Текст книги "Еврейский Христос"

Рибла была стратегическим пунктом на реке Оронт, поскольку именно здесь проходила самая удобная переправа, подчас невозможная в других местах из-за ширины и глубины речного русла [86]86
  Стучевский И. А. То же сочинение, с. 30


[Закрыть].

Таким образом, мы вправе подозревать, что под библейским указанием на происхождение Голиафа из Гата скрывается, на самом деле, какая-то совсем другая история, связанная, по всей видимости, с Рамзесом Великим, которая по неизвестным причинам наложилась на рассказ о вторжении народов моря во времена Рамзеса Третьего в Египет и растворилась в нём.

И действительно, долина Бекаа и её главный город в древности Кадеш имели особое значение для царствования Рамзеса Второго. Именно там, на берегах Оронта, царь сотворил подвиг, легенда о котором, сочинённая ещё при жизни фараона, легла в основу новой царской пропаганды, обеспечившей успешное полувековое правление Рамзеса.

Время восшествия Рамзеса на престол пришлось на самый пик противостояния Египта с хеттами, чья империя занимала территорию современной Турции. Этот народ возник изначально в глубине Малой Азии и в какой-то момент решительным марш-броском занял всю страну касков, прежних хозяев Анатолии. Каски были далёкими предками абхазов, адыгов и черкессов. По названию города касков Хаттусы, куда хетты перенесли свою столицу, вся империя их стала называться Великой Хатти, а хетты – собственно, хеттами. Исконное же название этого народа, которое он носил, базируясь на своей прародине, нам, к сожалению, неизвестно.

Что касается касков, а точнее, одной из их народностей, именуемой хаттами, от которых город Хаттуса и получил своё название, то они затем слились с другими родственными племенами и всё время, пока существовала Хеттская империя, нависали над страной Дамокловым мечом, время от времени устраивая на пограничные хетте кие области опустошительные набеги. Кроме касков, нападавших на хеттов с запада и с севера, хетты имели сильного соперника на северо-востоке, в Закавказье. Этим соперником было царство Хайнсы, народ которой впоследствии составил этническое ядро будущей Армении. Сами же хетты, скорее всего, приходились отдалёнными предками современных грузин.

Хеттские цари оспаривали право египтян на владение Сирией. Их конфликт вспыхнул ещё на пороге падения фараонов XVII-ой династии, когда в результате острой борьбы за власть внутри Египта был убит сын хеттского царя Суппилулиумаса, царевич Заннанза. Об этой истории мы поговорим подробно в другой нашей статье. Суппилулиу– мас, который уже до этого преуспел в ведении подковёрной борьбы против египтян в Сирии, двинул армию в сторону Египта, чтобы взыскать с египтян за кровь своего погибшего сына. Но его успех был недолгим. В то время в Египте бушевала эпидемия чумы, и хетты, захватив в одном из сражений заражённых египетских солдат, получили в своём лагере троянского коня. Чума быстро распространилась в хеттском войске, унеся с собой множество жертв. Среди них оказался и сам царь Суппилулиумас. Пришлось хеттам отступить назад, распрощавшись с мечтой о покорении египетской державы. Тем не менее, за ними осталось царство Амурру, которое раньше, ещё во времена Эхнатона, находилось под контролем фараонов.

Сверху: Барельеф на стенах Хаттусы с изображением хеттских воинов

Отец Рамзеса, Сети Первый, пытаясь вернуть господство над утраченными за время раздоров в Египте сирийскими областями, обрушился на царство Амурру, в тот момент уже крепкого вассала хеттов, посадил туда наместником своего человека, а хеттам нанёс поражение. Однако дальше продолжать войну он не стал, удовольствовавшись успехом в восстановлении старой границы. Его триумф продолжался недолго. Хетты быстро вернули контроль над утраченными территориями, так что к концу правления Сети Египет вновь лишился всех своих завоеваний в Сирии. Пришлось Рамзесу Второму, севшему на трон после Сети Первого, начинать всё заново.

В 5-й год своего правления Рамзес двинулся в Азию, следуя через Палестину до Кармила и оттуда в долину Бекаа, на севере которой располагался Кадеш. Там его ожидал Муваталли Второй, царь хеттов, со всем своим войском и отрядами союзников-вассалов. Введённый в заблуждение рассказом хеттских перебежчиков, подосланных, как оказалось, специально из лагеря Муваталли к египтянам, о том, что хеттское войско находится на марше где-то далеко на севере, молодой Рамзес, обгоняя остальную армию египтян, поспешил с одним полком вперёд, к Кадешу, прямо в ловушку, уготовленную ему хитрым хеттским царём. Предугадав путь, которым Рамзес подступит к Кадешу, Муваталли расположил свой лагерь с другой стороны города так, чтобы за его крепостными стенами египтяне не увидели несметных полчищ хеттской армии.

План перемещения армии хеттов и египтян до Кддеиш вместе со схемой сражения

Прибыв на место с одним полком, Рамзес не подозревал об опасности. Основные военные части египтян отставали от авангарда почти на одни сутки. Чуть ближе находился отряд элитных бойцов, так называемых молодцов [87]87
  по-египетски, n'rn– буквально, «молодёжь», «отроки»


[Закрыть]. Египтяне начали возводить лагерь, готовясь к ночёвке, как вдруг хеттская конница с колесницами обрушилась на них неизвестно откуда. Она разбила и рассеяла основные силы египетского полка, так что Рамзес с трудом успел собраться духом и сплотить вокруг себя наиболее стойких солдат. Двинув в гущу схватки, один на колеснице со своим возничим Менной, Рамзес в какой-то момент оказался один на один с хеттскими боевыми возничими, подавая своими решительными действиями лучший пример растерянным египтянам. И теперь уже хетты оказались застигнутыми противниками врасплох!

Рассчитав, как в партии шахмат, все ходы наперёд, Муваталли упустил из виду, что Оронт в окрестностях Кадеша непереходим для пехоты. Поэтому остальные силы хеттов стояли на другой стороне реки и смотрели, как воспрявшие духом египтяне сплотились вокруг своего активного фараона и успешно держали оборону против налетевших хеттских колесниц. Через какое-то время на подмогу успела отборная часть египетских солдат, тех самых молодцов, которые с марша атаковали колесничих хеттов. Те дрогнули на этот раз и поспешили в панике к воде, бросаясь в реку вместе с лошадьми и колесницами. На ту сторону Оронта смогли добраться далеко не все из них. Кто-то утонул, у кого-то утонула лошадь вместе со всем снаряжением, кто-то так сильно нахлебался воды, что потом его без сознания трясли ногами кверху, пытаясь вернуть к жизни. Египетские барельефы о Кадешской битве подробно иллюстрируют эти детали.

Цветная реконструкция египетского барельефа битвы при Кадеше

Таким образом, Рамзес, беспечно торопившийся добраться до Кадеша первым, чудом остался цел, выиграв своей доблестью и демонстрацией храброго духа уважение в глазах хеттского царя. Этот случай произвёл и на самого Рамзеса сильное впечатление. Оказавшись одной ногой в пасти у смерти, он в последний момент сумел увернуться от неё и пнуть по её жадной морде со всей своей молодецкой дури на глазах у удивлённых солдат, которых этим подвигом несказанно ободрил, сплотил и которым, благодаря этому, спас жизни. Правда, после этого он ещё долго припоминал им промедление и трусость, из-за которых остался почти один на один со всем хеттским войском.

Муваталли вскоре предложил заключить перемирие, и Рамзес, потерявший значительное количество своих солдат в кадешской засаде, без долгого промедления дал своё добро. Он с честью отступил назад, по сути, проиграв войну с хеттами за царство Амурру. Никогда больше в истории оно не будет принадлежать египтянам, хотя попытки отвоевать его делались фараонами как ХХ-ой, так и более поздних династий. Однако за этим поражением стояло куда более весомое приобретение Рамзеса: психологически оно вознесло его на божественную высоту. Фараон почувствовал себя настоящим любимцем богов!

Вернувшись обратно в Египет, царь приказал увековечить память о его подвиге во всех египетских храмах, основанных в его правление или на тот момент находящихся на стадии строительства. На стенах некоторых сохранившихся из них, а это исключительно храмы, построенные в Долине Нила, поскольку в Дельте Нила до наших дней храмы не сохранились, красуется рассказ о кадешской победе фараона. Этот адский гимн о героическом духе царя с брутальными образами, достойными сравнения с кинематографическими симфониями Лени Рифеншталь, и с зубодробительным action’ом, не уступающим по накалу творениям Родригеса и Тарантино, известен теперь египтологам как Поэма Пентаура – по имени египетского писца, принятого изначально по ошибке за его автора. Основу сюжета батального рассказа занимает описание подвига Рамзеса, который в смертельный час, брошенный на произвол судьбы своими трусливыми солдатами, воззвал к богу Амону, уповая всецело на его защиту. И Амон чудесным образом явился к своему любимцу, чтобы сделать его неуязвимым и помочь истребить его врагов, в гуще которых тот оказался. Амон, согласно поэме, спас Рамзеса от неминуемой гибели. И Рамзес совершил невероятное! Один, противостоя всей хеттской армии, он обратил её в бегство! Две с половиной тысячи колесниц устремились от могучего Воина, поражавшего врагов без устали с обеих рук!

Города в которых остались храмы с изображением Кадетской битвы

Барельеф Абидосского храма

Барельеф Карнакского храма

Барельеф Луксорского храма

Барельеф Рамессеума

Барельеф в храме в Абу Симбел

Тем самым, рассказ предлагал египетскому обществу иллюстрацию неопровержимого доказательства удачи и храбрости молодого фараона. А удачливость в те далёкие времена была категорией космической! Только божественным избранникам сопутствовала удача. Она была, пожалуй, единственным критерием легитимации притязаний царей на право занимать царский трон. А это право, как можно судить по обрывочным сведениям, дошедшим до нас со времён отца Рамзеса, Сети Первого, признавалось за представителями новой династии, к которой принадлежал и сам Рамзес, далеко не всеми жителями великой империи, особенно, если говорить о южной половине страны.

Иллюстрация Луксорского храма с реконструкцией изображения северного пилона

Поэма Пентаура производила восторженное впечатление на египтян, подавляла их недовольство и критику, давала возможность сплотить все слои автократического общества вокруг личности фараона без особых усилий и применения насилия со стороны властей, как говорится, сугубо литературными средствами. Слова поэмы внушали своим читателям веру в богоизбранность фараона на примере одного единственного, но совершенно невероятного подвига героя.

Но Поэма Пентаура стала не только краеугольным камнем, на котором Рамзес смог построить блестящее здание своей пропаганды. Более полувека элиты успешно окучивали ею дремучее сознание египетского народа, давая фараону и его семье спокойно править царством. Поэма Пентаура сохранила популярность и после смерти Рамзеса, особенно, как оказалось, в еврейской среде, наложив глубокий отпечаток на многие книги Ветхого завета. По существу, авторы этой поэмы, вовсе не желая того, предопределили образ библейского царя Давида, ставшего центральной фигурой в иудаизме! И тут мы плавно вновь возвращаемся к вопросу об истоках происхождения легенды о схватке Давида с Голиафом. С нашей точки зрения, корни этой легенды растут из египетской поэмы! Точно так же, как и корни многих других библейских легенд и гимнов!!!

Помимо царствования Давида и его потомков в Иудее и Израиле, описанного на страницах Книги Самуила, еврейская и христианская традиции приписывают фигуре легендарного царя сочинение некоторых гимнов из обширного свода песнопений – Псалтири. Один из этих гимнов передает молитву Давида в годину тяжёлых испытаний. Впоследствии, если верить евангелисту Марку, этот гимн вырвался в виде короткой цитаты из уст умиравшего Иисуса Назорея во время его казни на кресте [88]88
  Ев. от Марка. 15:34


[Закрыть]. Удивительно, но смысл молитвы оказывается подозрительно похожим на содержание длинного монолога Рамзеса, воззвавшего, согласно Поэме Пентаура, к богу Амону на поле боя перед атакующими его хеттами.

Поэма Пентаура: Что же случилось, отец мой Амон? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Египта, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь! Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти ничтожные, не ведающие бога?! Разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвёл я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро своё в завещании? Я принёс тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями… Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по велению сердца! Я взываю к тебе, отец мой Амон, окружённый бесчисленными врагами, о которых не ведал, когда все чужеземные страны ополчились против меня, и я остался один, и нету со мной никого, и покинуло меня войско моё, и отвернулись от меня мои колесничие. Я кричал им, но не слышал из них ни один, когда я взывал. И постиг я, что благотворнее мне Амон миллионов воинов… Единолично совершает Амон больше, чем множества [89]89
  Поэма Пентаура. 92–119/ Перевод Коростовцев М. А. «Повесть Петеисе III». М., 1978, с. 122–138


[Закрыть].

Псалтирь: Господи, мой Боже, почему Ты оставил меня? Почему Ты стал так далёк, что не слышишь мою мольбу о спасении?.. Лишь на Тебя я уповаю, Боже, Ты обо мне заботился с момента рождения моего. Меня Ты ободрял и утешал, когда ещё у материнской был груди я… Господь, не оставляй меня, всё ближе мои беды и некому помочь мне. Враги мои сильны как дикие быки, они окружили меня как могучие васанские быки. Рвущие добычу львы с оскалом пасти разевают на меня. Сила моя утекла как вода, кости не держатся все вместе, растаяла храбрость как горячий воск. Высохла сила наподобие глиняного горшка, язык присох к гортани, в пыли Ты меня оставил умирать… Все смотрят на меня, зло замышляя. Делят меж собой мою одежду и бросают жребий, кому достанется одеяние моё. Господи, не оставляй меня! Ты – моя сила, так поспеши на выручку скорей! Спаси жизнь мою от меча. От псов этих жизнь мою бесценную спаси![90]90
  Псалтирь. 21:2,10,12–16,18–21


[Закрыть]

Антонио Вивальди

Вольфганг Амадей Моцарт

Другой библейский гимн, который в Средние века звучал во всех христианских храмах Западной Европы, будучи известен по латинскому инципиту Dixit Dominus, по нашему мнению, является вольным переложением ответа бога Амона, откликнувшегося на отчаянный призыв Рамзеса Второго о помощи. Над музыкальной обработкой этого гимна трудились несколько поколений церковных хоралов. На базе его текста исполнялись многие григорианские антифоны и респонсории. Самым известным считается рождественский градуал второго тона Tecum principium [91]91
  см. подробнее Marbach C. Carmina scripturanum. Argentorati, 1907, p. 214–215


[Закрыть]. Великие европейские композиторы также не смогли обойти его стороной своим вниманием! Несколько произведений, вдохновлённых на создание 109-м псалмом, вышли из-под пера Антонио Вивальди и Вольфганга Амадея Моцарта! Гендель и Монтеверди использовали тему гимна в своих произведениях также по нескольку раз. Дж. Азола, А. Банкьери, О. Беневоли, Г. И. Ф. фон Бибер, Д. Букстехуде, М. Р. Делаланд, Д. Демантиус, Ф. Кавалли, А. Лотти, Ж. Б. Люлли, Н. Порпора, И. Розенмюллер, Дж. Роветта, А. Скарлатти, М. А. Шарпантье, И. Г. Шмельцер и Г. Шютц, – вот далеко не полный список служителей Эвтерпы, кто приложил свои труды к музыкальному озвучиванию гимна, уходящего корнями в древнюю египетскую поэму!

Поэма Пентаура: И пришёл Амон, когда я воззвал к нему, и простёр он ко мне десницу свою, и я возликовал, – и был он как бы за мною и предо мною одновременно; и окликнул он меня:

– Я с тобою. Я отец твой. Десница моя над тобою. Я благотворнее ста тысяч воинов. Я владыка победы, любящий доблесть.

И укрепилось сердце моё, и возликовала грудь… Две тысячи пятьсот колесничих, окружавших меня, распростёрлись пред конями моими, ни один из них не поднял руки на меня. Сердца их утратили мужество от страха передо мною, руки их обессилили, они не могли натянуть тетиву, не нашлось у них сердца, чтобы взяться за копья. Я поверг их в воду, как крокодилов, и упали они лицами друг на друга… Кто упал – уже не поднялся! Только жалкий поверженный правитель хеттов стоял среди колесничих своих, взирая, как мое величество ведёт в одиночестве бой, без войска своего и без колесничих своих. И вот отвернулся он и, отступив в страхе, повелел призвать правителей многих стран, – каждого со своими колесницами… Я ринулся на них, как Монту! Я мгновенно дал им почувствовать могущество длани моей! Находясь один среди них, я истреблял их без устали. И один из них воззвал к другим:

– Это не человек среди нас! Это Сутех, великий силой, это сам Ваал![92]92
  Поэма Пентаура. 123–128, 132–139, 142–147, 154–158


[Закрыть]

Псалтирь: Сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих. Жезл силы Твоей пошлёт Господь с Сиона: господствуй среди врагов Твоих. В день силы Твоей народ Твой готов во благолепии святыни; из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твое. Клялся Господь, и не раскается:

– Ты священник вовек по чину Мелхиседека. Господь одесную Тебя.

Он в день гнева Своего поразит царей; совершит суд над народами, наполнит землю трупами, сокрушит голову в земле обширной. Из потока на пути будет пить, и потому вознесёт главу [93]93
  Псалтирь. 109:1–7


[Закрыть].

Молитва Рамзеса Амону и ответ языческого бога, со всей очевидностью, служили литературной основой для авторов нетленных библейских гимнов, обращённых к богу Яхве. Образ орды бесчисленных хеттских колесничих, окруживших Рамзеса в кадешской засаде, превратился в молитве Давида в обезличенные призраки его лютых врагов. Давид сравнивает их с дикими васанскими быками, львами, разинувшими свои пасти, чтобы погубить его. Разница между этими двумя молитвами лишь в том, что Рамзес обращается к Амону как обиженный сын к запропастившемуся отцу – или, вернее, как равноправный партнёр, блюдущий дисциплину исполнения сделки, к партнёру, который эту дисциплину не всегда соблюдает. Тогда как призыв Давида – сродни голосу ничтожного раба к своему всесильному господину.

Слова Амона, вдохновившие Рамзеса на подвиг, звучат рефреном в библейском псалме. Живое и клокочущее восклицание изумлённого хетта, поспешившего признать в фараоне воплотившегося Ваала Сутеха, вторит вечной клятве Господа, называющего Давида священником по чину Мелхиседека. В переводе с еврейского, Мелхиседек означает Царь Цедек, или Цадок, где Цедек/Цадок, вероятно, происходит от шумерского имени бога, которое в вавилонской клинописи записывалось как Шутах [94]94
  сравните с египетским именем бога «Сутех»


[Закрыть]. Господь обещает сложить всех врагов к ногам Давида. Рамзес, ведомый Амоном, сечёт безжалостно хеттов, гоня их к потоку Оронта, откуда, по-видимому, собирался пить победитель библейского псалма. Возвышаясь божественно над правителями многих стран, он дал им почувствовать могущество длани своей! Он, как Бог в день гнева Своего, верша суд над народами:

поразил сирийских царей, наполнил землю их трупами, сокрушил голову великого хеттского царя в земле обширной!

Молитва Давида – это гимн одиночества и поражения. Ответ Яхве в 109-м псалме – песня торжества и победы. Две эти темы составляют основу пропагандистского содержания египетской Поэмы Пентаура. Но именно те же темы заложены в сердце библейской легенды о победе над Голиафом. Все ждут поражения Давида в начале легенды, поскольку обстоятельства предстоящего боя между подростком и озверевшим гигантом лишают всякой надежды на победу, и все восхищены триумфом мальчика в конце. В кульминации противостояния с филистимлянином Давид произносит речь примерно с тем же подтекстом, что и Рамзес в своей молитве Амону.

Поэма Пентаура: И постиг я, что благотворнее мне Амон миллионов воинов, сотни тысяч колесничих, десяти тысяч братьев и детей, охваченных единым порывом сердца. Единолично совершает Амон больше, чем множества [95]95
  Поэма Пентаура. 117–119


[Закрыть].

Книга Самуила: А Давид отвечал Филистимлянину:

– Ты идёшь против меня с мечом, и копьем, и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам (труп твой и) трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле; и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьём спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши [96]96
  Первая книга Царств. 17:45–47


[Закрыть].

Дальнейший анализ Поэмы Пентаура и 17-й главы Первой книги Царств, равно как и других её глав, приводит к убеждению, что многие образы египетской поэмы и даже целые фразы из неё были переработаны библейским авторами и вплетены в ткань повествования о Давиде.

Теперь эти образы и фразы, как концы ниток, связывают историю Рамзеса с легендой о Давиде. Давайте просто для примера приведём некоторые из них.

Поэма Пентаура: Нет мужа, равного его величеству владыке младому, отважному… Как стена, ограждает он войско своё, он – щит его в день сражения… Он идёт во главе войск своих и обрушивается на полчища вражеские, веря в победу свою, смел и доблестен он пред лицом врага, а в час битвы подобен пламени пожирающему… вселяет он страх грозным рыком своим в сердца народов всех стран… точно лев свирепый в долине средь пасущихся стад; он стремится отважно вперёд и возвращается только с победой, и не похваляется он никогда [97]97
  Поэма Пентаура. 7, 11, 13–14, 17, 19–20


[Закрыть].

Книга Самуила: И сказал Саул Давиду:

– Не можешь ты идти против этого Филистимлянина, чтобы сразиться с ним, ибо ты ещё юноша, а он воин от юности своей.

И сказал Давид Саулу:

– Раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним, и нападал на него, и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы, и поражал его, и умерщвлял его; и льва, и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живого [98]98
  Первая книга Царств. 17:33–36


[Закрыть].

В обоих отрывках – и в Поэме Пентаура, и в библейской легенде – мы видим схожее описание доблести Рамзеса, владыки младого, и храбрости юного Давида. Рамзес – надёжная защита для своих войск: как стена ограждает он войско своё. Давид – верный пастух, который не страшится самых опасных зверей: идёт и отнимает из их пасти заблудившихся овец. Схожи даже образы в описании двух героев, но в контексте двух отрывков эти образы противоположные по смыслу. Рамзес уподоблен льву в собрании трусливых овец, который одним только рыком своим вселяет страх в сердцах царей и народов. Давид уподоблен другу овец, спасающий их из лап хищников. Это, безусловно, более сложный образ, несравненно более гуманный, что, конечно, можно поставить в зачёт библейскому автору.

Поэма Пентаура: Могуча длань его, бесстрашно сердце, силой он подобен Монту в час величия его. Он прекрасен собою, как Атум, ликуют созерцающие великолепие его… Отличны замыслы его, прекрасны намерения, точны и ясны его указания; он великий защитник своих колесниц, охраняющий войско своё в день сражения [99]99
  Поэма Пентаура. 8–9, 21–22


[Закрыть].

Книга Самуила: И отвечал Саул слугам своим:

– Найдите мне человека, хорошо играющего, и представьте его мне.

Тогда один из слуг его сказал:

– Вот, я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего играть, человека храброго, и воинственного, и разумного в речах, и видного собою, и Господь с ним [100]100
  Первая книга Царств. 16:17–18


[Закрыть].

…И взглянул Филистимлянин и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицем [101]101
  Первая книга Царств. 17:42


[Закрыть].

В этих описаниях Давид представляется воинственным, храбрым и одновременно разумным и прекрасным юношей, что полностью соответствует сказанному о Рамзесе. Приказы Рамзеса точны и ясны. Давид разумен в своих речах. Рамзес уподоблен египетскому богу войны: Монту. Давид воинственный и храбрый. Красота фараона сравнивается с красотой бога Атума. Давид – парень, видный собой, красивый и белокурый, то есть, как мы уже разобрались – рыжий. Египетский бог Атум, кстати, будучи богом совершенства, завершения жизненного цикла и смерти, представлялся египтянами в образе заходящего красного солнца, откуда в описании Давида могла появиться ремарка о его красноватости. В Поэме Пентаура есть намёк и на леворукость Рамзеса! Это как раз то, о чём мы говорили, когда рассматривали эпизод из Библии про вениамитян, пришедших на помощь к Давиду в Секелаг.

Поэма Пентаура: И свершилось всё по замыслу моему, я подобен был Монту в миг величия его. Я стрелял правой рукою, а левой – захватывал в плен![102]102
  Поэма Пентаура. 129–130


[Закрыть]

Первая книга Паралипоменон: И сии также пришли к Давиду в Секелаг, когда он ещё укрывался от Саула, сына Кисова, и были из храбрых, помогавших в сражении. Вооружённые луком, правою и левою рукою бросавшие каменья и стрелявшие стрелами из лука, – из братьев Саула, от Вениамина…[103]103
  Первая книга Паралипоменон. 12:1–2


[Закрыть]

Далее, интересно коснуться вопроса о происхождении одной библейской фразы и описания приготовления Давида к бою с Голиафом. Сравнение этих двух эпизодов с египетским текстом обнажает одну любопытную проблему, над которой бесспорно ломал голову библейский автор. Для него, сущего фанатика Храма Яхве и его культа, должно быть, язычество Давида представляло крайнее затруднение. Сочиняя легенду, он хотел максимально отдалить образ своего героя от греха идолопоклонства и избегать тех деталей, которые могли бы обнажить следы этого язычества в библейской легенде. Сделать это было тем сложнее, что текст Поэмы Пентаура был практически полностью пронизан духом египетского язычества. Рамзес руками своих писцов создал гимн, в котором бессовестно уподобляет себя разным богам Древнего Египта! В особенности, отчётливо наблюдается его любовь в сравнении с воинственным Ваалом Сэтом! Еврейского бога Яхве, который якобы благоволил Давиду, Рамзес не знал! Стремясь хоть как-то это замаскировать, библейский летописец прибёг к отвлекающему маневру! Вместо позитивного сравнения Рамзеса с языческими богами, которое сквозило в описании подвига Рамзеса в египетской поэме, библейская легенда сравнивает Давида с отвергнутым царём Саулом, ставшим его антагонистом. Первоначально никакого Саула в истории о Давиде не было! Пришлось его притянуть, что называется, за уши, чтобы скрыть истинное языческое нутро славного еврейского царя!

Бог Атум в солнечной барке

Книга Самуила: Когда они шли, при возвращении Давида с победы над Филистимлянином, то женщины из всех городов Израильских выходили на встречу Саулу царю с плясками, с торжественными тимпанами и кимвалами. И восклицали игравшие женщины, говоря:

– Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч![104]104
  Первая книга Царств. 18:6–7


[Закрыть]

Поэма Пентаура: Стоек сердцем он, словно бык, и с презрением взирает на объединившиеся против него страны. Тысяча мужей не может устоять перед ним, сотни тысяч лишаются силы при виде его…[105]105
  Поэма Пентаура. 15–16


[Закрыть]

Как видим, изначально фраза касалась исключительно описания доблести Рамзеса, который сравнивался с быком. Ни тысячи, ни десятки тысяч не могли устоять в бою перед ним. Бык же являлся культовым животным Ваала Сэта. Саула не было в этой фразе. Бык был заменён библейским автором на царя Саула, а само сравнение утратило позитивный смысл, приняв негативную окраску, иллюстрирующую конкуренцию двух лидеров Иудеи и Израиля.

Точно так же не было Саула и в следующем эпизоде. Его появление было обусловлено всё тем же стремлением библейских авторов к маскировке язычества Давида.

Книга Самуила: И одел Саул Давида в свои одежды, и возложил на голову его медный шлем. И надел на него броню. И опоясался Давид мечом его поверх одежды и начал ходить, ибо не привык к такому вооружению; потом сказал Давид Саулу:

– Я не могу ходить в этом, я не привык.

И снял Давид все это с себя. И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним; и с сумкою и с пращею в руке своей выступил против Филистимлянина [106]106
  Первая книга Царств. 17:38–40


[Закрыть].

Поэма Пентаура: И пришли сказать его величеству о случившемся, и появился он в сиянии, как отец Монту, с боевым оружием и облачённый в панцирь, подобный Ваалу в час величия его, и с ним главный конь его величества по кличке «Победа в Фивах», из конюшен Усер-маат-Расетеп-ен-Ра, – да будет он жив, невредим и здрав, возлюбленный Амоном![107]107
  Поэма Пентаура. 76–79


[Закрыть]

Библейский летописец специально разоблачил своего героя Давида, лишив его доспехов для боя с опасным Голиафом. Он хотел максимально отдалить образ мальчика Давида в глазах своих читателей от образа воинственного языческого бога Ваала. Но что удивительно, лишив Давида исконных атрибутов Ваала Сэта, автор добился совершенно другого и вовсе незапланированного эффекта!

Сняв с Давида доспехи, летописец не только усложнил ему задачу в бою с филистимлянином, но и несказанно приблизил его образ к пониманию простых читателей. Он заставил их сопереживать Давиду! В отличие от пафосных писцов Рамзеса, которые, между прочим, тоже пытались выдать своего фараона за скромного парня, правда, тошнотворно неуклюже: чего только стоит один их пассаж, что он стремится отважно вперёд и возвращается только с победой, и не похваляется он никогда! – библейский автор набрёл на выдающийся психологический приём, действуя гораздо тоньше и несказанно талантливее. Давид в легенде, действительно, кажется простым рубахой-парнем, с которым можно повстречаться на улице в обычный будний день, в то время, как Рамзес – это зарубежная кинозвезда, скачущая в ореоле молний и огня по бескрайним просторам Голливудских холмов. Так, желая скрыть правду, еврейский летописец родил суперлегенду, с которой он угодил в историю, затронув вечные моральные струны людских сердец!

Таким образом, сходство библейской легенды с Поэмой Пентаура, граничащее порой с очевидными прямыми заимствованиями, позволяет нам сделать вывод, что за этим рассказом первоначально стояло сообщение о Кадешской битве. Предания о войнах египтян с народами моря наложились на эту историю значительно позже, и теперь мы, кажется, в силах понять, как это произошло. Всё дело в местности, впоследствии ставшей известной как Гат-Кармил, где совершилась Кадешская битва и куда плюхнулись спустя сто лет народы моря, потерпевшие жестокое поражение от армии Рамзеса Третьего.

Гат-Кармил, или просто Гат, бывший прежде владениями хеттов, стал страной филистимлян – той исконной исторической Палестиной, в честь которой римляне назвали территорию Эрец-Израиля. Обретя связи со страной филистимлян, история о войне египтян с хеттами смешалась с воспоминаниями о войне Египта с народами моря. Образ филистимлян вытеснил из легенды всякое упоминание о хеттах, чья империя ко времени сочинения Книги пророка Самуила уже давно канула в Лету, не без помощи тех же пеласгов. Евреи же появились в этой легенде, поскольку они считали царство Рамессидов своей империей. Собственно, как мы успели уже убедиться в этом, они так думали вовсе не безосновательно. Вот коротко о нашем видении, как складывался библейский винегрет из преданий о двух совершенно разных исторических событиях: нашествии народов моря и войне между египтянами и хеттами.