Текст книги "Ничейная земля – 1. Возвращение в Яму"

12

– Ты жила в Яме, – выдал Гапонов после долгого молчания. – До восемнадцати лет, кажется?

– Что?

Видя, что Катя сбита с толку, Гапонов счел нужным пояснить:

– Это есть в твоем личном деле. Я внимательно перечитал его. Ты выросла в Яме.

Была вторая половина дня, и Катя, вспомнив о просьбе Кости, уже рассчитывала смыться с работы пораньше, чтобы дома – в своей новой квартире, куда она переехала на прошлой неделе, но где ее вещи все еще хранились в коробках – заняться главным. Начать обживаться в их с Костей логове.

А потом зазвонил телефон. Это был Гапонов. И вскоре Катя, удивленная, настороженная и озадаченная, стояла напротив рабочего стола главного следователя города и смотрела ему в глаза.

– Да, Ефим Алексеевич.

– Немногие выходцы из этого района добились хоть чего-то, – сказал он. – Ты, конечно, не легендарный прокурор Крыма, «няш-мяш» и все такое, однако все равно. Скорее исключение, чем правило. – Гапонов покачал головой. – Восемнадцать лет назад. А это ведь ровно половина твоей жизни. Даже не знаю, символизм просто какой-то. Ты веришь в символизм?

– Здесь, скорее, занимательная математика, – осторожно откликнулась Катя. – Позвольте спросить, почему мы… почему мы сейчас говорим об этом?

Гапонов вздохнул, машинально поправляя бумаги на столе.

– Катя, мы нашли в архивах все материалы по тем убийствам. О которых ты упомянула. Нашли, подняли и внимательно изучили. И знаешь… Все гораздо хуже, чем я думал. Я-то надеялся, это нам как-то поможет… А следствие тогда сработало отвратительно. Не только следствие, дознание тоже. Одна видимость. Хватали кого попало в надежде, что это хоть к чему-то приведет. По-русски говоря, тыкали пальцем в небо.

Катя вспомнила мертвые лица людей. В том числе близких людей. Тех, кого погубила эта история. Эти лица она гнала из памяти полжизни. Катя промолчала.

– Но я понимаю наших предшественников, – продолжал Гапонов. – В таких специфических, мягко говоря, условиях… Вот и сейчас, например. Я сижу и ломаю голову, с какого бока лучше подступиться к этому делу. И пока выводов не так чтобы много, честно говоря.

Гапонов поднялся. Обошел вокруг стола и присел на его угол, оказавшись в метре от Кати.

– Район очень сложный. Процентов 80 населения без прописки, половина вообще без паспортов и каких-либо документов. Криминальная обстановка там аховая. Целая армия маргиналов и уголовников, судимым по большинству статей Уголовного кодекса, причем в основном речь идет о тяжких статьях. Ну и плюс менталитет местных. Последние 20 лет они настолько привыкли обходиться своими силами, что сейчас для них любой мент или следователь – как красная тряпка для быка. Что-то между врагом и пришельцем, когда не знаешь, кто из них хуже.

– Все сложно, – осторожно возразила Катя. – Но так было не всегда.

– Как раз с тех убийств все и началось, да? Кто мог – собрал вещи и уехал, кто не смог – озлобились и закрылись от всего окружающего мира?

Катя поколебалась, но решила ответить честно.

– Скорее, наоборот. Это весь окружающий мир решил отгородиться от Ямы. Забыть о ее существовании.

Гапонов вздохнул.

– Двадцать лет назад органы ничего не смогли сделать, чтобы остановить это. Сейчас другое время. Интернет, СМИ, социальные сети… Замять, как в те времена, ничего не получится. Да и никто не даст, учитывая мэра. Поэтому, как ни крути, сейчас мы должны сделать невозможное. Показать, что мы можем навести порядок. Что мы можем найти преступника и восстановить справедливость. Везде. Даже в Яме. Особенно в Яме.

– Понимаю.

– Короче, Мазурова, – внезапно перешел Гапонов на официальный тон. – Я решил включить тебя в следственную бригаду по делу о похищении и убийстве дочери Марфина.

Катя ждала чего-то в этом духе. Но все равно оторопела.

– Но… Вы же читали мое личное дело.

– Вот именно. И это вторая причина, почему ты в игре.

Катя долго не могла успокоиться после этого разговора. Вчера, после дежурства, после трех скелетированных трупов, которые были задушены, изнасилованы и изувечены целую вечность назад, она молилась, чтобы все это поскорее закончилось. Катя никогда не была лучшей в отделе, и ей почти удалось убедить себя в том, что в историю с Ямой ее не втянут. Она не могла проходить через это снова.

Ирония была в том, что Катя, 18 лет назад порвав с Ямой, не учла одного. Сама Яма, кажется, имела на нее другие планы.

Она вспомнила слова Полякова. Как он сказал вчера там, около кафе? «Так совпало, что среди ста двадцати оперов нашего отдела именно я оказался дежурным сегодня. Среди всех следаков городского СК дежурной оказалась именно ты. Через 18 лет мы встретились в той самой Яме, в тот самый день, когда там снова нашли тела точно так же убитых девчонок. Неужели ты не понимаешь, что это значит?». «Ты будешь бежать всю жизнь от призраков своего прошлого. От самой себя. Но это бесполезно. Сегодня ты это увидела!».

И вдруг Катя поняла, что нужно делать.

Она не стала звонить. Катя сразу спустилась на парковку для служебного транспорта перед зданием горотдела СК, села в свою зеленую малолитражку и отправилась на северо-запад. По пути позвонила Косте и приврала, что задерживается, так как ей поручили срочно допросить несколько свидетелей по одному из ее дел.

Катя вела машину по тому самому проспекту, где до сих пор ходили троллейбусы, связывающие центр города с промышленными окраинами. Когда-то в детстве она ездила с родителями этим самым маршрутом. Каждая такая поездка – а они случались редко, раз в год, иногда два – была для маленькой Кати прикосновением к волшебству. Она отправлялась на рогатом громыхающем чудовище-троллейбусе в новый, такой незнакомый ей мир высоких домов, широких улиц, мир автомобилей и снующих по тротуарам людей. В ее мире не было ничего этого. Не было ни высоток, ни асфальта, ни машин, ни даже тротуаров.

Сейчас все было наоборот. Она была частью того мира, на который в детстве смотрела, затаив дыхание. И сейчас ее путь лежал в сторону мира старого. Когда-то уютного, родного и знакомого, но этот уют обернулся кошмаром.

Все было так странно. Словно демиург росчерком пера разбил 36 лет ее жизни на две – чтобы по окончании этого цикла просто перезапустить его с начала. Сейчас Катя была близка к пониманию термина «колесо майи» больше, чем когда либо.

Поляков приехал в отдел через час. Снова моросил дождь. Поляков, щурясь от бьющих в лицо капель, выпрыгнул из старенького «УАЗика» патрульно-постовой службы и двинулся к дверям ОВД, по пути окидывая быстрым взглядом пятачок парковки перед зданием. А потом остановился, увидев ее. Катя стояла под зонтом около своей «Дэу». Хотела махнуть рукой, но передумала.

– Привет, – сказал Поляков, неторопливо подойдя к ней. Кажется, он забыл про дождь. – Ты ко мне?

– Я здесь мало кого знаю. Выбор небольшой. – Поляков пожал плечами. – Сергей, ты ведь знаешь, зачем я здесь да?

Он снова пожал плечами.

– Ничего я не знаю. В нашем двинутом на всю голову мире самая большая глупость – это верить, что ты знаешь хоть что-то.

Катя не знала, что ответить.

– Сергей, что ты вообще думаешь? Я про Яму. Это он? Та же самая тварь, которая убила… – она осеклась. – Или подражатель какой-то?

– А ты?

– Боюсь делать выводы. С одной стороны, почерк. С другой стороны, модус операнди несколько отличается. Раньше он не прятал тела в заброшенных домах. А еще – время. Столько лет прошло… Ты знаешь статистику по серийным убийцам?

– Просвети меня, Катя.

Было неясно, злится ли он на Катю за что-то или просто подтрунивает. Не обращая внимания на тон, Катя отозвалась:

– У серийников крышу сносит годам к 30—35. Допустим, тогда ему было 35 лет. Но прошло почти 20 с тех пор. Целая жизнь. Я не могу себе представить, чтобы какой-то мужик предпенсионного возраста решил на старость лет вспомнить молодость и…

– Во-первых, прошло 18 лет, – перебил ее Поляков. – Во-вторых, Катя, он начал убивать не сейчас, а три года назад. Таким образом, выходит, что перерыв между убийствами занял 15 лет. Это что, настолько невероятный срок? – она не ответила. – Катя, ты была там вчера. Ты сама все видела. Что он сделал и как. И если ты боишься даже подумать, что мы имеем дело с той же самой тварью… правда от этого не изменится. Уж прости.

Катя слушала его ставший горячим голос и видела безумный огонек, промелькнувший в глазах. И в этот момент вдруг все поняла.

– Господи, – выдохнула она. – Ты… Ты пошел в милицию не потому, что не было другой работы. Ты перешел в угрозыск не потому, что тебе просто взяли и предложили этим заняться, а ты просто взял и согласился. Ты остался в Промышленном районе не потому, что ни разу за все эти годы у тебя не появилось шанса перебраться куда-то еще. Ты специально был здесь все это время. Рядом с Ямой. Все эти 18 лет… ты ждал его. Да, Сергей?

Поляков не ответил. Но Катя и не ждала подтверждения. Она все увидела сама.

– Меня включают в следственную группу, – хрипло, с этими словами окончательно осознав, что кошмар возвращается в ее жизнь, произнесла Катя. – Но я набралась наглости и поставила перед шефом одно условие. Шеф согласился.

– Какое условие?

– Ты ждал этого всю жизнь? Так получи, Сергей. – Кате вдруг стало душно. Захотелось спрятаться, забившись в какой-нибудь темный угол, где ее никто не увидит, и зажмурить глаза. – Мое условие – включить в группу и тебя.

13

18 лет назад

– По телевизору передавали, дождь будет, – сказала мама, убирая влажные от пота волосы со лба. – Ну, и где их дождь? Вот синоптики у нас, а.

На возможный дождь на самом деле ничего не указывало. Разве что неимоверная духота, царившая во дворе. По вечернему летнему небу, на востоке которого уже сгущались сумерки, ползли перистые облачка, и дул жаркий ветерок.

– Может, мне в синоптики пойти? – буркнула Катя. – Зарплату получают, а ответственности никакой. Красота же!

Мама в ответ расхохоталась.

Они вешали белье во дворе. Вместо веревок на четырех рассохшихся уже тонких столбах – обычных бревнах высотой в человеческий рост – была натянута металлическая проволока, которую папа несколько лет назад приволок с работы. Все как всегда: мама развешивала постиранную одежду, ловко орудуя прищепками, а Катя стояла рядом с полным белья тазиком.

Катя заулыбалась, довольная эффектом. Но тут же улыбка сошла на нет, когда краем глаза она заметила Сергея и Валю. Они вышли из дверей дома, что-то обсуждая. Валя была накрашена – папа поначалу пыхтел, но смирился. А еще на ней красовалось новое платье, купленное ей родителями на прошлый день рождения, который сестра берегла для особых случаев. Оба были возбуждены и чуть робели перед предстоящим им походом на танцы. Полноценное свидание. Первое, официально одобренное родителями. А это уже серьезно. Катя почувствовала, как в ее груди комком сжимается обида, и поспешно отвела взгляд.

Мама тоже заметила пару.

– Вот они, красавцы, – прокомментировала она с улыбкой и крикнула: – Сережа, чтоб Валю к одиннадцати уже домой привел!

– Ма-а-ам! – с намеком, в котором явно слышалось «Отстань уже!», протянула Валя.

– Я уже 20 лет мама. В одиннадцать чтоб дома была!

– Не волнуйтесь, теть Тань, – важно кивнул Сергей. – Доставим в целости и сохранности.

Валя подхватила его под руку и потянула к калитке. Через мгновение парочка скрылась за углом веранды. Катя не удержалась и бросила в их сторону унылый взгляд. И тут же покраснела – проницательная мама все заметила и все поняла. Катя увидела это в ее глазах.

– Все в порядке, Катюш?

– В полном, – заверила Катя и натянуто улыбнулась. – Про экзамены подумала. Скоро сочинение… Волнуюсь немножко.

– А, ну да, экзамен, – снисходительно кивнула мама. – Ну, конечно.

Она перекинула через натянутую между столбами проволоку домашний халат. Расправила его и ловко подцепила двумя прищепками.

– Катюш, – после паузы сказала мама, – Ты у меня умница и красавица. Ты же знаешь об этом? Все будет хорошо. Поверь мне.

Катя ничего не сказала. Лишь кивнула, сделав вид, будто не поняла, что мать говорила уже далеко не об экзаменах. Провести ее не удалось, как всегда. Мама улыбнулась и, повесив последнюю шмотку – папино трико – забрала у дочери опустевший тазик.

– По телевизору сейчас концерт передавать будут. Пойдем смотреть?

Настроение было на нуле. Представив, что весь вечер она просидит с родителями в душной комнате, глядя на поющих артистов – пока Валя танцует и наверняка целуется на дискотеке в ДК с Сергеем – Катя поморщилась и покачала головой:

– Не знаю. Потом может. Неохота.

Мама пыталась помочь, но не знала, как. Она ласково провела ладонью по волосам Кати и отправилась в дом, оставив дочь одну на огороде.

Катя побрела на улицу. Гулять не хотелось, да и не с кем было. Катя присела на лавочку перед фасадом их дома и по привычке принялась теребить подол юбки.

«Все будет хорошо. Поверь мне». «Мама, откуда тебе знать, что все будет хорошо? У тебя есть отец, которого ты любишь. А он любит тебя». Катя чувствовала, как ее заполняет тоска. Завтра последний экзамен. А впереди – взрослая уже жизнь, которая так ее пугала.

Чем заниматься? Валя была права. Институт Кате не светил. Об этом более чем красноречиво молчал, пыхтя папиросой, папа, и невесело вздыхала мама, когда Катя исподтишка, украдкой, заводила разговоры о будущем, кидая пробный камень. Что ее ждет?

А вдруг ее никто никогда не полюбит? Очень хотелось верить, что все в жизни получится, что Катя встретит счастье, добьется успеха, найдет свое место. Но сердце грыз червячок сомнения. Чтобы понять, что люди не всегда получают то, о чем мечтают, достаточно было просто посмотреть по сторонам. На остальных обитателей их поселка, так метко прозванного Ямой. А ведь все они в молодости наверняка мечтали о чем-то. Стать личностью. Добиться успеха и счастья…

Подняв глаза, Катя замерла.

На поселок опустились сумерки. Это произошло внезапно – или же Катя просто потеряла счет времени, задумавшись о своем невеселом. По серой темной улице, приближаясь к их землянке, брел Кирилл. В руках, как всегда, пирожок или булочка. Сутулый, с опущенной головой, Кирилл исподлобья смотрел вперед, бредя куда-то, как сомнамбула.

Катя с опаской и настороженностью косилась на паренька, вспоминая рассказы Вали.

А потом раздался крик, и Катя вздрогнула, разом сбрасывая с себя оцепенение. Это был женский голос. Пронзительный и жуткий крик, почти вопль, полный ужаса и отчаяния, от которого по спине Кати тут же пробежали холодные мурашки. Где-то недалеко. Где-то совсем рядом.

Катя увидела, как Кирилл уронил пирожок на пыльную землю и обернулся назад – туда, откуда доносился этот вопль. Чувствуя, как возбужденно и испуганно начало колотиться ее сердце, Катя встала и сделала шаг к петляющей улочке, пытаясь разглядеть что-нибудь и понять, что произошло.

Через три дома из ворот выскочили соседи, вертя головами.

Крик повторился, и Катя вздрогнула. В голосе кричавшей женщины был слышен такой ужас, что у Кати невольно похолодели ноги, делаясь ватными и непослушными.

Из дома на углу выбежал мужик и, переходя на бег, пустился вниз по улочке. Соседи, обрывисто переговариваясь, двинулись туда же. Катя увидела, как Кирилл, раззявив рот, поплелся туда же.

Катя решилась и сделала первый шаг туда, где только что, кажется, произошло что-то ужасное.

Некоторые говорят, что человек сам создает свою судьбу. Другие уверены, что все предопределено, и мы не являемся хозяевами своих жизней. Так или иначе, все мы связаны тысячами невидимых нитей с другими людьми, которых встречали когда-либо и которых только повстречаем. Трагедия заключается в другом. Мы не помним главного. Для чего мы живем. Для чего мы попали в это место.

Есть ли во всем этом – хоть какой-нибудь смысл?

Сейчас Катя была уже не одна. К месту, откуда доносились звуки, спешил уже с десяток людей. Кто-то бежал, держа в руках топор. На лицах соседей Катя, которая сама не заметила, как перешла на бег, видела страх перед тем, что ждало их впереди.

А там продолжали раздаваться звуки, от которых душа уходила в пятки. Криков больше не было, вместо них Катя слышала вой, похожий на утробный грудной плач. С каждым шагом, который делала Катя, она слышала его все более явно. А еще были голоса. Мужские – встревоженные, обрывистые и рубленные. Женские – охающие, паникующие и причитающие.

За очередным изгибом их улочка резко уходила вниз, к оврагам. Становилось все темнее, но краем глаза Катя заметила Валю и Сергея. Они не успели уйти далеко и сейчас спешили туда же, куда бежали все. Туда, где произошло что-то ужасное. Теперь Катя понимала это. Она чувствовала всем своим существом, что случилось нечто такое, после чего жизнь уже никогда не будет прежней.

Иногда мы узнаем о прошлом что-то, нечто такое, что меняет многое. Может быть, даже все. А иногда прошлое, вопреки всему, возвращается. И тогда никто не знает, что делать. Пережить его заново? А стоит ли игра свеч? Не лучше ли прошлому навсегда оставаться там, позади? Даже если прошлое – все, что у нас осталось – уверены ли мы, что хотим ворошить его?

Кто-то включил яркий фонарь, освещая путь. Пятно света тревожно металось по пыльной земле, когда толпа, сбежавшаяся на вопли, как мотыльки на огонь, приближалась к оврагам. Катя почти ничего не видела за спинами людей, спешащих впереди. Чем ближе они были к месту, тем плотнее смыкались спины, и за их плечами и затылками Катя не могла разглядеть ничего.

– Катюх, чего случилось-то? – услышала Катя голос Вали. Они переглянулись. Глаза выхватили встревоженное и вытянутое лицо Сергея Полякова.

На дне оврага волчицей провыла женщина. Катя тянула шею, широкими от страха глазами пытаясь разглядеть, что происходит. Она смогла разглядеть обезображенное гримасой невыносимого горя лицо. Та самая женщина, крики которых привлекли к оврагам всех этих людей. Ее крепко обнимал мужик в кепке, пытаясь оттянуть ее в сторону. Женщина рыдала, оглашая погруженные в сумрак стены оврага жуткими воплями, и норовила вырваться. Но мужик в кепке держал ее крепко. Луч фонаря, случайно скользнувший по ним, выхватил его бледное лицо. Сжатые зубы и стеклянные глаза.

Толпа зароптала. Со всех сторон Катя слышала возгласы, наполнявшие ее еще большим ужасом. Кто-то выматерился. Соседка в платке на голове принялась креститься, постоянно повторяя «Господи помилуй». Общее кудахтанье прорезал крик: «Милицию! Вызывайте милицию!».

Катя сумела заметить то, что вызвало всеобщий ужас. Спины перед ней вдруг разомкнулись, и Катя разглядела темный силуэт на дне оврага. Катя беззвучно ахнула, чувствуя, как ее грудная клетка сжимается от первобытного ужаса. В ту же секунду Сергей, крепко схватив ее за запястье, оттащил в сторону, а Валя крепко обняла, отворачивая.

В этот момент Катя заметила Кирилла, который тоже смотрел вниз, на дно оврага – и тоже видел Это. Кирилл стоял с круглыми от ужаса глазами, а по его пыльным штанинам текли струи мочи.

Несмотря на старания Сергея и сестры, Катя все равно увидела, что произошло в овраге. И увиденное застыло в ее памяти навсегда.

Говорят, ничего в жизни не бывает зря. Если мы что-то пережили, значит, в этом событии был какой-то смысл. И рано или поздно значение этого испытания придет к вам.

Но какой смысл может быть в страдании? Какой урок можно извлечь из смерти близких? В чем суть испытания леденящим душу страхом, когда человек сталкивается лицом к лицу с самым что ни на есть настоящим Злом?

Чтобы победить страх, перебороть его?

Если кто-то думает, что можно победить страх… Это наивное существо не знает о Настоящем Страхе НИЧЕГО.

Халат в цветочек. Скрюченные в агонии пальцы. Заляпанные грязью ноги со спущенными до лодыжек и изорванными трусиками, застиранными и выцветшими. Черная шея с обвитым вокруг нее поясом от халата. И самое жуткое – кровавые зияющие дыры вместо глаз.

Продолжение следует.