Текст книги "Князь оборотней"

«Ладно, хоть с Донгаром никаких загадок разгадывать не придется! – успокоил себя Хадамаха. – Вот заявится этот Великий Черный и выложит все, что знает, о чем догадывается и о чем даже не знает, что догадывается!»

– Ну и где он шляется? – буркнул Хадамаха. – Обещал догнать!

– Я откуда знаю? – окрысилась Аякчан. – Я ему что – жена? – и гневно уставилась на Хадамаху.

– Э-э… – протянул тот. Напоминать, что вообще-то – да, вообще-то жена, пусть не земная, людская, а шаманская, небесная, было явно опасно для жизни. И чего она собачится? Это земной жене – стирать, готовить, чум ставить, с охоты встречать, детей растить… А небесной – знай себе сходи с Верхних небес и шаманить помогай. Не жена – а товарищ по работе!

И вдруг услышал смех Хакмара:

– Пока что нас догнал кое-кто другой!

Хадамаха оглянулся. В снегу между деревьями сидел заяц – толстенький такой, с гладкой белой шубкой… и полусгоревшим ошейником из лисьего меха вокруг шеи.

– Ты гляди – выбрался! Силен, ушастый! – восторженно вскричал Хакмар.

Хадамаха только рожу скроил – нашел чему удивляться! Зайцы, они такие!

Заяц опасливо дернул ушами, точно прислушиваясь, поднялся столбиком… и вдруг одним махом взвился Аякчан на руки.

– Это он тебе спасибо сказать прибежал, что ты его от той девицы избавила! – вопил Хакмар. – Айка – великая освободительница зайки!

Аякчан – растерянная и смущенная – прижала зайца к груди.

– Хотела зайца в ошейнике – вот тебе заяц, – пробурчал Хадамаха. – Глядишь, и другое тоже приложится. Хотя ошейник я бы все же снял…

– У него такая шерстка мягонькая, – умиленно выдохнула Аякчан.

– Кто б подумал, что Огненная жрица так растает? Прям как снежная баба летом… – веселился Хакмар.

– Ой, он ко мне жмется! – как маленькая девушка, запищала Аякчан. – И дрожит – глядите, аж ушки трясутся!

Заяц трясся, точно лист под ветром, прижимался к Аякчан и, кажется, норовил забраться ей хоть в рукав, хоть за шиворот, лишь бы спрятаться…

В груди у Хадамахи вскипел мерзкий жар предчувствия.

– Аякчан… – изо всех сил стараясь говорить спокойно, попросил он. – Ну-ка взлети, посмотри, откуда он такой перепуганный примчался.

– А если меня увидят? – возразила девушка.

– Почему-то мне кажется, что сейчас – это не самая большая беда.

Аякчан поглядела вопросительно, но спорить не стала – не выпуская зайца из рук, крутанулась в воздухе и пошла вверх между стволами сосен. И тут же канула вниз, как подбитая камнем ворона.

– Бежи-и-м! Сматываемся, быстро!

Свиток 16,
о невероятной схватке с огненными волками дяргулями

Дяргули, красные волки, мелькали багровыми вспышками на снегу. Их было отлично видно меж деревьями – шкуры, мутно-красные, как умирающее Рыжее пламя под тлеющим пожарищем, и вечно раззявленные пасти. Дяргули сами походили на пожар, словно клубок Пламени катился среди стволов. Казалось, деревья облегченно вздыхают, когда стая проносилась мимо. Вожак опустил острую морду, вглядываясь в следы. Снег вокруг дяргульей морды почернел и растекся темной лужей. Красный волк разразился торжествующим тявканьем, вовсе не похожим на волчий вой, но куда более жутким. Стая дружно ответила – с ветвей посыпались комья снега, мгновенно тая на огненных шкурах.

Хадамаха бежал – заснеженные ветки хлестали его по лицу, осыпая мелкой белой крошкой, цеплялись за одежду. Хакмар упал, покатился кубарем, вскочил и побежал снова. Аякчан мчалась длинными скачками, то и дело подлетая в воздух. Заяц так и сидел у нее на руках. Хоть она спасется. И заяц. Умен, длинноухий, знал, кому на руки прыгать!

Хадамаха оглянулся на бегу – дяргули Огненными сполохами скользили между деревьями. Вожак остановился, поднял похожую на тонкое шило морду и насторожил куцые уши – Хадамаха увидел его глаза. Они были как дыры в черепе, а внутри кипело сплошное сияние Алого огня. Вожак завизжал – он тоже увидел беглецов! И дяргули ринулись на них.

– Бегите! Дальше бегите! – закричала Аякчан, пикируя сверху на стаю. С ее руки сорвался клубок Огня – помчался по снегу, заставляя сосны вспыхивать, как палочки для растопки, разрастаясь все больше, больше… Вожак подпрыгнул и завопил, широко разевая пасть – крохотный лепесток Рыжего пламени затрепетал между зубами. Ревущая стена Голубого огня накрыла дяргулей – изнутри донесся истошный, пронзительный вопль десятков глоток…

– Ну вот и все. А вы боялись… – На лице Аякчан плясали отблески Голубого огня, отражаясь в сапфировых глазах – и улыбке, прекрасной и страшной, как Пламя.

Стену Голубого пламени прошили Алые полосы – точно рубиновые нити сапфировое полотно… и из разожженного Аякчан Огня выскочил вожак дяргулей. И с маху впился Аякчан в лодыжку.

Заяц вывернулся из рук и взлетел девушке на голову.

– А-а-а! – Аякчан дернула ногой, пытаясь сбросить дяргуля прочь, швырнула на него клубок Огня… Рычащий дяргуль только вгрызся глубже.

Дяргули выпрыгивали из Голубого пламени. Шкуры их дымились.

Подскочил Хакмар. Блеснувший алым клинок рассек вцепившегося в Аякчан дяргуля пополам. Из половинок тушки выплеснулся Рыжий огонь. Сразу два дяргуля прыгнули на Хакмара – он срубил их влет. Хадамаха пнул налетевшего на него дяргуля по оскаленным клыкам. Заорали оба – дяргуль и Хадамаха. Ему казалось – он сунул ногу в костер!

– Уходим! – хватая парней за руки, завопила Аякчан.

– Куда? – рыкнул Хадамаха – от невыносимой боли из глаз брызнули слезы. Услышал рычание – новый ожог вспыхнул в ноге…

– Заткнись! Прыгай! – завизжала девушка.

И он прыгнул куда-то вперед, не видя и не понимая куда, просто повинуясь рывку Аякчан…

…и с бульканьем ушел под воду. Непроницаемая черная вода Великой реки вязко сомкнулась над головой. Хадамаха забил ногами и со звучным «чпок» выскочил наверх. Рядом из воды ударил короткий взрыв – бум! – черную поверхность пробил всплеск Рыжего огня. Раздвигая темные воды, всплыла тушка мертвого дяргуля.

Хадамаху ухватили под мышки, рванули – и он встал на поверхности Великой реки, как на тонкой ледяной корке. Туман по берегам лопнул, точно его изнутри вспороли ножом, из прорехи, как юркие рыбы из худого невода, сыпанули дяргули.

– Что они всюду лезут! – завопила Аякчан, схватила Хакмара за руку и кинулась бежать. Впереди длинными скачками несся заяц. Хадамаха мчался, разбрызгивая торбазами воду Великой реки, как худую лужу, а дяргули бежали следом – вроде и не быстро, но упорно, было ясно, что они могут гнать добычу и День и Ночь, и в Среднем мире, и в Нижнем, и в Верхнем. Если так и мчаться по прямой – дяргули непременно настигнут! Хакмар снова споткнулся.

Хадамаха на бегу рванул куртку с плеч:

– Надо оторваться! Чтобы они нас не видели! И снова уйдем в Средний мир! – Хадамаха подпрыгнул раз, другой, сдирая с себя торбаза, будто собирался плыть. А штаны не спасти. Ну почему, что бы ни сталось на Сивире, всегда страдают невинные – в смысле ни в чем не повинные штаны? – Держи! – всовывая Хакмару куртку и торбаза, гаркнул он. – Садись на меня!

Рубаха с треском лопнула под напором громадных лап. Штаны треснули по шву, темная шерсть полезла в прорехи. Громадный черный медведь дернул лапой, отбрасывая разодранные в тряпку штаны. Красные волки с визгом вцепились в тряпку, выдирая ее друг у друга – остро запахло жженой кожей. Хакмар вспрыгнул на спину медведя, и тот помчался обманчиво неуклюжей, но на самом деле стремительной побежкой. Аякчан подхватила зайца и взмыла над Великой рекой. Сзади раздался разочарованный вой дяргулей. Медведь наддал… и тут же заревел – испепеляющий Жар дохнул ему прямо в зад, заставляя тлеть шерсть на лапах и коротком хвосте.

– Они поджигают Реку! – крикнула Аякчан.

Медведь невольно оглянулся. Красные волки мчались по поверхности Реки, на бегу опуская узкие морды в черную воду. Костер Рыжего пламени вспыхнул в одном месте… во втором, в третьем, Огоньки потянулись друг к дружке… поперек Реки вздулся гигантский Пламенный пузырь и стремительно покатился на беглецов. Сквозь тонкую оранжево-багровую пленку Пламени было видно, как внутри, сосредоточенно перебирая лапами, бегут дяргули.

Хакмар скатился с медведя и рванул назад, на бегу выхватывая из ножен меч. Клинок хищно полыхнул Алым заревом и вонзился в тонкую стенку пузыря. Грянул взрыв! Нестерпимо алая вспышка слепила глаза, и медведь уже не видел, как взбухает клуб оранжево-багрового Пламени и летят во все стороны дяргули. Из кипения Огня вылетел подброшенный взрывом Хакмар. Аякчан извернулась в воздухе, цапнула его за ногу… Медведь взвыл – оба грянулись ему на спину. Он распластался на поверхности Великой реки и тут же провалился вниз…

– Ар-р-р-гх! – проламывая низкие кусты, медведь свалился в снег.

– А-о-у-у! – Аякчан и Хакмар снова рухнули ему на спину. Скатились по бокам. Медведь успел смутно удивиться – Аякчан по-прежнему прижимала к себе зайца. Надо же, живой длинноухий! Но ненадолго. Из возникшей прямо в воздухе прорехи валились дяргули. Потрепанные, измятые, обгоревшие и по-прежнему не собирающиеся упускать добычу.

Медведь успел только вскочить. Дяргули посыпались на него, как шишки с елки. Он метнулся в сторону, но пылающие пасти уже впились в него со всех сторон. В нос ударил смрад горелой шерсти, его собственной горелой шерсти! Налетел Хакмар, срубил дяргуля в прыжке, но тут же еще двое нацелились парню в горло. Отчаянно визжа, Аякчан пуляла Огненными шарами по дяргулям, но те легко уворачивались, норовя ухватить девушку за подол.

– Улетай! – закричал Хакмар. Вместо ответа Аякчан спикировала к нему, обстреливая дяргулей россыпью Огненных шариков. Оттолкнувшись от катающегося по снегу медведя, дяргуль вскочил Аякчан на плечи и впился зубами в затылок. Аякчан страшно закричала и грянулась оземь. Дяргули накрыли ее живым шевелящимся ковром.

Грозный рокот бубна прокатился над битвой, как копьем пронзая крики, рев и визг рыжих тварей. От этого рокота дрожали кости, и мышцы превращались в студень, из глоток дяргулей вырвался дружный пронзительный вой.

 
Чернин сугнун ээлери
Черзи-сарыг угбаларым…
 

– прогудел грозный голос.

 
Хозяйки земли и воды
Это вы, мои медно-желтые сестры…
 

На поросшем кустарником холме плясал Донгар. Его колотушка была воткнута в снег, так что предрассветные лучи озаряли ее красным, будто шаман окунул ее в кровь. Донгар двигался по ходу Солнца, и, кроме бубна, в его руках был еще веер, украшенный белыми и красными лентами. Донгар держал его за деревянную рукоять, и на веере тускло поблескивали бронзовые изображения солнца и луны.

– Ай хуннуг ала-челбииш – мой веер, мой полосатый веер… – пел Донгар. – Там, где должна зайти луна, пусть заходит! Там, где должно взойти солнце, приходи скорее! Хотал-эква, великая Коу-няма, Солнце-матерь – я твой шаман, прошу и заклинаю, дай свой луч, чтобы снег растаял…

Небо зарокотало в ответ, точно внутри него заработал невидимый механизм, заставляющий небеса поворачиваться – и острый, как клинок, горячий, как Пламя, золотой солнечный луч врезался в отсветы алых предрассветных красок и, словно ястреб стаю куропаток, разогнал их прочь. Луч побежал по небесам, соскользнул с них, как с черного льда… и уперся в верхушки сосен!

Снег на ветках зашипел, вздымаясь паром, и поток талой воды рухнул медведю на голову. Визжащие дяргули метались, норовя увернуться от хлещущих сверху струй…

– Убирайтесь оттуда! Сюда, скорее! – заорал с холма Донгар и снова затопал, продолжая пляску. – Ты, имеющая каркающих птиц, надевшая шубу из шкуры барса, ездящая на сверкающем коне, более пестром, чем барс…

Снег таял. Вода лилась с деревьев, словно то и не деревья вовсе, а водопады. Снег под деревьями растворялся, будто под ним не земля была, а котелок, поставленный на Огонь, и быстрыми юркими ручьями устремлялся к дяргулям. Ручьи становились шире, шире… Вокруг лап медведя закручивались водовороты. Вода поднималась все выше и выше…

Дяргули безумствовали. Они пытались бежать, но вода догоняла их, лилась сверху. С шипением гас тусклый блеск их шкур. Дяргули прыгали, норовя взобраться друг на друга. Соскальзывали и с диким визгом начинали биться в воде. Вцепившиеся в медведя красные волки теперь пытались найти спасение на его спине. Медведь гневно рыкнул и притопил дяргуля лапой. Хакмар и Аякчан уже бежали к холму. Ноги у них разъезжались. В несколько прыжков медведь догнал их, подставил холку Хакмару под пальцы. Парень вцепился в жесткий густой мех. Вода поднималась.

– Снег, как море, взболтаешь ты, Солнце-Мать… – пел Донгар.

Визжащих дяргулей крутило в водоворотах. Карабкающийся на холм медведь пошатнулся – земля расползалась у него под лапами, не давая взобраться повыше. Тяжело навалился на холку Хакмар. Вода поднималась все выше и выше, точно весь талый снег окрест превращался в ручьи и мчался сюда, к холму, на котором плясал шаман. Заяц сорвался у Аякчан с рук и поскакал наверх.

– Хадамаха, миленький, давай, поднажми! – Аякчан изо всех сил вцепилась в медвежий мех и потащила, сама скользя торбазами и проваливаясь в кипящие под коленками буруны. И словно именно этого крошечного усилия не хватало – медведь рванулся вперед, обрушивая из-под лап целые пласты размокшей земли, и выбрался на холм, волоча за собой Хакмара, и проломился сквозь мокрые кусты…

Все трое, с хрипом дыша, рухнули у ног шамана.

– Белую пену взметнешь, ель могучую выворотишь и вверх корнями поставишь! – с явным облегчением в голосе рявкнул Донгар, и его веер на деревянной ручке загреб воздух, как весло – воду. Громадная волна взметнулась между соснами – точно сама Повелительница Седна прислала сюда свой Океан! На миг зависла, курчавясь гневной белой пеной среди тускло-зеленых крон… и, ломая деревья, как палочки для растопки, ударила вниз. Прямо в дяргулей – с силой великанского кулака!

Грохот заставил медведя прижаться к земле.

Пронзительный визг взвился над бушующей водой. Лес превратился в реку – бурную, неудержимую реку, несущуюся между сосновых стволов, и эта река мчала дяргулей дальше, дальше, колотя об деревья, протаскивая через нежданные перекаты. Красные Огненные морды вертелись в смертельных объятиях воды, молотили лапы с мелкими острыми когтями, но воде были безразличны и зубы, и когти, и морды странных Огненных тварей. Один за другим дяргули исчезали под водой, и визг стихал.

Вода всплеснула у холма, и мертвое тело дяргуля вынесло под ноги беглецам. Растопырив лапы, точно все еще пытался бежать, мертвый дяргуль лежал на черной, мокрой земле, и в его оскаленной пасти, затухая, плясало Рыжее пламя. Зашипело, змеиным языком прорываясь меж выщеренными зубами, и погасло, курясь черным дымком. Медведь толкнул лапой воняющую гарью тушку. Мертвый дяргуль перевернулся на бок. Прячась в густой багряной шерсти, его шею стягивал тонкий кожаный шнурок. А за шнурок был заправлен лоскут замызганного полотна. Медведь повел широкими ноздрями и вдруг негодующе заревел.

– Аякчан… – губы плохо слушались Хакмара, зубы отстукивали нервную дрожь. – Это не от твоей рубахи лоскут?

Девушка торопливо сбросила мокрый кожух и уставилась на изодранный в бахрому подол старой рубахи.

– Откуда он мог тут взяться?

– Вот именно, – кивнул Хакмар. – Откуда лоскут взялся… Откуда сама эта пакость взялась? – он с отвращением поглядел на труп дяргуля.

– Не понимаешь, однако? – Донгар пытался стоять сам, но потом не выдержал и привалился плечом к медведю. Выглядел он таким же измотанным, как и остальные. – С Буровой, откуда ж еще! Канда говорит – полночи назад появились, людей жечь стали.

– Они вроде тех, с жалом на хвосте, которые по Огненному Озеру бегали! – сообразила Аякчан.

– То-то жрец засмущался так, когда Канда красных волков помянул! – Хакмар ощерился, как красный волк. – Очередные эксперименты с Рыжим огнем!

Донгар мучительно покраснел:

– Наследник клана, мастер, а такими нехорошими словами ругаешься!

– Какими? – опешил Хакмар.

– Ну этими… Экс… Экс… – Донгар покраснел еще больше. – Сам знаешь, однако, чего сказал! Да еще при девчонке! – И уже жалобно добавил: – Ты такого больше не говори! Может, тот жрец и плохо делает… Но мне он все-таки отец!

Свиток 17,
где четверо героев и заяц сидят на берегу и смотрят свысока

На вершине холма сидели пятеро. Шаман, кузнец и жрица, косолапый мишка, и еще беленький зайчишка застыл столбиком, беспокойно постригивая длинными ушами. Они глядели вниз, на бушующий поток талой воды. «Не видел такого, и дальше бы не видеть», – думал медведь. Точно громадное, без конца и края, море поросло таким же бескрайним лесом – с рокотом и гулом вода неслась между стволами. Куски льда стукались о шершавую кору. Вода с гулом протискивалась между деревьями, вертела мелкую щепу и целые бревна, разливалась широким потоком, прокатывалась сквозь кусты.

– Донгар, ты как плаваешь? – прокричал Хакмар, стараясь перекрыть шум разбушевавшегося паводка.

– На олене – как олень. Сам – как топор, – вздохнул Донгар.

– Это я к тому, что если вода поднимется еще чуть-чуть, нас отсюда смоет к Эрликовой матери, – пояснил Хакмар. – Ты что, решил все снега на Сивире растопить?

– Нету, однако, у Эрлика матери! От Зари Времен он существует, вместе с Нуми-Торумом мир создавал. Змеи, например, его работа, – обстоятельно сообщил Донгар. – И ничего я не решал! Сам знаешь, мы, шаманы, ничего сами не делаем, только духов просим. Я Хотал-экву просил, чтобы она снег растопила – вот она и растопила.

– По-моему, она несколько увлеклась, – критически высказался насчет Хозяйки Солнца Хакмар.

Раздался грозный гул, и новая волна выкатилась из-за стволов. Плещущая у холма вода издевательски облизала подошвы Хакмаровых торбазов.

– Эй, я ничего обидного не имел в виду! – глядя на золотистый край неба, испуганно завопил Хакмар.

– Это разве увлеклась… – снисходительно обронил Донгар. – Вон, хоть Белую старуху возьми… Как перхоть из волос своих чешет, пока пургу смертную не начешет – не успокоится! А с другой стороны – что ж ей, с перхотью ходить?

– Яичным желтком волосы мазать не пробовала? – сдавленно пробормотал Хакмар. – Говорят, помогает.

– Она не может, – очень серьезно сообщил Донгар. – Яйца – они летом. А старуха – зимой. У тебя лицо странное, Хакмар. Ты, однако, не заболел – может, съел чего не то?

– Вряд ли меня от этого тошнит. Если вспомнить, когда мы ели в последний раз, – нервно сглотнул Хакмар.

Медведь звучно цыкнул зубом и выразительно покосился – заяц немедленно шмыгнул Аякчан за спину.

– Даже не думай, – предостерегающе сказала Аякчан.

Донгар звучно шлепнул себя ладонью по лбу и кинулся к своему мешку:

– Я ж лепешек у Канды натаскал – черствых, однако, и мясо он под запором держит, но…

– Донгар, ты самый великий шаман на свете! Ну и в темноте, конечно, – вскричал Хакмар. – Даже если нас теперь затопит – плевать! Хоть будет чем плевать, – вгрызаясь в лепешку, пробубнил он.

– Если что – я возьму зайца и полечу, а вы за Хадамаху ухватитесь и поплывете. – Аякчан изо всех сил старалась изобразить невозмутимую жрицу, но нервно щиплющие лепешку пальцы выдавали ее волнение. – Медведи отлично плавают.

Медведь негромко рыкнул: хорошо ей рассуждать, она птичкой на ветке передохнуть может, а ему как? Неизвестно, далеко ли теперь талая вода тянется. Аякчан его рыка не поняла, еще и нахваливать принялась:

– Видите, он даже предусмотрительно обратно не превращается. Так и сидит – медведь медведем!

Хакмар окинул медведя задумчивым взглядом и сообщил:

– Я так думаю, обратно он не превращается по причине очередной великой потери – я имею в виду штаны!

Физиономия у Аякчан вытянулась.

– Неужели нет никакого способа превращаться, а штаны не рвать? – раздраженно спросила она.

Медведь только раздраженно рыкнул. Умная больно! Вопрос «Как превращаться и не рвать штаны?» – это, можно сказать, основной вопрос, над которым размышляли все мудрецы племени Мапа от Зари Времен до наших Дней! Наравне с вопросом – в чем смысл человеческой жизни (ответ: чтобы человека съесть – был отметен как жестокий, а также жесткий и не шибко вкусный еще на той самой Заре Времен).

– А запасных у тебя нет? – продолжала приставать Аякчан.

Морда медведя стала укоризненной: что, непонятно? Это и были запасные!

– Между прочим, мой запас Голубого огня может на что-то серьезное понадобиться, а новый взять негде! – недовольно напомнила Аякчан – свела вместе ладони… полыхнуло-пыхнуло, и она протянула медведю новые штаны. Из Огненного шелка!

– Отвернись! – прикрываясь штанами, буркнул Хадамаха.

– Было бы на что смотреть! – фыркнула Аякчан и отвернулась, гордо задрав нос.

Хадамаха обиженно засопел – вот непонятно почему, а все равно обидно!

– Если вода поднимется, на дерево полезем! – кивая на торчащую наверху холма сосну, буркнул он. – Лазают медведи гораздо лучше, чем плавают… с двумя ездоками на спине! – Он втиснулся в Аякчановы штаны и горестно засопел. Жрицы с глупых баб за свой Огненный шелк деньгу дерут, а вот только название, что одежка! В штанах из ровдуги можно хоть по снегу валяться, хоть в колючий куст задом сесть, а в спроворенной Аякчан тряпочке у Хадамахи немедленно намок весь низ до колен, а стоило прислониться к сосне, на заду тоже расплылось мокрое пятно. Мысль о колючем кустарнике внушала ужас. Счастье, что во время бегства по Великой реке Хакмар умудрился сохранить доверенные ему куртку и торбаза. За что честь ему и всяческая хвала! Хадамаха умостил свою старую куртку на сырой земле, бережно пристроил на ней себя в проклятых штанах – Эрлик, все равно холодно! Заботливо выставил торбаза на просушку и потребовал: – Рассказывай, как узнал про новый храм Рыжего огня и что тут твой папаша обретается.

– Не узнал – понял просто! – Донгар усмехнулся. – Это ты у нас узнаешь. Туда нос любопытный медвежий сунешь – одно узнаешь, сюда сунешь – другое узнаешь, сложишь в кучку, подумаешь, и все, что тебе надо, знаешь – как тогда с Советником. А я не знаю ничего, я так, понимаю…

– В смысле тебе духи рассказывают? – неуверенно переспросил Хадамаха. Не знал он, чего там Донгар понял, а он так ничего и не понял!

Донгар только головой помотал, так что куцая его косица заскакала по плечам:

– Не-е, духи рассказывают – это тоже знаешь. А я просто понял. Мы разошлись тогда, ну, как из подземелий Советника выбрались… – Донгар засмущался, точно напоминал о грустном, что никто вспоминать не хотел, или даже… неприличном. И глаза от Хадамахи отвел.

Хадамаха вдруг почувствовал, что вспоминать об их решении разойтись – да, его была идея, но решение-то общее! – ему тоже неприятно. То, что тогда казалось единственно верным, сейчас, когда они вчетвером сидят на холме (умгум, ждут у созданного Донгаром моря погоды!), стало страшной глупостью. И каждая кулева зараза помнит, что это он предложил!

– Я сразу понял, куда идти надо! Советник хотел новый храм Рыжего огня строить – значит, место рождения Рыжего огня уже нашли. Понятно же, что там теперь Буровая стоит! А кто мог ту Буровую поставить? Понятно же, кто первое место рождения нашел, тот и второе отыщет – значит, тут мой отец! Духа облака позвал – и сюда! Гляжу – и правда, вот она, Буровая! С отцом, правда, похуже… – помрачнел Донгар. – Почти не выходит оттуда, вот только к Канде пришел. Не зря я в ученики напросился.

– Я даже не подумал, что новый храм существует. И что он кому-то понадобится, кроме Советника, – насупился Хадамаха. – Не подумал – а должен был!

– Это потому, что ты не знал, однако! – утешил его Донгар. – А теперь ты шел своим путем, шел – и все узнал! И что Снежная Королева здешний храм к рукам прибрать хочет…

– Погоди, про Снежную Королеву я тебе не рассказывал – я только им успел! – Хадамаха кивнул на Хакмара с Аякчан. – Или про нее ты тоже просто понял?

– Не-е, про нее мне как раз духи рассказали. И что вы скоро заявитесь – тоже, – разулыбался Донгар.

Хадамаха невольно огляделся по сторонам. Оч-чень приятно знать, что вокруг тебя могут крутиться подосланные каким-нибудь шаманом духи, а ты о том и знать не будешь! Подглядят, подслушают – и все хозяину доложат! Надо прекращать разговаривать вообще, навсегда.

– Да ладно вам, однако… – легкомысленно отмахнулся Донгар. – Хотите, я амулеты сделаю – ни один шаманский дух к вам близко не сунется.

– Да! – дружно заорали все трое.

Гляди ты! На вид одним ударом лапы перешибешь, морда как есть дурная, а и впрямь – понимает!

– Донгар, а вот ты сказал, Хадамаха – узнает, ты – понимаешь… А я что делаю – узнаю или понимаю? – вдруг заинтересовался Хакмар.

– Ты – делаешь, однако, – сказал Донгар и, видя, что его не понимают (умгум, это ж он тут – шибко понимающий!), принялся водить руками, явно мучаясь тем, что для объяснения таких простых вещей еще нужны слова. – Ты ж мастер! Вот пока ты не придешь – нет ничего, а ты появился – и что-то появилось, чего раньше не было…

– Я – создаю? – тихо переспросил Хакмар.

Обрадованный Донгар неистово закивал.

– Ай-ой, оно самое! Я – понимаю, Хадамаха – знает, ты – создаешь, Аякчан… – он опасливо покосился на девушку и отсел подальше. – Ломает, однако… Разрушает, во!

– Кто? Я? – Аякчан аж в воздух подлетела. – Да я… Храм Голубого огня создала – забыли?

– Не в этой жизни, – отрезал Хадамаха и примирительно добавил: – В смысле, в предыдущей…

– Сколько ты всего разгромила – напомнить? – ехидно протянул Хакмар. – От Сюр-Гудского храма начиная… и боюсь, шаманской лавкой это не закончится! – он вдруг помрачнел. – Положено тебе разрушать – вот ты и разрушаешь. Мне положено создавать, а я, вместо того чтобы в мастерской сидеть, по лесам бегаю и мечом размахиваю.

– Вот я и говорю – неправильно Калтащ вас сюда притащила, – нахохлился Донгар. – Вместе мы – сила, однако! Только все равно неправильно. Общее дело делаем, каждый свое дело не делает. Общей жизнью живем – своей не живем. Так и дружба любая пропасть может, если для того, чтобы общее сделать, каждому от того, что он сам есть, отказаться надо. Не должна была трогать вас Калтащ. Сам бы я справился.

– Эй, черный! Тут, между прочим, моя земля, мое племя дичь бьет да рыбу ловит, мои родители живут! – насупился Хадамаха.

– Ну тебя б сюда перенесла, – печально согласился Донгар. – Аякчан – в ее Храм отпустила, а Хакмара – в его горы.

Аякчан и Хакмар переглянулись и тут же стали смотреть в разные стороны. Хадамаха подумал, что черный шаман на самом деле не все понимает. Ему бы с той девчонкой из обоза, про которую как-то рассказывал, встретиться – как ее, Нямка, что ли? Глядишь – стал бы понятливей.

– Мне не понравился этот шаман – Канда. Не видно в нем ни малейшего уважения к Храму! – Аякчан чопорно поджала губы. – А жрица здесь старая. Сказала бы, как сама земля, так ты ж обидишься! – кивнула она Хадамахе. – Жрица моего Храма, значит, я отвечаю, если она тут все пожжет на старости Дней!

– Понятия не имею, зачем здесь я, но думаю, мы узнаем, правда, Хадамаха? – хмыкнул Хакмар. – В общем, Калтащ знала, что делала!

Донгар вдруг презрительно скривился:

– Духи – они для себя знают, что делают, а до человека им дела нет! Человек должен сам о себе заботиться, на духов не оглядываться!

Нет, он не понимает! Хадамаха чувствовал, что закипает, как котелок на Огне, и даже мокрые штаны его не остудят! Калтащ не его шаманский дух, а Хадамахина девушка! И даже если ему тоже не нравится, чего она удумала – так это ж он! А другим на нее хвост подымать – нет такого закона! И хвоста у некоторых – тоже нет! Может, и не зря Калтащ людей боится. Донгар забыл, что это Калтащ шаманов шаманами делает? И его тоже сделала! Обнаглел, черный! Сейчас кто-то огребет собственной колотушкой в лоб. Хадамаха начал медленно подниматься.

Заяц вдруг метнулся к краю сухого пятачка, застыл, дергая ушами и насторожив мордочку, и прыгнул обратно к Аякчан, толкнув ее под коленку.

– Хадамаха! – Аякчан дернула его за руку.

– Не вмешивайся! – сквозь зубы процедил он.

– То есть как это – не вмешивайся? Пусть тонет, что ли?

Хадамаха изумленно поглядел на Аякчан – он пока не начал Донгара топить. Хотя идея неплохая…

– Вы что, не видите? Там, там! – пронзительно закричала девушка.

Хадамаха обернулся.