэль беспардонно подпихивает его в зад, пробкой вылетел наружу, протянул руку альву…

Они бегом ринулись прочь по переулку!

И только выскочив на Тюремную площадь, Митя с большим трудом заставил себя перейти на шаг.

– Трупарь – пропойца и… Да он сам решит, что ему померещилось! Надеюсь…

– Одежду-то мы снять не успели. Надеюсь, ваш проницательный батюшка не выйдет по ней на моих дядюшек, – с сомнением пробормотал Йоэль.

– Митя? Что это ты тут? – раздался за спиной удивленный голос.

– Отец… – безнадежно вздохнул Митя.

Глава 19
От барышень прохода нет

Лицо у отца было уставшим – будто спал он мало или не спал вовсе. Под глазами залегли синие тени. Маячивший за его спиной усатый городовой с любопытством поглядывал поверх стопки пухлых канцелярских папок то на Митю, то на альва. Жандармский ротмистр Богинский, как всегда подтянутый, держался чуть в стороне, но его взгляд сперва скользнул по Митиным растрепавшимся волосам, потом уперся в шею с запекшимся следом пореза:

– Первый опыт бритья, Дмитрий?

– Действительно, эк ты неловко… – Отец поглядел обеспокоенно. – Сказал бы, я б тебя научил…

– Ничего, я… – Митя подтянул ворот сорочки и беззастенчиво объявил: – Это вот маэстро Йоэль был несколько неловок!

Альв воззрился на Митю в возмущении.

– Булавку воткнул? Не иначе как во всю длину, – вздернул брови ротмистр. – Мне казалось, вы шьете только на дам, господин Альшванг.

– Маэстро уже случалось обшивать мужской пол, – объявил Митя.

И ведь чистейшую правду сказал: мертвецу в переулке альв штаны подшивал? Подшивал!

– Так что я не первый. Да и я настаивал.

– Напористости господина Меркулова-младшего трудно противостоять, – светски улыбнулся альв.

– Стоило ли так давить на господина Альшванга, если к твоим услугам скоро будут лучшие столичные портные.

– Они не альвы, – мгновенно помрачнел Митя.

– Готовите триумфальное возвращение, Дмитрий? – протянул ротмистр. – Уверен, когда вы назовете своего портного – Альшванг из губернии! – Петербург будет потрясен.

Будь в городе лавочка по продаже издевки с сарказмом, Богинский стал бы ее бессменным поставщиком!

Йоэль вспыхнул: мраморной белизны альвийский лоб вдруг пошел совершенно по-человечески некрасивыми красными пятнами, а кончики острых ушей аж засветились, как два фонарика.

Митя зло прищурился: ротмистр намекает, что его альвийский портной недостаточно хорош, потому что еврей? А не много ли этот жандарм на себя берет?

– Разделяю вашу уверенность, Александр Иванович, – мягко улыбнулся Митя. – Это ведь серьезные господа из жандармского управления сперва думают: кто альв, кто еврей, кто дворянин, а кто разночинец. А мы, светские щеголи, первым делом ценим хорошо исполненную работу и пребываем в наивном убеждении, что ладно скроенный сюртук национальности и вероисповедания не имеет. Так что да, я уверен, достоинства гардероба от господина Альшванга скажут сами за себя.

– Замечательно, что светские щеголи не вмешиваются в дело государственного управления, правда, ротмистр? – усмехнулся отец. – А то невесть до чего б дошли: может, даже и людей стали бы оценивать… как сюртуки. По достоинствам.

«И не говорите! – уныло подумал Митя. – Как так вышло, что с вами, господа, я почти настоящим рэволюционэром сделался?»

– Что ж, если вы так прекрасно ладите, оставлю вас с вашими сюртуками. Пойдемте! – скомандовал отец, и Богинский разом с нагруженным папками городовым, направились ко входу в участок. – Передай тетушке, что я сегодня поздно… – увидел, как Митя сморщился и мученически вздохнул. – Из-за чего вы опять не поладили?

– Тетушка обижена, что я не уступил им с Ниночкой очередь на пошив у господина Альшванга, – отчеканил Митя. Он ни мгновения не сомневался, что сейчас его будут укорять.

Отец в очередной раз страдальчески вздохнул:

– Митя, я понимаю, что одежда это… нечто важное и дорогое для тебя… Хотя, видят Предки, не понимаю почему! Но… сейчас выходит, ты, отважный боец, встретивший варягов с топором в руках, состязаешься с дамами за… рюшки? Кому их раньше пошьют? – Губы его расползлись в неудержимой улыбке, и он самым натуральным образом захихикал.

«От этих дам никаким топором не отмашешься!» – злобно подумал Митя, глядя на безобразно потешающегося отца. Вот почему так? Ты то сражаешься, то интригуешь, то упокоиваешь, то поднимаешь… и все это ради приличного гардероба! Но стоит появиться дамам – и ты уже обязан уступить все, за что боролся. Даже почти что с боем добытого альва – просто потому, что они… дамы. И если Митя лишит их новых платьев, то будет единодушно признан в свете тираном, деспотом и хуже того – скупердяем. А если они лишат Митю нового гардероба, то… их никто не осудит, потому как они же дамы, им нужнее. Натуральное, как говорили древние римляне, discrīminātio! Хоть и впрямь в борцы и рэволюционэры подавайся!

– Господин Альшванг, я просил бы вас о любезности! – сквозь сцепленные зубы процедил Митя. – Могли бы вы… после того как озаботитесь моим гардеробом… сшить моей кузине Ниночке платье… два… нарядное и повседневное. За счет моего ежемесячного содержания. – И злобно уставился не на альва – на отца. Дескать, доволен?

Альв не ответил, но голову наклонил благосклонно – вроде как согласился.

– Только Ниночке? – усмехнулся отец. – Тетушку не облагодетельствуешь?

– Разве я похож на святого? – с ледяной яростью поинтересовался в ответ Митя.

– Не ерничай! – поморщился отец.

Из дверей участка вдруг вылетел давешний городовой, уже без папок, и со всех ног ринулся к отцу.

– Ваше высокоблагородие, имею честь доложить, трупорез-то наш… того… в мертвяках запутался. Не сходятся они у него: то есть, то нету!

– Пьян? – брезгливо спросил отец.

– С похмелья, – не стал отрицать городовой.

– Мертвые поднимались?

– Да сейчас вроде лежат смирнехонько, но надо, чтоб вы глянули, опытным глазом-то…

– Мы, пожалуй, пойдем. – Митя уцепил альва за локоть и торопливо поволок прочь.

Они отшагали почти квартал, когда Йоэль вдруг задумчиво сказал:

– А рюши… или как ваш батюшка выражается, рюшки… вам не пойдут.

– Почему это? – возмутился Митя. – У меня была сорочка с таким пластроном… – Он пошевелил пальцами, изображая на груди сорочки нечто вроде оборок. – Из лионского шелка! Изрядно мне шла.

– Тогда, может, и шла, – покачал головой альв. – А к тому времени, как я с вашим гардеробом закончу… Нет, не пойдет! – и отрешенным взглядом уставился внутрь себя, перестав отвечать на вопросы.

Оставалось лишь надеяться, что там – внутри себя – он видит Митины новые сорочки, пусть даже без пластрона в оборках.

– Что ж, не буду вас задерживать, маэстро. Касаемо же нашего общего дела: сообщу, как только мы будем готовы.

– Кто такие эти мы и что все вы собираетесь делать, вы, господин Меркулов, мне сообщать не собираетесь.

– Не собираюсь. Равно как и всем нам вовсе не следует знать, что в деле участвуете вы. Хватит, что я знаю, – довольно закончил Митя.

Как же приятно чувствовать себя великим интриганом, держащим в руках нити сложнейшего предприятия и использующего всех как марионеток. Когда только ты знаешь все, а все остальные не знают даже о существовании друг друга. А уж тем более не знают, что за сложной интригой с железом прячется еще одна – сложнейшая, направленная против Лаппо-Данилевских. Любая правильная интрига должна обязательно содержать второе и третье дно, а настоящий ловкий интриган – преследовать не одну, а несколько целей. И он, Дмитрий Меркулов, докажет, что он достойный выученик светского общества… если, конечно, для начала придумает, как доставить железо в город так, чтоб никто не заметил и не перехватил. Иначе вся его великая сложная интрига превратиться в дурь зарвавшегося мальчишки!

– Я буду вам признателен, если вы продолжите присматривать за господами заводчиками.

Митя прощально кивнул и быстрым шагом направился в сторону дома Шабельских. Постоял на противоположной стороне улицы, внимательно разглядывая окна с одинаковыми портьерами – там, как он знал, были комнаты сестричек. Подумал немного и направился к черному ходу. Судьба у него нынче такая: ходить через черный ход.

Там ему повезло больше – не прошло и пяти минут, как в конце улицы показалась прислуга Шабельских, Одарка. Наряженная в любимую вышитую сорочку и тесноватую для ее пышных телес жакетку, Одарка гордо плыла впереди плюгавого мужичонки, нагруженного так, что между пучками петрушки из одной корзины и свернутым отрезом ткани из другой проглядывала лишь его красная от напряжения лысина.

– Ой, тож мой найлюбименький паныч! – радостно возопила Одарка, бросаясь к Мите, будто тот был ее давно потерянным и внезапно обретенным сыном. – А шо вы тут робыте? – протянула она, любовно оглядывая Митю, и тут же скуксилась, будто норовя заплакать. – Ой! Це тому, шо пан Шабельский вас до панночки Зиночки пускать не велел?

– Родион Игнатьевич? – пытаясь вывинтиться из объятий Одарки, пропыхтел Митя. – И правда не велел? – а он считал, Даринка выдумала. – Дарья Родионовна его попросила?

– Ну вы, паныч, скажете! – искренне удивилась Одарка. – Панночка Даринка, звычайно ж, поважная ведьма, так то больше среди простых людей. А у батьки с мамкой да братца старшего к ней аж ниякого уважения не имеется, командуют, як хочут. Она, бывает, упирается, бо панночка у нас тоже не без гонору, да только завсегда их верх. Вот старшая панна-ведьма Шабельская, тетушка покойная, шоб ей под адским котлом дров поменьше, да смолу пожиже… От она командирша была, все семейство у ней по струнке ходило. Так она ж ведьма старая была, досвидченная… А нынешняя шо – двенадцать годочков! Тоже мне – ведьма! Дитё горькое. То паныч Петр сказал, шо вы панночек того… котро… копро… копрометуете, ось! Так шо благодарить вас велено, але до панночек Зиночки да Лидочки вам не можно.

– Вот как… – протянул Митя.

Это было… неожиданно. Наслушавшись легенд про ведьм Шабельских, Митя уже представлял, как Даринка командует своим семейством в меру детского разумения, но… У Родиона Игнатьевича в семье все было традиционно. Тогда получается, потратить взятую с варягов добычу на бал и альвийский шелк для сестер придумала вовсе не Даринка?

– А записку передать?

– И не просите, паныч! – отрезала Одарка. – Жалко мне вас, але ж так-то оно неправильно будет. Пан велел – не можно, значит, не можно!

– Да не Зиночке! И не Лидочке! – Он торопливо вытащил крохотный блокнотик с золотым карандашиком, из подарков бабушки-княгини. Даже сейчас не удержался, чтоб мгновение не полюбоваться прелестной вещицей. Принялся торопливо царапать записку.

– А кому? – удивилась Одарка.

– Даринке. – Митя свернул записку и сунул его в пухлую ладошку прислуги.

– Тю! – Одарка держала записку на вытянутой руке, как дымящуюся бомбу. – Вы що, паныч, решили до всех панночек Шабельских залыцятыся?[18]18
  Ухаживать (укр.).


[Закрыть] А чого з конца пишлы? Наступная – панночка Ада!

– Un biglietto, eccolo qua![19]19
  «Записка, вот она!» (итал.) – фраза из арии Розины, опера «Севильский цирюльник».


[Закрыть] – вдруг громко и совсем не мелодично пропели у Мити над ухом, и тонкая рука в перчатке выхватила записку из пальцев Одарки. – Ну-ка посмотрим, что здесь! – и неслышно подкравшаяся к ним Лидия отбежала в сторону.

– А говорят, мы плохо воспитанные, – задумчиво сказала Капочка (или Липочка), а ее сестра-близнец столь же задумчиво покивала.

– Откуда вы здесь? – только и смог спросить Митя, растерянно поглядывая то на черный ход, то на всех семерых сестричек Шабельских, включая Даринку, с напряженным интересом взирающих на него.

Ответила ему Ада:

– Хотим вернуться домой так, чтобы наш брат Петр не заметил, что мы ходили в лавку. – В руках у каждой из сестриц и впрямь были покупки: у Ады перевязанная шпагатом стопочка книг, у Алевтины огромный – чуть не в ее рост – свернутый конусом кулек из оберточной бумаги, насыпанный конфетами. – Лидия! Немедленно верни Мите записку! – Голос третьей по старшинству сестры стал угрожающим, стеклышки пенсне зловеще блеснули.

– Верни! – воинственным писком поддержала ее Алевтина. – Она не твоя!

– Откуда ты знаешь, может, как раз моя? У меня сохранилось немало Митиных писем, – бросила Лидия, отступая еще дальше, чтоб не дотянулись, и принялась разворачивать записку.

– Отдай, кому говорю! – Насупившаяся Алевтина сунула свой сверток близняшкам и, широко растопырив руки, ринулась к сестре.

Взмахнув пышным подолом, Лидия с хохотом увернулась и подняла записку на вытянутой руке, чтоб сестра не дотянулась.

– «Нужно срочно увидеться по нашему делу», – запрокинув голову, торопливо зачитала Лидия и, презрительно поглядев Мите в лицо, скомкала записку в кулаке. – Ни ко мне… ни к Зинаиде… у вас, Дмитрий Аркадьевич, никаких дел быть не может! Зинаида! – Лидия напористо повернулась к сестре. – Что папа сказал?

Застывшая в отдалении от сестер Зиночка опустила голову и уставилась на выглядывающие из-под юбки носки своих туфелек.

– А вы ему и не нужны! – выпалила Алевтина. – Дуры две!

– Алевтина права, – сказал бледный от унижения Митя.

При звуке его подрагивающего от гнева голоса Капочка и Липочка переглянулись с видом: «Сейчас что-то будет!» Запустили пальцы в Алевтинин кулек и принялись дружно жевать, не сводя глаз с разворачивающегося перед ними представления.

Лидия и Зинаида одинаково гневно обернулись к нему, а Митя тонко усмехнулся:

– Я пришел вовсе не к вам, Лидия. И даже не к вам, Зинаида. Я пришел к Аде. Проводить ее на некий… кружок.

Ада сдвинула пенсне на кончик носа и, близоруко щурясь, воззрилась на Митю поверх стекол.

Лидия делано рассмеялась:

– Какая нелепая выдумка! Думаете, мы поверим, что вам вдруг стали интересны Адины обожé – все эти борцы за сирых и убогих? Ха-ха-ха, не верю! Решили использовать старый прием: сперва пытались заставить ревновать меня, ухаживая за Зиной, теперь хотите, чтоб ревновала Зина, ухаживая за Адой!

– Я не ухаживаю за Адой. Я всего лишь заменяю Ингвара Штольца: он на этот самый кружок нынче пойти не может, а мне любопытно. Вот я и взялся проводить Аду, – небрежно повел плечом Митя. – Не может же приличная барышня отправиться на подобное… суаре одна.

Щеки у Ады вспыхнули.

– А ты, дорогая сестрица, полагаешь, ухаживать за кем-то из нас можно только… ради тебя? Благодарю, я это запомню! – Зина подхватила юбки и, гордо задрав носик, проплыла мимо Лидии.

– Я вовсе не то… – попыталась остановить ее Лидия, но Зина только отпрянула, не давая к себе притронуться, и скрылась за дверью черного хода. – Надеюсь, ты не собираешься никуда с ним идти? – накинулась она на Аду.

– Почему же? – поправляя перчатки, ответила Ада.

– Потому что нам запретили!

– Тебе запретили. И Зине. Мне никто ничего не запрещал.

Митя аккуратно попятился от сестер в сторону Даринки. В тот же миг она ступила вперед, и они поравнялись…

– Потому что никто не думал… – почти закричала Лидия и осеклась.

– Договаривай, – холодно процедила Ада. – Никто не думал, что меня могут сопроводить? Пригласить?

Митя наклонился – и быстро зашептал на ухо Даринке.

– Ну, ты же у нас самостоятельная! – принужденно хмыкнула Лидия. – Курсисткой хочешь быть.