Текст книги "Пароль: «Тишина над Балтикой»"

Илья Иванович Стрельцов с начала лета 1918 года обосновался в маленьком селении на острове, затерявшемся в Або-Аландских шхерах, в доме рыбаков, которые спасли его от гибели в море после взрыва парохода.

До острова вместе с Альбиной Илонен он добрался на баркасе под видом местного жителя в финской крестьянской одежде, в парике, с крашеными усами и бородой. Пожилой рыбак и его жена сначала не могли признать в нем того человека, которого много дней выхаживали у себя дома. Слушая объяснения Альбины, они удивленно смотрели на приехавшего мужчину, и лишь когда он снял шапку и парик, засмеялись и признали своим.

Альбина не могла долго задерживаться и спешила в обратный путь, Илья Иванович пошел проводить ее. Они остановились у могилы, где рыбаки похоронили неизвестного русского моряка, поднятого из воды одновременно со Стрельцовым. Альбина задумчиво сказала:

– Погребен здесь человек, но ни имени, ни фамилии его никто не знает, и вряд ли когда узнает…

– Рыбаки сказали, что умерший был старше меня по возрасту. На буксирном пароходе «Ладога», когда мы выходили из Ревеля на Петроград, был только один человек старше меня, это – капитан. Я предполагаю, что нас вдвоем с ним и отбросило взрывной волной. Я вышел на палубу, а он стоял за штурвалом на открытом мостике. Остальные находились внизу, кто на вахте, кто отдыхал. Увы, все ушли на дно вместе с судном. Фамилию человека, который был капитаном «Ладоги», можно узнать в Петрограде, чтобы могила не была безымянной.

– Но мы же не знаем точно, он это или нет. Вдруг какими-то судьбами здесь покоится не капитан, а кто-то другой, что тогда? Пусть уж эта могила остается безымянной и символически упокоит весь экипаж несчастного парохода.

– Может быть, вы и правы…

– Илья Иванович, на могиле лежит морская фуражка. Буквы, написанные на внутренней стороне, напоминают вашу фамилию.

Стрельцов поднял головной убор и сказал:

– Здесь написано «…ЬЦОВЪ». Это мог быть некий Жильцов, Сельцов или еще кто-то. Я свою фуражку не подписывал, так что эта – точно не моя. Моя фуражка вместе с шинелью, вещами и документами лежит в каюте «Ладоги» на дне Финского залива. Ладно, пойдемте с этого печального места, вам пора домой возвращаться.

Потянулись дни вынужденной изоляции Ильи Ивановича. В замкнутом мирке на острове он помогал хозяевам, понемногу рыбачил для развлечения, копался в огороде, а в остальное время читал прессу, которую ему раз в месяц привозил из города сын хозяина. Всем знакомым он запретил появляться на острове, чтобы случайно не притащить за собой «хвост». В том, что немцы могут установить слежку за теми, кто знаком с полковником Стрельцовым, сомнений не возникало.

День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем… И была надежда пережить период вынужденного одиночества, до конца которого, по его прикидкам, осталось не так уж много: Германская империя быстро скатывалась к экономическому краху и военной капитуляции. Стало быть, оккупационные войска скоро потянутся с захваченных иноземных территорий назад, в свой Фатерланд. Тогда можно будет перейти на легальное положение.

Но случилась другая беда: Стрельцов вдруг начал терять зрение. Сначала он думал, что ему трудно читать в слабо освещенном помещении, потом оказалось, что и на солнечном свету буквы становятся неразличимы, а далее сложилось так, что он с трудом мог видеть лишь чьи-то темные силуэты перед собой. Приехавших на остров Кристину Тамм и Альбину Илонен полковник смог опознать только по голосам. Радость от привезенной ими новости о том, что германские части готовятся покинуть Финляндию, была омрачена печальным положением дел со здоровьем Ильи Ивановича.

После переезда на хутор к Альбине и Антти Илоненам в жизни Стрельцова наступила тяжелая полоса. Почти ослепший, он мало передвигался по дому, подолгу неподвижно сидел на теплой веранде в невеселых думах. Наконец для консультации приехал один из лучших в стране специалистов-офтальмологов. Антти был знаком с профессором и уговорил приехать посмотреть больного. То, что потом сказал им врач, с одной стороны, вселило надежду, с другой – всерьез опечалило.

По мнению специалиста, потеря зрения была вызвана перенесенной контузией при взрыве на пароходе. Теоретически, положение можно исправить операцией. Но в Финляндии нет ни оборудования, ни практикующих врачей, которые могли бы провести ее так, чтобы больному гарантированно вернулось зрение. Медицинская клиника, где производят такие операции, имеется только в Швейцарии. Профессор сказал, что он может договориться о направлении больного в эту клинику, но стоимость операции будет очень высокой. Когда он назвал сумму, у всех присутствовавших на консультации вырвался тяжелый вздох.

Вечером вокруг Ильи Ивановича вновь собрался близкий круг. Кристина и Альбина с мужем решили держать совет, как найти огромные средства на операцию. Альбина предположила, что они с Антти могли бы что-нибудь продать и выручить часть денег. Кристина, рассуждая вслух, изложила фантастический план, при каких условиях она могла бы получить деньги у мужа. Стрельцов выслушал все горячие речи и поблагодарил за поддержку, но сообщил собственный вариант решения проблемы поиска денег:

– Господа, должен вам сообщить, что как гвардейский офицер до поступления в Академию Генерального штаба я имел честь служить в лейб-гвардии Литовском полку и состоял в Гвардейском экономическом обществе, вкладывал на его счет свободные денежные средства. Полагаю, что сейчас в Финляндии живет немало гвардейских офицеров русской армии. К примеру, тот же бывший кавалергард барон Маннергейм. Хочу обратиться к ним через русские газеты и под честное слово офицера получить заем, который мог бы погасить из накопленных средств в Гвардейском экономическом обществе, когда наведу справки, в каких международных банках хранятся его деньги.

В начале 1919 года, когда статью Стрельцова опубликовали, автору пошли ответы на нее.

Многие русские, находившиеся в бедственном положении в эмиграции, сочувствовали полковнику, давали какие-то советы, но деньгами помочь не могли. Откликнулись бывшие однополчане, которые сообщили, что, по имеющимся сведениям, капиталы акционерного общества гвардейцев никуда из России переведены не были и теперь национализированы большевиками. Карл Маннергейм не счел нужным ответить на статью мало известного ему полковника. Придуманная Ильей Ивановичем идея оказалась не состоятельной.

В мучительных поисках новых вариантов он вновь усаживался на веранде, а то наощупь выходил за дверь, чтобы подышать воздухом и почувствовать, как начинается новая весна. Очень нравилось Илье Ивановичу возиться с маленьким сыном Альбины, которому исполнилось два года. Внуку Стрельцова Егору, который жил в Москве, было на полгода больше. Играя с одним малышом здесь, в Финляндии, он пытался представить, как выглядит сейчас другой малыш в Москве.

Так тянулись дни.

Однажды в послеобеденный час к дому подъехал автомобиль. Илья Иванович услышал шум мотора, хлопающей дверцы и голос Альбины, которая вышла встретить приезжего. Голос человека, которого он не мог рассмотреть, показался знакомым, но будто бы пришедшим из далекого прошлого. Гадать не хотелось, все равно сейчас станет ясно, кто и для чего пожаловал на хутор.

Первой заговорила Альбина:

– Илья Иванович, к нам неожиданно гость нагрянул. Говорит, что давно с вами знаком.

Стрельцов мрачновато пошутил:

– Неужели таковые еще остались?

В ответ гость поздоровался и назвал себя:

– Здравствуйте, дорогой Илья Иванович! Я – ваш бывший подчиненный, поручик корпуса корабельных инженеров в отставке Оленев Леонид Сергеевич, командовавший постом радиоперехвата на полуострове Гангэ.

Полковник протянул руку для пожатия и сказал:

– Ах вот это кто! Я и слышу: голос-то знакомый. Здравствуйте, здравствуйте! Садитесь, рассказывайте, почему в отставке?

– Илья Иванович, но ведь старый флот в России год назад был упразднен, а весь начальствующий состав отправлен в отставку. Поэтому и моя офицерская карьера завершилась.

– Понятно. Вы не удивляйтесь, Леонид Сергеевич, моей неосведомленности. Я ведь после возвращения, считайте, с того света вас первого из своих сослуживцев встречаю. Если не очень торопитесь, расскажите, как сложились их судьбы.

– Хорошо, Илья Иванович, постараюсь рассказать, что знаю. После сообщения о гибели вашего судна в море, командовать отделением назначили лейтенанта Тихонова. Работа наша некоторое время продолжалась без изменений. Но после отречения царя в марте 17-го в Гельсингфорсе случились выступления матросов, в ходе которых был убит комфлот Непенин.

– Да, об этом я знаю. Очень жалко Адриана Ивановича.

– После этой трагедии дела нашей службы шли все хуже и хуже. Осенью немцы захватили острова Даго и Эзель. Тихонов предпринял все меры, чтобы радиопосты не достались противнику. Он был ранен в бою, поправлялся в госпитале. После октябрьского переворота красные арестовали его в Петрограде. Жив он или нет, не знаю. Когда возникла угроза оккупации Финляндии немцами, я отвез часть аппаратуры с поста на полуострове Гангэ в Гельсингфорс, потом ее на судне «Кречет» в Ледовый переход переправили в Кронштадт. Остальное мы с офицерами взорвали на месте. С тех пор я стал свободной птицей.

– Хорошо, Леонид Сергеевич, что приехали навестить. А как вы теперь живете? Выступаете? Ведь у вас прекрасный голос!

– Спасибо, Илья Иванович, что помните. Именно голос и помог в тяжкую минуту. Я уехал в Швецию, стал выступать в Стокгольмской опере. Пользовался успехом, публика хорошо принимала. Недавно вернулся из гастрольного тура по Соединенным Штатам Северной Америки. Народ валом на выступления шел: изголодались люди по мирной жизни, по спектаклям, концертам. Мои арии князя Игоря, Онегина, Риголетто на бис шли. Успех был ошеломляющий. Я представить себе не мог…

– Поздравляю от души!

– Спасибо, Илья Иванович! Ведь вы еще в начале 1915 года говорили мне, что кончится война, будет снова сцена и будут аплодисменты. Все по-вашему и сложилось. Предлагаю за это шампанского выпить, я привез с собой.

На веранде накрыли стол, запахло апельсинами, в бокалах шипело шампанское. На миг отступили все невзгоды.

А Оленев продолжил:

– Друзья! Я приехал сюда не для хвастовства, а с конкретным предложением. Дело в том, что появился план реальной помощи Илье Ивановичу. Впереди у меня гастроли в Европе. Но до них я договорился о благотворительных концертах в Гельсинки и в Стокгольме. Сбор средств пойдет на организацию лечения Ильи Ивановича в Швейцарии. Думаю, вы не будете против.

Весной 1919 года Стрельцов уехал в офтальмологическую клинику в Цюрихе, где ему сделали операцию по восстановлению зрения. Процесс выздоровления занял более месяца, а после его окончания полковник решил задержаться в Европе, поехать в Германию, Швецию и Норвегию для встречи со своими разведчиками «Учителем», «Фридрихом» и «Ферзем».

Глава 4. «Дипломат кабаньей тропы»

В Москве хоронили Василия Михайловича Альтфатера, первого командующего флотом республики. Тихонов стоял в вестибюле Главного морского штаба на Воздвиженке, где проходило прощание с «красным адмиралом». В гробу лежал крепкий, не доживший до сорока лет человек, с которым совсем недавно все, кто был на панихиде, проводили бок о бок долгие рабочие дни. Слушали его указания, острые слова и шутки, с улыбкой смотрели, как он торжественно усаживался в старинное кресло, перевезенное из Адмиралтейства в Москву. Тихонов вспомнил, что во время войны Василий Михайлович служил в Морском генеральном штабе, в революцию перешел на сторону большевиков, участвовал в Брестских переговорах с германцами в качестве военно-морского эксперта. Потом в огромных трудах создавал новый флот. 20 апреля 1919 года его вдруг не стало.

Кто-то тихонько рассказывал, что в субботу 19 апреля после работы он повел детей погулять на Москву-реку, потом с женой стоял на пасхальной службе в Никитском монастыре, где почувствовал себя плохо. Дома потерял сознание и, не приходя в себя, умер от разрыва сердца.

Жертвой обстоятельств пал еще один талантливый флотский офицер, думал Тихонов. Многие знали, что Альтфатер тяжело переживал слушавшееся в суде «Дело Морского генерального штаба России» о шпионаже. Главный обвинитель, бывший прапорщик Крыленко, уже указывал на него перстом как на покровителя «заговорщиков». Между тем работавшая с ним Лариса Раскольникова-Рейснер, «Коморси», комиссар морских сил, в некрологе подчеркнула: «Альфатер – человек безупречной честности, имени которого ни разу не касалось ни одно подозрение».

Она и на похоронах произнесла речь, наполненную добрыми словами:

– Не принадлежа к партии, Альтфатер носил высокое звание члена Реввоенсовета Республики и командующего всеми морскими силами страны и ни разу не обманул безграничного доверия, которым был облечен. Не только подчиненные, но и политические комиссары, работавшие с ним, никогда не забудут всесторонний творческий гений Альтфатера, его рыцарскую верность долгу и молодому Красному флоту.

После похорон Рейснер подошла к Тихонову и обратилась неожиданно по имени:

– Как здоровье, Вольдемар? Даже не удалось встретиться после вашего выхода на службу.

– Я в Москву вернулся неделю назад. Если вы помните, я свалился с тифом в конце прошлого года. Долго лежал в госпитале, потом дома в Петрограде отходил от хвори. Врачи признали здоровым. Вышел на службу, а тут беда с Василием Михайловичем.

– Бед у нас сейчас много. Я очень переживаю смерть Альтфатера, но его не вернуть. Еще больше за Раскольникова душа болит, вы же знаете, что он в плену у англичан?

– Мне почти неизвестно, как это случилось. Может, поясните в нескольких словах?

Они прошли в кабинет Рейснер, где она нервно закурила и рассказала историю с захватом «Первого лорда большевистского Адмиралтейства», как Раскольникова назвали лондонские газеты.

– Англичане в ноябре прошлого года послали в Балтийское море эскадру, чтобы оккупировать после ухода германских войск Либаву, Ригу и Ревель. Мы отправили на разведку их действий подводные лодки, но они вернулись из-за поломок, не выполнив задачу. Альтфатер, Зарубаев и Раскольников решили использовать эсминцы и разработали план выхода. Федор решил идти сам, Альтфатер его предупредил, что более всего в походе следует опасаться британских легких крейсеров с высокой скоростью хода и сильной артиллерией. Федор шел на «Спартаке», 26 декабря обстрелял острова Вульф и Нарген, чтобы проверить, остались ли там батареи. Никто не ответил. Но у входа в Ревельскую бухту появились пять дымков, которые быстро приближались. «Спартак» повернул обратно, попал под сильный обстрел и наскочил на камни.

Тихонов с грустью вспомнил о том, как красные безжалостно уничтожали и гнали с флота опытных судоводителей, в результате чего остались без прошедших войну офицеров и кондукторов (флотских унтер-офицеров). Расплата пришла неожиданно быстро: с одними матросами, даже самыми революционными, против британского флота устоять невозможно.

Рейснер продолжила рассказ:

– Окружившие англичане спустили шлюпки и захватили неподвижный корабль, команду арестовали и отправили в лагерь для военнопленных на острове Нарген. Раскольникова выдал бывший товарищ по Гардемаринским классам Оскар Фест, из прибалтийских дворян. На следующий день печальную участь «Спартака» повторил неожиданно выскочивший из тумана на англичан эсминец «Автроил». Десятого января Раскольникова и комиссара «Автроила» Нынюка доставили в Лондон. Через наших друзей в Англии стало известно, что на допросах в Адмиралтействе они отказались говорить на военные темы. Начальник политической полиции в Скотленд-Ярде заявил, что русские будут находиться в тюрьме «Брикстон» в качестве заложников за англичан, попавших в плен к красным недалеко от Архангельска. Раскольникову предложили отправить телеграмму в Совет Народных Комиссаров. Когда телеграмму получили в Москве, Троцкий поставил мне задачу провести вместе с дипломатами из Наркоминдела переговоры в Эстонии. В составе делегации мы выехали в Нарву и начали договариваться с эстонским премьером Пятсом о его посредничестве перед англичанами. Я сделала все возможное и невозможное, чтобы Раскольников вернулся в Россию. Как раз 20 апреля, в день смерти Альтфатера, мы достигли соглашения, что 27 мая в Белоострове состоится его обмен на 17 пленных английских офицеров.

Выговорив, она встала, подошла вплотную к Тихонову почти шепотом спросила:

– Вы готовы рисковать ради обеспечения безопасности предстоящего обмена?

– Лариса, зачем спрашивать? Сделаю все, что от меня зависит…

– Вольдемар, финским военным нельзя доверять. Они в любой момент могут устроить провокацию, потому что ненавидят Советскую власть на уровне патологии. У меня родилась идея. В момент обмена, который состоится на деревянном мосту через реку Сестру, в тылу у финнов должен находиться наш диверсионный отряд, способный перебить финскую охрану и освободить Раскольникова, если понадобится. Собрать людей для отряда, подготовить их к заданию, перебросить на территорию Финляндии и обеспечить маскировку вблизи моста должны вы. Может быть, у нас среди разведчиков имеются и другие специалисты с военным опытом, но доверяю я только вам.

– Спасибо за доверие! Задачу и меру своей ответственности я понимаю. Надо начинать готовиться.

– Я знала, что могу на вас рассчитывать. Лев Давидович подпишет мандат, дающий вам самые широкие полномочия. При решении этой задачи можете опираться не только на знакомых по прежней службе, но и на политический и особый отделы флота.

Тихонов прикинул, что для подготовки отряда специального назначения у него остается месяц. Но в отряде пока нет ни единого человека. Надо было спешить, поэтому он срочно выехал в Петроград. На месте с помощью чекистов Особого отдела Балтийского флота в течение нескольких дней удалось подобрать два десятка крепких и сообразительных парней из числа бойцов-пограничников. Базой для подготовки отряда определили пустую помещичью усадьбу в районе Гатчины.

Тихонов, переодевшись в неброскую гражданскую одежду, выстроил свое подразделение и сообщил добровольцам, что через три недели им предстоит выполнить ответственное задание за линией границы Советской России. К тренировкам нужно приступить немедленно, закончил он свою краткую речь и повел бойцов в приусадебный сад, который можно было использовать в качестве стрельбища. Стреляли до звона в ушах и ряби в глазах, используя при этом револьверы, «парабеллумы», а также кавалерийские карабины с немецким оптическим прицелом. Уже на первой тренировке Тихонов выделил лучших стрелков. После стрельбы начались занятия по физической подготовке, в ходе которой бойцам пришлось много бегать для приобретения выносливости, поднимать тяжести, работать до седьмого пота на турнике.

На третий день занятий из Москвы приехал высокий черноволосый военный, которого Тихонов представил как инструктора по борьбе. Виктор Спиридонов, в прошлом штабс-капитан русской армии, являлся начальником школы джиу-джитсу Московского управления ВЧК, он же был первым энтузиастом и тренером по диковинному в те годы предмету «Защита и нападение без оружия». После утренних стрельб и дневной тренировки на силу и выносливость будущие диверсанты возились на траве, отрабатывая приемы единоборства в парах. Не все обучаемые могли заслужить похвалу инструктора с первых дней, но старались на совесть.

Подошла пора заниматься ориентированием в лесу. Тихонов показал своим ученикам, как бесшумно ходить по лесу и болотистой местности, с компасом или без него, по солнцу или ночным светилам, выходить в назначенную точку в строго определенное время. Особое внимание уделялось маскировке с использованием складок местности. Тренировки завершились экзаменами по всем пройденным наукам. Пять лучших стрелков были определены в группу уничтожения противника. Пять лучших борцов были готовы захватить в группе неприятеля нужного человека и, прикрывая собой, доставить на нашу территорию. Оставшаяся десятка была назначена в резерв.

До назначенного на 27 мая обмена оставалось три дня. Тихонов в форме командира-пограничника вместе с группой поехал осматривать участок на реке Сестре. Чтобы не привлекать внимания финской пограничной стражи, сначала место осмотрели издалека, с высокой колокольни в Белоострове, а потом среди ночи определили, кому где расположиться и как маскироваться. Накануне вечером первые две пятерки кабаньими тропами перешли границу и расположились вокруг моста, где с сопредельной стороны зеленели густые заросли ольхи. Тихонов показал бойцам фотографию Раскольникова, объяснив, что в случае заварухи нужно вывести этого человека на советскую территорию, но ни один волос не должен упасть с его головы. Сигналом для начала действий диверсантов послужит резкий звук спортивного свистка, который при необходимости подаст Тихонов. Если нужды в операции не будет, диверсанты должны дождаться вечера и самостоятельно вернуться на нашу территорию.

Утром в день обмена десять бойцов-диверсантов в форме военных моряков присоединились к отряду краснофлотцев, встречающему Раскольникова возле моста. Тихонов в черном официальном костюме смешался с группой работников Наркомата по иностранным делам, готовивших встречу. Подъехала Лариса Рейснер с вооруженными красноармейцами, охранявшими пленных английских офицеров.

Что было дальше, лучше всего рассказал в воспоминаниях сам Ф.Ф. Раскольников:

«Была ясная солнечная погода, когда под конвоем финских солдат, в сопровождении англичанина и датчанина, с чемоданом в руках мы проходили путь от финской пограничной станции к Белоострову. Вот, наконец, показался Белоостровский вокзал с огромным красным плакатом, обращенным в сторону Финляндии: „Смерть палачу Маннергейму“, и впереди обрисовался небольшой деревянный мостик с перилами через реку Сестру. На советской стороне я увидел развевающиеся по ветру ленточки красных моряков. Медные трубы оркестра ярко блестели на солнце. Коренастый финский офицер, руководивший церемонией обмена, вышел на середину моста. Советский шлагбаум тоже приподнялся, и оттуда один за другим стали переходить в Финляндию английские офицеры. Первым прошел майор Гольдсмит, офицер королевской крови, глава английской кавказской миссии, арестованный во Владикавказе. Он с любопытством разглядывал меня, по-военному взял под козырек. Я приподнял над головой фетровую шляпу и слегка поклонился. Когда восемь или девять английских офицеров перешли границу, наши моряки запротестовали. Они потребовали, чтобы я был немедленно переведен на советскую территорию. Но финны упрямились. Они тоже не доверяли нашим.

Было решено поставить меня на середину моста, с тем что, когда от нас уйдет последний англичанин, я окончательно перейду границу. Едва я вступил на мост, как наш оркестр громко и торжественно заиграл „Интернационал“. Финские офицеры, застигнутые врасплох, растерялись и не знали, что им делать. На счастье, их выручили из беды англичане. Те, словно по команде, все, как один, взяли под козырек. Безмерная радость охватила меня, когда после пяти месяцев плена я снова вернулся в Социалистическое Отечество. Я поблагодарил моряков за встречу. На вокзале наши пограничные красноармейцы попросили меня поделиться своими впечатлениями, и я с площадки вагона произнес небольшую речь о международном положении. С особым вниманием остановился на интервенции против СССР и на Версальских „мирных“ переговорах, таивших угрозу новой войны».

Операция по обмену закончилась удачно. Счастливая Лариса Рейснер улыбалась, стоя рядом с Раскольниковым. Потом в суматохе встречи она улучила минутку, подошла к Тихонову и неожиданно поцеловала в щеку. Пораженный разведчик застыл как вкопанный.

Ночью он встретил возвратившихся с финской стороны десятерых диверсантов, которым, к счастью, не удалось на практике показать, чему они научились при подготовке.