Текст книги "Пароль: «Тишина над Балтикой»"

Умелые руки доктора Антти Илонена все же сотворили чудо: Стрельцов, долго остававшийся между жизнью и смертью, медленно пошел на поправку. И в том, что болезнь стала отступать, следовало благодарить не только доктора, но и бессменно ухаживавшую за ним Кристину. Временами, когда Илье Ивановичу становилось немного легче, она на день-два уезжала к себе домой, тогда место сиделки занимала Альбина. Феликс Тамм, давно привыкший к самостоятельности супруги и не больно переживавший в ее отсутствие, не возражал против того, что Кристина почти два месяца жила у подруги где-то в районе города Раума. Для него важно было знать лишь то, что жена на него не сердится и не нервничает без видимой причины.

Но Кристине было о чем беспокоиться и более всего тревожило то, что Илья Иванович по-прежнему не приходил в себя. Закончилось лето, началась осень, а сознание к нему так и не возвращалось. Каждый раз, входя к нему в комнату, Кристина приветливо интересовалась его здоровьем, рассказывала о том, что происходит за пределами стен этого дома, спрашивала, чего бы ему хотелось. Но в ответ, кроме слова «пить», ничего не удавалось услышать.

Вот и в этот серенький дождливый день Кристина, как обычно, принесла чашку со сладкой водой, чтобы напоить больного.

– Давай-ка я тебя немного приподниму и дам попить, милый, – привычно произнесла она. И вдруг услышала тихий голос:

– Кристина, как ты сюда попала?

Стрельцов приоткрыл глаза и внимательно смотрел на нее. От неожиданности чашка выпала из рук и зазвенела, ударившись об пол. Стрельцов перевел взгляд вниз. Кристина виновато произнесла:

– Извини, милый. Сейчас я все приберу.

– Хорошо, – откликнулся Илья Иванович и закрыл глаза.

Весть о том, что Стрельцов заговорил, вызвала бурный восторг у Альбины, а ее рассудительный и спокойный супруг заявил, что в этом нет ничего удивительного, рано или поздно это должно было произойти.

С того дня Кристина каждый день понемногу рассказывала обо всех событиях последнего времени: о том, как до нее дошла весть про исчезновение полковника Стрельцова в море, о том, как она не хотела верить в его гибель, как начала поиски и как они с Альбиной нашли его в рыбацком селении. Илья Иванович сначала слушал молча, лишь глазами показывая, что ему все понятно, потом день ото дня задавал все больше вопросов и наконец нашел в себе силы приподняться на подушках, чтобы разговаривать с Кристиной.

Он чувствовал, что силы возвращаются к нему, силы эти буквально поднимали его из опостылевшей кровати. Первым делом удалось научиться садиться, потом спускать ноги на пол и делать попытки встать. Ноги держали плохо, но привыкший жить энергично разведчик не делал себе поблажек, и однажды Кристина, войдя к больному, застала его стоящим у окна. Доктор Илонен осмотрел пациента, сообщил, что выздоровление идет быстро, и велел дать Илье Ивановичу верхнюю одежду. Одевшись в красивый финский свитер и брюки, привезенные заботливой Кристиной, он вскоре гулял с ней под руку по дорожкам хутора и радовался первому снегу.

Когда привозили свежие газеты и журналы, он часами не выпускал их из рук, читал и перечитывал наиболее интересные статьи, сравнивал с теми фактами, которые уже знал, анализировал происходящие политические события в Финляндии, в России и в Европе. Особенно много работы стало у Ильи Ивановича, когда пришли сообщения о совершенном в России октябрьском перевороте, о признании Лениным независимости Финляндии и отношении к этим событиям стран Антанты и ее противников, которые продолжали вести бойню на фронтах. Поскольку разведчик был мастером прогнозов, он, не откладывая в долгий ящик, написал несколько аналитических статей на злобу дня и отослал в редакцию одной из серьезных гельсингфорсских газет, подписав псевдонимом «Петер». Интересные статьи принимали и публиковали, Стрельцов получал гонорары, то есть какие-то средства к существованию. Жить на деньги Кристины для него было неприемлемо.

Волею обстоятельств разведчик оказался отрешенным от должности, на родине его считали погибшим, но он выжил и в новых условиях, оказавшись за границей, был вынужден действовать самостоятельно. Лишенный возможности получать достоверную информацию, он по ряду признаков все же пришел к выводу, что с конца осени 1917 года работа германской агентуры в Финляндии активизировалась. Пароходы везли в финские порты оружие и боеприпасы, кто-то развозил полученное по тайным складам. Из Германии возвращались солдаты и офицеры финского егерского батальона, воевавшего в составе кайзеровских войск, их сводили в подразделения и отправляли в казармы. Были основания усматривать в происходящем руку германской разведки.

Первое правительство независимой республики Суоми – Сенат, возглавляемый Пером Свинхувудом, формировало финские охранные отряды, называвшиеся «шюцкор». Командовать ими поручили генерал-лейтенанту русской армии бывшему кавалергарду Карлу Маннергейму. Стрельцов вспомнил, как характеризовал однополчанина «педантом» и «упрямцем» ротмистр Кавалергардского полка Вяземский, друг Ильи Ивановича и сосед по дому в Петрограде. Маннергейм неплохо зарекомендовал себя на войне в качестве командира кавалерийского соединения, побеждавшего в боях с австро-венгерскими и германскими войсками. Можно было предположить, что он будет успешным командующим новой финской армией.

В обучении подразделений шюцкора принимали участие инструкторы из числа офицеров германской армии. В начале 1918 года финские отряды стали нападать на отдельные русские гарнизоны с целью их разоружения и захвата оружия. Отмечались случаи расстрелов русских военнослужащих. В ночь на 10 января финны попытались захватить Выборг, но их атака была отбита. В эти же дни в Финляндии разразились революционные события, страна по примеру России раскололась на красных и белых. В Гельсингфорсе власть захватили рабочие и организовали Совет народных уполномоченных с большевиком Куусиненом.

Верные Сенату войска Маннергейма отступили на север, захватили город Ваза и некоторые другие, где сразу уничтожили русские гарнизоны. Между белыми и красными начались ожесточенные столкновения, которые вылились в гражданскую войну с большими жертвами с обеих сторон. Сенат уполномочил командующего применять самые жесткие меры для достижения цели. Несмотря на то что в ходе боев наметилась линия фронта, война весной 1918 года характеризовалась как «железнодорожная», поскольку железные дороги стали важнейшими путями перемещения войск. Стороны сражались за главные железнодорожные узлы Хаапамяки, Тампере, Коувола и Выборг.

Кристина рассказала, что ее муж был вынужден покинуть Тампере, где шли бои, и укрыться в Вазе под покровительством Сената, многие члены которого были его друзьями. Естественно, он не принял революцию. Илья Иванович о ее начале узнал из декларации «К рабочим и гражданам Финляндии!», опубликованной в газете «Рабочий». Совет народных уполномоченных в Гельсингфорсе провозгласил себя революционным правительством страны. Белое правительство Свинхувуда обратилось к Германии и Швеции за военной помощью. Возникла угроза появления иностранных интервентов в Финляндии. К тому времени германские войска уже заняли южный берег Финского залива, подойдя вплотную к Ревелю.

В разговоре с Кристиной Илья Иванович высказал мнение, что можно отсчитывать дни до начала вторжения Германии в Финляндию. Территория Финляндии была важна немцам как исходная позиция для угрозы Петрограду и Мурманской железной дороге, оккупация позволила бы им и угрожать на севере большевикам, и влиять на бывших союзников России англичан, главной базой которых стал незамерзающий порт Мурманск. Теперь, сказал разведчик, в Финляндии началась гражданская война, и правительство в Вазе, наверняка, ведет переговоры с кайзеровскими генералами об оказании военной помощи в борьбе с красными.

Расчет Стрельцова оказался точным: немцы по просьбе финского Сената отправили в Финляндию сводную Балтийскую дивизию генерала фон дер Гольца, которая высадилась 3 апреля на юге в районе мыса Гангут. В составе оккупационных войск находились три спешенных кавалерийских полка, три егерских батальона и несколько артиллерийских батарей. Еще один германский отряд – бригада под командованием полковника фон Бранденштайна – высадился в Ловисе и Котке, в восточной части Финского залива.

В первых числах апреля Илья Иванович, как всегда после завтрака, чмокнув Кристину в щечку, отправился на прогулку. С хутора Илонена лесными тропками приблизился к дороге, которая вела к Рауме, Пори и дальше на север. Со стороны дороги доносился знакомый гул, и можно было не гадать о его происхождении, а определить точно: по шоссе двигалась колонна войск. Разведчик не стал выходить к обочине, чтобы не мелькать перед солдатами, а нашел высокое место, с которого просматривался плавный поворот шоссе. Ему было хорошо видно, как размеренным походным шагом по направлению к Рауме идет германская воинская часть. Топали сотни сапог, лязгало оружие, звякали фляги, ножи и прочие предметы амуниции, звучали воинские команды и негромкие разговоры, общая какофония издали воспринималась как своеобразный гул.

Первое, что бросилось в глаза опытному человеку, это – оружие: солдаты шли с кавалерийскими карабинами системы «маузер». Потом удалось сосчитать двигавшиеся колонны, четыре длинные и две короткие. С короткими ясность пришла сразу: движение замыкали две артиллерийские батареи по шесть пушек на конной тяге. Каждую длинную колонну возглавляли по три офицера на строевых лошадях, солдат в колонне насчитывалось не менее 130–140 человек. Стрельцов понял, что перед ним проходит четырехэскадронный спешенный кавалерийский полк. Но где лошади, спрашивается? Полк из Германии доставили пароходом, поэтому, возможно, из-за спешности дела на палубы не стали грузить лошадей, ведь «сшибка» с конницей противника в Финляндии не грозит. Впрочем, вероятна и другая причина: в выдыхающейся на четвертом году войны Германии не осталось лошадей в нужном количестве. Государственные ресурсы на исходе, это видно и по людям – в строю шагают и совсем молодые, и очень старые солдаты. В последние военные призывы под ружье ставят всех, кто остался. Разве так выглядела отборная немецкая кавалерия в 1914 году, до начала тяжелых сражений? Нет не так, ответил сам себе Стрельцов и отправился на хутор, где из-за его долгого отсутствия могли волноваться.

Через день с севера послышался грохот артиллерийской канонады. Дивизия фон дер Гольца повела наступление на красных с юга в северном направлении, а части Маннергейма совместно с финским егерским батальоном двигались навстречу германским войскам. Окончательный разгром красных войск произошел под Тавастгусом, причем отряд фон Бранденштайна перерезал путь отступления бежавшим на восток у Лахты, 29 апреля белая гвардия заняла Выборг, с этого дня Финляндия оказалась очищена от большевиков. Германские войска встали гарнизонами в финских городах.

Как-то вечером, когда обитатели хутора Илонена собрались вместе в гостиной, чтобы обсудить накопившиеся за день новости, Стрельцов огорошил своих спасителей неожиданным сообщением:

– Друзья мои, немцы не сегодня-завтра начнут наводить в стране оккупационный порядок. В городах организуют комендатуры, а подчиненные комендантам подразделения полевой жандармерии станут прочесывать хутор за хутором в поисках врагов германской армии. В эту категорию лиц они включат финских революционеров и бойцов разбитых красных отрядов, а также солдат и офицеров русской императорской армии, которые не пожелают пройти регистрацию в комендатурах.

Альбина встревожилась:

– Илья Иванович, неужели здесь вам угрожает опасность?

Полковник постарался как можно спокойнее пояснить свою мысль:

– Я не думаю, что так просто попаду в лапы «цепных псов», как называют германскую полевую жандармерию, но немцы будут использовать в своих интересах финскую полицию, которая хорошо владеет обстановкой на месте. Поэтому беспокоюсь обо всех обитателях хутора, не хочется никому доставлять проблемы из-за моей персоны в случае визита непрошеных гостей. Все-таки русский полковник Генерального штаба для оккупантов – ценная добыча. Всех, кто его скрывает, германская сторона будет рассматривать как людей, причиняющих ущерб Империи.

Антти Илонен поинтересовался:

– Откуда они об этом узнают, ведь мы о вас никому не рассказываем?

Неожиданно всполошилась Кристина:

– Матка Боска, что же я наделала!

Собравшиеся в гостиной удивленно переглянулись, а она с виноватым лицом продолжила:

– Ведь я сама отдала фотографию, где вы изображены в военном, в руки финских полицейских в комиссариате города Або, когда начинала ваши поиски по окрестным хуторам. Что же теперь будет?

Наступило молчание, которое прервал Илья Иванович:

– Успокойтесь, пожалуйста, Кристина. Есть у них моя фотокарточка, нет ли, уже не важно. Хочу возвратиться к тому, с чего начал. Мне как можно скорее следует исчезнуть с хутора и скрыться, точнее сказать, «зашхериться», как любят выражаться моряки-балтийцы, в некоем укромном месте.

Интересное предложение высказала Альбина:

– Илья Иванович, вы хорошо употребили слово «зашхериться», то есть укрыться в шхерах. Есть прекрасное место, куда вы можете поехать и жить спокойно ровно столько, сколько потребует обстановка. Это тот остров в Або-Аландских шхерах, где мы вас нашли и где живут те люди, которые вас спасли после кораблекрушения.

Полковник подумал и согласился, а остальные стали обсуждать, как туда попасть незамеченными. После недолгих споров решили, что Илья Иванович загримируется, тайком покинет хутор и под видом финского крестьянина приедет в порт города Або, где его будет ждать Альбина с баркасом, нанятым заблаговременно. В темноте Стрельцов незаметно проберется на баркас, который на заре возьмет курс на тот самый остров. Альбина, которая хорошо говорит по-фински, проводит его, договорится с хозяевами-рыбаками и вернется домой.

Кристина, испытывая чувство вины из-за истории с фотографией, скрепя сердце была вынуждена согласиться с доводами о том, что не следует ей провожать Илью Ивановича на остров, чтобы не привлекать внимания и сохранить переезд в тайне.

С трудом сдерживая слезы и кусая губы, чтобы не расплакаться от досады, она отправилась домой в Тампере. Там уже закончились бои, Феликс телеграфировал, что вернулся домой, а для хозяйки подошло время заняться наведением порядка в квартире.

– Весьма недурственный расклад в руки идет! – произнес по-русски Герд Шольц, выпил рюмочку шнапса и закурил сигарету.

Подполковник разведки германской армии свободно говорил на языке противника, был знатоком карточных игр и нередко термины из них употреблял в обычной речи. Три года он прожил в Москве, посланный ведомством в Россию для изучения страны, ее языка и, главное, для заведения полезных знакомств. На стажировку Шольц попал вместе с таким же гауптманом, как он, бароном фон Гольдрингом. Но коллега был отпрыском богатых помещиков, а он – сыном обедневшего офицера, содержавшего семью на казенное жалование. Фон Гольдринг в Москве считался знатоком вальсов и легкой музыки, играл на рояле, знакомился с музыкантами, посещал оперетту и в конце концов завербовал импресарио театра-варьете, человека с дурными наклонностями.

Шольц не имел музыкальных познаний, поэтому, входя в московскую жизнь, избрал иную стезю – стал посетителем заведений для азартных игр. В переулках близ Цветного бульвара его привыкли видеть в разных игорных домах. В этих местах почти не появлялась полиция, зато часто встречались молодые люди из состоятельных купеческих фамилий. Шольц выбирал тех, кто пьянее, и втягивал в игру. Кое-кто из молодых миллионщиков оказался в должниках у Шольца, и понятно, что в дальнейшем эти люди были вынуждены сотрудничать с германской разведкой.

После возвращения в Фатерланд Герд Шольц получил похвалу руководителя военной разведки Германии Вальтера Николаи и следующее офицерское звание. Так бы и работать ему с московскими источниками, пожиная плоды трудов своих, но разразилась война, контакты с русскими усложнились, а потом и вовсе сошли на нет. Трудяга Шольц отправился на Восточный фронт и три года под свистом пуль и огнем орудий перебрасывал через линию фронта лазутчиков и встречал возвратившихся с той стороны счастливчиков. А сибарит барон фон Гольдринг работал в Швейцарии с русской эмиграцией и, говорят, в прошлом году стал оберстом, обойдя в чине Шольца, который ходил в подполковниках без всяких перспектив на продвижение.

В начале 1918 года его назначили офицером разведки группировки, предназначенной для оккупации территории Финляндии. Шольц довольствовался тем, что не угодил на Западный фронт, где продолжались бои и дела кайзера шли все хуже и хуже. В полях Лотарингии можно было бы легко попасть под пулю, думал разведчик и радовался, что знание русского языка спало его от худшей участи. В стране Суоми местные должностные лица говорили по-русски, от них можно было получить интересную информацию о врагах Германии. За этим его и отправили в дальний угол Европы.

Освоившись в Гельсингфорсе, недавно освобожденном от русских войск и финской красной гвардии, Шольц начал прочесывать провинцию. В городе Або он зашел в управление полиции и познакомился с комиссаром Пелтоненом. Финн, без эмоций встретивший офицера разведки оккупационных войск, в деталях, как ему было велено, обрисовал обстановку в городе и его окрестностях. Они говорили по-русски, и Пелтонен для себя уважительно отметил, что немец владеет этим языком гораздо лучше, чем он, государственный чиновник, проживший сорок лет своей жизни «под дланью русского царя».

С высокого стеллажа он снял одну из папок и передал в руки гостю. Шольц взглянул на приклеенную к титульному листу бирку с названием, постучал по ней пальцем и с улыбкой произнес:

– Увы, господин Пелтонен, пока не могу прочитать, что здесь написано. Я только начал изучать финский и не ранее чем через год смогу общаться на вашем родном языке. Какие документы содержатся в этой папке?

Полицейский подивился оптимизму немецкого офицера, который, видимо, всерьез полагает, что через год будет распоряжаться в стране Суоми, как сейчас. Знакомый из Швеции недавно авторитетно заявил, что генералитет кайзера готовится в скором времени признать поражение в войне с Антантой. Тем не менее без лишних слов он дал пояснения:

– В этой папке, господин подполковник, лежат документы по офицерам русской армии, попавшим в поле нашего зрения.

Пелтонен решил, что русские офицеры для его службы более не представляют никакого интереса. Зато у Шольца загорелся огонь в глазах, а пальцы быстро развязали тесемочки и распахнули обложку. Глаза быстро потухли: документы были отпечатаны на пишущей машинке или заполнены от руки на финском языке, несколько перевернутых страниц показали, что бумаг на русском в папке нет. Неинтересно. Он уже собрался передать папку комиссару для перевода документов на немецкий язык, но вдруг из нее выпала фотографическая карточка. Разведчик взял снимок в руки и увидел на нем портрет офицера в форме полковника русского Генерального штаба. На обороте карточки аккуратным почерком выведено: «Илья Иванович Стрельцов. Санкт-Петербург. 1913 год, 20 июня. В день 40-летия». Он удивленно посмотрел на финна и спросил:

– Откуда у вас эта фотокарточка?

Пелтонен взял ее в руки, что-то вспомнил и ответил:

– Примерно год назад ко мне в кабинет пришла дама и попросила помочь найти этого человека. Он пропал в море, но была надежда, что его кто-то спас, поэтому она хотела поискать его в хуторах на берегу моря, где живут рыбаки. Я взял фотокарточку для опознания.

– Чем закончилась эта история, удалось ей найти русского полковника?

– Абсолютно честно вам говорю, не знаю. Я видел ту даму раз в жизни. Может быть, мой констебль что-нибудь вспомнит, он несколько раз сопровождал ее в поездках…

Прибывший констебль долго не мог понять, чего от него хотят офицеры, чем вызвал приступ неудовольствия у Шольца, считавшего, что нужно как можно скорее распутать дело, которое должно принести ему удачу. Наконец полицейский вспомнил, что он дважды сопровождал некую даму в поездках к рыбакам на хутора. Но там никого не нашли, и дама больше не обращалась в полицию за помощью.

Немец в раздражении спросил:

– Как зовут даму и где она живет, вы тоже не помните?

Пелтонен, как бы извиняясь за подчиненного, быстро ответил:

– Погодите, господин подполковник, у меня должен быть записан ее адрес!

Порывшись в исписанных толстых тетрадях, он с удовлетворением ткнул пальцем в какую-то запись и сообщил:

– Даму зовут Кристина Тамм, она с мужем живет в собственном домовладении в городе Таммерфорс.

По прибытии в Гельсингфорс подполковник Шольц по секретной телеграфной линии сделал запрос в разведывательное ведомство в Берлине, что известно о полковнике русского Генерального штаба Илье Ивановиче Стрельцове.

На удивление ответ пришел быстро. В телеграмме, подписанной лично главой ведомства Вальтером Николаи, говорилось, что Стрельцов – один из наиболее талантливых офицеров военной разведки Российской империи. Во время войны находился в должности начальника разведывательного отделения штаба Балтийского флота и провел много успешных операций против Германии. Подполковнику Шольцу предписывалось срочно предпринять все меры для задержания Стрельцова в Финляндии и этапирования в Берлин под охраной.

Разведчик даже зажмурился от сладкого предчувствия успеха: завтра он арестует эту Кристину Тамм и выбьет из нее показания, где прячется русский разведчик. Потом захватит его тепленького, отвезет в Берлин и сдаст на руки Вальтеру Николаи, а в награду за пленение важной птицы непременно получит Рыцарский крест!

– Вот и говорю я, недурственный расклад!

На следующий день наряд финских полицейских привел в его кабинет красивую женщину, одетую в дорогой дорожный костюм и шляпку с вуалью. Шольц жестом показал ей, что нужно сесть к столу, а сам расположился напротив.

– На каком основании меня арестовали? – сердито спросила она по-русски.

Подполковник довольно потер руки: если бы дама заговорила по-фински, пришлось бы прибегать к помощи переводчика, а ему этого не хотелось. Беседу лучше вести с глазу на глаз. Поэтому он удовлетворенно ответил по-русски:

– Да кто вас арестовал, мадам? Вас привезли к представителю германского командования только для того, чтобы с вашей помощью уточнить кое-какие вопросы.

Кристина понимала, что попала в лапы немцев из-за истории с фотографией Стрельцова, внутренне подготовилась к допросу и старалась не терять самообладания. Прикинув в уме, как вести себя, чтобы выпутаться, решила предстать перед оккупантами в качестве истеричной женщины.

– Что вам от меня нужно? – визгливо вскрикнула она.

Шольц поморщился, его не радовала перспектива допрашивать истеричку, но ответ его был очень спокойным:

– Сообщите, как вас зовут и где вы живете.

– Я живу с мужем в собственном доме в Таммерфорсе, а зовут меня Кристина Тамм. И мне кажется, вам надолго запомнится мое имя.

Немец согласно покачал головой, достал злополучную фотографию и задал следующий вопрос:

– Госпожа Тамм, вам знакома эта фотокарточка?

– Господин военный, не делайте из меня дурочку! Я сама отдала ее в руки финским полицейским.

– Интересно знать зачем?

– Чтобы эти бездельники помогли мне найти господина Стрельцова.

– Вы знакомы с господином Стрельцовым?

– Знакома, что же в этом странного? Я знаю по Ревелю, где мы с мужем жили раньше, и господина Стрельцова, и его дочь Марию. Илья Иванович был военным интендантом, мог помочь получить билеты на поезд, чтобы проехать из Ревеля в Петроград и в Гельсингфорс. Во время войны, за что ни возьмись, всюду сложности. А мне как женщине хотелось делать покупки в столице. Только в Петрограде можно было найти настоящие парижские товары. А у вас есть жена, господин военный?

– Прекратите болтать ерунду! Отвечайте на поставленные вопросы! – Шольц начал выходить из себя.

– Фу, как грубо!

– Почему вам понадобилось найти Стрельцова?

– Стрельцов пропал в море, но его дочь надеялась, что его спасли финские рыбаки. Поэтому она попросила меня организовать поиски.

– Вам удалось найти Стрельцова?

– Увы, нет! Искать человека по всей стране – все равно что иголку в стогу сена. Впрочем, о наших поисках вы можете спросить у лентяя-полицейского, который лишнего движения сделать не хотел.

– Полицейский лишь начал с вами поиски русского офицера, продолжили вы без него…

– Да, я еще некоторое время выезжала в разных направлениях. Об этом вы можете узнать у извозчиков, которые ездили со мной. Но нигде не удалось не только найти Стрельцова, но даже получить какие-то вести о нем.

– Вы лжете, госпожа Тамм. У нас имеются сведения о том, что вы все же нашли этого человека, – решил блефовать Шольц.

– Господин военный, прошу в таком тоне ко мне не обращаться! Я больше не намерена отвечать на ваши дурацкие вопросы.

– Вот теперь я вынужден арестовать вас за отказ помогать германской армии. Буду держать вас под арестом долго, и вы мне расскажете в конце концов, где скрывается господин Стрельцов.

– Может, вы и пытать меня будете? – насмешливо поинтересовалась Кристина.

– Я вас, госпожа Тамм, отдам на ночь солдатам из охраны. Пусть развлекутся с такой красоткой. Потом, полагаю, вы станете сговорчивее.

Кровь прилила к лицу Кристины, она поднялась и крикнула офицеру польские ругательства, которые запомнила с детства:

– Лайдак! Бош паскудный!

Взбешенный Шольц ударил ее по щеке.

Кристина прижала руки к горевшему лицу, во рту чувствовался соленый вкус крови. Она села на стул и прошептала:

– Мерзавец, ты об этом пожалеешь!

Подполковник вызвал охрану и велел закрыть женщину в камере для задержанных лиц.

Утром, собираясь на службу, Шольц размышлял, одумалась ли за ночь в одиночной камере истеричная полька, или ему действительно придется использовать радикальные меры, чтобы заставить ее выложить все, что известно о полковнике Стрельцове. За размышлениями его застал адъютант командующего германскими войсками в Финляндии генерал-лейтананта фон дер Гольца. Он сообщил, что командующий срочно вызывает господина подполковника к себе.

Срочные вызовы к начальству обычно не сулят ничего хорошего, это аксиома. Но настроение вовсе упало, когда он увидел обстановку, в которой предстояло вести разговор с командующим. Граф фон дер Гольц, прусский аристократ, имел обыкновение совершать по утрам конные прогулки. Он уже сидел в седле, поджидая Шольца, рядом гарцевал командир отдельной бригады полковник фон Бранденштайн. Шольц мысленно непечатно выразился в адрес надменных аристократов, когда ему на голову вылился ушат генеральского гнева:

– Шольц, – взирая сверху вниз, гневно бросал слова фон дер Гольц, – вы кого вчера арестовали? На каком основании держите под замком супругу уважаемого человека? Вы знаете, что господин Тамм оказывает значительную финансовую поддержку германским войскам? Нет?! Тогда какого черта лезете туда, куда вас не просят? Утром мне звонил секретарь Сената и разъяснял, какую глупость сотворил некий мой подчиненный по фамилии Шольц. Не исключаю, что в Сенате дружественной страны по вашей милости меня считают таким же глупцом. Что вы молчите, будто воды в рот набрали?

Шольц как оплеванный стоял под презрительными взглядами обоих аристократов и пытался оправдаться:

– Герр генерал, я получил из Берлина указание разыскать и арестовать важного русского шпиона, полковника Генерального штаба Стрельцова, скрывающегося на территории Финляндии. Женщина, которая была задержана, располагает сведениями о нем, но утверждает, что ничего не знает. Мне необходимо узнать от нее, где скрывается русский разведчик.

– Я приказываю вам, Шольц, немедленно отпустить госпожу Тамм и принести ей извинения. Не надо выставлять нас тупоголовыми болванами, вы же разведчик, Шольц! Неужели трудно додуматься и установить негласную слежку за объектом, чтобы получить сведения о его связях.

Генерал пришпорил лошадь и ускакал, фон Бранденштайн поспешил следом. А Шольц, гневно сжав кулаки, отправился исполнять полученное приказание.

Освобожденная полька с гордо поднятой головой вышла из камеры и, не слушая слов извинения, быстро удалилась из кабинета подполковника.

Наружное наблюдение, установленное за ней, не принесло никаких результатов. Из Берлина дважды интересовались ходом розыска полковника Стрельцова и, явно теряя терпение, пригрозили большими неприятностями. Герд Шольц уже не рассчитывал на Рыцарский крест, а раздумывал, как ему выбраться из западни, которую сам и подготовил. Шнапс ему пришлось пить не от радости, а с расстройства.

Через месяц ему доложили, что Кристина Тамм ездила на хутор близ города Раума. Шольц наудачу помчался туда, но хозяин хутора, известный финский врач, вежливо выслушал, показал несколько помещений и заверил, что никакого Стрельцова на хуторе нет и никогда не было. Подполковник повысил голос, пообещав обыскать и перевернуть все вверх дном, в надежде запугать хозяина, но тот спокойно предложил прийти с полицией и разрешением прокурора Финляндии на обыск. Шольц благоразумно счел за лучшее отступиться, потому что в случае повторного скандала фон дер Гольц растер бы его в порошок.

Впрочем, ничего хорошего Шольца впереди не ожидало и без генеральского гнева. В сентябре пришло письмо от надежного товарища из Берлина, в котором открыто сообщалось о скором подписании соглашения с Антантой о признании поражения Германии. По условиям капитуляции, проигравшая сторона должна будет почти полностью демобилизовать вооруженные силы. Подполковнику Герду Шольцу в будущем 1919 году исполняется пятьдесят лет. В таком возрасте офицера без покровительства начальства могут при демобилизации попросту выгнать на улицу без пенсии. Покровительства начальства он лишился после неудачи с поисками Стрельцова. Жизнь потеряла смысл.

На столе подполковника стояли пепельница с горой окурков и опустошенная бутылка, в камине догорали документы из личного сейфа. Поверх служебных бумаг занималась пламенем фотография полковника Стрельцова.

Шольц вынул из кобуры «люгер», с которым всю войну не расставался ни на минуту, поднес ствол к виску и нажал курок.